Читать книгу: «Вракли-6. Попутчики, или Разговоры в поезде. В поисках жанра», страница 4

Фёдор задумался. Заманчиво. Неврева он знал очень хорошо, но жанровых художников того времени и близких по манере к Невреву было не мало. Страшновато облажаться.

– Да Вы не спешите отвечать. Я живу там же, у Кузмича, точнее у его дочери по старой дружбе. Телефон Вы знаете, подумайте до послезавтра. Я домой на дневном поезде. Если надумаете, поедем вместе.

Они ещё поболтали, выпили и закусили. Тут Илью отозвали, Фёдор послонялся по выставке ещё с полчаса и, не переставая думать о предложении, отправился домой. Мать ждала с ужином, но Фёдор отказался и рассказал о встрече на выставке.

– И не думай отказываться, – запричитала мать. – Ты ведь сможешь, я не сомневаюсь. Дело-то интересное, вдруг пойдет.

– А, если слажаюсь?

– И что, ну ошибёшься, с кем не бывает. Увидишь, что не уверен, не рискуй, скажи, что сомневаешься, что нужна специальная экспертиза…

Неврев Н. В. 1830—1904. Смотрины. 1888. Москва, ГТГ

Наутро Фёдор позвонил Илье Григорьевичу и сообщил, что готов. На следующий день они вместе выехали и к вечеру были в северной столице. По дороге Илья рассказывал о том, что рынок картин растёт как на дрожжах, что русская живопись всё больше и больше пользуется спросом как здесь, так и за рубежом. Что выставки отдельных передвижников в музеях собирают не меньше зрителей, чем какие-нибудь иностранные импрессионисты… Илья предложил остановиться у него, Фёдор с удовольствием согласился. Он бывал здесь пару раз и не мог не налюбоваться на коллекцию салонной живописи, особым поклонником которой был Илья. На следующее утро привезли картину. Владелец, тщедушный мужичок неопределенного возраста, никак не был похожий на бизнесмена, скорее на его прислугу. Тем не менее, старался держаться как положено, точнее, как он представлял, держатся бизнесмены в очень иностранных фильмах. Картину установили у окна, и Фёдор стал её рассматривать. Практически сразу он понял, что Невревым здесь и не пахло, хотя сюжет был вариантом известного «Торга». Трудно сказать, кто именно был автором. Скорее всего, кто-то из малоизвестных провинциалов. Подпись же в углу явно свидетельствовала, что таки Неврев. Федор пригляделся более внимательно – даже невооруженным взглядом было ясно, что она наложена гораздо позже картины. Фёдор хотел было высказаться, но Илья покивал ему головой, дескать, подождём. Ждали покупателя, точнее того, кому этой картиной мужичок намеревался погасить долг. Причём очень не малый, чуть больше полсотни тысяч долларов. Принесли кофе. Фёдор от волнения пить не мог, сделал пару глотков. Мужичок-же выглядел совершенно спокойно. Похоже, ему эту картину вдули, и он был в ней уверен. Наконец в комнату вошёл… черт побери, Фёдор хорошо знал это лицо. Уж больно часто оно, лицо, мелькало в телевизоре.

– Ну, что, дружище, – почти ласково обратилось лицо к мужичку. – Неврев, это хорошо, если, конечно, не подделка.

– Ну как Вы можете так думать, – взъерепенился мужичок. – Истинно говорю, Неврев. Мне его наследники в своё время продали. Если бы не долг, ни в жисть бы не распрощался.

– Ладно, это всё суффиксы. Перейдём к корням. Итак, Илья, что нам скажет уважаемый эксперт.

– Давайте, Федор Сергеевич, не стесняйтесь, – мягко приободрил Илья.

– Это не Неврев. Кто-то из провинциалов. Не очень качественный, но кое-что в живописи понимающий. Так, на пару тысяч может и потянет. Если, конечно, не поздняя подделка. Думаю, скорее копия того времени, – просто и коротко отрубил Федя.

