Аргентина. Квентин

Глава 3
Доломит

Лица на камне. – Курц, Хинтерштойсер и полярный дневник. – Bocca del Lupo. – Заглянуть за кулисы. – Альпинистская, пацифистская. – Полнолуние.

1

Черный лабрадорит, белый, чуть подернутый желтизной фон фотографий. Лица… Пятеро – и каждый не старше тридцати. У второго слева – очки, взгляд слегка растерянный, виноватый.

Золотые буквы, четкий, как солдатский строй, шрифт. «Верные Присяге». Ниже имена, даты, еще одна надпись, на этот раз многословная, на пять строчек. Два букета цветов, венок…

Яркое весеннее небо – равнодушный вечный занавес.

Рядом с двумя букетами – третий. Шарль положил цветы, поправил ленту на венке, поглядел в глаза тому, что в очках, поймал взглядом взгляд. На миг фотография стала зеркалом. Одинаковые лица, одинаковые стеклышки очков, глаза, складка возле губ. У того, кто был жив, дрогнуло горло, рука закрыла рот, дернулись плечи. Мухоловка взяла за локоть, коснулась губами щеки.

– Твой брат был очень хорошим человеком, Карел.

Шарль, кивнув, оторвал ладонь от лица, резко выдохнул, ухватил стеклышками очков небесную голубизну. Достал платок, долго тер глаза. Мухоловка подошла к памятнику, положила свой букет, перекрестилась.

– Может, Бог все-таки есть, как думаешь?

– Не знаю…

Платок исчез в кармане пиджака. Шарль надел шляпу, оглянулся. Кладбищенская аллея была пуста – только камень, зеленая трава и солнечный свет.

Мухоловка поглядела на памятник, сжала губы.

– Спите спокойно, ребята! Мы за вас отомстили.

Шарль поправил очки, улыбнулся невесело.

– Если бы!

– Все, кто тогда напал на особняк Президента, убиты. Те, кто ими руководил, расстреляны. Ты же их сам расстреливал, Шарль!

Молодой человек согласно кивнул.

– Этих – да. Но я не мог расстрелять германского посла и кое-кого из наших генералов. Мерзавцы все-таки добились своего – Президент погиб, а нынешний слаб. Он только морщится, когда слышит «аншлюс». Надо не морщиться, а стрелять! Стрелять, слышишь?

Девушка вновь взяла его за локоть, погладила по плечу.

– Эрц не пустит сюда нацистов.

Шарль поправил очки, отвернулся, чтобы не видеть тех, кто смотрел на него с фотографий.

– Мне иногда кажется, Анна, что мы сражаемся с гидрой. Генералов и министров можно передавить, но Гитлера хочет толпа – тот самый народ, которому мы якобы служим. Тупая сволочь! Их даже не нужно подкупать, достаточно прокричать о германском единстве и величии нации. Именно они похоронят страну, а не кучка заговорщиков. Порой я думаю, что коммунисты, за которых ты воевала, в чем-то правы.

Мухоловка промолчала. Шарль вновь поглядел на памятник.

– Пойдем!

Аллея казалась бесконечной – тихая безлюдная улица в городе мертвых. Двое шли между могил. Шаг, еще шаг, еще.

– Знаешь, в чем коммунисты правы? Все, даже Гитлер, боятся толпы. Заигрывают, подкупают, льстят. Иногда пугают – но все равно боятся. А большевики сразу же заявили, что создадут новый народ – такой, какой им требуется. Испекут, как хлеб в печи. Сколько сгорит, не важно, хоть миллион, хоть десять. И ведь получается!

Мухоловка взглянула удивленно:

– Ты ставишь на Сталина? И советуешь мне вступить в НСДАП?

– Нет. Я говорю о тактике, а не о стратегии. И Сталин, и Гитлер в перспективе проиграют, потому что считают без хозяина. Дикари машут дубинами, не замечая, как на них уже наводят пулемет. Но это в будущем, до которого еще следует дожить. А когда в город входят танки, правильнее всего находиться…

– …В танке, – кивнула девушка. – Вести наблюдение и передавать сведения командованию. У нас в Академии есть нацистская ячейка, присмотрюсь. Думаю, в расовом отношении ко мне претензий не будет, у меня даже фамилия немецкая… Надо идти, и у тебя, и у меня дела.

– Погоди!

Шарль помолчал, бросил взгляд на пустую аллею. Заговорил негромко, словно опасаясь тех, кто уже ничего не услышит.

