Русская инфанта

К счастью, она сама интерпретировала вопрос:

– Сходи на виллу Фарнезина с фресками Рафаэля. И в Palazzo Massimo – музей с древнеримскими мозаиками и скульптурой рядом с Repubblica. Только иди сразу на этаж с фресками.

В ответ я рассказала ей мою теорию о том, что в Риме всюду полно красоты и искусства.

– Здесь даже юные официанты как из-под кисти Рафаэля, – воодушевленно добавила я.

– О, это в тебе говорит шампанское, которое мы, кстати, допили. Может, хочешь еще?

Но я отказалась. В памяти было свежо воспоминание о том случае, когда я поддалась сентиментальным чувствам и выпила больше, чем предполагала. Собственно, воспоминание заключалось в том, что я с трудом снимаю платье в постели неизвестного мне типа…

Итак, мы продолжили беседу. Моя подруга прекрасно ассимилировалась здесь. Они с мужем составляли гармоничную пару, даже работали вместе. Она показала мне свою визитку: агентство недвижимости. Он занимался юридическими моментами, она была агентом. Моя подруга рассказала, что из-за кризиса клиентуры все меньше. Но бизнес пока рентабельный. А в Риме, конечно, хорошо, но дорого и работы нет. Она призналась, что в какой-то момент хотела вернуться в Москву.

– Муж не хочет, – закончила она. – И правильно, он там никто.

– Каждый из нас рано или поздно оказывается в городе, где он никто. – Вот это уже точно во мне говорило шампанское.

– Я думала, что если выйду замуж за итальянца, то у меня не будет проблем. Но проблемы начались сразу после этого.

– Мировой кризис?

Она посмотрела на меня озадаченно. И, кажется, догадалась, что я совершенно не понимаю, где находится вилла Фарнезина, и какие мегаусилия требуется приложить, чтобы открыть в Риме свое дело. Я предстала перед ней во всей своей девственной наивности и тупости. И мой мозг был величиной с грецкий орех…

– Когда, ты думаешь, здесь начался кризис? – спросила она.

Я напряглась всем телом, надеясь, что хотя бы в этом положении клетки моего маленького мозга заработают. Но нет. Я не могла вспомнить, что происходило в мире ни год, ни два года назад. Потому что долгое время на мою жизнь влиял только мой бурный роман. Как сказал почти сто лет назад Пастернак: «Я знал двух влюбленных, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших ее».

Эпоха ушла, а влюбленные не изменились. Они ходят в магазин и на работу, и внешне в них нет ничего выдающегося. Просто они живут чем-то другим. И вся политика для них существует только в ленте фейсбука, которую листаешь за завтраком… Именно так бы случилось со знакомыми Пастернака в наше время. Мне так кажется…

Итак, я была безнадежна, но моя подруга была милосердна.

– Мы решили расширить деятельность нашей фирмы и заняться вообще всеми услугами, которые могут понадобиться тем, кто первый раз в Риме. Переводчик, жилье, адвокат, организация свадеб…

– Возьмешь меня к себе?

– Комнатным фонтанчиком? – уточнила она и беззлобно рассмеялась. Я тоже. – Расскажи, наконец, как ты. Чем сейчас занимаешься? Мне всегда нравилось, как ты пишешь.

– О, сейчас оценишь, – оживилась я. – Работаю политическим обозревателем в журнале.

– Ты шутишь!

– Я же сказала, что ты оценишь.

– Как ты туда попала? Через постель?

Мы опять рассмеялись. Я смеялась показательно громко, потому что, коротко говоря, да. Если убрать все красивые перипетии нашей с Максом истории, то это именно так. Я попала сначала в его постель, а потом в его офис. И было бы ханжеством не связывать два этих последовательно случившихся факта. Хотя, как заметила даже моя подруга, у меня и правда неплохо получалось писать. Даже о вещах, в которых я совершенно ничего не понимала. Но я умела выписывать реальность по-своему, и в этом был некоторый профессионализм.