Повисла длинная пауза. Лицо внимательно смотрело прямо в глаза Фёдора, типа, а не врёшь ли ты, миляга. Мужичок, наконец, очнулся, гулко сглотнул и почти закричал:

– Да как не Неврев! Да вы что! Илья Григорьевич, что это за эксперт, что он мелет, я точно знаю и специалисты в нашем музее подтвердили.

– Между прочим, Фёдор Сергеевич кандидат искусствоведения и специалист именно по передвижникам. А что касается вашего музея, то это ещё не факт, что там специалисты не ошибаются. Ведь на Неврева несомненно похож.

– Ерунда! Я уверен…

Тут лицо слегка кашлянув, привлекая внимание спорщиков:

– Если есть сомнения, то следует направить картину на серьезную экспертизу. А, как вы все знаете, это не малые деньги. Ну, что, будете платить? – уже прямо обращаясь к мужичку подбило баланс лицо.

Мужичок крякнул и задумался. Было видно, что денег у него не густо и вдруг впрямь не Неврев, как заявил этот грёбанный эксперт. Но тут грёбанный предложил:

– Я не думаю, что надо делать полную экспертизу. Я уверен, что стоит проверить лишь подпись. Мне кажется, что она сделана совсем недавно и даже простая экспертиза на это укажет.

Лицо ещё раз пристально посмотрело на Фёдора и поставило точку:

– У меня есть специалист и, ладно уж, я возьму это на себя. А Вам, естественно, этот расход к долгу приплюсую. И, если не дай бог, Фёдор э… Сергеевич прав, то… Впрочем, Вы сами знаете, что означает то.

Мужичок ушёл и лицо отбыло вместе с картиной, которую услужливо поднес к машине Илья Григорьевич. Вернувшись, он предложил Фёдору погостить ещё пару дней. А если окажется, что картина и впрямь подделка, то лицо обещалось щедро оплатить экспертное заключение. Более того, Илья намеревался свести Фёдора с некоторыми коллекционерами. Авось и им понадобятся его услуги. Прошло два дня и лицо позвонило Илье, пригласив вместе с Фёдором к себе в загородный дом. Не будем описывать жильё олигарха, скажем просто – охренеть. В смысле, что не мы с вами, а охренел Фёдор. Состояние охренения усилилось обедом и конвертом, который на ощупь был ОЧЕНЬ. Как и говорил Федя, подпись на картине была чистым свежаком максимум полугодового возраста, так что никакого отношения к Невреву не имела. Илья ликовал, осыпал Фёдора ласковыми словами, и весь уикенд таскал по коллекционерам, рассказывая историю с Невревым, с каждым разом всё больше и больше привирая в целях наибольшего художественного отображения. Домой Фёдор вернулся как на крыльях. Гонорар составлял приблизительно полугодовую зарплату доцента, а был заработан всего за семнадцать минут. Счастливая мама приодела сыночка, хотя тот как всегда отчаянно сопротивлялся. Обнов Фёдор не любил, костюмы, тем более с белой сорочкой и галстуком, просто ненавидел. Свитер, джинсы, кроссовки – вот то, что он желал и в чём ходил в любое время года. Слух об его экспертизе долетел до родного города, и вскоре последовали первые результаты. Сначала к нему обратился богатей из совсем скороспелых. Ему вдула картину в качестве просто подарка группа подлиз. Ублажить их или ликвидировать зависело от того, чем является картина – дешёвой подделкой или художественным произведением. Пусть даже и не очень знаменитого мастера. Хотя подлизы хором рекламировали картину как неизвестного Айвазовского. Ну, учитывая, что Айвазовский был невероятно плодовит и едва ли на просторах бывшей Родины найдется музей без хотя бы одной его картины, всё могло быть. Тем более, что море, корабли, как тут не подумать на него.