– Там, под камнем, где мой брат, лежат пятеро. Но хоронили четверых.

Мухоловка взглянула удивленно.

– Я же была на похоронах. Мы с тобой рядом стояли.

– Четверых. В один из гробов насыпали земли. И еще камней добавили для веса. Когда убивали Президента, погибло четверо офицеров охраны. Пятый оказался предателем. Он бежал, точнее, пытался.

– И… И где он сейчас?

Молодой человек дернул губами.

– Там же. Его закопали следующей ночью – в гробу, но живым. Я дал ему фонарик и газету с некрологом.

– Буду знать, – равнодушно бросила девушка. – Пригласить меня сюда – твоя идея? Или Эрц приказал?

– Не имеет значения. Ты перестала бояться, Анна. С агентом такое случается. Одна удача, другая, и начинает казаться, что именно ты – хозяин жизни, и своей, и чужой. Отсюда до предательства – всего шаг. Ни я, ни Эрц не хотим, чтобы ты оступилась. Куда именно придется падать, ты уже поняла.

Мухоловка улыбнулась, поглядела на Шарля, поправила ему шляпу.

– Положи мне в гроб коробочку с леденцами.

2

– Нет, – решительно заявил Уолтер. – Не запомнил, ребята. Давайте еще раз!

– Тони Курц, – улыбнулся тот, что повыше.

– Андреас, – подхватил невысокий, – Хинтерштойсер. Повторить? Хин-тер-штой-сер. Слушай, а может, просто по именам? Тони и Андреас. И Вальтер.

– Годится!

Тони и Андреас выскочили из «Понтиак-кемпера» как чертики из табакерки – не через дверь, а из люка на крыше. Залихватски свистнули, спрыгнули на траву. Увидев встречающих, попытались принять серьезный вид, но без особого успеха.

– Моя непобедимая армия, – с явным удовольствием прокомментировал доктор Ган. – В плен не сдаются. И не берут.

Уолтер и страж порядка переглянулись. Ларуссо всмотрелся, скрестил ручищи на груди.

– Стало быть, синьоры в самоволке?

Молодой человек и сам успел заметить характерные короткие стрижки. Армейские парикмахеры, как и полицейские, всюду одинаковы.

Братья из ларца переглянулись, приняли стойку «смирно».

– Никак нет, герр сержант! В законном отпуске. Честно!

– Так я и поверил, – Никола Ларуссо громко хмыкнул. – Вот что, личный состав! Деревья не рубить, к девушкам не приставать, ночью песни не горланить. И насчет выпивки – чтобы, значит, в меру.

– Та-а-ак точно-о!

– Ребята действительно в отпуске, – вмешался Отто Ган. – Сумел командира части уговорить. А пить мы не будем. Андреас и Тони спортсмены, лучшие альпинисты Германии.

– Ну, не то чтобы лучшие… – вставил Хинтерштойсер, но не слишком уверенно.

– То есть как пить не будете? – прогудел сержант. – Вы, доктор, традиции не нарушайте. Вечером подъеду, и отметим. А чтобы мне, как старшему по званию, не напрягаться, одного орла с собой заберу. Пусть бутылки грузит.

– Вхожу в долю, – Уолтер достал бумажник.

– У нас здесь, господа, научная экспедиция, – железным голосом отчеканил доктор Ган. – Никаких пьянок, гулянок и песен за́ полночь! Дисциплина и порядок!.. Мы сюда работать приехали.

И тоже достал бумажник.

* * *

– Если я буду вас называть по имени, отношения между Германией и США не сильно ухудшатся? – поинтересовался доктор Ган.

– Не сильно, – рассудил Уолтер. – А вас, стало быть, доктором?

Немец поморщился.

– Скажите еще «герром доктором». Вы же гражданин свободной страны! Зовите по имени, я не настолько вас старше. Не так давно я был обычным коммивояжером, стучался в двери и предлагал купить детскую Библию. Кстати, у вас превосходный «лаузицер». И вообще, Вальтер, вы по виду настолько совершенный ариец, что мои коллеги из Аненербе^[27] охотно изготовят из вас чучело для нашего музея.

С Никола Ларуссо уехал Тони. Хинтерштойсер, помахав им вслед, принялся резво выгружать вещи из кемпера. Перри и бывший коммивояжер отошли в сторону, чтобы не мешать.

– Итак, Вальтер, – доктор улыбнулся. – Как я понимаю, привезли?

