Таджикистан 1992–2005. Война на забытой границе

Виталий Грицан

В конце 1991 года произошел распад Советского Союза. Каждый следующий день приносил какие-то новые известия, чаще всего не особо хорошие. Появились национальные пограничные структуры. При этом раздел советского наследия происходил хаотично и во многом бессмысленно. Например, две заставы, дислоцированные в Алтайском крае, входили в состав Восточного пограничного округа (при Союзе так делали специально, чтобы вражеским разведкам не было понятно, где находятся стыки округов). После развала СССР эти заставы оказались на территории Российской Федерации. Но при этом они не вошли в состав российского пограничного ведомства, а оказались подчинены погранведомству Казахстана. Чиновники в Москве даже не удосужились посмотреть на карту. В результате заставы оказались без снабжения и управления.

Когда я позвонил по этому поводу в Москву, тамошние чиновники попросту накричали, мол, нечего из Алма-Аты нам указывать! Я им возразил: «Хотите подарить участки эти застав Казахстану?» Это возымело действие, извинились и поинтересовались: как же решить эту проблему? Я предложил создать совместную комиссию и произвести передачу по актам, как положено, предложив желающим выбрать страну для дальнейшего прохождения службы.

Очень быстро ситуация с разделом стала развиваться совершенно непредсказуемо: военнослужащие, не желая дожидаться дипломатических решений, покидали свои заставы, дезертировали. В один из дней мне позвонил один генерал – начальник оперативно-войсковой группы в Республике Кыргызстан. Сообщил, что проходившие службу на Памире российские солдаты-срочники выдвинули требование вернуть их на Родину. Они сдали оружие, погрузились в машины и отправились в город Ош. «Что делать? – вопрошал генерал. – Они же дезертиры?!»

Я предложил не пороть горячку и разбираться в происходящем. Оказалось, что застава Мургабского пограничного отряда, где служили солдаты, отошла Таджикистану. При этом со стороны Таджикистана перевалы были закрыты, снабжение не велось, личный состав попросту голодал. Не выдержав лишений, солдаты приняли решение вернуться на Родину, сели в машины и двинулись по серпантинам вниз, в сторону Киргизии.

На оперативном совещании, состоявшемся по этому поводу, нашлись такие горячие головы, которые предлагали выставить заслоны, задержать «дезертиров», арестовать их и судить. Но я тогда сказал: ни в коем случае нельзя так поступать! Кому эти российские парни там, на Памире, служат – Таджикистану, Кыргызстану или России? Нужно ребят встретить, накормить, оформить или восстановить все необходимые документы и отправить домой, в Российскую Федерацию. Чтобы решить эту проблему, не нужно ни с кем советоваться, все решается на уровне оперативно-войсковых групп. Добавил, что лично поеду их встречать – и никто меня не остановит. Пришлось с некоторыми начальниками тогда поругаться, но в итоге моя точка зрения возобладала – и солдат отправили по домам.

Тогда перед многими военнослужащими стояла эта дилемма: с какой страной связать свою судьбу? Некоторые разъехались по национальным квартирам – на Украину, в Белоруссию, в Азербайджан и так далее. Многие сослуживцы перешли на службу в пограничные структуры Казахстана. Я принял решение служить России.

Но, к сожалению, из далекой Москвы ничего утешительного не сообщалось. Не сказать, что нас тогда бросили, но постоянно говорили «подождите». Потом – снова «подождите». И снова. Так, в пустых обещаниях прошел почти год. Никакой ясности, что же будет дальше, не было. С другой стороны, власти Казахстана активно перетягивали офицеров в свои пограничные структуры. Как-то президент Нурсултан Назарбаев собрал нас, российских генералов, и очень корректно сказал: «Не беспокойтесь, мы хорошо вас знаем. Вы ни в чем не будете ущемлены. Мы будем рады, если кто-либо из вас свяжет свою судьбу с Казахстаном».