Богатей пустил пыль в глаза, прислав за Фёдором шикарный лимузин. Дом был под стать лимузину – огромный и безвкусный, как у всех скороспелых новых наших. Картина стояла посередине просторного холла. Вокруг столпились подлизы, в углу стоял накрытый столик – выпивка, икра, рыбка. Фёдор подошёл поближе, для солидности достал большую лупу. Хотя надобности в ней не было совсем – ясно, что не Айвазовский. Но и не подделка. Фёдор присмотрелся внимательнее. Подписи нет, точнее, какая-то закорючка, похожая на все буквы алфавита одновременно. Кто же это, неужели Беггров? Очень даже похоже. Федор достал фотоаппарат и сделал пару снимков. Потом скальпелем аккуратно соскоблил с самого края картины чуть-чуть краски и ссыпал соскоб в пробирку.

– Так, – начал он. – Во-первых, в чём я уверен, что не Айвазовский.

Подлизы ахнули внутренними голосами. Богатей набычился, щёлкнул взводимый курок… На улице раздался топот могильщиков.

– Во-вторых, – продолжил наш эксперт. – Но и не подделка. Думаю, что это один из группы передвижников. Не самый активный, но и не последний.

Подлизы выдохнули, богатей спрятал оружие, могильщики затопали в обратном направлении.

– Далее, я сделал пару снимков и мне надо с ними поработать пару… несколько дней. Сегодня среда, думаю, что буду готов дать окончательный ответ к понедельнику.

Беггров А. К. 1841—1914. Попутный ветер. СПБ, ГРМ

Фёдора с пиететом вернули, откуда взяли. Он наскоро перекусил и засел за книги. Потом включил компьютер, потом сгонял в центральную библиотеку и уже к полуночи окончательно убедился в правильности первого своего вывода. Да, это Беггров. Более того, он даже обнаружил черно-белую репродукцию именно этой картины. Дело осталось за малым, убедиться, что не новодел. Это было проще простого. Утром Фёдор смотался в художественный музей. Там в реставрационных мастерских работал Сергей Иванович, самый известный и опытный мастер. Музей, хотя и звался государственным, но был беден и на хорошую аппаратуру не рассчитывал. Серьёзную экспертизу не провести, но определить была ли краска нанесена в прошлом веке или год-два тому назад Сергей мог. Причём почти задаром. Т.е. за литр коньяка. Как и ожидал Фёдор, краска была не позднее конца девятнадцатого века и можно готовить заключение. Набивая свою значительность, он не спешил и сообщил заказчику о готовности предстать аккурат утром в понедельник. В заключении Фёдор также дал кратенькую справку о художнике – это чтоб подлиз вдруг все-таки не грохнули. Но, слава аллаху, все стороны были довольны. Счастливые подлизы чуть-ли не облизывали Фёдора, богатей угостил всех на славу, а потом выдал Феде конверт, который, как и в первом случае был на ощупь ОЧЕНЬ. Дома он пересчитал деньги. Ни хрена себе, годовая зарплата доцента!!! Ура, процесс пошёл. И действительно, за первой экспертизой последовали ещё, и ещё, и ещё… Практически два, а то и три раза в квартал Фёдор выезжал на место или иногда картины привозили к нему домой. Одна из комнат в их квартире была оборудована под мамину мастерскую, а теперь в ней работал и Фёдор. Антураж производил дополнительное благотворное впечатление на клиентов – картины на стенах, мольберт, этюдники, полки с кистями красками, стол для кройки, театральные костюмы, компьютерный угол, всё это как бы демонстрировало, что не хухры-мухры, а специалист таки!