– А как же! – кандидат в экспонаты приосанился. – В целости и сохранности, э-э-э… Отто. Там еще бумаг куча, на каждой расписаться придется. Все в чемодане, я не зря его с собой таскаю. Сейчас займемся?

Доктор взглянул серьезно.

– Да, сейчас. Пойдемте в кемпер.

…Тяжелый пакет, желтая оберточная бумага, бечевка, сургуч. Еще один, похожий, словно близнец. Доктор взял в руки верхний, подержал, положил обратно.

– Тяжеленький! У меня, впрочем, не легче.

И снова пакет, но в бумаге синей, тоже при бечевке и сургуче, потолще двух первых. Отто Ган отложил его в сторону, взглянул искоса.

– Если это не военная тайна, Вальтер… Что вам сказало ваше начальство?

– Никакая не тайна, – удивился молодой человек. – Мы же географический фонд! Собираем и публикуем всякое про путешествия и открытия. Вы обещали сделать копию дневника этого… Карла…

– Кольдевея, – негромко подсказал немец^[28].

– Да, его. Вторая экспедиция к Северному полюсу. Фамилию забыл, а годы помню, с 1873-го по 1879-й, шесть лет парень во льдах мерз. Вы мне Кольдвея, а я вам тоже чего-то. Названия не помню, но страницы все пересчитал. А еще шеф сказал, что я могу у вас тут задержаться на день-другой, если интересно будет. И фотографии сделать для музея. У нас, правда, из арийцев чучела не набивают…

Доктор невесело усмехнулся.

– У нас пока тоже. Из арийцев. Ну, что, вскрываем?

То, что придется таскать тяжести, шеф предупредил сразу, присовокупив, что занятия спортом порой могут пригодиться и на службе. Уолтер не стал возражать, но все же поинтересовался, отчего в ХХ столетии, в цивилизованной стране книгу приходится фотографировать – страницу за страницей, тратя пленку и бумагу, словно на дворе прошлый век. Неужели наука на месте стоит? Начальство согласилось по поводу науки, но уточнило: наука одно, практика же нечто иное. Честер Карлсон уже не первый год обещает чудо-аппарат, использующий метод электрографии, но дальше обещаний в прессе дело не идет. Можно переслать пленку, но тогда нет гарантии, что на пленке, полученной от немцев, все будет четко и понятно. Кто их, тевтонов, знает?

Фотографии – иное дело. Каждую и посмотреть можно, и пощупать. Будет желание, и зубами укусить.

* * *

– Последняя, – с облегчением выдохнул Уолтер. – Ну и почерк у этого Кольдевея! Зато рисунки удачные, особенно там, где медведи.

– Угу, – явно не в такт ответствовал Отто Ган. В отличие от добросовестного посланца адмиральского Фонда, страницы он пересчитывать не стал, лишь просмотрел бегло. И сразу же принялся читать. Насупился, нахмурил брови, потом, не выдержав, сорвал с себя галстук, кинул, не глядя, на пол.

Уолтер с уважением поглядел на столь увлекшегося ученого, но все же решился доложить.

– Отто! Я страницы пересмотрел. Все на месте, все в порядке. Давайте документ подпишу насчет передачи.

– А?! – немец оторвался от листа фотобумаги, моргнул. – Подписать? Что именно? А-а! Подпишем, подпишем, никуда не убежит. Тут такое…

Отложил в сторону тяжелую стопку фотографий, улыбнулся.

– Потрясающе! Год назад я даже не думал, что эта книга существует. Неизвестная версия «Поисков Святого Грааля» Вальтера Мапу! Ваш тезка умер в начале XIII века, книгу же написал раньше, в самое катарское время. Именно то, что мне нужно! В Европе сохранилось два экземпляра, но оба неполные. А тут весь текст, представляете? Уникально! Уникально!..

Уолтер предпочел не переспрашивать. В свое время он дважды просмотрел увлекательный фильм «Капитан Огонь и Святой Грааль» с Лилиан Гиш и Ларсом Хэнсоном, поэтому считал себя вполне подкованным в данном вопросе.

– Как эта рукопись попала в Штаты? Лежала в провинциальной библиотеке, никому не нужная, никому не известная…

– Не пропала же! – вступился за родную страну Уолтер. – А вы что, Отто, тоже Грааль ищете?

Доктор сглотнул.

– Тоже?! А кто еще?

Молодой человек потер подбородок.

