Погибель

Гауф заставил упирающуюся Каплю подойти ближе и вклиниться между Енсенами. Сияние полукругом охватило боковину шкафа.

– Я боюсь! – шепнула девушка.

– Ты же Капля, – сказал Клембог.

– Я не думаю, что я такая уж бессмертная.

Существо, поднявшееся по лестнице, между тем неуверенно затопталось перед шкафом. Сине-зеленая кожа на его голове сбилась в уродливые складки, а единственный глаз вращался, старательно избегая останавливаться на тесно стоящих людях. Несколько раз колупнув препятствие ногтем, тварь проскулила и осторожно, нюхая ноздрями воздух, просунула голову в щель.

В двух ахатах от сияния существо замерло.

– Коснись твари, – сказал Ольбрум.

– Она откусит мне пальцы! – дрожащим голосом произнесла Капля, глядя на кривой рот с отвисшей губой.

– Коснись! – повторил цольмер.

Девушка несмело вытянула руку. Порождение нифели пустило ниточку слюны. Глаз без века вдруг остановился, поймав в фокус своего зрения плывущую к нему ладонь.

С первого этажа донеслись визги и царапанье.

– Ну же!

Капля вздрогнула. Тогда старый цольмер прихватил ее за запястье.

– Что вы де…

Полыхнуло.

От касания пальцев существо, будто пинком, вышибло из проема и ударило о стену напротив. Клацнули челюсти. Брызнула черно-фиолетовая кровь. Тело твари с мокрым звуком шлепнулось вниз.

На мгновение стало тихо. В тишине у лестницы четко прозвучало: цок-цок. Словно скелет лошади подошел к убитому Каплей существу, чтобы рассмотреть его повнимательней. Мол, как интересно! Клембог так и видел изучающий взгляд глазниц со злыми фиолетовыми огоньками внутри. Затем вверх взвилось шипение и задушенный злобный хрип. Кто-то в ярости заметался среди костей и сундуков. Оскребая штукатурку, на стену над ступеньками забрался выползень – узкая морда, свалявшаяся шерсть.

Капля, впрочем, смотрела не на него – она с удивлением изучала свои пальцы. Тонкие, со слабо-розовыми ногтями.

– Это что, я сделала?

– Ты, – сказал Ольбрум. – Ты – Капля.

– Я Капля, – эхом повторила девушка. – А почему я здесь? И зачем здесь вы? – она посмотрела в лица сгрудившихся воинов. – Вы моя охрана?

Худой Скаун умудрился изобразить поклон.

– Самая лучшая. Ну, кроме вот этого великана.

Он ткнул кулаком Большого Быра.

– Тебя ведет к Колодцу, – сказал Клембог. – Мы уже говорили об этом, вспомни. В Башне. Мы не можем ни остановить тебя, ни направить. Только следовать рядом.

По лестнице поднялось посмертие и встало в проеме.

– Ведет? – Капля прижала пальцы к вискам. – То есть… – Ее лицо сделалось напряженно-бледным, морщинка пробилась у правой брови. – Я немного помню. Как сон. Будто плыву… Не сама по себе.

– Так и есть, – сказал цольмер. – Ты – Капля.

– А если я не хочу? – Девушка повернулась к Клембогу. Темно-светло-синие глаза с надеждой посмотрели на гауфа. – Это же возможно изменить?

Клембог промолчал.

Что он мог ответить? Что цеплялся за каждую меру земли в Дилхейме и все равно отступал, катился к Шанг-Лифею? «Изменить ничего нельзя, – чуть не сорвалось с его губ. – Можно только ускорить».

– Как все глупо, – вздохнула Капля. – Но пока я в сознании, мы можем никуда не идти?

– Да, – кивнул Ольбрум, – только, боюсь, нас не оставят в покое.

– Почему?

– Вот поэтому, – показал на посмертие старик.

Мертвец, которого нифель прибрала в свои слуги, словно услышав, что говорят о нем, толкнулся в стенку шкафа. Сиплый звук вырвался из его горла.

– И они все пойдут за нами, – произнес цольмер.

– Ну, не все, здесь ты не прав, унылый старик, – сказал Худой Скаун и, сделав выпад клинком, проколол посмертию череп.

Какая-то черная водица брызнула на лезвие. Мертвец застыл. Затем тело его, качнувшись, с деревянным стуком опрокинулось на ступеньки.