– И как дела на работе? – спросила она.

– Не знаю, когда я уезжала, были не очень хорошо…

– Мировой кризис?

Мы снова рассмеялись. Удивительно, насколько весело мы обсуждали наши проблемы.

– Кризис возраста, – я продолжила игру слов. – Понимаешь, я живу в маленьком городе, где, как в кастрюле, все варится в своем соку… Просто учредитель моего издания сомневается, нужен ли ему следующий депутатский срок. И склоняется к тому, что нет. А значит, и журнал, в котором я работаю, не нужен.

– И что ты будешь делать?

– Вернусь в Россию, продолжу страдать по Максу…

– Нет, если потеряешь работу?

– Я испытаю облегчение.

– А жить на что?

– А, это… Пойду писать для конкурента бывшего работодателя, здорового и молодого, который видит себя в политике на много лет вперед.

– Как все продажные журналюги?

Такой вопрос уже давно не тревожил меня. Мою подругу он тоже интересовал не сильно. Кого сейчас вообще волнует порядочность?

Мы расплатились и вышли на улицу. Она повела меня к Виа дель Коронари узкими римскими улицами, на которые смотрели вывески развлекательных заведений. Под вывесками шумели толпы веселящихся итальянцев. Каждая толпа была сконцентрирована на себе настолько, что можно было открыто любоваться на смуглые лица мужчин, словно срисованные с древних фресок. Прекрасные итальянцы курили на улице и пили пиво из пластмассовых стаканчиков. Воздух был свеж, ночь темна, переулки петляли, и я совсем потеряла надежду в них разобраться. Никто в Вечном городе не потратил на меня ни секунды внимания, ни один мужчина. О чем я сказала моей подруге.

– А с кем ты здесь живешь? – поинтересовалась она.

– С другом, – честно ответила я.

– И он в тебя не влюблен?

– Нет, это безнадежный случай. Он влюблен в свою жену.

– Какой приличный человек! А ты?

– А я по Максу…

– Ну и дурочка.

Я, полностью оправдывая эту характеристику, шла по Риму навстречу неведомой судьбе и улыбалась.

9.

За пару кварталов пути я укрепилась в мысли, что мне нужно срочно написать Максу письмо. Мысль о письме появилась еще со времен прощальной сцены в кафе. И начинала зудеть во мне, стоило лишь немного выпить.

Я ощутила тоску и пустоту, и мне не хватало целого Рима, чтобы успокоиться. Еще дома, в России, чтобы себя сдерживать, я повесила на стену агитплакат, на котором вывела синим маркером: «Не звонить Максу!». Это, как выясняется, помогало. Беспомощно оглядывая темные стены средневековых домов, я не находила на них слов поддержки. Надежды на то, что они проявятся, тоже не было. Как и надежды на то, что Макс мне ответит… Но после шампанского и романтики римских улиц это перестало быть аргументом.

Я попрощалась с моей подругой и потянула за кольцо, которое служило входной ручкой двери в подъезде.

Наш подъезд заслуживал особого описания. Я подозреваю, что изначально он существовал как двор. Прошло несколько веков, и двор обрел ворота, ныне дверь. И относительно небольшое время назад, может, всего лет сто, как в доме появился лифт. Наверное, крыша над этим подъездом появится еще лет через двести. Вечный город…

Лифт являл собой экстравагантное средство передвижения, которое соединяло в себе самые разные возможности покинуть этот мир: от удара током до удара о землю. Метраж исчислялся от силы квадратным метром. Зато у лифта было две пары дверей-ставней. Первые закрывали шахту на каждом из этажей. Вторые являлись частью самого курсирующего гробика. Хотя в том, что лифт был способен на передвижение, я сомневалась. Мне ни разу не удалось его запустить.

Я зашла в подъезд и миновала арку, высокую ровно настолько, чтобы не снести голову всаднику на лошади. Едва я вошла на лестницу, как дверь пресловутого лифта отворилась. Я повернула голову и открыла рот – там стоял мой невозмутимый спутник.