– Ну, этот, которого Хэнсон играл… В каске и с копьем. Только действовал неграмотно. Ездил где попало и мечом размахивал, когда копье потерял. Кто же так розыскные мероприятия проводит?

Отто Ган открыл рот, екнул горлом, попытался глотнуть воздух.

– Н-не надо! Убьете ведь! Каска!.. Мероприятия!..

– Смеетесь? – ничуть не обиделся Уолтер. – Это только со стороны смешно. А вот вызовут к боссу и прикажут: найди, мол. Пятнадцать долларов в день – и вперед!

– Извините! – доктор отдышался, провел ладонью по лицу. – Вы, наверно, правы, Вальтер, но какие мероприятия, если вещь пропала две тысячи лет назад? Свидетелей не опросишь, документы, мягко говоря, сомнительны.

Молодой человек задумался.

– Две тысячи лет? Давно, конечно, но чего-нибудь да осталось. Эта книга, к примеру. Собираем материалы, перечитываем, сопоставляем. Как говорят, глаза боятся, а руки делают.

Отто Ган прищурился, взглянул серьезно.

– Вы совершенно правы!

Вновь улыбнувшись, положил ладонь на пачку фотографий.

– Собственно, этим я и занимаюсь чуть ли не всю свою жизнь. Грааль словно Полярная звезда – сколько не носит по волнам, все равно на нее курс держишь. Рассказать о моей работе? Это не так интересно, как кино, но и ездить где попало приходится, и даже мечом порой размахивать. Или не стоит вам голову забивать?

– А почему – забивать? Конечно, расскажите!

* * *

 
Giovinezza, Giovinezza,
Primavera di bellezza
Della vita nell’asprezza
Il tuo canto squilla e va!
 

Хотелось заткнуть уши, но, во-первых, неудобно, а во-вторых, густой бас сержанта Никола Ларуссо легко справился бы с таким препятствием. Не то чтобы страж порядка пел плохо, напротив. Но уж очень, очень громко.

 
E per Benito Mussolini,
Eja eja alala.
E per la nostra Patria bella,
Eja eja alala.
 

– Аляля! Аляля! – грозно откликнулось горное эхо. Сержант взмахнул кулачищем.

 
Dell’Italia nei confini
Son rifatti gli italiani;
Li ha rifatti Mussolini
Per la guerra di domani.
 

Вновь уловив «Муссолини», Уолтер слегка насторожился. Еще перед первым тостом договорились: о политике ни слова. Немцы, напротив, слушали с немалым удовольствием. Братцы из ларца даже пробовали подпевать.

 
Per la gloria del lavoro
Per la Pace e per l’alloro,
Per la gogna di coloro
Che la patria rinnegar.
 

Шестой в их компании – худой белокурый парень в полицейской форме – выглядел несколько испуганными. Даже голову в плечи втянул, как будто у костра не пели, а крепко ругались, причем именно в его адрес.

С этого молодого человека все и началось. Ларуссо вернулся к закату. Швейцарец «Кондор» с трудом, но вместил не только слегка позвякивающий груз, но и троих седоков. Кроме сержанта и Тони Курца приехал еще один страж порядка, представленный как Джованни Новента. Белокурый полицейский был молод и стеснителен, однако сразу же на хорошем немецком попросил называть его Иоганном. Сержант нахмурился, но возражать не стал.

На землю был постелен брезент и несколько одеял, а из недр кемпера появились два складных стула. На один были выставлены бутылки, второй же так и остался пустовать. Все предпочли разместиться на одеялах. Каждому достался глиняный стаканчик, тарелка и большой кусок еще теплого хлеба. Разливать пришлось доктору, у которого, по утверждению Тони и Андреаса, не глаз, а ватерпас.

Чуть в сторонке разложили костер. И из-за комаров, и просто так, для души.

На этот раз без граппы не обошлось. Вероятно, она и стала причиной того, что после второй порозовевший Иоганн попытался запеть. Неплохим тенором он начал выводить хорошо знакомую Уолтеру «Санта Лючию», но был тут же остановлен суровым сержантом. Как выяснилось, в новой, возродившейся Италии в ходу совсем другие песни.

 
E per la nostra Patria bella,
Eja eja alala!^[29]
 

Когда отзвучало эхо (Аляля! Аляля!), Никола Ларуссо со значением нахмурился.

– Вот что сейчас поет наша великая страна! А не всякие там неаполитанские завывания.

Иоганн Новента виновато потупился.

