Читать книгу: «Последний архив»

Глава 1. Восьмая капсула

Грузовой транспорт «Персефона» висел в пустоте, как забытая богом железяка – левый борт в тени температурой минус двести семьдесят, правый под слабым светом далёкого Солнца, похожего отсюда на особенно яркую звезду. Двести сорок семь суток дрейфа в поясе Койпера превратили его обшивку в карту микрометеоритных царапин и вмятин, а навигационные огни мигали с усталой неохотой умирающего маяка. Здесь, на краю Солнечной системы, семь человек дрейфовали в грузовике, который по иронии судьбы носил имя богини подземного царства.

В крио-отсеке царила стерильная тишина. Семь капсул выстроились вдоль стен, как саркофаги в древней гробнице. Мягкое голубое свечение индикаторов создавало иллюзию подводного мира – спокойного, безвременного, мёртвого. Температура держалась на отметке минус пятьдесят – достаточно холодно, чтобы сохранить оборудование, достаточно тепло, чтобы не превратить в лёд гидравлику.

В капсуле номер один что-то изменилось.

Сначала это был просто всплеск на мониторе мозговой активности – острый пик среди ровных волн глубокого крио-сна. Потом ещё один. И ещё. Датчики зафиксировали учащение сердцебиения, скачок адреналина, микродвижения глазных яблок под закрытыми веками.

Алексей Волков видел сон.

В этом сне его дочь Маша стояла на берегу замёрзшего озера. Ей было двенадцать – ровно столько, сколько в день его последнего отлёта. Рыжие волосы развевались на ветру, веснушки на носу казались россыпью звёзд. Она что-то кричала, но он не слышал слов – только видел, как шевелятся её губы, как отчаяние искажает детские черты.

Лёд под её ногами покрывался трещинами. Чёрная вода просачивалась сквозь них, поднималась выше, выше…

– Папа! – наконец долетел до него крик. – Папа, они слушают! Они всегда слушали!

Лёд проломился. Маша исчезла в чёрной воде, и в тот же момент…

Сигнал тревоги разорвал тишину крио-отсека. Красные огни замигали в такт воющей сирене. На центральной консоли высветилось: "ПРИОРИТЕТНОЕ СООБЩЕНИЕ. КОД ОМЕГА. НЕМЕДЛЕННОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ."

Капсула номер один зашипела, выпуская облако криогенного газа. Крышка медленно поднялась, являя миру тело командира. Алексей Волков – сорок четыре года, седина в коротко стриженных волосах, шрам через левую бровь – сделал первый судорожный вдох. Лёгкие обожгло переработанным воздухом с металлическим привкусом.

– Мать вашу… – прохрипел он, пытаясь сесть. Мышцы не слушались, словно он пролежал не восемь месяцев, а восемь лет. Медицинский гель тягучими нитями свисал с кожи, холодный и липкий, как слюна.

– Доброе утро, командир Волков, – раздался бесстрастный голос корабельного ИИ. – Процедура экстренного пробуждения инициирована. Рекомендую оставаться в капсуле ещё три минуты для стабилизации показателей.

– К чёрту… показатели, – Волков вывалился из капсулы, едва не рухнув на колени. Ноги подогнулись, но он удержался, вцепившись в поручень. – Харон, что за срочность?

– Получен сигнал уровня "Омега". Согласно протоколу 7.3.1, любое судно в радиусе действия обязано…

– Я знаю протоколы, – перебил Волков, стирая гель с лица. На ладони остались розоватые разводы – следы лопнувших капилляров. Нормальная реакция на экстренное пробуждение. – Источник сигнала?

– Исследовательская станция "Мнемозина". Расстояние: сорок семь астрономических единиц. Координаты…

– Стоп. – Волков замер, капли геля всё ещё стекали по его небритому подбородку. – Повтори название.

– Исследовательская станция "Мнемозина", проект SETI-Deep, регистрационный номер…

– Харон, когда был последний контакт этой станции с Землёй?

Пауза. Даже для ИИ она показалась слишком долгой.

– Одиннадцатое августа две тысячи сто сорокового года. Двести семнадцать лет назад.

В крио-отсеке стало холоднее. Или это Волкову показалось.