Большая часть картин, которые доставались Фёдору, были подделками. Часто откровенной халтурой, иногда более искусной, несколько раз очень и очень профессионально изготовленной, да так, что приходилось бежать сначала за коньяком, затем к Сергею Ивановичу. Но попадались и реальные картины. Деятельность Фёдора приобрела определённую известность, музейщики откровенно завидовали, но конкуренцию Фёдору составить не могли. Музей в основном был ориентирован на западную живопись и специалисты по русской с Фёдором не ровнялись. Он был совсем бедненький, и специалистов высокого уровня просто не мог себе позволить. Те, которые были при большевиках, не выдержали нищенского содержания и разбежались. В основном за пределы города, да и страны. Про институтских же коллег и говорить не приходилось. Периодически всплывала налоговая, но прихватить его не могла, так слегка пугала. А вот родная милиция заявилась в лице начальника отдела. Его интерес был простой – Фёдору передавали список краденых картин и просили в случае попадания в его руки чего-нибудь из него, информировать. Фёдор и не сопротивлялся – уголовный кодекс совсем не налоговый и он его чтил. Первое время сумма гонорара определялась заказчиком. Чаще всего она полностью устраивала Фёдора, редко была с его точки зрения недостаточной. После нескольких поездок в Питер по приглашению Ильи Григорьевича Фёдор по совету и с его помощью составил прейскурант. Точнее два – один для Питера и Москвы, другой для своих, местных. Цены, естественно, отличались в разы. Но общим был перечень видов экспертизы – от самой дешёвой, типа сколько стоит, если это то, что заявляет продавец, до серьезной экспертизы, за которую часто приходилось Фёдору бегать не только за коньяком, но и в банк за наличными. Не малыми, между прочим. Жизнь засверкала новыми яркими красками, и Фёдор свёл нагрузку в институте до возможного минимума, чем чрезвычайно обрадовал коллег, получивших дополнительные часы, дипломников, аспирантов и прочее, что существенно увеличивало их содержание.

Рост материального благосостояния, наконец, дал возможность Фёдору перейти от путешествий во время отпуска по бывшей Родине к поездкам за её пределы. Тут надо сказать, что увлечение передвижниками было для Фёдора работой, такой же, как например, вытачивание деталей токарем шестого разряда. Он любил эту живопись разумом, а вот сердце принадлежало совсем другим – Северному Возрождению во главе с самым любимым – Питером Брейгелем и готической живописи, особенно старым немецким мастерам. Из всего же итальянского возрождения Фёдор просто обожал двоих – Боттичелли и Карло Кривелли. Поэтому он составил список музеев, где находились основные шедевры и маршруты их посещения. Пришлось научиться водить машину и с испугом впервые посетить Финляндию. Один ехать, правда, не рискнул и взял с собой дежурную пассию в качестве штурмана. Хотя штурман из этой длинноногой модели был никакой, но с навигатором она обращалась неплохо, а уж в постели с лихвой компенсировала некоторые свои штурманские просчёты. Потом была Германия, но уже с другим штурманом, потом Австрия, Швейцария, Франция. Менялись страны, менялись и штурманы. А жениться было не на ком. Мама только вздыхала, уже не надеясь на внуков, вышла на пенсию, театр оставила, шила только старым клиентам, так как благодаря Фёдору в деньгах не нуждалась. Они взяли участок, построили домик, и мама нашла себя на земле, занялась цветами, немного овощами и прочими дачными радостями.

В тот день в центральном выставочном зале открывалась очередная ежегодная выставка местных, и не только, художников. Фёдор полюбил эти события после той счастливой встречи с Ильёй Григорьевичем. Тем более, что получил персональное приглашение. Выставка была большой, занимала оба этажа и вызвала, как обычно, наплыв халявщиков. Фуршет, возможность засветиться перед телекамерой, потолкаться среди известных лиц, поискать или укрепить полезные связи – чем не повод. Фёдор медленно перемещался от картины к картине. Всё то же, что и раньше – от реализма до хрен знает какого модернизма, включая особо ненавистные им инсталляции. Эту девчушку Фёдор заприметил ещё издалека. Она никак не походила на толкавшихся вокруг богемных дам и ещё более богемных подружек художников. Стройненькая, просто, но изящно одетая, она медленно переходила от одной картины к другой. У некоторых замирала на несколько минут, на другие смотрела лишь мельком. Фёдор хотел было подойти, но неожиданно заробел. Продолжая наблюдать, держался на расстоянии в нескольких метрах и также медленно перемещался вслед за барышней. Так они прошли всю выставку. Что дальше? Только Фёдор было собрался с духом, как барышня обернулась, сделала пару шагов навстречу и, улыбнувшись, сказала:

– Ну, как, рассмотрели?

Федя опешил и растерялся. Два огромных серо-голубых глаза уставились на него в ожидании.

– Ну, если честно, то нет. Точнее, не получалось, всё сбоку, да сзади. А вот теперь, пожалуй, да.

