Аренда-2

Дима ничего не отвечал, по-прежнему уставившись в пол.

– Короче, так. Проколы мне не нужны, надеюсь, ты и сам это понимаешь. Поэтому, если форму потерял, значит, пора на пенсию. Мы тебя эвакуируем в тихое, спокойное место. Обеспечен будешь от и до. Я обещаю. Ну, естественно, чтобы язык за зубами держал.

Дима поднял глаза и удивленно посмотрел на Поликарпа Прокопьевича.

– Тебе, конечно, все равно никто не поверит, но мало ли что. Я, конечно, мог бы и иначе с тобой поступить, но за столько лет, ты же мне как брат родной стал, и держать тебя в дурдоме или еще хуже – отправить на тот свет – не могу. Хотя, может быть, и зря, – о чем-то задумавшись, добавил он. – Сентиментальный, видимо, стал. Но я так хочу. Это тебе такой мой братский грев.

После этих слов Поликарп Прокопьевич устало улыбнулся и поднялся со своего места. Следом встал Дима. Его выцветшие глаза были полны слез:

– Я не знаю, как вас благодарить! Спасибо вам, спасибо огромное, – Дима попытался заключить в объятия Поликарпа Прокопьевича, но тот уклонился, крепко пожав ему руку.

– Ну, что ты, успокойся, – проговорил он, провожая Диму до двери. – Я своих не бросаю, ты же знаешь.

– Вы не представляете, как я рад, какое это счастье было работать рядом и вместо…

– Забудь уже про это, Дима. Забудь. Я же тебе сказал.

– Поликарп Прокопьевич, вы же меня знаете, могила. Ни одна живая душа не узнает. Богом клянусь.

– Я верю тебе, Дима, верю. Все, у меня дела еще, после договорим, – кивнул головой Поликарп Прокопьевич и, вытолкнув собеседника в коридор, закрыл за ним дверь.

Потом снова сел в кресло и вызвал начальника охраны. Спустя минуту, в комнату вошел коренастый мужчина, примерно сорока лет, с наголо обритой головой, одетый в строгий костюм черного цвета и красный галстук. В левой руке он держал тонкую красную папку с надписью «Дублеры».

– Максим, что у нас там с подготовкой пятого номера?

– Все согласно графику.

– Как он себя чувствует?

– Отлично. Вчера прошел контрольный тест, результаты впечатляющие.

– Да, я смотрел. Даже не верится, что такое может быть… Я тут подумал, – Поликарп Прокопьевич сделал небольшую паузу, – ты свози его к Альбине, пусть она на него посмотрит.

– Ей говорить, кто он?

– Ни в коем случае! Сделаете вид, что я приехал проведывать бывшую жену. Пусть поболтает с ней, вспомнит что-нибудь.

– Хорошо.

– Только смотри, чтобы он там руки особо не распускал. Деловая беседа, и все. Понял?

– Так точно! А с этим что делать?

– Как и обговаривали. Предварительно стереть из памяти последние десять лет и подготовить к отправке. И с голосом его что-то сделайте. Это же невозможно слушать… Давно, кстати, у него такой голос?

– Да обычный вроде голос…

– Да какой обычный-то?

– Я внимания не обращал.

– Плохо, что не обращал.

– А может быть, его проще того… – Максим рубанул правой рукой воздух. – И вам спокойней. А то накуролесит.

– А ты на что? Приставь к нему человека надежного, чтоб не накуролесил. Да и нельзя мне его того… Мы же обговаривали уже. Такое сходство, не могу я, – отрицательно покачал головой Поликарп Прокопьевич. – Прошьете его, и все. К тому же он должен будет нам почву в Аргентине подготовить. Приедет спокойный, тихий, доброжелательный и щедрый, главное, щедрый человек. Поживет с полгодика, а может, и побольше. Пока мы всю легенду разработаем. За это время он там положительно себя зарекомендует. Люди к нему привыкнут, потянутся, а если что-то пойдет не так, то, в принципе, невелики потери. Ты меня понял?