– И она подаёт сигнал только сейчас?

– Утвердительно. Сигнал начал поступать тридцать семь минут назад. Автоматические системы классифицировали его как "Омега" на основании… аномальных характеристик.

– Каких именно?

– Сигнал транслируется одновременно на всех известных частотах. Это технически невозможно для оборудования образца 2140 года.

Волков натянул термобельё, морщась от того, как ткань липла к влажной коже. Его движения были резкими, почти злыми – так двигается человек, которого разбудили с плохими новостями.

– Начинай процедуру пробуждения остальных. И выведи сигнал на анализ. Хочу знать, что там…

Договорить он не успел. По крио-отсеку прокатилась волна… чего-то. Не звука, не вибрации – скорее, изменения в самой структуре пространства. Как будто кто-то провёл смычком по струнам.

Индикаторы на капсулах замигали хаотично. На долю секунды Волкову показалось, что он видит восьмую капсулу в дальнем углу – древнюю, покрытую изморозью. Ему показалось, что внутри капсулы что-то шевельнулось. Женский силуэт? Но стоило моргнуть, и видение исчезло.

– Харон, что это было?

– Зафиксирована аномалия неустановленной природы. Все системы функционируют в пределах нормы.

– Это не ответ.

– Это единственный ответ, который я могу предоставить при текущих данных.

Остальные капсулы начали оживать. Первой открылась номер три – медицинский офицер Елена Воронова выбиралась наружу с грацией кошки, которую окунули в ледяную воду. Тридцать восемь лет, преждевременная седина в каштановых волосах, собранных в практичный хвост. Острые скулы и внимательные серые глаза выдавали в ней уроженку северных колоний.

Она постояла несколько секунд, держась за край капсулы, давая телу время вспомнить, что такое гравитация. Медицинский гель стекал с её комбинезона крупными каплями, оставляя на полу липкие лужицы. Профессиональным движением Елена проверила пульс на запястье, потом направилась к медицинской консоли – чуть покачиваясь, но уверенно.

– Протокол экстренного? – Её голос звучал на удивление чётко для человека, только что вышедшего из крио-сна. – Что стряслось, Командор?

Командор – так его называла только она. Остальные предпочитали "Шеф" или "Кэп".

– Док, мёртвая станция ожила, – коротко пояснил Волков. – Двести лет молчания, и вдруг "Омега".

Елена присвистнула, проверяя показатели на медицинской консоли.

– Все жизненные функции в норме, но… – она нахмурилась. – Странно. У всех повышенная активность в префронтальной коре. Как будто вы все видели очень яркие сны.

– Кошмары, – поправил голос из капсулы номер два.

Максим Семёнов, пилот первого класса, выполз наружу с выражением человека, готового кого-нибудь придушить. Невысокий, жилистый, с вечной трёхдневной щетиной и татуировкой на предплечье – координаты Земли. Тридцать четыре года, из которых пятнадцать провёл в космосе.

– Какого хрена, Шеф? – простонал он, вытирая гель полотенцем. – По графику мы должны были дрыхнуть ещё три месяца.

– Сигнал "Омега" отменяет все графики, Моряк, – ответил Волков. Моряк – прозвище Максима со времён службы на орбитальных буксирах.

– "Омега"? – Максим выругался по-марсиански. – Да кто вообще помнит эти допотопные протоколы?

– Видимо, станция "Мнемо… – Игорь Лебедев запнулся на полуслове, выбираясь из капсулы номер пять. – Господи, неужели та самая "Мнемозина"?

Специалист по коммуникациям выглядел как типичный "технарь" – худощавый, очкастый, с длинными пальцами пианиста. Тридцать один год, вундеркинд, закончивший Марсианский Технологический в девятнадцать. На "Персефоне" его звали просто Герц – коротко, ёмко, и вполне соответствовало его нервной натуре.

– Та самая, – подтвердил Волков.

– Это же легенда! – Герц едва не подпрыгнул, забыв про остаточную слабость после крио-сна. – Одна из первых станций глубокого поиска. Я писал о ней диплом. Она пропала без вести в 2140-м, все решили, что экипаж погиб от отказа систем жизнеобеспечения.