Кто-то согласился служить в Казахстане, но большинство понимало: не для того эта страна обрела независимость, чтобы в ее погранвойсках командовали украинцы вроде меня. Поэтому когда предложили должность в Таджикистане, я согласился. Тем более московские кадровики пригрозили: если откажетесь, мы исключим вас из списка личного состава… Пришлось согласиться. Так я стал начальником оперативной группы Пограничных войск России в Республике Таджикистан. Я был первым, кто возглавил этот непростой пост.

Василий Масюк

После распада Советского Союза изначально отказался от перевода на Украину, хотя на всех офицеров-украинцев пришло распоряжение на откомандирование. Мне была предложена должность начальника вновь формируемого пограничного отряда в Березино, на границе с Молдавией. Не давала покоя сама мысль, что я, офицер, должен присягать повторно. С этим смириться никак не мог. Поэтому остался верен присяге. В последующем, уже когда я был начальником Московского ПОГО, учился в академии Генерального Штаба ВС РФ, то не раз получал предложения вернуться на Украину и продолжить службу в тамошних пограничных структурах или в В СУ. Ответ мой всегда был один: «Я присягу принимал один раз».

Выбор этот был непрост не только для меня. Многие не понимали: что же теперь им следует защищать в Средней Азии, ради чего рисковать? Это касалось не только офицеров, но и сержантов, рядовых. Порой это непонимание приводило к опасным инцидентам, один из которых пришлось улаживать лично мне.

В один из дней первой половины 1992 года я находился на стрельбище 4-й заставы Мургабского отряда. Шла плановая проверка служебно-боевой деятельности подразделения – проводились боевые стрельбы и боевое гранатометание. Где-то в 11.30 дежурный по заставе доложил мне: звонил оперативный дежурный отряда. Передал команду начальника отряда полковника В. Е. Авдонина, чтобы я срочно вышел на связь.

Авдонин был краток и немногословен – приказал срочно прибыть в управление отряда. В рабочем кабинете командира находились все его заместители. Информация, которую довел до нас начальник, была шокирующей: в соседнем Хорогском ПОГО группа военнослужащих численностью в 92 человека захватила четыре единицы автотранспортных средств и следует по Памирскому тракту через зону ответственности нашего отряда в сторону города Ош. Приказ вышестоящего командования округа и оперативной группы в Душанбе остановить беглецов и вернуть их в Хорог.

В подобной ситуации никто из присутствующих еще не был. Командир предложил каждому из замов доложить свое предложение. Вариантов действий было не так уж и много. Все отчетливо понимали, что в сложившейся ситуации нужно задействовать весь личный состав и боевую технику отряда, выставить блокпосты от застав и комендатур, строго соблюдать меры безопасности. А самое главное – определить линию поведения при выполнении такой несвойственной задачи.

Командир молча заслушал доклады, делая пометки в своей рабочей тетради. Внешне он был спокоен и уравновешен, но во всем этом чувствовались его внутренняя напряженность и усталость. Дошла очередь до меня. Я предложил:

– Товарищ полковник! Прошу вас поручить проведение операции мне. Первое: предлагаю на удалении 9 км от гарнизона отряда, в районе каньона (680-й километр тракта), выставить пост, который я и возглавлю. Особенность участка дороги позволяет, перекрыв дорогу БМП, лишить колонну с беглецами какого-либо маневра. Дальше установим живой контакт с личным составом и будем действовать по обстановке. Для выполнения этой задачи мне необходима БМП-1 с экипажем. Состав экипажа прошу разрешения определить самостоятельно. Оружие не брать. Связь поддерживать по бортовой радиостанции. Нужно накормить беглецов, организовать их отдых и попытаться разобраться во всем происходящем.

Мое предложение получило одобрение. Прибыв на место, я внимательно осмотрел прилегающий к тракту участок местности. По замыслу, поставленная поперек дороги БМП лишала здесь любой транспорт маневра и объезда. Это было идеальное место устройства засады. Однако я засаду устраивать не собирался. Речь шла о солдатах-пограничниках, своих, родных. Интуиция подсказывала, что в создавшейся ситуации что-то не так!

Имея за плечами срочную службу и хорошо зная солдатскую душу, я с трудом верил, что бойцы решились на столь отчаянный и дерзкий поступок, не имея на то веских причин. Но я понимал и другое: среди беглецов имеются лидеры, 1–2 человека. Они наверняка ведут за собой остальных. И если с первых минут я не установлю контакт с бойцами и не выявлю лидеров, то все пойдет насмарку!