– А чем вам Неаполь-то не по душе, синьор сержант? – поразился Уолтер. Что такое Неаполь, он знал. Так называлась пиццерия на соседней улице, на одной из стен которой художник изобразил итальянский «сапог», обозначив искомый город большим красным кружком.

– Не по душе? – прогудел Ларуссо. – А потому не по душе, что настоящая Италия у нас, на севере. Здесь работают, воюют и творят. «Credere, obbedire, combattere!», – как говорит Дуче. А то, что южнее Рима, – наша Африка. Бездельники и banditto! «Санта Лючия»! Пфе!..

– Тогда настоящая Германия на юге, – рассудил Хинтерштойсер. – На севере – Пруссия. У нас в Баварии пруссаков всегда лупили. Как встретят в пивной – так сразу в торец!

Уолтер Перри невольно задумался. А если Теннесси вспомнить?

* * *

– …Все равно, несерьезно как-то, доктор, – не отставал Ларуссо. – Вы – человек солидный, с именем, я про вас в журнале читал. Прошлый раз вы приезжали рукописи в монастыре изучать. Это я понимаю, для людей ученых – дело нужное. А сейчас – Волчья Пасть. Байки и страшилки. Racconti, одним словом.

Отто Ган отставил в сторону очередную бутылку, бросил взгляд в темное ночное небо.

– А почему бы и нет? То, что говорит народ, тоже очень интересно. Легенда о Bocca del Lupo известна в нескольких странах. Теперь, благодаря фильму, – и во всем мире.

– Это где толстая фройляйн в ночной рубашке по горам бегает? – вспомнил Уолтер.

– Я передам ваш отзыв этой фройляйн, – улыбнулся немец. – Уверен, ей понравится. Но если серьезно… Хотите правду? Ничего в этой Волчьей Пасти интересного нет, согласен. Но совсем рядом есть пара пещер, которые я очень хочу обследовать. На пещеры деньги бы мне не дали, а на Bocca del Lupo – пришлось. Международное сотрудничество, престиж! Вот я и воспользовался.

– А нам потренироваться надо, – подхватил Хинтерштойсер. – На плацу некогда альпинизмом заниматься. Спасибо доктору, вытащил. Вольный воздух, скалы – и никакого начальства. Как хорошо! Правда, Тони?

Курц, от природы куда менее многословный, кивнул в ответ.

– А почему интересного нет? – вмешался белокурый Иоганн. – Свет действительно горит, я сам видел.

– Новента! – рявкнул сержант. – Иди хвороста в костер подложи!

– Но он горит! – парень встал, одернул рубашку. – Синьор Ларуссо, вы же помните, я рапорт составил. Начинается за четыре дня до полнолуния. Сначала просто вроде красной дымки, а перед полнолунием луч появляется. Как у прожектора, только побольше…

Сержант застонал и показал подчиненному кулак. Тот понял и исчез.

– Горит… Любопытно! Про красный луч писали в старых хрониках, – задумчиво проговорил доктор. – Если так, значит, землетрясение действительно разрушило стену. Синьор сержант, а почему это приказано скрывать?

Никола Ларуссо пожал крепкими плечами.

– А мне откуда знать? Велено пресекать и не распространять. Кажется мне, доктор, что синьоры из Рима первые хотят пещеру осмотреть. А то получится, что все сливки, уж извините, синьоры, иностранцам достанутся.

– Но подниматься нам прямо не запретили, – рассудил Отто Ган.

– А мы и не будем подниматься, – подхватил неунывающий Хинтерштойсер. – Мы тренировку проведем.

Курц согласно кивнул.

– Завтра с утра. Там ничего сложного. Всего один подъем, обычное положилово, грести не придется. Мы с Андреасом сбегаем, поглядим, какие там хапалы и какие мизера. Наметим точки страховки, крюки вобьем. И насчет веревки прикинем, вдруг там жумарить надо? А потом вернемся, отдохнем и вместе замочалим.

– Да, ерунда, это не по отрицательной сыпухе дюльферять, – махнул рукой Андреас^[30].

Все с уважением поглядели на специалистов. Доктор взял рюмку, остальные охотно последовали его примеру.

– А можно мы тост скажем? – спросил Хинтерштойсер.

Никто не возразил. Скалолаз, внезапно став серьезным, поднял к небу кулак.

– За трех прекрасных дам. За Гору! За Удачу…

– …И за ту, что каждого из нас ждет дома! – подхватил Курц.

3

Уолтер сделал шаг, другой, притопнул левой, затем правой.

