– Тут, Ваня, и хочется, и колется. – Замолчав на минуту, тот вздохнул и поднял стакан. – Что, вздрогнули? – Обжигающий комок провалился внутрь, пробивая слезу, но многоопытные мужики заели солёным огурчиком и после неторопливо закинули в себя по ложке горячей картошки с мясом. – Надо, Никодим, сами потом локти кусать будем…

– Да я разве против, – пожал Никодим плечами, мол, куда от вас денусь. – Главное, старшой у жандармов дюже лютый…

– И что теперь? – Иван подозрительно посмотрел на него.

– Нет, просто ВСЁ можно припомнить, – многозначительно произнёс Никодим.

А командир батальона жандармов сидел у себя и вместо карты видел картины прошлого…

Москва. 1881 год

Выйдя наконец из особняка, я решил не торопясь прогуляться, дабы лучше изучить город. К чему это? Хм, что ж, вот уже почти полгода, как народовольцы убили Александра II Освободителя. Какие склоки происходили в Зимнем, я не знаю (и знать не желаю, здоровей буду), но сейчас нами правит государь император Александр III. Тогда, в ночь с первого на второе число, когда промёрзший курьер доставил приказ из губернского отделения, у меня ёкнуло: началось. О том, что семья Александра II не ладит с семьёй цесаревича, мне шепнули, когда я с оказией был в Твери. Поручик Смилин тихо шепнул, что «эта женщина» начинает претендовать на ВЛАСТЬ. Я тогда, честно, охренел и поинтересовался, не собирается ли светлейшая княгиня Юрьевская заиметь себе вензель? Тот лишь молча кивнул, похоже, у нашего царя-батюшки помутнение – идти поперёк мнению даже не света (эти все примут), а здравому смыслу. О её гешефтах мне поведал покойный Фекленко, сколько «отстёгивали» железнодорожные бароны за нужный результат. Рассказал о жадности, о попытках «кинуть» соискателей… Вот такая у нас императрица. Вдобавок она явно собирается заменить Александра Александровича на Гогу. Услышав это, я крепко задумался. То, что меня пока не трогают, – результат вхождения в команду цесаревича. И если последнего отстранят, то меня попрут в отставку – сажать не будут, но мундира лишат, как пить дать. Поэтому, едва ознакомившись с приказом (молодец, Смилин), оставив Курта с отделением и велев ему перегородить Волгу, сам, оседлав чугунку, появился в Твери.

Пикантность ситуации была в том, что практически никто так и не понял, что произошёл мягкий переворот, партия Юрьевской так и не решилась выступить, но это уже другая история. Второй раз меня и моей роты смена власти коснулась в апреле, когда пришёл приказ откомандировать в Москву роту осназа. Как было написано в приказе, «для сбережения жизни и имущества подданных империи». А по-простому – предотвращать еврейские погромы (хотя откуда они могли быть, если последним было запрещено селиться в городах), ибо среди фигурантов дела было много лиц данной национальности. И кстати, с нами в Белокаменную перебирается наш начальник, Стрешнев Илья Иванович. Как он сумел в губернское управление попасть, минуя уездное, покрыто мраком неизвестности. Причём не тверское, а московское! Узнав о таком моменте, светское общество нашего городка изошло злобой и желчью. Однако травли у них не получилось: когда «звезда» бомонда Ада Николаевна (жена городничего) элегантно (ну не отнять этого, специалистка) подпустила в разговоре очередную шпильку, то милейший Илья Иванович просто посоветовал ей съездить на воды в Липецк (намекнув, что на заграницу у их семейки грошей не хватит), дабы привести в порядок нервную систему. С наглой ухмылкой выслушав её визг, он попросил её заткнуться, дабы не омрачать божественную речь такой простонародной похабщиной. А поскольку терять ему было нечего (не простят ему такой взлёт, и если оступится, то возвращаться сюда не следует), он намеренно довёл сию мадам до состояния базарной торговки в момент ссоры. Выглядела «первая леди» отвратительно, после этого с ним (а он вдовец, дети уже давно разъехались) перестали общаться, что его нисколько не расстроило. А напоследок он направил документы о злоупотреблениях особо «отличившихся» лиц во вторую канцелярию департамента полиции.