– Одним меньше.

Худой Скаун, обстучав клинок о косяк, выглянул за световой круг. И успел нырнуть обратно, когда выползень попробовал откусить ему голову. Тварь щелкнула зубами и утянулась за притолоку, не рискнув забраться в комнату. На первом этаже все также толклись и шумели встревоженные отрядом порождения нифели. Сколько их там набралось, Клембог даже не хотел думать. Лошадь, кажется, кружила снаружи – цокот за стенами то появлялся, то пропадал, когда под копытами вместо звонкого камня оказывалась земля.

Возможно, глупая была затея – идти за Каплей.

– А я могу поспать? – спросила девушка.

– Думаю, нам всем нужно передохнуть, – сказал гауф. Он отстегнул и расправил на полу свой плащ. – Ложитесь.

Девушка посмотрела, как все раскладывают рядом одеяла и верхнюю одежду. Большой Быр лег впритык к плащу, повернулся спиной. Туольм привалился к его бедру, сев рядом. Ткнулся в плечо Туольму Кредлик.

– Я не привыкла так, – шепнула Клембогу Капля, с ужасом наблюдая, как обыденно вповалку устраиваются на ночлег люди.

– Все это скоро кончится, – сказал ей Кеюм.

– Это как дурной сон…

– Возможно, – Клембог приподнял девушку и через голову Кредлика поставил ее на плащ. – Ты поспи, поспи.

– Поспать?

Капля легла, подобрав ноги, потому что пятки упирались бы в Кредлика и Туольма. Несколько мгновений она смотрела на Клембога, словно желая ему что-то сказать, затем с другой стороны плаща лег Ольбрум, и девушка повернулась к нему.

– Вы можете рассказать мне сказку? Добрую?

Фыркнул, двинул плечом Большой Быр.

– О-хо-хо, – сказал Худой Скаун, устраиваясь с Большим Быром головой к голове. – Где их найдешь сейчас, добрых сказок?

– Что? – открыл глаза старый цольмер.

– Я могу рассказать только о своих предках, – сказал Хефнунг, ложась на спину.

– Они были добрые? – спросила Капля.

– Хм-м… – засомневался Хефнунг. – Не думаю. Резали всех – будь здоров!

– У нас мир такой, – сказал, зевнув, Худой Скаун. – Боги покинули его, и все испортилось. Хотя, говорят, и с богами-то не очень задавалось.

– Говорят, первые Башни они возвели для людей, – сказал Большой Быр. – Чтобы мы видели их величие.

– Глупости, – пробормотал Ольмер. – Башни сдерживали нифель.

– А откуда тогда нифель? – спросил Хефнунг.

Ему никто не ответил.

– Я ничего не понимаю! – сказала Капля, сжавшись. – Это не сказка, а какая-то ерунда!

– Так мы что? – Худой Скаун с головой накрылся стеганой курткой. – Мы ничего. Нас просят, – забубнил он, – мы говорим, не просят, мы это… мы же не шерстяные…

Клембог подозвал братьев Енсенов.

– Я постою, – шепнул он им.

Братья кивнули и легли по обе стороны от Хефнунга, прижав мечи к груди. Скоро захрапел Туольм, зашлепал губами во сне Кредлик.

Свет от Капли золотил стены и шкаф.

Снизу раздавались визги и царапанье, кто-то невидимый топтался на лестнице. Выползень больше не показывался, таился. В узком окне темнела, укрывая собой мертвый Баннесварди, сосущая аззат из мира нифель.

Клембог с высоты своего роста посмотрел на Каплю. В белом, уже изрядно помятом и загрязнившемся платье она все равно казалась невинной сердцевиной удивительного цветка, лепестками которого были плоть, кожа и железо, люди и их доспехи и оружие.

Гауф усмехнулся, когда заметил, что Худой Скаун, покопавшись в носу, опустил грязные пальцы на лоб Большого Быра. Мне будет тяжело терять их, подумал он. Я бы не хотел никого терять. Ни раньше, ни сейчас.

Только я ли выбираю, что будет?

