Мир лазури

© Андрей Николаевич Ларионов, 2017

ISBN 978-5-4485-9004-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Протяни свою руку навстречу этому свету, ты ощутишь прикосновение к тому далекому и прекрасному миру»

Пролог
Мечта

 
Бледный жидкий свет из окна,
Льется мне прямо в глаза,
Лоскуток лазурного неба вижу я,
О свободе сердцем скорбя.
 
 
Холодный, почти леденящий металл,
Постоянно меня окружал,
И свободы на годы лишал,
И я в печали в темнице лежал,
 
 
Горькие слезы я проливал,
И все равно постоянно мечтал,
Мечтал опять залезть в сеновал,
Вспоминал, как по траве босиком бежал,
 
 
Гремят тяжелые запоры,
Слышатся тяжкие стоны,
Больно всем от несвободы,
Пленников держат затворы,
 
 
Но однажды старик мне рассказал,
Про мир, где я никогда не бывал,
Безграничное небо он мне показал,
Новый путь для души указал.
 

Глава 1.Пленники

Город Царей.

Темница.

…Гури слегка приоткрыл глаза, после еще одной долгой и тревожной ночи. Руки и ноги по-прежнему, сковывали холодные оковы. Молодой человек хотел привстать, но сил почти не было. Первое, что четко он увидел – это было испуганное лицо Айдора.

– Мой мальчик, с тобой все в порядке? Ты долго болел, – сказал старик.

– Да, – слабым голосом ответил юноша.

Глядя на тусклый синеватый свет, исходивший из маленького зарешеченного окошечка темницы, он попытался вспомнить то, что видел в своих длинных снах.

Айдор по-отечески гладил его по голове своей худощавой рукой.

– Знаешь, что я видел в своих снах? – со слабой улыбкой на лице прошептал Гури.

– Знаю, знаю, – сказал жрец ему в ответ. – Если я вижу на твоем лице улыбку, это значит, сны были об прекрасном. Это то, что дает тебе жить, несмотря на многолетнее заключение в этом темном месте. Я уже старый, прожил много веков на этой земле, выполнил в этой жизни все что хотел. Ты же еще молод, ничего не видел кроме этих серых стен темницы, тусклого света и клочка неба, которое видно через зарешеченное окно.

– Не знаю, мне кажется, я скоро умру, – печально предположил Гури. – В этом месте мы ослабеваем от недоедания, болезней, неподвижности. Эта участь постигла многих узников этой башни, так что я буду не первый и не последний. Я чувствую, что с каждым днем слабею, жизнь для меня – это лишь череда серых однообразных дней и темных ночей.

Старый жрец сочувственно посмотрел на молодого человека.

– Нет, я верю, придет скоро время, когда мы вырвемся из этого плена. Ты сможешь попасть в мир лазурного неба. А я, вырвавшись из этого темного места, смогу с чистой совестью умереть.

– Что это за мир? Расскажи мне о нем, – попросил Гури старика.

На какое-то время их разговор был прерван, чьими-то шагами в коридоре. Затем дверь в темнице приоткрылась, свет от факела осветил пленников. Появился знакомый силуэт дворцовой служанки Сельвы. Она принесла им скудный обед.

– Спасибо, Сельва, – срывающимся и скрипучим голосом произнес старый жрец.

Девушка в ответ молча кивнула головой, в ее глазах можно было прочесть сочувствие. Когда служанка ушла, к ним в маленькую тюрьму вошел массивный стражник.

– Завтра вас на рассвете казнят, – с расстановкой прохрипел грубым голосом он.

– Казнят? – вопрос завис на устах у Гури.

Дубовая дверь вновь захлопнулась, а вместе с этим как бы исчезла последняя надежда на освобождение. В эту минуту молодой человек, вдруг, почувствовал себя еще больше беспомощным и бессильным противостоять ходу развития жизни, в руках которой он был марионеткой. Кто-то решил, что им нужно было умереть завтра на рассвете, и это почти становилось судьбой.