– Подпрыгните, – посоветовал доктор Ган.

Подпрыгнул, потом еще раз.

– Годится. А то я боялся, что великоваты.

Горные ботинки – самое сложное в экипировке. Старая, времен службы в Техасе, гимнастерка и брюки, тоже армейские, пилотка со снятой эмблемой. Со стороны – дезертир дезертиром.

– Запечатлеть? – доктор кивнул на фотоаппарат.

– Конечно! – спохватился молодой человек. – А то еще не поверят.

Пленку он зарядил в Нью-Йорке, но снимать пока что было нечего. На борту «Олимпии» он бы, конечно, развернулся, но аппарат пришлось сдать в багаж вместе с прочим «железом».

– Улыбочку! – Отто прицелился… Щелчок!

Снято.

Андреас и Тони ушли на гору сразу после завтрака. Доктор и американец, оставшись в резерве, принялись не спеша готовиться. Время от времени кто-то из них брал бинокль, но толком ничего разглядеть не удавалось. Две маленькие фигурки на тропе – исчезли, снова появились. Вот они у подножия скалы. Пропали… Один начал подниматься, остановился. Вниз… Снова вверх.

– Сумасшедшие ребята, – рассудил доктор Ган. – Хотят в этом году идти на Эйгер^[31], на Северную стену. Там чуть ли не каждый год люди гибнут. Пытался отговорить, да где там!

– Это вроде вашего Грааля, Отто, – наставительно заметил Уолтер, в душе слегка завидуя и братьям из ларца, и ученому немцу. – Знают люди, зачем на свете живут!

Отто Ган задумался.

– Точно! Вы среди нас – единственный рационал.

На «рационала» Уолтер почему-то обиделся. Взял бинокль, попытался понять, что происходит на стене. Не увидел ничего, погрустнел.

– А зачем же вы, Отто, ищете Грааль, если их уже пять штук нашли, Граалей этих? Сами рассказывали.

Доктор Ган развел руками.

– Наверно, хочу почувствовать то же, что и ваш персонаж в каске. Поиск Грааля необыкновенно увлекателен сам по себе. На этой дороге Чаша – главная награда, но не единственная. Преодолеваешь трудности, преодолеваешь собственную слабость. Грааль – как Северный полюс. Но его можно открыть один раз, а Чаш могло быть несколько. И чтобы понять, которая из них – настоящая, требуется сперва их все отыскать. Моя Чаша еще не найдена. Не убедил?

Уолтер почесал подбородок, поглядел на серую вершину Волка.

– А вот представьте себе, Отто, если сейчас я из чемодана Грааль вынул бы и перед вами поставил, вы бы очень обрадовались?

– Вы правы, – кивнул доктор. – Это была бы величайшая трагедия моей жизни. Кстати, или это звуковая галлюцинация, или…

Молодой человек прислушался. Со слухом у немца было все в порядке.

– «Кондор» с коляской. Сейчас нас с вами строить начнут.

* * *

– Готовы? – грозно вопросил Никола Ларуссо, слезая с мотоцикла. – Не слышу доклада!

И не услышал. Доктор лишь кивнул в сторону вершины. Страж порядка, понимающе хмыкнув, присел прямо на траву.

– Buona giornata, signori! Сразу видно, что в лагере отсутствует твердое руководство. Синьор Перри, вы бы у меня не вылезали из нарядов.

На этот раз на бравом усаче была не полицейская форма, а военная, старая и без знаков различий. Уловив любопытные взгляды, он победно улыбнулся и, грузно приподнявшись, шагнул обратно к мотоциклу. Из коляски был извлечен итальянский флажок.

– Pronti, ieri, oggi, domani al combattimento per l’onore d’Italia! Так велит нам Дуче! Этот маленький символ великой страны будет водружен у самой Волчьей Пасти. И не забудьте нас с ним сфотографировать! Вы удивлены? Да, я решил лично штурмовать Bocca del Lupo!

– Надеетесь, что не нагорит? – усмехнулся немец. – За то, что нас пустили?

Густые брови сомкнулись у переносицы. Из горла послышался низкий рык.

– Что за намеки, синьор иностранец? Вершину буду брать я и только я, полномочный представитель законной власти! При некоторой вашей помощи…

Оглянулся, словно опасаясь невидимого соглядатая.

– Телеграмма утром пришла. Мол, пусть себе поднимаются, но только днем и под присмотром. На ночь в пещере чтобы никто не оставался. Намек уловили?