К чему это я всё рассказываю? Это был для меня урок, что можно и таким способом расправиться с врагами. А зарезать можно и попозже, когда их «выкинут из обоймы».

Когда рота обустроилась в Петровских казармах, меня вызвали пред светлые очи начальства. Я с удивлением слушал ротмистра Панкратова, главу губернского жандармского отделения: как оказалось, ловля террористов – это, конечно, нужная вещь, но, молодой человек, не забывайте и о вашей прямой обязанности. Ею оказалась помощь сыщикам, работающим, как сейчас говорят, в ОБЭП, назывался он на самом деле департаментом торговли и мануфактур. И для начала я прослушал инструктаж о порядках у Сухаревской башни, где был одноимённый рынок. Нет, то, что там творилось, меня, выросшего в «лихие девяностые», не удивило. Больше поразило отношение власти. Когда я только начинал службу, такого ещё не было, чтобы содержатель ночлежек и кабаков самого низкого пошиба мог присутствовать на балах, это был бы моветон. А теперь, пожалуйста, известный меценат на «короткой» ноге с уважаемыми людьми, высокопоставленными аристократами, заметьте! И к губернатору, говорят, вхож… А губер у нас – князь Долгорукий.

– Нужны карты, рекогносцировку провести, личный состав ознакомить с местностью, – начал я доклад. Хм, а ведь никто не ухмыляется, все присутствующие с явным одобрением слушают меня. Это и настораживало, вместо привычного начальственного крика «давай-давай, неча тут умничать», такое, кхе, человеческое отношение. – Естественно, все будут в штатском, с проработанными «легендами».

– Изрядно. – Аполлон Митрофанович Засядько^[6], отвечающий «за ОБЭП» (это я так для себя окрестил), выглядел довольным.

Пошедший смолоду по гражданской службе, к сорока пяти годам он выбился в люди, но особых отношений с купцами у него не сложилось. Причём сам он был не против «помочь», вот только игнорировали его, заходя напрямую к начальству. Нет, кое-что и ему перепадало, но рупь или трёшка. Для умного и честолюбивого Засядько это было прямым оскорблением, а взгляды, господа, взгляды… – как на пустое место! Однако он усмирил своё негодование на купеческих толстосумов и начал делать карьеру. Вот так и оказался в кресле московского столоначальника, и тут уже развернулся. Исподволь, незаметно плёл он свою паутину, не брезговал даже самым завалящим человечком, где надо, помогал, где надо, наоборот, ножку подставлял, но своего добился. И по прошествии пяти лет московское купечество ощутило на своей шее его стальную хватку.

По первости на это не обратили внимания, но потом попытка убрать непочтительного полицейского была жестоко пресечена и пара купцов первой гильдии отправилась в Сибирь. Не на каторгу, правда, а лишь в ссылку, и не голые и босые, конечно, но сам факт заставил многих задуматься. Тогда купечество решило зайти с другой стороны, и его стали приглашать к себе лучшие люди Москвы. А заодно решили и место ему указать, мол, не балуй, паря. Да не тут-то было, он этих бородачей сам в бараний рог согнул, а на прямые угрозы пообещал, что в порошок их сотрёт. И ведь выполнил, да как! Мигом весь комплот разбежался по норам своим, затихнув, и возносили молитвы «Господи, пронеси!». Начав проверку заводских лавок для мастеровых, Аполлон Митрофанович такие бумаги заимел, ух! А там, как известно, нарушение на нарушении сидит и нарушением погоняет. С десяток приказчиков поехали в Сибирь, а купчина второй гильдии Авакумов (до крещения Шнирельман) – аж на Сахалин. Сей выкрест отправился тачку катать за «заказ» хитровским неуживчивого хохла. Из троих подрядившихся лишь один украсил собой скамью подсудимых, двоих подельников Засядько пристрелил (да здравствует дирринжёр!), «счастливчик» получил громадным кулаком в челюсть в самом начале и очухался только в участке. Это оказалось последней каплей, после чего купцы отступили. Извинились и попытались деньжонками купить, как дети малые, право слово. Подношение он не взял, направив обратно, заодно украсив визитёров великолепными «фонарями». Оценили это купцы и признали равным (даже повыше, но умный Засядько это не показывал), сразу приглашения на приёмы и балы появились в доме. Знакомства нужные. Не забывали поздравления с именинами присылать, словом, перешёл Аполлон Митрофанович в другую категорию людей.