Глядя на отрешенного от жизни молодого пленника, Айдор заплакал. Его старческие глаза заслезились.

– Мне жалко тебя Гури. Ты еще совсем молод, – его голос стал еще более срывающимся и прерывистым.

– Не будем об этом, – прервал его Гури, – нам обоим еще хочется жить. Расскажи мне о мире лазурного неба.

– Хорошо, – таинственно начал говорить старый жрец.

По его изнеможенным морщинистым щекам бежали слезы.

Старик протянул руку навстречу проникающему слабому свету из окна. —

«Этот мир находится очень далеко отсюда, но мы можем увидеть его, даже будучи заключенными, в этой башне. Протяни свою руку навстречу этому свету, ты ощутишь прикосновение к тому далекому и прекрасному миру. Дай волю своей мечте».

Гури доверчиво протянул руку. Ничего. Синеватый свет продолжался литься на заключенного. Неожиданно человек ощутил слабое тепло, возникшее на ладошке. Свет словно стал наполнять эту невзрачную темницу. Границы тюремных стен медленно стали раздвигаться, а затем и вовсе исчезли в синеве пространства. Теплый синеватый свет превратился в яркий солнечный. Ощущение неизмеримого счастья и свободы обрушились на молодого человека впервые.

«Ты ощущаешь этот мир?» – откуда-то донесся голос старика.

«Да», – с восхищением произнес Гури.

Когда же молодой узник посмотрел на это небо, то сразу же понял, почему этот мир назывался миром лазурного неба. Безграничное небесное пространство было воплощением любой мечты человека. Это был действительно тот мир, в котором желал бы жить всякий человек.

Если в обычном мире существовал один горизонт, то здесь, в этом мире их было много, каждый из них скрывал за собой новую грань счастья.

Исчез, а точнее растворился это мир, как рассеивается неверный тусклый свет, теряясь в общем, мраке. Находясь опять в темном месте, закованный в кандалы, Гури еще продолжал удерживать свою руку, подставляя ее проникающему в темницу свету.

– Все исчезло, – с разочарованием произнес молодой человек.

– Да, видения мимолетны, – сообщил ему Айдор.

Гури еще раз посмотрел на окошечко темниц. В нем он увидел кусочек неба, чем-то отдаленно напоминающий то безграничное небо колыхающейся лазури.

«Завтра нас казнят, – осторожно начал старик. – Ты готов умереть?

– Я не знаю, – почти с отчаянием в голосе ответил он.

Жрец на какое-то время замолчал, поглаживая свою белую бороду, а затем сказал: «Мальчик мой, жизнь всегда прекрасна, какой бы она ни была. Даже здесь, сидя много лет в этом заточении, мы продолжаем жить, потому что любим жизнь».

– Нет, я не люблю жизнь, – коротко отрезал молодой человек.

– Это не так. Я знаю, что ты желал бы жить свободным, особенно в мире лазурного неба. Каждый человек имеет в своей душе частичку мечты, которая связанна с чем-то хорошим и светлым.

Даже в полумраке можно было заметить, как глаза молодого узника заблестели, по грязным и худым щекам потекли слезы. Поправляя свои рубища, он признался старику.

– Хорошо, я скажу, о чем мечтал все эти годы, живя в этом темном месте, в маленькой напитанной сыростью темнице. Я мечтал о теплом солнце, о том, чтобы хотя бы еще раз пробежаться по росной траве босиком, о свободной жизни, где не будет меня сковывать оковы железа. Я желал жить далеко – далеко от этого места, где нет ни притеснения, ни рабства, где царит любовь, свобода, мечта. Слыша постоянные стоны, вздохи заключенных в этой башне, я желал подарить людям мечту и счастье. Искрящееся, как кристалл, счастье, которое бы объединило бы угнетенных людей. – Гури замолчал.

Оба на какое-то время молчали. Слышны, стали сдавленные крики о помощи старого слепого музыканта, находящегося в камере этажом ниже.