– И что там было? – спросила Анастасия Беляева, буквально вылетая из капсулы.

Двадцать семь лет, главный инженер "Персефоны", рыжие волосы коротко стрижены для удобства работы в скафандре. Маленькая, юркая, с россыпью веснушек и вечной полуулыбкой. В команде её звали Гремлин – ироничное прозвище для единственного человека на корабле, кто мог починить абсолютно всё.

– Проект по поиску и каталогизации внеземных сигналов, – пояснил Герц. – Но не простой поиск. Они разработали технологию "глубинного архивирования" – теоретически могли записывать не только сигналы, но и их контекст.

– Контекст? – не понял Максим.

– Представь, что записываешь не только голос, но и эмоции, намерения, всю культурную подоплёку. Полное сохранение информации.

– Невозможно записать то, чего не понимаешь, – возразил Андрей Крылов, наконец покидая свою капсулу.

Биолог команды – тридцать девять лет, высокий, нескладный, с вечно встревоженным выражением лица. В университете его прозвали Дарвином, и кличка прилипла. Сейчас он выглядел ещё более встревоженным, чем обычно.

– А чужой разум по определению непонимаем, – продолжил он, вытирая очки. – Это противоречит базовым принципам информатики.

– Ну, они двести лет назад так не считали, – пожал плечами Герц.

Последним пробудился Дмитрий Соколов. Двадцать два года, стажёр-универсал, первый дальний рейс. Парень буквально вывалился из капсулы, бледный как полотно.

– Блядь, – выдохнул он, хватаясь за стенку. – Простите. Я… мне снилось…

– Язык, Кадет, – одёрнул его Максим, но в голосе слышалась скорее усталая привычка, чем упрёк. Прозвище прилипло к Диме с первого дня – двадцатидвухлетний стажёр среди ветеранов космоса выглядел именно как кадет среди офицеров.

– Что снилось? – спросила Елена, подходя с медицинским сканером.

– Голоса. Тысячи голосов. Они все говорили одновременно, но на разных языках. И я… я понимал их. Всех сразу.

Елена проверила его зрачки – расширены, но реагируют нормально.

– Дезориентация после экстренного пробуждения. Пройдёт.

– Это началось до пробуждения, – упрямо покачал головой Дмитрий. – Я помню момент, когда холод крио-сна начал отступать, но голоса уже были там. Они звучали… долго. Очень долго.

– Ладно, – Волков хлопнул в ладоши, привлекая внимание. – Всем в душ, потом в кают-компанию. Брифинг через двадцать минут. Герц, успеешь что-нибудь выяснить про сигнал?

– Попробую, Шеф.

– Гремлин, проверь системы. После такого пробуждения могли полететь предохранители.

– Уже бегу!

– Дарвин, Док – полный медосмотр всей команды после брифинга. Моряк…

– Знаю, знаю. Проверить движки и навигацию.

– И кофе. Много кофе.

– Это уже превышение полномочий, – проворчал Максим, но пошёл выполнять.

Команда разбрелась, оставив Волкова одного в крио-отсеке. Он ещё раз огляделся – семь капсул, пустых, с открытыми крышками. Только семь. Никакой восьмой.

– Харон, – позвал он. – Покажи запись момента аномалии.

На ближайшем экране появилось изображение крио-отсека. Временная метка – пять минут назад. Волков видел себя, натягивающего бельё. Потом – волна искажения, на долю секунды изображение двоится, троится…

– Стоп. Увеличь сектор Д-7.

Дальний угол отсека. В момент искажения там действительно что-то появляется. Расплывчатое, нечёткое, но определённо капсула. Старая модель, какие использовали на первых межпланетных рейсах.На мгновение в полумраке ему показалось, что внутри капсулы что-то шевельнулось. Женский силуэт? Но когда он моргнул, видение исчезло.

– Анализ?

– Оптическая аномалия. Возможно, отражение света на частицах криогенного газа создало иллюзию…

– Харон, не неси чушь. Ты же видишь – это объект.

– Я вижу аномалию, которая не может существовать в данной точке пространства-времени.

Волков выругался. Даже ИИ начинает говорить загадками.