– И как? – уже откровенно издевалась барышня.

Фёдор оправился и уже легко и почти непринужденно:

– Здорово! Даже очень. Я Фёдор, Федя, в смысле.

– А я Анастасия, Настя в смысле.

– Меня пригласили друзья, а Вы какими судьбами?

– И меня друзья. Точнее, приятель, точнее бывший муж. Дал билет, а сам не появился. Ну и бог с ним, мне проще. А то опять ныть начнет.

– Так чего же Вы согласились?

– Я каждый год хожу на эту выставку. Да и на все выставки впрочем… А Вас я помню по позапрошлому году, тогда выставка была в музее. Вы сцепились с Зайцевым, ну, с этим журналистом, что про искусство пишет. Здорово Вы его прижали, мне понравилось.

Фёдор вспомнил. Нет, не барышню. Он тогда был с Леной или кажется с Наташей и на других особого внимания не обращал, кажется… Вспомнил грёбанного Зайцева, которого терпеть не мог, вспомнил и предмет спора.

– Было такое, я его не люблю, а он щёки надувает, делает из себя знатока, сам же… Ладно, чего о нём вспоминать. У Вас какие планы, ждёте фуршета или может лучше пойти в приличное место? Я узбекскую кухню обожаю, тут рядом ресторан, там один знакомый таджик заправляет. Ну как, согласны?

– Пошли, – просто сказала Настя.

Они пошли. Как оказалось, общих знакомых у них было не мало. Бывший Настин муж был директором небольшой частной галереи, и там иногда выставлялись знакомые Фёдору художники. Сама же Настя к искусству никакого отношения не имела. Точнее имела как поклонница живописи, а в миру была математиком-программистом. Работала в известном жутко секретном НИИ. Жила одна, к счастью брак был недолог, муж имел свою квартиру, и развод квартирных проблем не создал – разошлись по своим углам. В ресторане они засиделись почти до вечера. Приятель постарался, сам выносил блюда, и всё время подмигивал Фёдору, дескать, правильная девочка, держись. Фёдор хмурился, но в душе соглашался. Уж очень ему барышня понравилась, совсем не так, как стада предыдущих моделек. Умненькая, образованная и симпатичная аж жуть. Глаза огромные, личико миленькое, фигурка что надо, сиськи на месте, а голосок как у провинившейся пятиклассницы. Попытка проводить не удалась. Настя вежливо, но настойчиво отказалась, но телефон таки дала. Взяла Федин и просила не звонить. Обещалась сама, … наверное. Вскочила в трамвай и исчезла. Федя побрёл домой стараясь понять, что происходит. Влюбился, что ли? Прошло несколько дней, Настя не звонила, а Фёдор из последних сил боролся с искушением сделать это самому. И тут ему пришла простая мысль в голову. Телефон-то он знает, и установить фамилию и адрес было дело нескольких минут. Кукушкина, это же надо какая фамилия! И адрес, ба! так это же рядом, на соседней улице. Странно, сколько лет ходим в одни и те же магазины, к трамваю идём одной дорогой и ни разу не пересеклись. Ладно, сейчас пересечёмся. НИИ за городом, значит служебный автобус. Пара минут и вот все маршруты по городу. Ближайший недалеко. Фёдор глянул на часы, судя по расстоянию минут через двадцать надо быть на месте. Собрался и бегом к перекрестку. Там светофор и вдруг автобус попадёт на красный, можно будет успеть прочитать тот ли. Не попал, но надпись Фёдор успел заметить. Остановка же оказалась далековато, и бежать он не хотел, вдруг Настя увидит и поймет неслучайность встречи. На следующий день Фёдор притаился за киоском. Автобус подошёл, и он увидел Настю. Сердце заколотилось – она вышла не одна, а с амбалом красавцем, которому была чуть ли не по пояс. Они продолжали разговор, Настя взяла попутчика под руку и прогулочным шагом двинулись в направлении уже известного Фёдору адреса. Что делать, застрелиться? Но тут он чуть не подскочил от радости, амбал отцепился и Настя дальше пошла одна. Фёдор рванул кругом и успел выскочить на переулок до того как Настя там появилась. Быстрым шагом, типа спешу со страшной силой, он двинулся навстречу, приняв крайне задумчивый вид. И только собрался изобразить сцену: – Ба, какая встреча!, как Настя своим голоском-колокольчиком ехидно:

– Давно караулите?