После всех этих событий появилась у него тайная страстишка, полюбил он людишек меж собой стравливать. И так это у него виртуозно получалось, что сами жертвы ни о чём таком не догадывались. Рота осназа давно оказалась в его поле зрения отнюдь не случайно, просветили нужные люди, что энто за чудо-юдо. В отличие от других он прекрасно понял, как её можно использовать для своего дальнейшего продвижения. Потому, смотря на сидящих рядом «провинциалов», он просчитывал разные варианты, как в случае чего свалить всё на нерасторопность исполнителей. Нет, что вы, специально он это делать не хотел, да ведь жизнь – вещь двоякая.

– Что же, господа, я даю вам на всё неделю. И ни днём больше.

– У нас война на носу? – спросил я у Стрешнева, едва мы отошли метров с полета от присутствия.

Тот перешёл как раз под крыло Засядько и, получив пару звёздочек и второй просвет на свой погон, должен был оправдать оказанное ему высокое доверие.

– Хм, да нет… – задумчиво протянул Илья Иванович. – Не всё так просто.

– Нас хотят втравить во что-то, очень дурно пахнущее, а самим остаться в стороне, согласно заветам Макиавелли?

Господин надворный советник задумался.

– Скорее всего, да. Мне будут необходимы два неболтливых нижних чина. – Из-под маски добряка и добродушного толстячка, которую носил Стрешнев, блеснули жуткие клыки смилодона. Даже меня пробрало, похоже, все недооценили скромного станового пристава.

– Будут вам люди, – кивнул я, мысленно делая зарубку поинтересоваться более подробно жизнью милейшего Ильи Ивановича.

– Из команды Курта Генриховича? – с самой непосредственной улыбкой осведомился он.

– Конечно, – столь же радушным голосом ответил я.

Вот только глаза меня подвели. В них он прочитал свой приговор: если хоть одна живая душа узнает… и то не факт, что даже молчание спасёт чересчур умного чиновника седьмого класса.

Спустя три дня мой временный начальник (всё никак привыкнуть не могу) Засядько снова собрал совещание, на котором довёл до нас ближайшую задачу. Мне было поручено арестовать и обеспечить сопровождение неких торговцев.

– Знаете, Сергей Петрович, – начал Стрешнев, неторопливо шагая, – я навёл кое-какие справки и выяснил, что наш подопечный ориентирован на контору Когана. Вам это что-нибудь говорит?

– Более чем, Илья Иванович. Так сказать, кормилец наш в турецкую кампанию. – Услышанное от Стрешнева известие не добавило мне оптимизма. – Захват рынка?

– Да, они своими товарами влезли в вотчину наших старообрядцев, – меланхолично продолжил Стрешнев. Со стороны казалось, что он безмятежен, но, поработав с ним, я мог только гадать, что за варианты крутятся в его голове. – Сам купчик не особо интересен. Состоит во второй гильдии, причём в самом низу болтается.

– Этакий купи-продай? – уточнил я.