***

Душевые на "Персефоне" были тесными – два на два метра, с жёсткой экономией воды. Но после крио-сна даже эта тесная кабинка казалась раем. Горячая вода смывала остатки геля, а заодно – остатки кошмара. Почти.

Маша на льду. "Они слушают, папа. Они всегда слушали."

Волков тряхнул головой, прогоняя видение. Просто сон. Просто синапсы, перегруженные долгим сном, выдают случайные образы. Ничего больше.

Но почему тогда все видели кошмары?

Кают-компания "Персефоны" была сердцем корабля. Восемь квадратных метров, втиснутых между грузовым отсеком и жилыми каютами. Стол на магнитных креплениях, синтетические сиденья, потёртые годами использования. На переборках – фотографии из прошлых рейсов, сертификат первого рейса 'Персефоны', пожелтевший от времени, и выцветший постер с Земли.

Команда собралась за пять минут до назначенного времени. Все успели привести себя в порядок – комбинезоны застёгнуты, волосы причёсаны, лица умыты. Только глаза выдавали напряжение.

Максим разливал кофе – крепкий, горький, с синтетическим привкусом. Но после крио-сна даже эта химическая жижа возвращала к жизни лучше любых медицинских стимуляторов.

– Итак, – начал Волков, когда все расселись. – Ситуация следующая. Тридцать семь… нет, уже пятьдесят две минуты назад мы получили сигнал уровня "Омега" от станции "Мнемозина". Для тех, кто подзабыл историю – это исследовательская станция проекта SETI, запущенная в 2138 году. Последний контакт – 2140 год. С тех пор молчание.

– Двести семнадцать лет, – добавил Герц. – Я успел кое-что накопать. Экипаж – двенадцать человек. Лучшие специалисты своего времени. Станция была оборудована по последнему слову техники тех лет.

– Которая давно должна была выйти из строя, – заметил Дарвин. – Даже с резервированием систем, даже с автономными ремонтными дронами – двести лет это слишком много.

– Согласен, – кивнул Волков. – Но факт остаётся фактом – станция передаёт сигнал. Герц?

Специалист по связи поправил очки и активировал голографический проектор. Над столом появилась визуализация сигнала – сложная трёхмерная структура из волн и импульсов.

– Это не похоже ни на что в наших протоколах, – начал он. – Сигнал идёт одновременно на всех частотах – от сверхдлинных волн до гамма-диапазона. Технически это невозможно для оборудования 2140 года. Чёрт, это невозможно даже для нашего оборудования.

– Может, они что-то модернизировали? – предположила Гремлин.

– За двести лет? Без поставок с Земли? – Герц покачал головой. – Но это ещё не всё. Смотрите.

Он увеличил часть сигнала. Среди хаотичных волн проступала структура – математические последовательности, повторяющиеся паттерны.

– Числа Фибоначчи, простые числа, константа Планка… Классический набор для установления контакта с внеземным разумом. Но между ними – вот это.

Новое увеличение. Между знакомыми последовательностями вились странные узоры – не совсем математика, не совсем музыка.

– Харон классифицирует это как "данные неизвестного типа", – продолжил Герц. – Но я думаю, это язык. Или попытка создать универсальный язык.

– Чей язык? – спросил Волков.

– Вот в чём вопрос. Может, экипаж станции разработал новый протокол связи. А может… – он замялся.

– Говори.

– Может, они действительно что-то нашли. Кого-то нашли. И теперь транслируют их сообщение.

В кают-компании повисла тишина. Только гудение систем жизнеобеспечения напоминало, что они всё ещё живы, всё ещё дышат переработанным воздухом в железной банке посреди пустоты.

– Есть ещё кое-что, – начал Кадет и замялся. – Это прозвучит странно, но… когда я выходил из крио-сна, руки двигались сами. Я что-то чертил пальцем на крышке капсулы. В конденсате.

Он достал личный планшет, показал фото – размытые линии на запотевшем металле.

– Похоже на каракули, – заметил Моряк.

– Я тоже так подумал. Но потом Герц показал часть расшифрованного сигнала, и… – Кадет развернул планшет. – Смотрите. Вот увеличенный фрагмент моих каракулей. А вот символ из сигнала. Похожи, правда?