Примерно в 14.30 на дороге показались два автомобиля ЗИЛ-130. За 50–60 метров до нашего поста они сбавили скорость и подъехали вплотную к БМП, перегородившей путь. За рулем сидели гражданские водители – вольнонаемные из отдельного автомобильного батальона, дислоцировавшегося в городе Ош. Они сообщили, что в районе старой крепости видели автоколонну и военных, которые заправлялись водой и купались. Из это следовало, что в течение ближайших 40–50 минут колонна с дезертирами может выйти на нас. Отогнав в сторону БМП и пропустив ЗИЛы, я вновь «закупорил» дорогу. В 200 метрах от поста, на пригорке, разметил пост наблюдения с радиостанцией.

В предполагаемое время в поле зрения появилась головная машина – ЗИЛ-131 из состава колонны. Она шла с довольно высокой скоростью – 80–90 километров в час. Я вышел на дорогу перед постом и, сев прямо на дорожное полотно, закурил. Автомобиль остановился на обочине в 30 метрах от меня. При этом водитель двигатель не выключал. Было слышно, как в кузове недовольно зароптало множество голосов.

Из кабины вышли два человека и направились в мою сторону. Я поднялся им навстречу и, приложив руку к головному убору, представился:

– Майор Масюк, заместитель начальника политотдела Мургабского погранотряда. Представьтесь – кто вы и какова цель вашего здесь пребывания?

Передо мной стояли два рослых сержанта славянской наружности. Крепко сбитые парни, явно прошедшие спецотбор. У них отсутствовали внешние признаки агрессии. Держались и говорили парни спокойно, но сразу стало ясно: разговор будет непростой, поэтому я с ходу применил своего рода «психологический хук»:

– Товарищи сержанты! С этой минуты я ваш командир, можете целиком и полностью положиться на меня. Я не знаю всех обстоятельств произошедшего, но сейчас моя задача – помочь вам и всем остальным. Как ни крути, вы нарушили и переступили закон, нарушили требования уставов. Уйти через пять перевалов вам будет нелегко. Смею заверить, что вас переловят и повяжут как щенков. Суд будет строг и беспристрастен. Подумайте о себе и родителях. Я беру на себя ответственность во всем разобраться, дать возможность дослужить вам в нашем отряде и с чистой совестью демобилизоваться. Сейчас предлагаю совершить марш на стрельбище нашего отряда, где для вас подготовлено расположение. А теперь соберите всех и доведите до них все, что я вам сказал. Кругом, шагом марш. И без глупостей!

Я отчетливо понимал, что многое из сказанного мною выходило за рамки моих полномочий, но выбора у меня не было.

Выслушав меня, сержанты молча развернулись и пошли к машине. Тут к посту подошла основная часть колонны. Из машин с гамом сыпанули дезертиры. Тут я воочию убедился, что это была добрая сотня пограничников. Было видно, как сержанты довели до них мои слова. Разбившись на кучки, беглецы курили, совещались. Особо выделялась группа из десяти человек, стоявшая у головной машины, в основном сержанты. Совещались довольно долго. Внутри меня до предела выросло напряжение, но я старался не подавать вида.

Наконец от «сержантской» группы отделились четверо. Пойдя ко мне, они привычно стали в шеренгу. Один из них было заговорил, но я прервал его:

– Для начала представьтесь!

Сработали механизмы дисциплины, скрытые в каждом военном человеке, и сержант четко, как положено, доложил:

– Сержант Гордиенко Иван Абакумович.

– С Украины?

– Так точно!

– Значит, мой земляк.

– А вы..?

– И я с Украины. В 1974 году призвался на срочную, училище, академия – и вот сейчас здесь прохожу службу.

– Вы с каких мест? – последовал уточняющий вопрос.

– С Черкащины, Звенигородский район, город Ватутино.

Эта информация словно разрушила стену между мной и этими четверыми. Сержанты заговорили, стали рассказывать о себе. Оказалось, что они были призваны с Украины, РСФСР и Прибалтики.