– Да, вы правы, ну арестуем мы его, штраф наложим за товар негодный. Так ведь больше на него ничего нет. Его даже из гильдии не выгонят, – всё так же задумчиво произнёс Илья Иванович. – Не могу понять, в чём тут дело.

Мне тоже не понравилось, ведь получается: масштабная подготовка, привлечение нас, а на поверку выйдет пшик.

– Гора родила мышь? – высказал я своё предположение.

– Может быть, может быть. Но не уверен. Тут что-то другое. Понимаете, кажется, вот-вот ухватил кончик нити – и сейчас всё поймёшь. Ан нет. Не то. – И он развёл руками, признавая своё поражение.

Всё оказалось намного проще. История эта началась в 1850-х годах. Когда молодой тогда Самуил Поляков изящно облапошил графа Толстого^[7]. И всё бы ничего, не он один такой лоховатый аристократ, только потомки решили проучить наглого еврея. К мести они подошли по всем правилам. Зацепились на одном из балов с Засядько, то, сё, выяснялось, что и у него на «племя Соломоново» зуб имеется. Через третьи руки вытащили роту, а меня им посоветовал фон Веддинг, угу, вот именно, это ж-ж-ж неспроста. Впрочем, семейство Поляковых своими махинациями мешало и Ротшильдам с Нобилями (а как же без них), которые с превеликой охотой нацелились на русский рынок. Да и державшие московскую (и большую часть окрестных) губернию старообрядческие общины отнюдь не радовал такой конкурент. Но всего этого мы не знали.

Москва. 1881 год. Спустя неделю

Магазин готового платья купца Храпова располагался в «чистой» половине рынка, правда, качество товара не сильно отличалось от «низовой». Схема торговли была проста, но гениальна. На каждый вид товара было по десятку хороших вещей (сделанные из контрабандного импортного материала, так что их цена была чуть ли не в половину от прошедшего таможню), которые покупатели и мерили. А уже при упаковке ушлые приказчики моментом подменяли товар. А на претензии на голубом глазу отвечали, что как можно приличным людям всякую дрянь подсовывать.

Вот и теперь Тёмка суетился у степенного вида мужика, тот строго глядел, как сынок, здоровый мордоворот, подбирает себе сапоги. Эх, похоже, уйдут, у приказчика Савелия Емельяновича Милина аж настроение упало. Ну, нет на изверга сапог, хоть ты тресни. И деньги суют немалые, семь рублёв. Тут ещё один посетитель, и к тем двоим, смотрит на товар, а сам вздыхает. Уж больно вещь хороша. Усмехнулся про себя старший приказчик, с этими не выгорело, так этот деньгу отдаст. Так оно и вышло, выбрал он себе яловые сапоги, с покупателями советуется. А у самого нет-нет да и скользит взгляд по ним. Всё остальное было как по писаному: пока деньгу считали, подменил Тёмка товар.

– Вот так, учись. Понял ли? – важно произнёс Савелий Емельянович. – А вообще день удался, почти полета Рублёв наторговали и себя не обидели. Пара целковых к рукам прилипла. Эх, хорошо, всегда бы так!

В отличном настроении Милин острым взором окинул магазин, всё идеально, как любит говорить хозяин. Ничего, обещал он, что скоро и у него такой будет. Эх, и…

Грёзы старшего приказчика были прерваны совершенно необычным образом. Внезапно из двух закрытых возков выскочили четверо верзил, одетые совершенно непонятно и хорошо вооружённые. С ружьями за спиной и револьверами они не вломились, а как-то ловко просочились внутрь. Кроме них там оказалась ещё пара, одетая в партикулярное платье, но с армейской выправкой. И, главное, на голове у всех были специальные капюшоны, оставляющие лишь небольшую прорезь для глаз.

– Ну-с, любезный, и как вас это угораздило, – услышал голос с барственными интонациями лежащий лицом на прилавке Милин.