Волков прищурился. Сходство было… но отдалённое. Как детский рисунок дома похож на чертёж архитектора.

– Совпадение, – сказал он, но неуверенно.

– Может быть. Наверное. Просто… – Кадет потёр виски. – У меня ощущение, будто я пытаюсь вспомнить что-то важное, но оно ускользает. Как слово на кончике языка.

– Док? – Волков повернулся к медику.

Елена изучала показания своего сканера.

– Мозговая активность выше нормы у всех членов экипажа. Особенно в зонах, отвечающих за обработку языка и распознавание образов. Что бы ни передавала эта станция, оно влияет на нас на неврологическом уровне.

– Влияет или атакует? – уточнил Дарвин.

– Пока не могу сказать. Но это определённо не естественный процесс.

Волков встал, прошёлся по тесному помещению. Семь пар глаз следили за ним.

– Варианты действий, – сказал он наконец. – Первый: игнорируем сигнал, продолжаем маршрут. Передаём информацию по инстанции, пусть разбираются.

– Это нарушение протокола "Омега", – напомнил Герц.

– Протоколу двести лет. Может, пора его пересмотреть. – Волков помассировал переносицу. – Ладно, второй вариант: летим к станции, проводим разведку. Расстояние?

– Сорок семь а.е., – ответил Моряк. – При максимальной тяге – восемнадцать часов. Но придётся жечь топливо, которое предназначено для торможения у Эриды.

– Значит, обратно полетим на парусах, – пожал плечами Волков. – Третий вариант: отправляем дрон-разведчик, сами остаёмся на безопасном расстоянии.

– У нас только ремонтные дроны, – напомнила Гремлин. – Дальность действия – максимум тысяча километров.

– Тогда остаются первые два. Голосуем?

– Это не демократия, Шеф, – усмехнулся Максим. – Ты командир, тебе решать.

– Но я хочу услышать мнения.

– Лететь, – первой сказала Гремлин. – Это же находка века! Станция, работающая двести лет автономно? Даже если там никого нет, технологии бесценны.

– Не лететь, – возразил Дарвин. – Слишком много неизвестных. Этот сигнал, эти сны… Что-то здесь фундаментально неправильно.

– Я за полёт, – сказал Герц. – Но с максимальными предосторожностями. Никакой стыковки, пока не убедимся в безопасности.

– Против, – проголосовал Моряк. – У меня плохое предчувствие. А я доверяю своей интуиции.

– За, – тихо сказал Кадет. – Эти голоса… они не враждебные. Они просто хотят быть услышанными.

– Откуда ты знаешь? – спросил Волков.

– Не знаю. Чувствую.

Док задумалась.

– Медицински обоснованных противопоказаний нет. Но ситуация аномальная. Я воздержусь.

Три за, два против, один воздержался. Волков кивнул.

– Принято. Летим. И правильно делаем – игнорировать "Омегу" это не просто нарушение, это преступление. Но – никакого контакта без моего прямого приказа. Подходим, сканируем, оцениваем ситуацию. Если что-то пойдёт не так – сразу на полный ход от станции. Понятно?

– Так точно, – ответили почти хором.

– Моряк, рассчитай курс. Минимальное время, но с запасом топлива на экстренный отход. Гремлин, все системы на максимальную готовность. Особенно щиты – мало ли что там.

– От чего защищаемся? – уточнила Гремлин.

– Электромагнитные аномалии, гравитационные искажения, или что там ещё может генерировать станция после двухсот лет. Герц, продолжай анализ сигнала…

– А что мне делать? – спросил Кадет.

Волков посмотрел на него. Парень явно нервничал, но старался не показывать.

– Ты будешь вести журнал. Подробный. Всё, что видишь, слышишь, чувствуешь – записывай. И эти символы… попробуй вспомнить больше.

– Есть, Шеф.

– И ещё. Всем спать посменно. Минимум двое на вахте. Док составит график с учётом остаточной усталости после крио-сна. Вопросы?

– Один есть, – сказал Дарвин. – И раз уж мы говорим о совпадениях… Шеф, тот последний контейнер, который нам велели взять. Почему его доставили под охраной?

– Какой контейнер? – насторожился Герц.