– Не может быть! Чудеса. А я с Олыпаны, – затараторил Гордиенко. Это была родина моего отца, где я годами проводил свое детство и знал все как свои пять пальцев. Там проживали мои дядьки, сестры и братья.

За пару минут мы нашли общих знакомых. Оказалось, что мать Гордиенко работает вместе с моей двоюродной сестрой Валей в колхозной бухгалтерии. Действительно чудеса!

Спустя короткое время дезертировавшие бойцы были организованно доставлены в отрядный полевой учебный центр (ПУЦ). Их накормили, помыли в бане, дали отоспаться.

Я решил привести это войско в порядок. Жил с ребятами в одной казарме. Сформировал из них резервную заставу. Сделал так, что каждый их день с утра до вечера был поминутно расписан: проводились занятия, в том числе и по боевой и огневой подготовке.

Вскоре прилетел командующий Оперативной пограничной группой КСАПО генерал-лейтенант А. И. Мартовицкий. Когда после моего доклада он увидел строй заставы, то не поверил своим глазам. Перед ним стояло боеспособное подразделение пограничников, готовое выполнить по моему приказу любую задачу командования.

Спустя какое-то время мне было предложено занять должность начальника Московского отряда.

Сергей Степичев

1992 год начался для Московского отряда тихо-мирно. Я тогда служил на 5-й заставе. В декабре 1991-го распался Союз. Делать нечего, спустили серпастый-молоткастый флаг СССР, а взамен не подняли никакого – поскольку юрисдикции у нас, пограничников, не было никакой. Мы не подчинялись ни России, ни Таджикистану.

В тот момент нами никто не командовал. Что делать – никто не знал. Имеем мы право охранять границу или нет – также было непонятно. Однако несмотря на то, что не было никакого контроля, заставы продолжали высылать дозоры, секреты. Несли службу по усиленному варианту – 12 часов в сутки, без выходных. Делали это скорее по инерции. В голове не укладывалось, как это можно не охранять границу?! Это касалось не только офицеров, но и солдат-срочников, сохранявших еще советскую дисциплину.

Весной в Душанбе возобновились разборки между различными политическими группировками. Кулябские юрчики засели на одной площади – Озоди. Гармские исламисты, вовчики⁴ – на другой – Шахидон. В апреле эти посиделки переросли в гражданскую войну начались убийства. Пограничные подразделения и части в эти разборки не вмешивались, охраняли сами себя. Только на заставы пришла команда выставить вокруг застав сигнальные мины.

В июне 1992 года я принял командование 6-й заставой Московского пограничного отряда. Она называлась «Саяд» и считалась весьма посредственной с точки зрения дисциплины и качества несения службы. Солдаты спали прямо в нарядах.

Собрав бойцов, я сказал им:

– Ребята, вы что делаете? Вас же всех вырежут! Афганистан никуда не делся. Вон он, рядом совсем.

В ответ – угрюмое молчание. Понятное дело, из-за нехватки личного состава люди уставали донельзя. Как их привести в чувство, если гауптвахта для таких – хороший отдых? Спи себе 8 часов, никаких тебе ночных дозоров и выездов по «сработке».

Между тем риск погибнуть на границе возрастал с каждым днем. Хотя пограничникам долгое время удавалось оставаться нейтральными, периодически случались столкновения с вооруженными группировками, пытавшимися перейти через границу – перетащить оружие из Афганистана. К сожалению, в одной из таких стычек в июле 1992-го погиб вожатый службы собак 1-й заставы Руслан Николаевич Чудный. Он был родом с Украины, из Одесской области, из городка Балты.

Утренний дозор обнаружил на правом фланге подкоп под «системой». По следам было видно: прошла группа, несли что-то тяжелое. Вышла тревожная группа, начала преследование нарушителей. Как старший вожатый Чудный со своей собакой шел первым. Местность была холмистая. Нарушители затаились на обратном склоне одной из высот и, когда Руслан выскочил на них, открыли огонь. Рана оказалась смертельной. Преследовать ту банду больше не стали. Начальник заставы вызвал вертолеты. Те нагнали бандитов и перебили их с воздуха.