«Гури, я хотел подготовить тебя к смерти. Мы не знаем, какая казнь ожидает нас с тобой. Нас с тобой могут просто казнить на площади публики в городе Царей, могут бросить на растерзание плотоядным животным, либо мы можем умереть в темном дворце ненасытных вампиров. Во всяком случае, ты не должен бояться смерти, должен достойно смотреть смерти в глаза. После нее ты попадешь в нефалимовые рощи, где будешь жить призраком, – старый жрец старался говорить успокаивающее. – Если ты при жизни вел себя достойно, то из страны нефалимовых рощ ты сможешь перейти в мир лазурного неба».

– Да?! – удивился Гури.

– Однако у меня есть надежда совершить побег из этой темницы, – добавил ко всему вышесказанному жрец.

– Это невозможно. Эта башня хорошо охраняется, нам не убежать. А если даже мы и убежим, то просто не хватит сил. Мы ослабли.

– Мы не будем убегать. За много лет заключения, я копил в себе волшебную силу. С ее помощью мы можем попытаться вырваться из плена.

– Да?! – опять удивился молодой человек.

***

Солнце стало скрываться за горизонтом. Небо окрасилось в алые цвета. Вечерняя тьма медленно наползала на город Царей. Широкие улицы города стали безлюдными.

Однако ничего этого не видели двое заключенных в башне, сидя в своем заточении. Старый жрец напряженно сидел и молчал. Гури погрузился в полудрем, его опять слегка лихорадило, температура поднялась. Почти в бреду, касаясь ладонью неровных и холодных стен темницы, он отсчитывал каждую минуту уходящего дня, думал о том, что может ожидать его на свободе.

Момент освобождения пришел к ним с появлением в их темнице пожелтевшего листочка, занесенного ветром к ним через окошечко с железными прутьями.

– Наконец-то, – прошептал Айдор.

Закрыв глаза, он стал шептать заклинания. А Гури смотрел на жухлый листочек, затем прикоснулся к нему. Он вдруг увидел всю жизнь этого растения. Этот листочек, гонимый ветром проделал огромный путь с юга, теперь он очутился здесь в этом темном месте.

Сначала призрачный, а через несколько минут, уже непроницаемый белый туман обволок всю мрачную темницу. «Айдор», – позвал старика молодой человек, не различая в тумане даже самого себя. В ответ он лишь услышал фразу: «… и погибающая жизнь даст свободную новую жизнь».

Когда же все рассеялось, молодой человек увидел над собой чистое небо, кружащихся в высоте птиц. Солнце уже скрылось за горизонтом, ночь неторопливо приходила в степь. Гури полной грудью вобрал воздух, пропитанный запахом пожухлой травы. Неумело он заковылял среди высокой травы, отвык от свободной жизни. Распростерши свои руки, ладонями бывший узник прикасался к растениям.

«Где же Айдор?» – с легкой тревогой подумал Гури, ища его глазами повсюду. Несмотря на, все еще ощущающуюся слабость в теле и легкий озноб, молодой человек в этот момент был счастлив. Еще раз, посмотрев на небо, ему вдруг почудились там, в синей высоте умные и добрые глаза Айдора. «Неужели он в действительности умер, или же просто растворился вместе с этим туманом, чтобы дать свободу мне?!» – уже сокрушенно стал размышлять молодой человек. Но ответов на эти вопросы никто уже не мог дать.

Степь, погруженная в сумрак, была наполнена звуками сверчков. Слушая их стрекотание, Гури вдруг осознал какую цену, заплатил старик за его свободу. Понимание этого вызвало на его глазах слезы. Он потерял еще одного по-настоящему близкого человека, который заменял ему отца в годы заточения в темном месте.

Глава 2. Гури

Это стало для него еще одним ударом, еще очередной раной в сердце, которая на много лет оставляет свой след. Первым таким ударом для него был – смерть матери. Тогда он был еще совсем маленьким мальчиком, для которого весь мир заключался в теплых солнечных днях наполненных беззаботностью и детским счастьем. Однако ничто не вечно. Счастье хрупко как стеклянная ваза, или как капля росы на травинке.