Клембог вытащил меч из ножен, укрепил острием в полу и сложил руки на навершии. Вот так. Он готов. Предки потом дадут выспаться. Мертвые, они что-то изрядно присмирели. Эх, Жаркий тиль, Жаркий тиль…

Периодически Клембог оглядывался на спящих, контролируя, чтобы никто во сне не выполз из света. Стоял, вспоминал прошлое, не забывая вслушиваться в шорохи и визги и всматриваться в плывущие в проеме тени. Плечо подергивало, но слабо. Думалось, как там Ас-Клакет, занял ли нижние этажи, строит ли каменные перегородки у спален? Времени у них должно быть достаточно.

Кяфизы сонно позвякивали. Шесть. Теперь – шесть. Серебро в меди. Хорошо им было в свете Капли, безопасно.

Сбрасывая дремоту, Клембог пошевелил плечами. За окном процокала мертвая лошадь. Будто в спокойном прошлом, в Шиганноне. Под вечер воздух там становился теплым, почти парным, белесая взвесь колыхалась между домами, и Клембог, помнится, то ли гарцевал, то ли плыл в ней на бастийском огненно-рыжем жеребце по кличке Гастон, безотчетно желая, чтобы Беата вдруг выглянула в свое окно. Второй этаж, дом на улице Гершиноля-мечника. Рядом – парковые дорожки. Он еще привставал на стременах, пытаясь высмотреть…

Клембог открыл глаза.

В каких-то двух-трех ахатах висела косматая морда выползня. Тварь ждала, когда он хотя бы на немного выпадет за линию света. Подрагивала когтистая лапа, готовая мгновенно чиркнуть по шее или по лицу.

Гауф медленно отклонился назад, и выползень с разочарованным шипением пропал в фиолетовой тьме. Достать его мечом вряд ли бы получилось.

А ведь заснул!

Клембог, в последний момент придержав кулак, стукнул в боковину шкафа.

– Что? – отозвался чутко спящий Хефнунг.

– Ничего, – шепнул Клембог.

– Сменить?

– Спи пока.

Клембог обошел спящих, чуть повернул одного из братьев Енсенов. Звякнуло железо. Капля вдруг подняла голову.

– Что-то случилось?

– Нет, – сказал Клембог.

– А я все жду, когда перестану быть собой, – сказала девушка. – Не могу заснуть. Это ведь случается внезапно?

– Наверное.

– Знаете, были такие куклы на ниточках?

– На ниточках?

– Я помню откуда-то. Кукла такая, с длинным носом. Она как бы самостоятельная, если не видеть, что все ее движения – от усилий человека, который прячется за занавесом. Он дергает, и кукла идет в нужное место. Танцует, открывает рот.

– У меня был конь на палочке, – сказал Клембог. – Но давно. Потом отец сказал, что детство мое кончилось, и меня перевезли в одну из Башен. Там было много детей, нас учили биться с нифелью и ее тварями.

Капля села.

– Вы можете обнять меня? – Темно-светло-синие глаза грустно посмотрели на гауфа. – Не подумайте только…

– Нет, не подумаю.

Клембог аккуратно переступил через Ольбрума и кое-как умостился на краешке своего плаща. Капля поднырнула под его руку.

– Вы живой, – сказала она, уткнувшись лбом гауфу в шею.

– Но иногда я тоже ощущаю себя куклой.

Большой Быр шумно выпустил газы.

– О, задница, – пробормотал, отворачиваясь, Худой Скаун. – Вонючая шерстяная задница. Большая, как Быр.

Капля вжалась носом Клембогу в грудь.

– Боже!

За окном вновь процокала лошадь. Ей, мертвой, незачем было спать. Цок-цок, цок-цок. Безостановочно. Который круг?

– Самое противное, – сказала Капля, – что ничего нельзя изменить.

– Ну, нет, – огладил ее плечо Клембог, – если бы я верил в это, то не пошел бы через нифель.

– Но для меня-то все равно ничего не изменится.

– Кто знает? Ты же не имеешь понятия, что будет за падением в Колодец.

– А что будет? Ничего, – сказала девушка и тронула кяфизы на шее Кеюма. – Странно у вас все. Тридцать три богатыря, чешуей как жар горя…

– Это откуда?

– Наверное, из прошлой жизни. Они, кажется, выходили из моря.

– В чешуе? Морские змеебоги?

Капля рассмеялась.

– Нет, они были люди. Только как толстяк – усатые.

– Ты жила в диком месте, – улыбнувшись, сказал Клембог. – Хотя… У нас из Шанг-Лифея, Океана Безумия, тоже возвращались разные…

Они замолчали.