– Идите сюда, кажется, я освоил лифт! – сказал он.

Я послушно вошла в лифт, оказавшись лицом к победному лицу моего спутника. Он отодвинул меня, чтобы закрыть по очереди все двери.

– Ого, они вручную закрываются! – восхитилась я. – Едет он хотя бы самостоятельно?

– Да, – ответил мой спутник.

У него была удивительная манера говорить это слово. Он произносил его кротко и коротко, нивелируя свои достижения в происходящем. Сама скромность могла бы говорить так, если бы скромность имела наглость что-нибудь говорить.

Я посмотрела на него с восхищением. Мне уже было достаточно. Расстояние между нами почти равнялось нулю. Я, будучи выпивши, приготовилась свести его к минус единице… И тут лифт поехал.

Мой спутник объяснял мне принципы управления строптивым лифтом. Он был похож на мальчика, который рассказывает про свой любимый грузовичок. Это было так мило и трогательно.

«Какой мужчина», – подумала я, впиваясь глазами в профиль, надеясь что-то понять.

Моя повышенная симпатия проявилась в излишней откровенности:

– Знаете, если я сегодня не напишу Максу письмо, я буду героем.

Он недоверчиво на меня посмотрел и поддержал разговор:

– Как Нансен?

– А кто это?

– Норвежский полярный исследователь. Три года жил во льдах, не теряя надежды на спасение. За ужином расскажу.

Я вздохнула. Провести три года во льдах, наверное, хуже, чем всю жизнь с навязчивой идеей в цивилизованных условиях. Или нет?

В эту секунду мы приехали на наш второй этаж. И с тех пор ни разу не поднимались на него ногами.

Максу я ничего не написала. Надо сказать спасибо Нансену и моему спутнику, которые отвлекали меня весь вечер. Но поздней ночью я легла в постель и вернулась к своим воспоминаниям. Вернулась в то время, когда уже стало понятно, что у нас с Максом все плохо. Он постоянно говорил, что ему нечего больше предложить женщине. Когда мы расстались, я поняла, что речь шла не о какой-то мифической женщине, а обо мне. Потому что этих условий не существовало для той, которую он любил. Той самой, с которой я встретила его в кафе. И что бы эта дама ни делала, он будет с ней счастлив. А со мной – что бы ни делала я – нет.

Самое интересное, что для моего спутника такая женщина жизни тоже существовала. Это была его жена. Я знала, о чем говорю.

Пару дней назад я раскладывала по фэншую вещи на общем комоде, где мой спутник имел привычку оставлять все то, что брал с собой, выходя из дома. И там, среди денег, чеков, документов, листочков с записями и ржаных сухарей, я нашла фотографию очень красивой молодой женщины. Из-под черного излома бровей уверенно и агрессивно на меня смотрели большие, немного восточные, зеленые глаза. Ее волосы, черные и тяжелые, были небрежно уложены в косматую гриву. Это была дерзкая, умная, знающая себе цену особа, способная поработить даже южное дерево, на которое она небрежно опиралась. Я подумала, что она, скорее всего, в придачу стерва, не зря же мой спутник часто так грустит. Его можно было понять – от такой женщины далеко не убежишь. Хотя он увеличил расстояние между ними на тысячи километров, я знала – в глубине души он все еще стоит рядом с ней под этим южным деревом и смотрит на нее, не дыша.

Мне кажется, я начала понимать такие вещи, после того как прикоснулась к Стене Плача в Иерусалиме. Я ездила туда этой весной и написала записочку Господу. В ней значилось что-то вроде: «Помоги Максу определиться, а мне – дай силы любить его!» Мое желание исполнилось. И когда я увидела его в кафе с той женщиной, я поняла, что он определился. Вот так Макс получил свою судьбу, а я – неразделенную любовь и как бонус – знание о том, кто кому предназначен. И пока оно ни разу меня не осчастливило.