***

Обычное солнечное утро не предвещало беды для юного Гури. По привычке он, проснувшись, открыл окно, впуская в свою комнату солнечные лучи. Затем мальчик выпрыгнул из окна и босиком отправился бежать в пестрый луг, где его ожидали сверстники.

Однако в этот день, вернувшись обратно в свою хижину, Гури заметил скопившихся односельчан. С интересом мальчик торопливо направился к дому.

«Матерь твоя умерла!» – сообщил ему кто-то из толпы. Гури не поверил своим ушам. А когда вошел в хижину, то увидел мать. Она лежала на лавке бледная и спокойная, сложив руки на груди, совсем не похожая на себя при жизни. В горле у мальчика заклокотало, сердце сжалось. Слезы хлынули из глаз ручьем. «Мама!» – выпалил Гури, все еще не веря всему этому. Как ошалелый он взял ее за руку, стал ее тормошить, словно она спала.

«Спокойно, Гури», – старался его кто-то утешить. Но мальчик не мог успокоиться, он громко плакал, все время повторял одно самое простое слово – мама. В этот минуту ему казалось, что весь этот мир был несправедлив к нему. Приветливые лучи солнца, проникающие в окно, не дарили ему привычного чувства радости и счастья.

***

Даже после похорон матери он все еще не до конца верил в это. Ему казалось, что пройдет еще совсем не много время и все вернется назад. И снова его мать будет звать зычным голосом, когда он будет гулять по лугу, снова увидит ее улыбающееся лицо.

Гури подолгу прятался от всех в старом хлеву, сидел на душистом сене. Слушал тихое воркование голубей на крыше. Наблюдал за пылинками, искрящимися под лучами солнца, которые проникали через щели досок. Ожидание прихода того старого прошлого томило его, заставляло углубляться в себя. Вместо привычного радушия и жизнерадостности он приобретал черты замкнутости и молчаливости. Теперь друзьями его стали птицы, что жили на крыше, большой черный жук, обосновавшийся в сыром углу хлева.

Именно сидя здесь в этом любимом месте, в этой тишине рождались для него простые истины. Он, столкнувшись с новой гранью жизни (с ее особенностью – непостоянством), теперь осмысливал ее по-новому.

«Гури, пойдем с нами. Сегодня хороший солнечный день», – звали его сверстники, когда он опять забирался в хлев. Юркие детские глазки наблюдали за ним через щели, а Гури лишь упрямо молчал, рассматривал устланный соломой пол деревянного строения. Он хотел освободиться от навалившегося на него детского горя. Однако он еще не знал, что это было лишь начало его тернистого пути.

***

Несколько недель спустя в его селение пришла новая беда. Двое всадников прискакавшие из города Царей объявили о новом указе царя. Новые налоги от нового царя вызвали ярость у селян. Похоже, было на то, что их просто хотели ограбить без всякого шанса на дальнейшее выживание. Поэтому деревенские жители взбунтовались, во главе которых встал отец Гури. Сборщики налогов были ограблены сами.

Расплата за неповиновение была суровой. Жители селения хотели уйти от гнева царя, готовились к переселению на малообитаемый восток страны, но их опередили. Рыцари в железных доспехах вторглись в их деревню. Убивали всех, кто не покорялся, сжигали все постройки. Отца Гури заключили в кандалы, а вместе с ним и его сына – Гури. Так Гури оказался в городе Царей, заключенным в башне. Расставаясь с отцом, мальчик опять также безудержно плакал, понимал, что теряет еще одного близкого человека.

«Помни Гури, ты свободный человек!» – говорил ему на прощание отец. После этого он его больше так и не видал.

***

Темница – стала очередным испытанием для него. Но, живя много лет в этом заточении, он в душе верил в чудо. Гури жил в ожидании нового солнечного утра, которое изменит его жизнь, сделает его жизнь лучше, шире, грандиознее. Однако каждый раз, когда он просыпался, то видел лишь серые стены камеры, старого Айдора заключенного в цепи. И вновь его надежда на новое солнечное утро не умирала, а лишь переносилось до следующего утра…

Взрослея среди этих каменных стен, у него было много время на размышление, на мечту. Рассказы Айдора о колыхающейся лазури стали воплощением его мечты, мечты на лучшее будущее, мечты на вечную жизнь. Новая реальность – мир колыхающейся лазури стал еще ближе и притягательнее с освобождением из тюрьмы в городе Царей.