– X-77. "Аэлита Индастриз". Ценный груз, сказали. Но охрана для архивного оборудования? – Дарвин покачал головой. – Я тридцать рейсов отлетал, никогда такого не видел.

– "Аэлита" построила "Мнемозину", – тихо добавила Док.

Все посмотрели на Волкова. Тот молчал, вспоминая странную спешку при погрузке, опечатанные документы, настойчивые требования не открывать контейнер до прибытия.

– Чёрт, – выругался он. – Гремлин, Моряк – со мной в грузовой отсек. Сейчас же. Остальные – готовьте системы к старту, но без моего приказа не трогаться. Герц, продолжай анализ сигнала. Док, мониторь состояние команды. Если что-то пойдёт не так…

– Понял, Шеф, – кивнул Герц. – Будем на связи.

Волков встал, но Елена перехватила его взгляд. В её глазах читался немой вопрос. Он едва заметно покачал головой – потом поговорим.

Путь до грузового отсека занял три минуты. Три минуты, за которые Волков успел проклясть себя за слепоту. Контейнер с маркировкой корпорации, построившей пропавшую станцию. Охрана при погрузке. Запрет на вскрытие.

– Шеф, ты чего такой мрачный? – спросила Гремлин, семеня рядом. – Думаешь, там что-то опасное?

– Не знаю. Но совпадений в космосе не бывает.

– Это точно, – согласился Моряк. – Помню, на "Варяге" везли похожий груз. Тоже секретный, тоже с охраной. Оказалось – образцы с Европы. Чуть весь экипаж не заразили.

– Не накаркай, – буркнула Гремлин.

Грузовой отсек встретил их холодом и полумраком. Габаритные огни контейнеров мигали в шахматном порядке, создавая иллюзию движения в неподвижном пространстве.

Контейнер X-77 стоял в дальнем углу – стандартный двадцатикубовый модуль, ничем не примечательный, кроме фирменного логотипа "Аэлита Индастриз".

– Вот он, красавец, – присвистнул Моряк. – И правда, с виду обычный. Только вот замки…

Он указал на запорные механизмы. Помимо стандартных магнитных фиксаторов, контейнер был оснащён биометрическими сканерами и чем-то, похожим на квантовый замок – технология, которую обычно использовали для особо ценных грузов.

– Гремлин, можешь вскрыть?

– Могу попробовать, – она уже доставала инструменты. – Но если там стоит защита от несанкционированного доступа…

– Харон, – позвал Волков. – Информация о грузе X-77.

– Доступ запрещён. Требуется авторизация уровня "Директор".

– Я командир судна. Ситуация "Омега" даёт мне право…

– Анализирую… – ИИ помолчал. – Принято. В условиях чрезвычайной ситуации уровня "Омега" командир имеет право доступа к любому грузу. Вывожу манифест.

На планшете Волкова появились строчки текста. Он читал, чувствуя, как холодеет в груди.

– Что там? – нетерпеливо спросил Моряк.

– Архивные модули проекта "Мнемозина", – медленно произнёс Волков. – Тысяча двести сорок семь единиц. Резервные копии данных станции за 2138-2140 годы.

– Резервные копии? – Гремлин оторвалась от замков. – Но зачем везти их на грузовике? И почему именно сейчас, после двухсот лет?

– Хороший вопрос. Харон, кто заказчик груза?

– Информация недоступна.

– Кто оплатил перевозку?

– Информация недоступна.

– Да что ж такое! Хоть что-нибудь доступно?

– Могу сообщить, что контейнер был загружен на станции "Церера-7" за четыре часа до вашего отбытия. Документы оформлены через автоматическую систему, без участия человека-оператора.

Волков и Моряк переглянулись.

– Кто-то очень не хотел оставлять следов, – заметил пилот.

– Или что-то, – добавила Гремлин. – Шеф, а что если… что если сама станция заказала доставку? Через старые протоколы, автоматические системы?

– Станция, которая молчала двести лет?

– А теперь не молчит. Может, она проснулась раньше, чем мы думаем. И первым делом отправила свои архивы… куда? К майнерам на Эриду?

Волков снова посмотрел в манифест.

– Нет. Конечный пункт доставки… – он запнулся. – Координаты. Просто набор координат, без названия.