Вот почему я думала о Максе, а в другой спальне о своей жене думал мужчина, который мне нравился и которому точно нравилась я. Я остро почувствовала ток его симпатии сегодня в лифте… Конечно, это мог быть электрический ток: лифт находился в пожароопасном состоянии. Остается надеяться, что мой спутник ничего не предпримет. Да и мне хватит разума просто им любоваться. Толку в том, чтобы связываться с человеком, который мне не предназначен, я не видела.

«Тем более, скоро возвращаться в Россию», – резюмировала я.

Но сначала мне нужно было сделать в Риме одно важное дело. Написать статью о подготовке к отопительному сезону в моем маленьком провинциальном городе.

10.

Следующим утром я намеревалась поработать. Раз в неделю мне нужно было сдавать в журнал текст на актуальную для моего города тему. Поэтому, отпуская меня в Рим, вся редакция волновалась, как бы я не выпала из реалий. Но я оставалась совершенно спокойна. Мой секрет был в том, что я сознательно не впадала ни в какие реалии.

Чтобы сочинить текст, я пошла прогуляться на соседнюю площадь Навона. Мне нравилось, что она со всех сторон закрыта барочными строениями и церквями. Это создавало впечатление личного пространства, хотя на Пьяцца Навона всегда много туристов. Если вы посещали Рим, вы побывали на этой площади.

Вы вспомните ее по наличию здесь трех красивых фонтанов, в которых сидят барочные фигуры древнеримских богов и их приспешников. В центре самого большого и красивого фонтана торчит египетский гранитный обелиск. Таких обелисков в Вечном городе очень много – древних римлян завораживало все египетское. Они наделяли игрушки фараонов магической силой. Здесь, у центрального фонтана площади Навона, я села у воды.

Мимо текли туристические группы. Их развлекали арабы, которые переодевались в заклинателей змей и каким-то обманным способом висели в воздухе.

Висящий в воздухе араб в оранжевых тапках тут же приковал мое внимание. Араб заметил это и жестом призвал поощрить его талант монетой. Я вдохнула, вспомнив, что, если провалю дедлайн, меня тоже повесят в воздухе.

Прямо передо мной на фонтане сидел крупный мускулистый бородатый муж со шлемом на голове. Примерно так древние греки изображали Зевса. Мужа сделал великий Бернини. Он символизировал великую реку Ганг, по которой, в моем представлении, плавают трупы и крокодилы. Часть площади была в тени, но у фонтанов слепило солнце, и я расслабленно смотрела на творение Бернини и на обманщика араба. Наконец я поняла, что нужно сесть за работу, и отправилась в кафе.

Мне очень нравится сочинять тексты в кафе. Во-первых, я люблю людей, которые не обращают на меня внимания. Во-вторых, мне нравится пить кофе. В-третьих, я выбираю удобные стулья и хороший вид из окна. Чтобы переключиться на работу, я затыкаю уши наушниками с громкой музыкой. Как при этом мне удается написать хоть что-то вразумительное, я не поняла до сих пор.

Я придумала план текста и даже выписала ключевые моменты. Мне нужно было сочинить начало. А я не знала, как начать. Был еще один нюанс: я всегда писала свои тексты, обращаясь к Максу. Поэтому они были полны намеков, которые ошибочно трактовались как критика власти. А я просто изливала душу, надеясь, что мой мужчина прочтет этот текст. Должен ведь директор читать тексты в издании, которым руководит. Но что мне сказать ему сейчас? Я еще раз посмотрела на араба, висящего в воздухе. Что ж, если он смог сделать невозможное, смогу и я.

Так я нашла фразы для первого абзаца.

Сочинив сопроводительную строку о том, что писала текст на Пьяцца Навона, я отправила его в редакцию.

11.

Количество моих дней в Риме неумолимо сокращалось, а я так и не посетила Форум и Колизей. Пару раз я стремительно прошла мимо, потому что мне было не до них. Один раз, в более спокойном состоянии, незаметно для себя обогнула достопримечательности на такси.