Похрапывал Большой Быр. Беспокойно ворочался Хефнунг, потому что один из братьев Енсенов бодал головой его живот. Цольмер даже во сне творил какие-то знаки – его пальцы сплетались и расплетались, на мгновение застывая то в одном, то в другом сочетании.

Свет пульсировал.

Капля задремала, засопела тихонько, грея кяфизы своим дыханием.

Клембог, подождав, толкнул рукой Туольма.

– Иквар, – прошептал он, – твое время.

– Мое? О, предки!

Туольм покрутил шеей и встал. Кредлик рухнул в образовавшуюся пустоту, притянув подушкой сапог Большого Быра.

– Ага, поспишь тут! – встал вслед за Туольмом Худой Скаун. – То сказки, то змеебоги… И нет чтоб на ухо.

Подобравшись поближе к узкому окну, он без стеснения приспустил штаны. Струйка мочи выстрелила наружу, орошая улицу.

Клембог позволил себе закрыть глаза.

От Капли шло тепло, обычное тепло человеческого тела. Не повезло девчонке, подумалось ему. Лишили памяти, сделали Погибелью. Наверное, жила себе где-то, ничего не ведая. Что с ней будет потом? Вернут ее боги, откуда взяли? Не хотелось бы злой судьбы.

Клембог обнял Каплю покрепче. Если ее вновь потянет к себе Колодец, он хотя бы почувствует. Спи, девочка, спи.

Самому ему приснился отец, не тот запершийся в Третьей Башне и сгинувший в ней безумец, а еще полный сил властитель Дилхейма, провожающий сына к Хребту Йоттифа в пограничную заставу Гойхан-Ликк.

Сколько времени прошло? Двенадцать лет.

Ингмаррун пестрел разноцветными полями, на Второй Башне к проезду подняли вымпел, солнце грело наплечники.

Мимо небольшого отряда катили телеги на Шиганнонский рынок – с корзинами, полными крапчатых яиц, с поросятами в клетках, с зерном и орехами в мешках, с копнами сена, на верхушках которых сидели и лежали беззаботные мальчишки.

– Помнишь, – сказал тогда отец, – я говорил тебе про Шанг-Лифей? Что он всегда должен быть за спиной?

– Помню, – кивнул Кеюм.

– Я боюсь, в Гойхан-Ликк ты заглянешь ему в лицо.

– Не понимаю тебя, отец.

– Нифель. Она там рядом.

– Но там Башня, – сказал Кеюм.

Отец вдруг рассмеялся, превращаясь в страшно исхудавшего, одержимого страхами человека из предсмертной поры.

– Дурак! – каркнул он. – Боги бросили нас! Думаешь, их старые игрушки спасут тех, до кого им нет никакого дела? Глупец! Они пили аззат из Башен и выпили его весь!

– Что? – растерялся Кеюм.

Отец приблизил серое, в язвах и темных пятнах лицо.

– Выпили весь! – повторил он, дыша безумием. – Как ты – балимарский йорум в винном подвале Даккенрауга. Выпили мир и бросили своих слуг!

– Но как же…

– Проснись! – хлопнул его по плечу отец.

Клембог вздрогнул.

– Отец, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но мой разум чист и открыт для любого знания. Значит, Башни…

– Проснись, Кеюм!

В этот раз отец ударил его по щеке.

Клембог дернулся и открыл глаза. На него смотрел Ольбрум, сверху нависал Большой Быр, сбоку стесненно дышала Капля.

– Вы меня сейчас сломаете, – сказала она Клембогу.

– Что? Ах, да.

Гауф разогнул руку, и девушка, освободившаяся от его хватки, отвалилась куда-то за спину.

– Ой, все болит!

Клембог повел плечами. Худой Скаун подал ему ладонь:

– Утро, эрье гауф.

– Утро?

Клембог поднялся, схватившись за руку товарища. Весь отряд уже был на ногах, позвякивали кяфизы и застежки. В окно сквозь нифель, сквозь тонкие черные нити, протянувшиеся в фиолетовом воздухе к небу от земли, действительно слабо светило рассветное солнце.

За шкафом на лестнице и внизу было тихо.

– Лошадь не слышно больше? – спросил Клембог.

– Нет, – сказал Ольбрум, – но она где-то здесь, я чувствую.

– Эрье Клембог… – Капля заставила гауфа наклониться к ней и что-то прошептала на ухо.

Вид у Кеюма сделался растерянный.