Вожатый службы собак 1-й заставы

Руслан Николаевич Чудный. Погиб в июле 1992-го.

На фото – слева, в панаме

У офицеров, служивших на границе, летом 1992 года было чувство, что нас оставили один на один со всеми проблемами. Царила подавленность. Большинство военнослужащих жили одним днем.

От чувства безнадежности у людей «рвало крышу», порой они творили такие вещи, за которые при Союзе увольняли сразу же, а то и сажали! Но тут на «залетчиков» командование смотрело сквозь пальцы – их попросту некем было заменить. Впрочем, большая часть офицеров исполняли свои обязанности как положено, несмотря на все невзгоды. Они были советской закалки и долгое время не могли даже осознать, как можно оставить границу.

В 1992 году в Таджикистане служило немало солдат-срочников из числа россиян. Однако вскоре им пришлось искать замену из числа призванных на срочную службу граждан Таджикистана

Для пограничников самый главный вопрос лета 1992 года был «чьи мы»? Российские или таджикские? О том, чтобы служить в составе таджикских пограничных войск, не было даже и речи. Как-то позвонил Игорь Скатов – начальник службы ГСМ отряда, мой друг. Мы с ним вместе в 1987 году приехали в отряд сразу после выпуска из военных училищ. Спросил, сколько у меня на заставе осталось горючего. Я ему перечислил, затем спросил: зачем ему нужна эта информация? Оказалось, у многих офицеров созрела идея: если нас передадут Таджикистану, выходить на территорию России, пускай даже и с боем.

Впрочем, большинство офицеров и прапорщиков предпочитали покидать отряд более традиционным способом – через перевод. Офицеры с семьями разъезжались кто куда: на Украину, в Казахстан, Белоруссию. В результате первые и пятые этажи пятиэтажек в гарнизоне оказались пустыми, там никто не жил.

В начале лета в отряде начался массовый исход по национальным квартирам. Людей элементарно стало не хватать для охраны границы. Местные жители, заметив, что контроль над пограничным рубежом ослаб, начали контактировать с афганцами, пошла контрабанда.

А поток уезжавших из отряда военнослужащих все нарастал. Прежде гарнизон Московского отряда отличался достаточно комфортными условиями жизни. Там в советские времена были построены пять многоэтажных панельных домов – по шесть подъездов каждый. По сути, это был небольшой город. В ходе афганской войны, когда в части имелся двойной комплект личного состава, он был густо заселен. В квартирах зачастую жило по две семьи. Кроме того, там имелось немало жилых бытовок. Эти вагончики были весьма комфортными: пара комнат, кухонька.

После развала Союза военный городок отряда начал стремительно пустеть. С каждым днем все больше офицеров писали рапорты на перевод во вновь появившиеся страны. Остававшиеся воспринимали это с пониманием. Провожали их, как положено, с застольем. Те, кто планировал служить России, решили, что скоро им предстоит уехать из Таджикистана, стали массово отправлять на историческую родину контейнеры со своими вещами. Об этом узнал тогдашний начальник Московского пограничного отряда подполковник Голинко. Благородная внешность, седая шевелюра – он производил впечатление солидного и знающего офицера.

В один из июньских дней, в пятницу, после читки приказов Голинко произнес яркую и красивую речь. Мол, товарищи офицеры, что за панические настроения? Почему некоторые отправляют в Россию свои вещи? Мы должны защищать рубежи, несмотря ни на что. Завершил свою речь начальник эффектной фразой:

– Я последний покину территорию отряда, обернувшись знаменем части!

Той же ночью к дому начальника отряда подъехали два КамАЗа, которые набили кучей вещей. Их отвезли на станцию Курган-Тюбе, загрузили в вагон. И вскоре подполковник Голинко спешно уехал на Украину, так и не обернувши себя знаменем части.

Хотя большинство «украинцев» до последнего дня несли службу как положено. Например, начальник штаба отряда Сергей Феодосьевич Игнашичев, достойнейший офицер, выполнял свои обязанности в полном объеме и до последнего дня. А не бежал под покровом ночи, как некоторые.