Но только вновь он был один, лишившись друга и второго отца – Айдора. Именно теперь Гури для себя решил бороться со злом и несправедливостью, защищать слабого и угнетенного, дать мечту каждому достойному человеку.

Глава 3. Сезон штормов

Спустя несколько лет.

Море кризисов.

Небо было затянуто свинцовыми тучами, которые сгущались с каждой минутой. И хотя в море еще царила тишина и спокойствие, ощущалось, что совсем скоро грянет буря. Казалось, сама природа стягивает свои силы со всего света для битвы с маленькой галерой затерявшейся в этой опасной водной стихии. Глухие ревы исполинских чудовищ раздавались громче, которые тоже чувствовали приближение шторма. Взмахивая своими гигантскими плавниками, существа выныривали на поверхность воды. Усиливающийся ветер срывал паруса корабля, вздымал огромные темные воды моря.

Еще пару минут, и небо пронзилось первыми извилистыми молниями. Почти неземной свет на мгновения озарял окружающий мир и вновь растворялся во мраке. Рев моря смешался с воплями подводных монстров, с пением сирен. Начинался шторм.

Люди на корабле с ужасом наблюдали за природной стихией. Они были уже готовы к этому шторму, оставалось только ждать и надеяться на чудо. Словно щепка, галера плыла гонимая ветром. Капитан, изрыгая проклятия, заставлял моряков отчерпывать воду, которая обрушивалась прямо на палубу.

***

Барвин сидел, как и остальные рабы в темном трюме. По угрожающему гулу моря он легко догадался, что разыгрался опасный шторм. Корабль весь трещал, скрипел под ударами безумных волн. Но это было время отдыха для рабов. До этого несколько дней подряд они налегали на весла, получали удары кнута от надсмотрщика. Тогда был штиль, в отличие от разыгравшейся сегодня вечером бури. Теперь он мог просто думать о том, что совсем недавно окружало его и дочь. Легкая тошнота от качки дала о себе опять знать.

Охрипшие крики надсмотрщика вывели его состояния задумчивости. Вода прибывала в трюме. Расталкивая плавающие в воде предметы, высокий моряк со свирепым загорелым лицом и крутыми скулами, приказал рабам отчерпывать воду. На какое-то время борьба за выживание сплотила и рабов, и рабовладельцев. Но и в работе Барвин постоянно думал о прошлом, о своей дочке, которая была также на этом корабле.

Какой-то старый раб с белой бородой стал рассказывать другим вполголоса о море кризисов. Вначале, Барвин не прислушивался к этой морской легенде безумного старика с выцветшими глазами, всклоченными волосами и худым истощенным телом, но затем это его заинтересовало. Постепенно его голос становился все более взволнованным и громким. Он повествовал о человеке, который искал свободу, смысл в этой жизни. Другие рабы слушали, старались развеяться от тяжелых и мрачных дум, которые не покидали после порабощения. Мысль о свободе была живительной и притягательной для каждого из них.

– Он искал свободу, мечту именно в этом море, на острове счастья…

Договорить ему не дал надсмотрщик.

– За работу раб, – зло предупредил моряк, – иначе, тебя ждет суровое наказание.

Все замолчали. В темноте они отчерпывали воду, передавали друг другу сосуды, заполненные водой. Барвин опять погрузился в некоторое оцепенение, равнодушно и безучастно выполнял монотонную работу. Его дочка была единственным ребенком на этом рабовладельческом корабле. Она не была гребцом, но была также закована в цепи, находилось где-то в носовой части галеры.