– Что?

Девушка, покраснев, повторила.

– Ну, это… – Клембог озадаченно посмотрел на Ольбрума, на Туольма, на братьев Енсенов. – Так, давайте, – распорядился он, – встаем спинами вокруг Капли. Не жмемся только, чтоб ей свободно было. Кредлик…

– Да, эрье гауф, – высунул голову мальчишка.

– Это… – Мрачный гауф нашел глазами рассохшуюся деревянную посудину у стены под лавкой. – Вон ту кадку, что ли, принеси.

– Вам, эрье?

Клембог вздохнул.

– Капле.

– Ой, простите…

Кредлик рванул за световой круг.

– Да куда ж ты! – рявкнул Клембог.

Впрочем, было уже поздно. Два шага туда, два обратно, но тварям, чтобы учуять, хватило и этого. Снизу бухнуло в стену, взвился визг. Выползень, показавшись, царапнул притолоку и щелкнул зубами.

– Началось, – сказал Худой Скаун.

– Да я это… я не хотел, – Кредлик сунул Клембогу кадку и затесался в круг между Ольбрумом и Хефнунгом.

Его тут же наградили подзатыльником.

– Не смущайтесь, – гауф подал кадку Капле.

– Извините, пожалуйста, – с несчастным видом прошептала девушка.

– Всякое бывает, – сказал Клембог.

Повернувшись, он занял щель между Туольмом и одним из Енсенов. Капля шевелилась за спиной, шелестела платьем. Кадка шоркала по полу.

– Никогда бы не подумал, – сказал вдруг Худой Скаун.

– Значит, живой человек, – глубокомысленно произнес Большой Быр.

– Сдается мне, и нифельные твари, возможно, это… как бы… значит, гадят, – пробормотал в усы Хефнунг.

– Заткнитесь, пожалуйста! – крикнула Капля.

Клембог смотрел, как дышит граница света, как золотистые волны то отвоевывают ахаты каменных плит, то чуть отступают.

Ему подумалось, что будь света больше, охватывал бы он ярус Башни, то, возможно, он посадил бы Погибель на цепь. Хотя, конечно, это все равно, что сажать на цепь ветер.

– Все, – нарочито грубо сказала Капля через некоторое время, – подвиньтесь к окну, я выплесну.

Они подчинились, странной многоножкой обогнув остатки кровати. Кадка со стуком опрокинулась наружу. Капля вздохнула с облегчением.

С улицы раздались плеск и неуверенное цоканье.

– Теперь по порядку, с младших! – гаркнул Худой Скаун.

Отряд зазвенел амуницией.

– Мимо окна не мочиться!

– Девушку хозяйством не пугать!

– Кто будет брызгать – убью!

– Вы отвернитесь, – сказал Клембог Капле.

– Да, конечно.

Девушка обхватила плечи руками.

– В детстве, – обратился к ней Худой Скаун, дожидаясь своей очереди, – мне приходилось по нужде вылезать в окно…

– Эгмин, – проговорил Клембог, – по-моему, случай не совсем подходящий.

– А что? Это интересная история. На ночь меня запирали в небольшой комнатке. Так уж было у нас заведено. А ночных ваз в наших краях, Кеюм, не водилось. Дикий Тральгнок, предкам не пожелаешь. Или, значит, кусты, или выгребная яма в конце двора. Под моим окном росли, помню, такие синие… нет, беленькие… то есть, красненькие. Назывались – Глаз Неба. Ну, да, синенькие. Я тогда был еще стройнее, эх, молодость, молодость, в любую щелку, представьте, без глины и масла… Это я сейчас, шерстяная э-э… несколько поправился…

Кредлика у окна сменили Енсены, за Енсенами помочился Туольм, Большой Быр, вздыхая, пропустил Худого Скауна вперед.

– И вот, – продолжил тот, вставая наконец к окну, – мне однажды пришло в голову, что я, как и сейчас, запросто могу не лезть ни в какое окно, а тихо-мирно…

– Эгмин, заткнись! – негромко сказал Клембог.

– Да пожалуйста! – Худой Скаун, окончив свои дела и подтянув штаны, уступил место Хефнунгу. – Но я, между прочим, о Капле забочусь. Чтобы она не подумала, что мочиться – это стыдно. Я уж на своем веку и не такое…

– Эгмин!