Наконец он увидел обладателя голоса. Этакий сельский житель, по недоразумению попавший в Первопрестольную.

– Да что вы тут творите? – Голос предательски сорвался, и последнее слово Милин произнёс фальцетом, от которого громилы глумливо заржали.

Чувствуя, что краснеет, Савелий попытался дёрнуться, но стоявшие рядом полицейские (ну а кто, кроме них, мог быть) жёстко припечатали его к столу.

– Нет, это ты не понимаешь, во что влип. – Давешний селянин походил теперь скорее на бывалого душегуба. – Думаешь, что Бога за бороду ухватил? Нет, шалишь, ну ничего, мы с тобой не здесь поговорим.

Дальше начался кошмар. Сперва вывели вышибалу и двух младших приказчиков, причём здоровенному парняге, едва тот попытался что-то сказать, мигом рёбра пересчитали и выволокли непонятно откуда появившиеся также одетые в невиданную форму полицейские. А после, заломив ему по-хитрому руки, так что он изогнулся, заставили его на потеху зевакам бежать к пролётке…

Харбин. 1900 год

Идя по коридору, Владимир ещё раз прокручивал в голове беседу с отцом. То, что тот многого не договаривает, его не удивляло. Скрытный и жёсткий, он скорее был ему начальником, хотя в редкие моменты покоя они становились теми, кем и должны быть, – отцом и сыном. Своё происхождение он знал, но к семье матери относился нейтрально. Да и, честно сказать, если бы не дед, то видеть эти рожи ему особо не хотелось. Князь, отлично зная его отношение, тем не менее считал своим долгом посылать ему поздравительные открытки на день рождения.

Детство Владимир вспоминать не любил. Сколько он себя помнил, всегда его называли байстрюком или жандармским сынком, а позднее один из кадетов соединил оба прозвища. Ему казалось это очень остроумно, правда, гонорар в виде потерянной пары зубов (увы, молочных) заставил многих задуматься. Стоит ли дразнить бешеного жандарма? Старший курс попытался провести беседу с нахалом, результат – двое оказались в госпитале с ножевыми ранениями. А как, позвольте вас спросить, справиться с тремя подростками, каждый из которых сильнее тебя? Историю замяли, зато перевод на домашнее образование (хотели было отчислить, но тут отец подключил свои связи, и пришлось утереться бородатым харям) он воспринял с радостью. А по достижении пятнадцати лет ушёл охотником в батальон…

Дежуривший в приёмной унтер, получив на руки приказ, тщательно его изучил и лишь после этого пропустил его в кабинет начальника. Сидевший тут же шпак с интересом смотрел на это представление. И всем видом показывал, мол, лишь бы дитя не плакало, но вступать в спор и показывать гонор опасался. Находившаяся здесь троица в полной «штурмовой» экипировке не располагала к диспутам.

– Господин капитан. – Козырнув, Владимир протянул Мейру приказ.

– Садись, – махнул рукой будущий тесть. Ага, именно так, и никто не спрашивал мнения молодых, прям как в стародавние времена. И кстати, в свои восемнадцать он уже имел на своём счету троих, и тут у него счёт явно увеличится. – Вот что, ходить вокруг да около не буду, да и некогда. Людей дам лучших, цени, но и спрос тоже будет жёсткий. Раскачиваться некогда, а потому займись вот этим милым заведением. Для среднего класса, так сказать. Всё обставлено в европейском стиле, заведует там всей кухней Джон Воу. Крещёный китаец, причём из Кантона. Как ты уже догадался, отнюдь не православный – католик. Наверняка английский соглядатай, местные кое-какие его связи вскрыли, но это мизер. Всё, Володь, действуй.