– Покажи.

Моряк взглянул на цифры и присвистнул.

– Это же почти наш текущий курс. Отклонение в пару градусов.

– То есть контейнер везут туда же, куда летим мы, – подытожила Гремлин. – К "Мнемозине".

В отсеке повисла тишина. Только холодильные установки гудели монотонно, поддерживая температуру.

– Вскрывай, – решил Волков.

– Шеф, ты уверен? Если там защита…

– Вскрывай. Мы должны знать, что везём.

Гремлин кивнула и принялась за работу. Её пальцы порхали над панелью управления замком, обходя защитные протоколы один за другим. Моряк держал наготове огнетушитель – на случай, если сработает система самоуничтожения.

– Почти… ещё немного… есть!

Замки щёлкнули. Тяжёлая дверь контейнера начала медленно отъезжать в сторону, выпуская клубы морозного пара.

– Температура внутри минус восемьдесят, – доложила Гремлин, проверяя показания. – Криогенное хранилище.

Пар рассеялся, открывая внутреннее пространство контейнера. Ряды стеллажей от пола до потолка, заполненные архивными модулями. Старая технология – физические носители вместо квантовых кристаллов. Каждый модуль размером с обувную коробку, покрытый инеем.

Волков шагнул внутрь, чувствуя, как холод пробирает даже сквозь утеплённый комбинезон. На ближайшем модуле была выгравирована эмблема проекта "Мнемозина" – стилизованное ухо, прислушивающееся к звёздам.

– Смотрите на маркировку, – позвала Гремлин, освещая фонариком ряды модулей. – "Архив 001-100. Первичный контакт". "Архив 101-200. Лингвистический анализ". "Архив 201-300. Попытка коммуникации".

– А вот это интересно, – Моряк указал на дальний ряд. – "Архив 1001-1100. Трансформация экипажа". "Архив 1101-1200. Протоколы сохранения сознания".

– Что за чертовщина? – пробормотал Волков.

Он взял один из модулей – "Архив 1247. Финальная передача". Модуль был неожиданно тяжёлым, словно внутри находилось нечто более плотное, чем данные.

– Шеф! – голос Герца в коммуникаторе звучал взволнованно. – У нас изменения!

– Какие изменения?

– Сигнал станции… он отреагировал на вскрытие контейнера. Частота и интенсивность растут. Будто станция… проснулась окончательно.

– Что это значит?

– Не знаю. Но структура сигнала меняется. Появляются новые слои данных. И Кадет… он начал что-то писать. Быстро. Говорит, что должен записать, пока не забыл.

– Возвращаемся, – скомандовал Волков. – Гремлин, запечатай контейнер. Но сначала…

Он сунул модуль "Финальная передача" в карман.

– Шеф? – удивился Моряк.

– Хочу знать, чем всё закончилось для них. Быстро, закрывайте и пошли.

Они выскочили из контейнера. Гремлин быстро активировала замки, восстанавливая защиту. В коммуникаторе уже звучали новые голоса – встревоженные, напряжённые.

– …не могу остановиться! Оно само льётся!

– Держи его, чтобы не навредил себе!

– Да он не буйный, просто пишет как одержимый…

Волков ускорил шаг. Холод грузового отсека остался позади, но другой холод – холод предчувствия – сковал сердце.

На мостике собралась вся команда. Кадет сидел за навигационным пультом, его пальцы летали по виртуальной клавиатуре с невероятной скоростью. На экране появлялись строчки символов – некоторые напоминали те, что были в сигнале, другие выглядели совершенно чуждыми.

– Дима, – мягко позвала Док. – Дима, остановись. Ты исписал уже двадцать страниц.

– Не могу, – выдохнул парень, не отрываясь от экрана. – Если остановлюсь – забуду. Это важно. Это… инструкция.

– Инструкция к чему?

– К правильному слушанию. Они передают не просто слова – они передают способ восприятия. Новый протокол коммуникации. Универсальный язык.

– Кто "они"? – спросил Волков.

Кадет наконец остановился, повернулся. Его глаза были красными от напряжения, но в них светилось странное воодушевление.