Вид у Клембога был настолько устрашающим, что Худой Скаун предпочел спрятаться за спины товарищей.

– Все, – сказал он, – молчу, могила предков. Может, перекусим уже?

Отряд выразил дружное согласие. Все принялись развязывать мешки с припасами, и только Большой Быр, не двигаясь, смотрел на товарищей грустными глазами.

– Парни, – наконец сказал он, – а вы не могли бы и вокруг меня постоять, как только что с Каплей?

– Боги мои шерстяные! – воскликнул Худой Скаун. – В тебе-то откуда такая стеснительность, дружище?

– Я это… я по-большому. А задница в окно не пролезет, – вздохнул Большой Быр.

– Матерь нифельная, ты же нам весь аппетит отобьешь!

– Извините, а можно кадку? – обратился Большой Быр к Капле.

Получив посудину, которую девушка безразлично выпустила из рук, он посмотрел на Клембога.

– Так, ладно, – сказал гауф, пряча улыбку. – Отворачиваемся все.

Посмеиваясь, воины встали к Большому Быру спинами.

– Неприятность эта может случиться с каждым, – обрывая смешки, сказал Ольбрум. – Я еще посмотрю, как вы сами с этим справитесь.

– Ага! – прокряхтел из-за спин Большой Быр.

– Жрать надо меньше, – сказал Туольм.

– А я, – заметил Худой Скаун, набивая рот лепешкой и сыром, – не обессудьте, буду все делать на ходу и в штаны.

Отряд грохнул хохотом. По тесному кругу пошел бурдюк с травяным вином. Клембог протянул лепешку и кусок вяленого мяса глядящей в дверной проем Капле.

– Подкрепитесь.

Девушка не ответила.

Подол ее платья вдруг дернуло невидимым, теплым ветром. Волосы, рассыпаясь, взметнулись вверх. Свет из Капли плеснул огненными лучами в стороны.

С хрустом лопнул фиолетовый нарост на стене. Отступила, распалась ущербная, мрачная пелена. Внизу взвизгнула какая-то нифельная нежить. Что-то там разбилось, грохнуло. Упал на ступени лестницы выползень, зашипел и заскреб когтями, стараясь убраться подальше. Каплю приподняло над полом. Клембога и весь отряд обдало густым жаром.

– От, мать-нифель! – прошептал Худой Скаун, роняя лепешку изо рта.

Капля на мгновение обернулась.

Губы ее дернулись, в глазах промелькнула короткая попытка воспротивиться воле богов, но затем лицо разгладилось и оделось свечением.

Промяв шкаф, Капля поплыла к выходу.

– Быстро! – рявкнул Клембог, подхватывая плащ с пола.

– Кайлы-катанахш! – непонятно выругался Хефнунг, сбивая крошки с колен.

– Не отстаем! – крикнул старый цольмер, подталкивая Кредлика. – Наши спасение и успех в том, чтобы держаться как можно ближе к Погибели.

Остатки шкафа были живо сдвинуты к стене. Отряд поспешил за Каплей, медленно скользящей над ступеньками лестницы. Засверкали клинки.

На выходе Клембог оглянулся и увидел Большого Быра, застывшего в полуприседе. Взгляд у Большого Быра был страдальческий.

– Ребята, эрье гауф…

– Боги тебя задери!

– Ну не могу же я…

– Можешь!

Клембог сдернул Большого Быра с кадки. Тот поймал штаны и, подгоняемый тычками, принялся судорожно застегиваться. Клембог подхватил могучий меч Быра, сам Быр закинул на плечо лямку походного мешка.

– Живее! Капля уходит!

С улицы раздался свист Худого Скауна.

– Все! – выдохнул Большой Быр.

Они затопали по лестнице. Нифель, словно прибираясь за ними, пятнала стены фиолетом. В дверном проеме колокольни нетерпеливо притоптывал и оглядывался Кредлик.

– Быстрее же!

Клембог, хэкнув, прыжком преодолел последние ступеньки. Сзади, тяжело пыхтя, приземлился Большой Быр. Они выскочили наружу, потянув за собой мальчишку.

Капля и большая часть отряда уже миновали каменное здание, когда-то служившее местом собраний городского совета. Далее, за рядом домиков и огрызком крепостной стены, Баннесварди кончался, и дорога полого уходила вверх.

От колокольни до Капли было не менее пятидесяти шагов. Она удалялась, и нифель зарастала за ней, как стежками перевивая след черными нитями.