Фёдор опешил.

– Как, почему, с чего это Вы…

– Да я вчера Вас увидела в окошко из автобуса. Вы так усердно пытались рассмотреть тот автобус или нет, что я поняла, не сегодня, так завтра точно поймаете! Ну, удовлетворены?

Фёдор понуро кивнул головой.

– Ладно, никуда от Вас не денешься. Пойдем, тут я живу недалеко, попьём чаю, надо же Вам отдышаться.

В тот вечер дело ограничилось только чаем и долгими разговорами. Уходить не хотелось, уютная квартирка, милая хозяйка, интересный разговор…

– Хорошо тут у Вас. А можно всё-таки мне позвонить? – проскулил Федя.

– Попробуйте, чего уж там. Все равно опять поймаете, – стараясь принять обречённый вид, но с заметным удовольствием ответила Настя.

Придя домой, Фёдор не вытерпел и тут же перезвонил.

– Проверка связи, – бодро начал он.

– Связь установлена, – сухо ответила Настя и положила трубку.

Вот дурень, застрадал Федя, доиграюсь и конец. Надо потерпеть. Правда терпел он день и опять не выдержал. Когда же Настя подняла трубку, то сказал просто:

– Извини, не могу больше. Давай встретимся.

– Приезжай, – коротко ответила.

Дома Фёдор не появлялся дня три, только звонил матери, чтоб не волновалась. Первый месяц прошёл как в угаре. Он даже отказался от пары заманчивых предложений – надо было выезжать из города на несколько дней. Утром Настя убегала на работу, Фёдор же первые дни просто сидел у окна, тупо уставившись на стену дома напротив. Увидев Настю, слетал вниз навстречу. Потом слегка привык и на время отсутствия хозяйки занимался домашними делами, убирал, готовил, бегал по магазинам. Настя смеялась и говорила, что такой домработницы нет ни у кого в городе. А Фёдор… Фёдор собрался с духом и пригласил Настю к себе, на мамины смотрины. Мама выбор сына если и не одобрила, то вида не показала. Хотя много позже призналась, что Настя ей понравилась и просто боялась спугнуть. Прошла ещё пара месяцев, и к лету Фёдор затащил Настю в ЗАГС. Свадьбы никакой не было по просьбе невесты. Она сказала, что первый брак был отмечен многолюдным и шумным свадебным торжеством, но оказался неудачным. Поэтому, давай попробуем совсем просто, предлагала Настя, из ЗАГСА домой, посидим с твоей мамой и махнём наутро сначала на несколько дней к её родителям в Псков, а оттуда через Латвию в Париж на машине – настоящее свадебное путешествие. С тёщей и тестем Фёдор был уже знаком. Они пару раз приезжали к Насте и Фёдора приняли.

План удался на все сто. Избежать свадьбы у вновь приобретенных родственников не удалось. Гуляли всем домом три дня. Хотя Настя была единственным ребенком и других родственников у их семьи не было, зато соседи этого небольшого двухэтажного дома были ничем не хуже и все события отмечали вместе. В Париже они пробыли две недели, потом завернули к замкам Луары, потом был Кёльн, опять Прибалтика и точно на тридцатый день вернулись домой. Настя прекрасно водила машину и Фёдор впервые сидел большей частью на пассажирском сидении с удовольствием изображая штурмана. Дома ждали новые заказы и… новость – похоже, что две недели в Париже имели последствия в виде беременности Насти. Мама пришла в неописуемый восторг. Тут же предложила простой вариант. Комнату-мастерскую разгрузить и перевести всё в Настину однушку. На освободившейся площади оборудовать детскую. А в будущем мама намеревалась и вовсе переехать туда, оставив всю квартиру молодой семье. Через положенный срок родилась дочка, к счастью, полностью в маму иначе такая выдающаяся часть Фединого лица как нос, девочку бы не украсило. Заказы на Фёдора сыпались постоянно, мама забросила все свои занятия и полностью разгрузила Настю, которая могла даже выходить на работу, хотя большую часть времени ей разрешали работать дома. Жизнь вошла в спокойное, размеренное русло. Дочка взрослела, мама старела, Федя матерел, Настя расцветала.