– Да чего там после заката делать, в пещере этой? – поразился Уолтер. – Ночевали когда-то в одной, чуть от холода не околели.

Немец усмехнулся.

– Сочувствую. И со мной такое однажды случилось. Но в Риме явно заинтересовались красным свечением. Я сам даже не знаю, что думать. До вчерашнего дня был в полной уверенности, что это лишь легенда.

– Байки одни, – буркнул сержант. – А Иоганну… Тьфу! Джованни я уши надеру. Pivello!

– Тем не менее. В Риме тоже читали старые хроники. А там говорилось, что красный свет в Волчьей Пасти дает силу…

– …Особенно насчет баб, – уточнил страж порядка. – Потому и лазили, шеи ломали. Impotenti! Срамота это все!

Доктор Ган усмехнулся.

– Не только. По красному лучу, его, насколько я помню, «Filo di Luna» называли, можно было улететь в какую-то волшебную страну, даже стать небесным духом, парить среди звезд. А другие считали, что пещера полна красных самоцветов. Лени Рифеншталь этот цвет пришелся не по душе, опять же политика, ненужные ассоциации. Заменила на голубой. Говорили даже, что тот, кто улетит и сможет вернуться, обретет бессмертие. Каждый ищет свое, синьор Ларуссо.

Никола Ларуссо насупился, явно желая возразить, но не успел.

– Эгей! Мы уже здесь!..

На тропе, у самого выхода в долину, стоял весело улыбающийся Хинтерштойсер. Кепи набекрень, веревка на плече. Через миг рядом соткался Тони Курц, тоже в кепи, но без веревки.

Скалолазы шагнули ближе, переглянулись.

 
Пляшут танец озорной
Ганс и Грета в выходной.
Под веселый перепляс
В них врезается фугас.
 
 
Раз – ха-ха! Два – ха-ха!
Пуля ищет дурака!
 

Откашлявшись, Андреас принял серьезный вид, вскинул ладонь к козырьку.

– Докладываем! Стенку взяли, подъем наладили. Чуток передохнем, и можно мочалить!

– Почему доклад не по форме? – рыкнул Ларуссо. – И что за дурацкое пение?

– Почему дурацкое? – вступился за приятеля Курц. – Это у нас на плацу – дурацкое. А после стеночки – совсем другое дело!

Вновь переглянулись.

 
После танцев сам собой
Возникает мордобой.
Нет под глазом фонаря –
Значит, вечер прожит зря.
 
 
Раз – ха-ха! Два – ха-ха!
Пуля бьет наверняка!^[32]
 

* * *

Уолтер сжал зубы, глубоко вздохнул, собираясь с силами. Упор на руки, рывок… В глаза плеснул желтый огонь, но он все-таки сумел приподняться над скальным перегибом. Кто-то схватил за рубашку, потянул…

– Сам!

Упал на живот, оттолкнулся руками от теплого камня, бросил тело вперед. Неужели все?

– Семнадцать минут, – сообщил чей-то голос, кажется, Хинтерштойсера. – Не так и плохо.

Уолтер нашел силы усмехнуться. Не так? А как – плохо? Не подъем, а сплошной стыд. Совсем навыки растерял.

Встал, долго доставал платок из кармана, протер грязное от пота лицо. Воду решил не пить. Чуть позже рот прополощет – и хватит. Помотал головой, надеясь прогнать желтую пелену.

– Вальтер, не обижайся, но ты работаешь очень нерационально. – откликнулась пелена голосом Курца. – Сил, что ты потратил, на три таких подъема хватит.

Уолтер рассмеялся, вдохнул глубоко.

– Отто? Вы слышите? Вычеркивайте меня из рационалов.

– Охотно, – откликнулся Ган. – И даже с удовольствием. А что там наш сержант? Эй, синьор, вы где?

Желтая пелена, наконец, лопнула, и Уолтер увидел долину: невысокую горную гряду в густой зелени, тонкую нить дороги, каменный перегиб, который только что преодолел.

– А? – грянуло где-то совсем рядом. – Тут я! Сейчас!..

Над камнем вознеслась взлохмаченная усатая голова с выпученными от напряжения глазами. Широко раскрытый рот выдохнул.

– Фуражку посеял. Уфф!..

Массивное тело перевалилось через каменный край, ручищи уперлись в белую пыль. Миг – и сержант Никола Ларуссо восстал над покоренной скалой. Рубашка в темных пятнах пота, красные щеки, кровь на оцарапанном запястье.