– Не знаю. Но они добрые. Они хотят поделиться знанием. Всем знанием. – Он показал на экран. – Вот, смотрите. Это базовые концепты. Время, пространство, материя, энергия. Но выраженные не через наши ограниченные понятия, а через… через саму суть явлений.

Герц подошёл ближе, вгляделся в символы.

– Господи. Это… это гениально. Математика, лингвистика и философия в одном флаконе. Универсальный метаязык.

– Не увлекайся, – предостерёг Дарвин. – Мы не знаем источник. Не знаем цель.

– Цель очевидна – коммуникация, – возразил Герц. – Представьте, что вы хотите поговорить с муравьём. Как вы объясните ему концепцию звёзд? Только создав промежуточный язык, понятный обеим сторонам.

– И кто тут муравей? – мрачно спросил Моряк.

Никто не ответил.

***

– Шеф, – позвал Харон. – Начинаю процедуру разгона как приказано. Расчётное время до станции "Мнемозина" – четырнадцать часов тридцать семь минут.

– Подтверждаю, – кивнул Волков. – Плавный набор скорости. Экономим топливо.

"Персефона" мягко вздрогнула – ожили маршевые двигатели. Старый корабль начал свой путь к станции, которая молчала два века, а теперь пела на всех частотах сразу.

– Герц, – обратился Волков к специалисту по связи. – Что ещё удалось расшифровать?

– Многое, Шеф. Слишком многое. – Герц потёр глаза под очками. – Седьмой слой данных содержит… не знаю, как это назвать. Воспоминания? Эмоциональные отпечатки? Кто-то или что-то делится опытом первого контакта.

– Чьим опытом?

– Не могу определить. Но ощущения… – он поморщился. – Радость открытия, смешанная со страхом. Восторг понимания и ужас от осознания масштаба. Как будто кто-то впервые увидел океан, будучи рыбой в аквариуме.

– Поэтично, – фыркнул Дарвин. – Но что это значит практически?

– Это значит, – медленно произнёс Кадет, – что мы не первые. Кто-то уже прошёл через это. Через первую встречу с… ними.

– И где эти первые сейчас? – спросила Док.

Кадет пожал плечами.

– Может, они и передают сигнал. Может, стали частью чего-то большего. Или просто… изменились.

В рубке повисла тишина. Каждый думал о своём, но мысли сходились в одной точке – что ждёт их на станции "Мнемозина"?

– Так, – Волков встал. – У нас четырнадцать часов. Предлагаю использовать их с толком. График вахт – по четыре часа, парами. Никто не остаётся один, это приказ. Герц, продолжай расшифровку, но не увлекайся. Каждые два часа – перерыв.

– Но Шеф, данных так много…

– Именно поэтому перерывы обязательны. Не хочу, чтобы ты перегорел раньше времени. Гремлин, полная диагностика всех систем. Особое внимание – шлюзам и скафандрам. Нам предстоит выход.

– Уже делаю. Кстати, нашла ещё одну странность. Дрон, он сам включился.

– Да?

– Он записал видео. Трёхсекундный фрагмент. Но на записи… – она замялась. – Лучше сам посмотри.

Гремлин вывела запись на экран. Качество было плохим – дрон снимал что-то в грузовом отсеке. Три секунды статичной картинки, ничего особенного. Кроме…

– Стоп. Перемотай назад. Вот тут.

На записи, в дальнем углу отсека, на долю секунды появлялась тень. Человеческая фигура, но что-то было не так с пропорциями. Слишком высокая, слишком тонкая.

– Усиль контраст, – попросил Волков.

Изображение стало чётче. Фигура была одета в старый скафандр, модель двухсотлетней давности. На шлеме виднелась эмблема "Мнемозины".

– Оптическая иллюзия, – быстро сказал Дарвин. – Игра света и тени.

– На что похожая на члена экипажа мёртвой станции? – возразил Моряк. – Многовато совпадений.

– Харон, – позвал Волков. – Анализ видео.

– Анализирую… На записи присутствует аномалия визуального характера. Вероятность оптической иллюзии – тридцать семь процентов. Вероятность постороннего объекта – двенадцать процентов. Вероятность сбоя в работе сенсора – пятьдесят один процент.

– А почему дрон вообще включился?