Кто же мог предполагать, что безобидная поездка Фёдора с женой в Италию имела такие последствия? Несмотря на то, что в Италии оба бывали и ранее, но ни один из них не был в Риме и Сиене. Накануне поездки Фёдор получил очень выгодный заказ. В столице умер известный коллекционер и наследники занялись распродажей. Но перед этим захотели удостовериться в подлинности картин. Дело в том, что покойный коллекционер приобретал картины, скажем, сомнительными путями. Точнее сомнительными были источники и наследники имели основания остерегаться. Они не желали привлекать в качестве экспертов своих местных, московских, справедливо остерегаясь недобросовестной оценки. Много эксперты этим грешили. Занижали стоимость картины, наводили своего покупателя, который щедро вознаграждал за наводку и возможность купить шедевр за бросовые деньги. Фёдор же, пришлый, снискал известность честностью и неподкупностью. Как оказалось, из почти сотни картин подлинниками было почти три четверти, а вот остальные… В основном за произведения известных мастеров выдавались работы малозначительных художников, что срезало со стоимости как минимум три-четыре нуля. Но были и просто подделки. Фёдор выполнил всю работу сам, только одна картина вызвала у него такие сомнения, что он отказался делать какое-либо заключение. Репин или не Репин, вот в чём был вопрос, и ответ на него наследники решили не получать. И так семьдесят две картины давали такие цифры, что исключение из списка квази-Репина вместе с семью подделками особой погоды не делали. Гонорар был ослепительным и покрывал не только поездку, но и особо комфортные условия как-то отель пяти звезд, приличные рестораны и бизнес-класс в самолете. Даже оставалось немало на жизнь и, как шутил Фёдор, жене на шпильки. В эту поездку они решили лететь, а по стране передвигаться на взятом напрокат автомобиле – гонорар покрывал и этот расход. Но сначала был Рим.

Тот день Фёдор запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. Они возвращались пешком из Ватикана. Была суббота и, если сделать небольшой крюк, то можно было зайти на огромный блошиный рынок, который работал с раннего утра до позднего вечера, но только по субботам и праздникам. Оба обожали такие места. Обычно расходились и поддерживали связь по мобильникам или просто договаривались встретиться через какое-нибудь время в условленном месте. Фёдор рыскал по антикварным рядам, искал что-нибудь бронзовое, фигурки животных и божков, подсвечники, чернильные приборы. Дома он любил выставлять свои приобретения на поверхности двух старинных комодов, которые достались от прадеда и вначале украшались только дивными каминными часами, а со временем превратились в целую выставочную галерею. Иногда он также любил рыться в залежах старых книг у букинистов и даже однажды приобрёл за безумные деньги старинный альбом с репродукциями Дорэ. И вот сейчас не найдя ничего интересного у антикваров, Фёдор пошёл по рядам букинистов. Задержался у предпоследнего, стол которого был уставлен ящичками с почтовыми открытками. Сам Фёдор филокартистом не был, но таким был его приятель и коллега Игорь. У того была приличная коллекция и Фёдор любил её рассматривать, что бесследно не прошло. Обожая Боттичелли и Карло Кривелли, он старался покупать открытки с их картинами из европейских и американских музеев и, в конце концов, собрал два полных альбома почти всех картин этих художников. А совсем недавно начал новый альбом под Брейгеля с Босхом. Причем особенно Фёдор ценил не современные издания, а старые, девятнадцатого века и самого начала двадцатого. В крайнем случае из типографии Гознака. Но только до 1928 года. Тогда ещё использовались старые двенадцать клише, а когда они пришли в негодность, то и началась полная халтура. Тиражи открыток были огромны, качество отвратительным. При этом в СССР плевать хотели на авторские права, поэтому печатались репродукции из музеев мира и продавалось это всё в любом киоске и книжном магазине. В то время во всех странах право издавать открытки с картинами имели только музеи, в которых висели эти картины. И, естественно, такие открытки продавались лишь в музейных магазинчиках и на выставках, куда музеи давали свои картины. Вот и сейчас Фёдор с наслаждением стал перебирать выставленные сокровища. Но ничего особенного не попадалось, как вдруг он вдруг заметил отдельно лежащую открытку в пластмассовом конвертике. На ней был изображен традиционный сюжет – Мария с младенцем. Судя по размерам и краскам явно конец девятнадцатого века. Он перевернул открытку обратной стороной и с изумлением прочитал: Карло Кривелли. Мадонна с младенцем. С изумлением потому, что картины любимого художника знал, а эту видел в первый раз.