Легко сказать…

Итак, господин Воу, проживает, так, характеризуется… на британца старается походить. Интересно, в Кантоне очень сильны националистические настроения, и намяли бока в первую опиумную англичанам там изрядно, опять же гадость эту в том же районе уничтожили. Губернатора, который их люто ненавидел, к себе вывезли, и помер тот в Калькутте по вполне житейской причине. И позвольте спросить, а что, собственно, южанин делает на Севере? Кстати, говорит он на северном диалекте очень хорошо. Откуда это у него? Ведь он не более чем дорогой сутенёр, платит, кому положено, никуда не лезет – загадка.

Спустя два дня Владимир с интересом читал отчёт, причём ефрейтор Квашнин сделал рисунки трёх, по его мнению, подозрительных посетителей. Чем они его заинтересовали? Ну, первый – это понятно, подручный Моисея Гинзбурга. У многих в корпусе на него имелся не то что зуб, а целый клык, но связи с верхушкой Морского ведомства спасали его от неприятностей. Номер два – губернский секретарь, проживает во Владивостоке, числится… Ого, портовый работник, значит. Интересно-интересно.

– Господин унтер-офицер, мне его худоба не глянулась, – пояснил ему столь неоднозначный выбор сидящий напротив Квашнин.

Хм, с такими талантами он сам мог быть старшим группы, ладно, приглядимся к нему получше.

– Думаешь, опиум? – напрямую спросил Владимир у него.

Двое рядовых, явные «волкодавы», как называет таких людей отец, переглянулись. Ефрейтор ненадолго задумался, а потом отрицательно помотал головой:

– Нет, не похоже. Тут что-то другое, но что именно, пока понять не могу.

– Третий, хм… – С листка на Владимира смотрел типичный гешефтмахер. – Сын бедных родителей, с Гомельщины?

– Так точно. – После этой шутки он позволил себе чуть улыбнуться. – Скользкий тип, тут, похоже, вроде коммивояжёра. Только с товаром у него не очень. Больше махинациями и спекуляциями здесь занимается.

– Замечательно, просто превосходно! – едва не потирая руки, оживился Владимир. Подчинённые посмотрели на него с тщательно скрываемой настороженностью. Им не нравилось их теперешнее начальство, которое, похоже, считало, что вычислило шпиона, за такое обычно дают либо звание, либо медали. Вот только не подумал малец, что наскоком, как он хочет, сыск не ведётся. Всё это Владимир уловил и, не желая их расстраивать (хотя сей жидок мог и подрабатывать на «сторону»), приказал: – Аккуратно изъять и потихоньку доставить его сюда. – Судя по всему, его авторитет, и так невысокий (не с чего ему расти), упал почти до самой земли. Ничего, игру с гешефтмахером они потом поймут. – А с чего вы, ефрейтор, взяли, что все они нам в данный момент интересны?

– Господин унтер-офицер… – начал было Квашнин.

– Нет, то, что вы их выделили из толпы, это хорошо. Вот только к «боксёрам» они отношения не имеют. Смотрите. – Положив перед собой листок, Дроздов-младший провёл линию, разделив его на две части. – Итак, сюда пишем Джона Воу, секретаря, человека Гинзбурга и этого «орла».

– А во второй что будет? – уточнил ефрейтор.

Рядовые пока молчали, но, похоже, для них такое ведение записей не секрет. Что ж, удивим, наверняка они сведения отдают и в канцелярию капитана Мейра.

– Какие девушки прибыли в этот бордель месяц назад, максимум полтора. И не нападали ли на них хунхузы. – Судя по лёгкой оторопи на лицах, его не совсем поняли. – Вы сводки читали?

– Так точно, – отрапортовали все трое.

– Тогда должны помнить, что у «боксёров» есть бывшие «жрицы любви», – продолжил Владимир. – С якобы чудодейственными способностями в магии^[8]. – Ага, судя по просветлевшим взглядам, припомнили. – Дальше объяснять?

– Никак нет, – пристыженно ответили подчинённые, ну как, всё же прямо перед ними лежало.