Десятка два тварей медленно брели за отрядом, остальные стягивались к колокольне, выскакивая из домов, из-за оград и прорастая из земли.

– Бежим! – крикнул Клембог, мгновенно оценив ситуацию.

Он бросил Быру его оружие, и тот на бегу сдернул с меча ножны. Тревожно и безостановочно звенели кяфизы.

– Кредлик, давай вперед, – сказал Клембог.

Посмертия заполняли дорогу, отрезая возможность воссоединиться с основными силами. На крыши, сбивая черепицу, выбралось до полудюжины выползней. А у огрызка стены возилось что-то большое, неповоротливое, похожее на оживший холм.

– Быстрее!

Запел глухую, басовитую песню меч Большого Быра, скосил подбирающихся слева. Клембог снес гнилую голову какому-то чересчур настырному мертвецу. Мимо, не рассчитав прыжок, проскочил выползень и разметал собой нескольких клыкастых тварей.

Сверкали ножи Кредлика. Клембог рубил лапы и шеи, думая только об одном: главное, не упасть. Не упасть. Не упасть, и все.

За спинами неторопливо, будто судьба, цокала лошадь.

– Наддай!

Клембог толкнул плечом едва вывернувшуюся из-под земли, всю в сизых, гнилостных шрамах нечисть, пнул подбирающегося к сапогу выползня и перерубил какую-то пиявку, летевшую Кредлику в голову.

Капля, если и стала ближе, то совсем не намного.

– Задержите Каплю! – крикнул Клембог, надрывая горло.

– Ых! Ы-ых! – взмахивал мечом Большой Быр.

Твари поджимали. Впереди, рассыпая камни, наползал на дорогу «живой холм», вооруженный двумя гигантскими клешнями.

Взвизгивали выползни, мычали посмертия. Щелкали челюсти и когти, стучали кости, взлетала и опадала жидкими фонтанами черная кровь.

Нифель густела, обжимая людей. Темные волны поднимались от земли, рождая все новых и новых тварей. Их стало уже за сотню, толпящихся, напирающих, норовящих отщипнуть себе человеческой плоти. Они тянулись за бегущими, будто листья по ветру.

Снова свистнул Худой Скаун.

Свет Капли вдруг, дрогнув, остановился, засиял ярче. На мгновение подняв взгляд, Клембог увидел, что на Капле висят братья Енсены. Вряд ли они могли удержать ее надолго – свет бил из девушки толчками, наверняка обжигая державших, но и этих малых долей времени отставшим должно было хватить.

– Быр, Кледлик, – выдохнул Клембог сквозь зубы, – последнее усилие… Шанс. Не отвлекайтесь, пусть кяфизы работают… Пош-шли!

Он выплюнул последнее слово одновременно с толчком ноги.

Ах, как они бежали! Как арбалетные болты сквозь тонкое железо, они прошли сквозь толпу нечисти, расшвыривая нерасторопных тварей с дороги на обочины. Клембог с Большим Быром – по бокам, Кредлик – в центре.

Кяфизы звенели, принимая на себя удары лап и костей. Один из выползней, шипя, попытался свалиться на них сверху, но, получив тычок в грудь, рухнул на какое-то безголовое шипастое тело. Полетели клочья мяса.

Нифель клубилась и застила глаза. Обросшая мхом громадная тварь успела-таки перекрыть дорогу и, расставив клешни, приготовилась к встрече. Клембог с отчаянием подумал, что им придется затормозить. Справа – вывороченная тварью земля. Слева – внушительное нифельное воинство, посмертия в доспехах, твари о двуручных, рыжих от ржавчины мечах.

Не пройти. И лоб твари чересчур крут, чтобы по нему забраться.

Неожиданно «живой холм» качнулся, окутался дымом и, едва не опрокинувшись, со скрежетом сполз в свою же колею. В просвет открылся творящий знак Ольбрум и Туольм с Хефнунгом, расчищающие путь для бегущих.

– Шерстяная задница!

Худой Скаун поймал Кредлика и Большого Быра на себя. Енсены отпустили Каплю. А Клембог еще нашел в себе силы оглянуться.

Нифель коконом окутала Баннесварди. Яростные нити выхлестывали из нее в сторону Капли, и, повинуясь им, ни живая, ни мертвая масса нечисти стремилась к отряду, расползалась по полям и склонам холмов в попытке догнать, окружить, убить.