– Chi osa vince! Вперед, Италия!

Хинтерштойсер сделал серьезное лицо, подбросил руку к кепи.

– Вы были великолепны, герр сержант!

– Уши надеру, – добродушно пообещал усач. – Не посмотрю, что straniero. На обратном пути фуражку мою найдешь, иначе на скале ночевать оставлю. Ну, синьоры…

Отряхнулся, отогнал ручищей пыль.

– Как я понимаю, прибыли?

– Почти, – доктор Ган кивнул вперед, в сторону неровного уступа. – Последний рывок.

Уступ возвышался отвесной стеной, черный, в широких извилистых трещинах. Уолтер стал прикидывать, сколько в нем вместится этажей. Три? Больше? Такой с ходу не «замочалить», но кто-то предусмотрительный озаботился выбить в черном камне ступени – слева, где уступ полого спускался к площадке.

Сержант достал из заранее поднятого рюкзака итальянский флажок, сдвинул кустистые брови.

– Я иду первый.

Никто не стал спорить. Доктор Ган извлек из того же рюкзака фотоаппарат, Уолтер последовал его примеру.

Фляжка. Прополоскать рот…

Готов!

– Вперед, синьоры! «Giovinezza, Giovinezza, primavera di bellezza!..»

* * *

…Под ногами битый камень, впереди он же, но целой грудой, за ним – темный зев в скальной толще, и в самом деле чем-то похожий на раскрытую звериную пасть.

Bocca del Lupo.

– Всем стоять на месте! – отчеканил доктор Ган. – Сперва зафиксируем.

Сержант, уже двинувшийся было вперед с флажком наперевес, послушно замер. Отто Ган расчехлил аппарат, мельком взглянул на солнце, пытаясь угадать выдержку. Уолтер уже прицеливался, ловя объективом вход в Волчью Пасть.

Ступени вывели на ровную площадку. Почти квадрат, дюжина шагов в длину, в ширину чуть побольше. Впереди пещера, у входа – каменный завал.

– Да, хорошо тряхнуло, – констатировал Отто Ган, делая очередной снимок. – До самого основания разнесло.

Уолтер опустил фотоаппарат, взглянул недоуменно.

– Это что, стенка? А где кирпичи?

Усач гулко расхохотался.

– Ну, синьор Перри, вы и сказанули! Кто же их сюда, на гору, потащит? Принесли цемента, набрали камней, слепили, что могли. Но, между прочим, почти полтора века простояло.

– Такая кладка называется «псевдоисодомная», – пояснил доктор, закрывая колпачком объектив. – Ее применяют во всем Средиземноморье, на Балканах и даже в России, в Крыму. Дешево и быстро. А при сильном землетрясении и кирпич не выстоит.

Усач неодобрительно хмыкнул.

– Что за слова вы находите, синьор! Псевдоисодомная, псевдосодомитская…

Нахмурился, поднял повыше флажок.

– Пошел! Фотоаппараты далеко не прячьте, сейчас меня фиксировать будете.

Тем и занялись. Сначала во всех подробностях запечатлели сержанта, попирающего горными ботинками завал. Затем в руке Хинтерштойсера словно по волшебству объявился еще один флажок, но уже красный, с черной свастикой в круге. Трое немцев выстроились плечо к плечу на фоне все тех же камней.

Снято!

Уолтер достал из взятого с собой блокнота открытку с американским флагом, оценил рисунок. Сойдет? Сойдет! И передал свой аппарат доктору Гану.

После этого оставалось только сняться всей честной компанией.

3

– А я железяку нашел, – Уолтер легко ткнул носком ботинка что-то ржавое, непонятной формы, лежащее у стены. – По-моему, это кайло. Было.

Тони Курц раскрыл ладонь, подсветил фонариком.

– Глянь!

Три больших неровных кристалла. Огонь скользнул по граням, проник в глубину, отразился сияющим перламутром.

– И я нашел, – вынырнувший из темноты Хинтерштойсер продемонстрировал целую друзу. Такие же кристаллы, но в переплете из золотистых нитей.

– Все ясно! – рассудил Курц. – Точно, как в фильме. Здесь такого было полно, потом местные набежали – все разнесли. А кайло забыли, ротозеи.

– Ничего удивительного, ребята. Это доломит, – откликнулся невидимый во тьме Отто Ган. – Осадочная карбонатная горная порода. Желтая – магнезит^[33]. А вот что я нашел, пока непонятно…