– Вы разузнайте, кто, когда и сколько, только тихо. И ещё: наверняка наши «пейсатые друзья» привезли сюда на гастроли труппу балерин ли, ещё кого-то. Так вот, аккуратно поинтересуйтесь, не попадали ли они в какой-нибудь переплёт? – озадачил Владимир подчинённых.

На следующий день один из рядовых, Сливин, нашёл его и сообщил интересные факты. Да, проезжал тут три недели назад один импресарио в компании девиц. Очевидец, работающий счетоводом на пристани, помнил, что, кроме них, там была пара китаянок, причём одетых по-европейски. И невысокий коротышка азиатской внешности, опять же щеголяющий в европейском костюме, но парень божится, что драться тот явно умеет. Остановились они у Джона Воу.

– А что, у нашего видока есть опыт? – поинтересовался Дроздов.

– Да, он сам часто участвовал в кулачных боях, – подтвердил Сливин. – Говорит, хоть и мелок, но чувствуется в нём стержень бойца.

– Обычная практика? – уточнил Владимир.

– Да, господин унтер-офицер, такие барышни стоят дорого. Вот и приставляют к ним телохранителя. Ну и попался поезд под обстрел, не сильно, так, пара дырок. Больше пугали. Зухер с дамочками дальше во Владивосток поехал, а вот китайца он видел неделю назад. Причём в китайской одежде, иначе и не обратил бы он на это внимания.

– Уф, – выдохнул Дроздов-младший. – Это не ихэтуани, не может деревенщина такую интригу закрутить. В публичный дом поплоше – да, могли, вдобавок играть роль надобно, ну нет у них театральных способностей. Стало быть, тут другое…

– Не знаю, но, похоже, ткнули наугад, а попали в «яблочко», – отозвался Сливин.

Не обратив внимания на его реплику, Владимир напряжённо думал. Арестовать девиц сейчас? Или обождать? Где искать того китайца-охранника? Ниточка, ниточка, чуть потянешь, она и оборвётся.

– Так, пойдём.

Подхватив папки, он вместе со Сливиным покинул кабинет.

Ротмистр Митрохин с интересом смотрел на парочку визитёров. Рядовой и унтер, хоть и старший (возраст, правда, у него слишком юный), но всё равно обыкновенные нижние чины, вот только на правом рукаве у обоих интересный шеврон пришит. Чёрно-красная лента в виде латинской буквы V уголком к обшлагу указывает. Для понимающих людей более чем достаточно. Вдобавок унтер назначен начальником контрразведки его туземных частей и по совместительству – сын командира батальона. Хм, похоже, у них, как в старые времена, службу рядовыми начинают. Что ж, может, это и правильно по нынешним временам.

– Господин ротмистр, – унтер протянул ему две папки, – требуется ваша виза и разрешение на начало операции.

– Так-с, изрядно. – Илья Иванович с удивлением поднял на него взгляд. Он ценил тех, кто мог мыслить не шаблонно, а тут это проявилось в полной мере. – Насчёт китайца мне понятно. Дам вам пару рекрутов, в прошлом они бывшие офицеры корейской армии. Понимают и по-русски, и по-китайски. Заодно и проверим, так ли они хороши, как говорят. А зачем вам этот жидок? Он чем может повредить?

– Господин ротмистр, недооценка сионских кругов очень опасна. Данного человека я рассматриваю как разведчика. Он вначале врастёт в среду, а затем получит возможность влиять на сделки. В этом показателен пример Гинзбурга.

– Хм, однако вы чересчур хватили… – Но наткнулся на взгляд этого паренька. Этакое лёгкое сожаление умудрённого годами и опытом старика. Это длилось всего мгновение, и перед Митрохиным вновь стоял унтер, имевший «вид лихой и придурковатый». – Ладно, докладывайте.

6. Такого чиновника не было.

7. Реальная история.

8. Реальный факт.