– Колизей видели? – равнодушно спросил мой спутник.

– А? Где? – завертела я головой, но было поздно.

Самое ужасное, что все эти передвижения мимо культуры совершались нами сознательно и были направлены на поиски штанов или хоть какой-нибудь итальянской одежды. Эта задача оказалась совершенно невыполнимой. Рим наводнили бренды, а марки, приемлемые по ценам, шили из синтетики. Мы уже не стеснялись бранить товар прямо в магазине. Огромные торговые центры удручали моего спутника. Толпа для него была сродни все уничтожающему в шторм океану. Я поняла это еще в музеях Ватикана и с уважением отнеслась к странной черте его характера. Мой спутник тоже относился ко мне с пониманием. Однажды скрепя сердце он все-таки произнес:

– Хотите, сходим в Колизей?

У меня вытянулось лицо. В Колизее сейчас людей больше, чем во времена его непосредственной работы в первом веке нашей эры. Качество посетителей с той поры особо не поменялось, они искали хлеба и зрелищ, рыскали взад-вперед с айфонами, насаженными на палки, и снимали одно бесконечное селфи. Суеты добавляли арабы, которые навязчиво продавали эти самые палки для самофотографирования. Спасти Рим от варваров не было никакой возможности.

– Вы пойдете со мной в Колизей? – не веря ушам, уточнила я.

– Ну… Мы можем ночью туда слазить, хотите? При свете луны! – в последний момент выкрутился мой спутник.

Я облегченно вздохнула. Пора покончить с жертвами в Колизее.

Итак, в Риме мы искали хлопковые домашние штаны. Но не надо думать, что только этим ограничивались интересы нашей пары. Еще мы искали мне сапоги. Римские сапоги! Разве можно уехать без них из Вечного города? Мы забраковали Виа дель Корсу с ее огромным торговым центром и всеми окружными магазинами. От огорчения мы зашли в католическую базилику, и там я обнаружила удивительной красоты скульптуру Девы Марии с Младенцем. По плавности линий и высоте чувств она не уступала той, что стоит в Соборе Святого Петра. Той, в которую безумец пустил пулю, после чего творение Микеланджело убрали за толстое стекло. Любуясь на Деву, я едва не забыла про сапоги. Но со мной был человек, который следовал намеченному пути.

Всем известно, как обычно мужчина выбирает что-то женщине. Он не смотрит и платит. Мой спутник не просто смотрел. Он предпочитал сам выбирать. Но, к моему счастью, платить.

Постепенно, переходя из магазина в магазин, мы подошли к Площади Народов. В центре нее опять же из барочного фонтана торчал египетский столп. Счастливо размахивая пакетами, я вслух размышляла о том, как легко Рим соединяет в себе разнокалиберную архитектуру. И здесь нет одинаковых форм…

Мой спутник неожиданно хитро спросил: «Вы так думаете?» и вывел меня в центр Площади Народов. Я повернула голову и ахнула: на меня смотрели две базилики, похожие друг на друга как две капли.

Таким был мой последний день в Риме, и был очень удачный день. Я написала замечательный текст и хвастливое письмо, мне купили римские сапоги, и я чудесно провела время назло моему бывшему, как и планировала.

Вечером мы занесли покупки домой и еще немного прошлись по Виа дель Коронари, вернее, по ее магазинам. Это были непростые магазины. Это были магазины антиквариата, в которых мой спутник высматривал живопись и скульптуры.

Он остановился у здорового бронзового мужика. Мужик, разумеется, выступал каким-то античным персонажем, потому был гол и вооружен. Мой спутник восхитился грациозными линиями скульптуры. Он уже сторговался с колоритным владельцем салона и даже прогундел себе под нос: «Ну нормально!»

«Ненормально», – решила я. Как все женщины, я считала, что обладаю барометром нормальности для каждого мужчины. Если мне что-то не нравится, значит, оно ненормально.

– Слушайте, – слегка нервничая, сказала я, представляя, как мы втаскиваем мужика в лифт, а потом и в самолет. – Как вы будете его перевозить?