– Давай же!

Хефнунг ухватил Клембога за рукав и втянул в свет.

Освобожденная Капля поплыла над дорогой, люди заковыляли за ней. Морщились Енсены. Тяжело, сгибаясь, ступал цольмер. Хватал воздух ртом Кредлик. Худой Скаун что-то жевал, постукивая по мощному плечу Большого Быра.

Нечисть следовала за ними. Уже не сотня, а две или три темной змеей тянулись от самого Баннесварди. Скелет лошади обманчиво-безучастно плелся в ее хвосте.

На пути Капли нет-нет и появлялись одна или две нифельных твари, но свечение неизменно сгоняло их прочь, в кусты или канавы.

Клембог приблизился к Ольбруму.

– Как ты?

– Худо, – откровенно признался старик. – Много силы вложил. Сковырнул, конечно, тварюку…

Он закашлялся.

Туманом текла нифель. Вдалеке мороком вставали горы. Слева потянулся обрыв, со дна которого прорастали остроконечные ели. Справа прижималась к дороге каменистая осыпь.

– Скоро Вторая Башня, – сказал Клембог.

– Знаю, – вздохнул цольмер.

– Там можно заночевать.

– Что ты хочешь увидеть там? – спросил Ольбрум. – Арнготена и Беату? Их нет уже. Нет. Разве что бродят посмертиями.

– Молчи!

– Молчу, – кивнул старик.

– Там можно будет продержаться. Она не вся сгорела.

– Каплю сегодня медленнее ведет, вряд ли успеем.

– А может она сама? Ты видел ее лицо перед тем, как она поплыла из колокольни?

– Все может быть.

Дорога вильнула, огибая скалистый выступ. На склоне сквозь нифель проступили остатки небольшой крепости. Капля осветила несколько повозок у дороги с крупными, скорее всего, воловьими скелетами в истлевшей упряжи.

– Ничего нет, – с болью сказал Клембог, – все ушло.

– Доставим Каплю к Колодцу – все вернем, – сказал старый цольмер. – Ты верь в это, Кеюм. Как я верю, верь.

– Только это и осталось, – горько заметил Клембог.

Он оглянулся. Твари упорно преследовали их. По качающимся верхушкам елей было ясно, что часть из них шла по обрыву.

Боги! – мысленно крикнул Клембог в небо. Что мы сделали вам? Это же вы, вы выпили весь аззат! Это вы подначивали моих предков, вгоняя в раж смертоубийства. Что молчите? Слышите ли? Ненавижу!

Он стиснул пальцы на рукояти меча.

– Эрье гауф, – подскочил Худой Скаун, – перекусите-ка.

Он сунул Клембогу ломоть хлеба с куском твердого сыра.

– Живи долго.

– Спасибо, – ответил Худой Скаун.

– Эй-эй, – нахмурился гауф, – то это словечко Погибельное брось!

– Так куда его бросишь? – развел руками хитрец. – Нифель кругом.

Дорога закончила подъем, и отряду открылась темная долина, широким, лопатообразным концом упирающаяся в горный кряж. Вершины у кряжа были плоские, похожие на позвонки диковинного существа, окаменевшего на солнце.

– Вот и Хребет Йоттифа, – сказал Ольбрум.

Капля поплыла вниз, в долину. Отряд зашагал за ней. Высматривая Вторую Башню, Клембог обнаружил вдруг посверкивающее сквозь нифель слабое свечение.

Сердце стукнуло в горло. Неужели кто-то остался жив?

– Старик! Цольмер! – крикнул он. – В Башне кто-то есть!

Ольбрум долго щурился на Позвонки Хребта, на прорехи перевалов и ниже, там, где у подножия, невидимая отсюда, стояла Башня.

– Нет, – сказал он потом, – это холодный свет. Не живой. Или оружие га-йюн, или могила на открытом месте. Но да, сильный свет.

– Врешь! – разозлился Клембог.

Он знал, конечно, он знал, что ни Беата, ни Арнготен не спаслись, но почему-то все еще надеялся, что случайно, каким-нибудь чудесным образом…

– Кеюм.

Клембог отмахнулся от старика и замер, ощутив, как один из кяфизов на груди неожиданно треснул, превращаясь в бесполезную серебряную побрякушку в медной оправе.

Минус два. Минус два из семи.