– Сколько, – спросил он по-английски.

– Пятьсот, – буркнул букинист.

– Сколько, сколько? Евро?

– Да, сеньор, пятьсот евро.

– За открытку?

– Да.

– С ума сошли?

– Нет, сеньор. Это особенная открытка.

– Ну и что же в ней особенного?

– Открытка есть, а картины нет. Да и открыток практически нет. Я просил за неё тысячу, но никто не купил. Вот и сбросил цену вдвое.

– Что значит, открытка есть, а картины нет?

– Если сеньору интересно, то пусть угостит меня чашечкой кофе вон в том кафе, и я расскажу.

Фёдор позвонил Насте. Та была готова уже встретиться и вместе двинуться к отелю, но Фёдор попросил её вернуться одной, обещая рассказать, почему сам задерживается. Будет интересно, добавил он и, зная свою жену как очень любознательную особу, не сомневался, что та заинтригована и будет ждать с нетерпеньем. После этого он жестом пригласил букиниста следовать за собой и сам быстро зашагал к кафе. Они уселись за столиком у окна, букинист попросил к чашечке кофе рюмочку коньяка и…

Эту картину, – начал букинист, – Кривелли заказал знаменитый кондотьер, урбинский правитель Федерико да Монтефельтро. Вы его хорошо знаете по известному портрету Пьеро делла Франческа. Но, к сожалению, получить картину не успел, так как умер в 1482 году. Наследникам же картина очень не понравилась, и они потребовали вернуть задаток, который художник уже успел потратить, рассчитывая на большой гонорар. Кривелли возвращать деньги не собирался, дело запахло судом, но тут подвернулся богатый венецианец, которому картина пришлась так по душе, что он заплатил сумму, не только перекрывшую задаток, но и обещанный кондотьером гонорар. Проследить дальнейшую историю картины не представляется возможным, так как интерес к Кривелли почти пропал и аж до конца восемьнадцатого века он был позабыт. Известно лишь, что она всплыла в начале девятнадцатого в коллекции тосканского графа Умберто Рамбауди. На неё обратил внимание аббат Ланци, который впервые вытянул Кривелли из забвения. Позже Амико Риччи продолжил дело аббата по пропаганде творчества художника. Его картины стали модными, в разы возросли цены. Перед самой своей смертью Риччи собрался организовать первую выставку картин Кривелли из музеев и частных коллекций. Но смерть помешала, и к этой идее вернулись только в самом конце девятнадцатого века. Граф Рамбауди к этому времени умер, его коллекция перешла к сыну. Перед тем, как передать картину на выставку, он заказал в типографии открытки с её изображением. Я это знаю, так как мой дед работал в этой самой типографии. Тираж в тысячу штук был напечатан и передан графу. И тут случилось несчастье – дом графа сгорел, при этом сгорело всё-всё, в том числе сама картина и, естественно, весь тираж открыток. Правда, ходили слухи, что картину удалось спасти, но она больше не всплывала и, скорее всего, сгорела, так как остатки рам всей коллекции были найдены. Одна открытка же случайно осталась в типографии и дед её сохранил. Вот, теперь Вы, сеньор, понимаете, что пятьсот евро это нормальная цена.