– У меня есть друг, он грузовиками вывозит из Европы антиквариат, – шепнул мой спутник доверительным тоном. – У него там знаете сколько всего…

– Может, мы выберем вам что-нибудь из грузовика вашего друга уже потом, в России? – предложила я.

– Да, мы с вами обязательно к нему сходим!

– А мужика здесь оставим пока, – продолжала я мягко, но твердо.

– Вы так считаете? – усомнился мой спутник.

– Да, так будет лучше, – сказала я.

Он засомневался. Это было поразительно. Человек, который не может купить штаны, может купить гигантскую бронзовую фигуру. Но я видела, что скульптура ему искренне нравилась, и она была красивой, а штаны, которые попадались на глаза, были сомнительными по всем параметрам. Такой вот парадокс римского шопинга… Домой мы вернулись без бронзового мужика.

12.

Дома меня ждало письмо от Макса, по совместительству работодателя и объекта неразделенной любви. Я нежно погладила планшет и еще раз прочитала адрес отправителя, прежде чем открыть письмо. В котором он сообщал мне, что текст, написанный на Пьяцца Навона, очень хороший, но, к сожалению, я уволена по сокращению штатов.

Ситуация была критическая: я не знала, что мне делать, от чего зарыдать. Думала расплакаться от жалости к себе, но через секунду меня душили слезы гнева.

Наступил исторический момент. До меня наконец дошло, что я потеряла не только свою любовь, но и свою работу. Нельзя складывать все яйца в одну корзину. Под вопросом: «Что делать дальше?» находилась вся моя жизнь.

Я задумчиво вышла в гостиную. Мой спутник, как всегда без штанов, невозмутимо, как это принято у них в Англии, заваривал чай.

– Что случилось? – спросил он.

Я уныло все ему рассказала. Завтра у меня обратный рейс, а возвращаться некуда. Он внимательно слушал, извлекая из холодильника сыр и оливки. Как и всегда по вечерам, он собирался жарить для меня рыбу. И заявил:

– А вам не надо возвращаться.

– Что же мне делать?

– Оставайтесь со мной. Будете моей помощницей.

– Помощницей?

– Да. Я как раз решил серьезно заняться поиском недвижимости, будете вести записи.

– Ой не знаю, справлюсь ли я, – почему-то таким был мой первый и последний вопрос. Ни о чем вроде: «А почему я?», «Зачем это мне?», «А что потом?» я не подумала.

И как бы странно это ни выглядело, в этом не было ничего странного. Мне уже нечего было терять. Как все слабые женщины, я радостно зацепилась за более-менее пристойно оформленное предложение мужчины. А он… Он был тем самым человеком, который неделю назад сидел со мной на черном, возможно, кожаном диване. Петрарка, при том, что я была Изольдой, только и всего.

Я согласилась. В конце концов, почему бы не побыть еще в Вечном городе? Я хочу посетить наконец Колизей, послушать проповеди Папы Римского, погулять вдоль солнечного Тибра…

– Очень хорошо, – обрадовался мой спутник. – Тогда закажите нам билеты. Завтра мы улетаем с вами в южную Испанию.

– В Испанию?!

– Именно. В южную. У меня там приятель живет. Говорит, отличный климат и полно прекрасной недвижимости.

Я тут же пожалела, что связалась с этим странным человеком, чья логика была для меня слишком стремительной.

– Хорошо… – проговорила я. – А куда именно мы летим?

– Мы летим в аэропорт города Малага. И там же, в Малаге, вы ищите нам квартиру. Конечно, она не будет такой прекрасной, как эта… Но у нас с вами дела, придется претерпеть неудобства, – решительно сказал он.

Я слушала его и пыталась понять, правильно ли поступаю, что возвращаюсь из Рима не в свой маленький город, а в совершенно посторонний, да еще на юге Испании? На самом деле я не сомневалась ни минуты. Это же юг Испании!!!