Неожиданно в реве моря рабы отчетливо услышали пение сирен. Это было слышно даже здесь в трюме. Казалось, эти звуки не сливались ни с чем. Это было пение о любви, свободе, о море и многом другом, что будоражит сознание любого человека. Одурманенные этим странным пением некоторые из рабов прекращали работу, старались вырваться из оков железа. Ни кнут надсмотрщиков, ни окрики капитана не имели успеха. Буквально несколько минут спустя, пара матросов тоже обезумели. Пытались кинуться в море, но их товарищи напросто связали.

– Началось, – несколько торжественно произнес раб с белой бородой.

Барвин посмотрел на него. Тот сидел рядом с ним и пронзительно смотрел на него своими тускло голубыми полубезумными глазами.

– Что началось? – осторожно спросил его отец маленькой девочки.

– Ты что не видишь. Это пение сирен, оно погубило ни один корабль в этом море. Много путешественников, моряков, рабов уже покоятся на дне в темных водах. Это море кризисов, которое кишит всякими чудовищами, утопленниками, исполинскими рыбами. И притом начинается сезон штормов. Вероятность того, что мы выживем, ничтожно мала. Моли своего Бога, чтобы он дал шанс жизни нам.

– Если бы я был один, то я лучше бы предпочел умереть в этих водах, чем стать рабом. Но я не один, со мной дочка. Я единственный человек, который остался у нее в этом мире, – негромко произнес Барвин, обращаясь больше не к старику, а просто произнося свои мысли вслух.

Еще один шквал сильно и резко накренил всю галеру. Люди, не ожидавшие такого толчка, повалились в левую часть корабля. Барвин неловко упал, по голове что-то ударило тяжелое. В глазах потемнело.

***

Знакомые очертания его родного берега, лица тех, кого он знал раньше в той свободной жизни, смутные воспоминания проплывали целой вереницей. Что-то не давало ему покоя. Ощущение переживания за кого-то приводило его почти в ужас. Звуки моря смешались с непонятным гонгом, отчего голова сильно болела и раскалывалась. Наконец, все видения стали рассеиваться, остался лишь пустой жидкий свет, который пробивался к нему в сознание. Мужчина слышал чьи-то голоса. Может быть, это была речь близких людей, которых он потерял в тот свой первый день рабства, а возможно, что все это было лишь плодом воображения человека.

Холодная вода из ведра, которую вылил на него моряк, привела его в себя. Ощущая соленый привкус на губах, Барвин медленно приоткрыл глаза. Солнечный свет пробивался сквозь щели сюда в трюм. В душе у человека на какой-то момент шевельнуло чувство радости жизни. Он снова был жив. Но для чего? Чтобы быть рабом? Сразу же отогнав от себя эти мысли, Барвин подумал о своей дочери.

Медленно приподнимаясь с деревянного пола, раб стал оглядываться. Мерный скрип весел, потные спины людей говорили о том, что они опять плыли. Опять все то же самое. Рабство.

– Где моя дочь? – выдавил из себя глухим не своим голосом Барвин.

– Там, – небрежно ответил моряк. – Вставай, за работу.

Мужчина потрогал свою голову, она была почти вся покрыта липкой кровью. Рядом сидевший раб озадаченно посмотрел на пострадавшего.

– Сколько времени я был без сознания?

– Несколько дней. Все время пока бушевал шторм, – констатировал другой раб.

Сжимая в руках весло, Барвин стал грести, помогая соседу. Опять серые и безрадостные мысли окутали его сознание. В душе он мечтал о побеге.

После однообразной двухчасовой и изнуряющей работы, надсмотрщик приказал рабам остановиться, убрать весла. Они прибыли в неизвестный портовый город. Оживленный шум на палубе, крики капитана, говорили о том, что корабль готовится к чему-то важному. Незамедлительно трое моряков и один торговец, спустились в трюм, поочередно стали поднимать пленников наверх.

Барвину чудом удалось очутиться рядом с дочкой. Когда он поднялся на палубу, то увидел, на песчаном берегу портовый город. Солнце было уже высоко. Наконец-то, многодневная буря, которая едва не потопила галеру, успокоилась.