– Так точно!

– Ну вот и хорошо.

– Я могу идти?

Ватутин махнул рукой, и Максим, по-офицерски щелкнув каблуками, бесшумно вышел из кабинета.

Оставшись в одиночестве, Поликарп Прокопьевич откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

«Ну вот и все, – подумал он. – Это уже четвертый. Как время быстро идет, с ума сойти».

Он сразу вспомнил всех своих предыдущих дублеров, судьбы которых сложились трагически.

Первый из них, бывший гимнаст, член спортивного общества «Динамо», начал периодически замещать действующего президента в конце его первого срока, в основном произнося короткие речи в ходе публичных мероприятий и совершая поездки по стране.

Необходимость наличия дублера у главы государства была обоснована тем, что спустя шесть лет после вступления в должность Поликарп Прокопьевич уже успел обзавестись достаточным количеством тайных и явных врагов. Придя к власти, он затеял передел собственности, и многие крупные бизнесмены лишились не только своих денег, но и возможности влиять на президента. Большинство из них он поставил перед выбором: либо добровольно поделиться с новым «хозяином», стать лояльными системе, либо надолго сесть на тюремные нары. Причем этот процесс новый глава государства представил, как борьбу с олигархами, оказывающими давление на власть.

В результате этих действий потоки денежных средств от реализации природных ресурсов лишь сменили свое направление и стали пополнять счета самого Поликарпа Прокопьевича, а также людей, приближенных к нему и связанных с ним неформальными отношениями. Они стали пользоваться его неограниченной поддержкой и оказались поставленными, в сущности, над законом.

На мировой арене Поликарп Прокопьевич также успел себя активно проявить, одержав победы в развязанных им небольших локальных конфликтах со своими соседями, принуждая их вступить в состав Московской Руссии. Новому главе государства не давали покоя лавры его предшественников, грозивших миру ракетами «Маруськина мать» и системами залпового огня «Смерть пидарасам».

«Наш президент, собрав под свои знамена осколки некогда могущественного государства, уничтоженного врагами Отечества, снова вдохнул в униженную и оскорбленную страну имперский дух, отомстив остальному миру за недавнее историческое поражение», – констатировали приближенные к Кремлю журналисты.

А зарубежные журналисты смотрели на эти события, естественно, под другим углом, и эпитеты для анализа текущего момента подбирали диаметрально противоположные.

«Власть Московской Руссии в очередной раз изнасиловала свой народ, – писали они. – Работающий на ядерном топливе раскаленный пенис президента развалил худосочную народную задницу, войдя в нее „по самое не хочу“ и пролился туда воинствующим семенем ненависти к остальному миру. Нам остается надеяться лишь на то, что здравый смысл рано или поздно возобладает, ведь в результате такого соития народ не может забеременеть его сумасбродными идеями и поэтому не станет участвовать в кровопролитной гражданской войне. Однако аншлюс Приволжья и аннексия Калмыкии только разыграли аппетиты Ватутина. И взоры последнего диктатора уже устремлены за Уральские горы в бескрайние просторы Сибири…»

В этих словесных поединках никто уже не замечал голоса тех, кто говорил, что пора уже оставить в покое свое пусть и героическое прошлое и начать жить в мире и согласии со своими соседями, переключившись на решение внутренних проблем. Но Поликарпу Прокопьевичу кругом виделись враги, мечтающие поработить его едва окрепшее государство.

В своей политике он делал упор на окончательную изоляцию страны. Уроки прошлого хорошо были им усвоены: нищими гражданами, накаченными ненавистью, всегда легче управлять. Для подавления народных восстаний и бунтов, которые, несмотря на жесткий стиль управления, периодически вспыхивали в разных областях страны, он создал президентскую гвардию, представителей которой называли жетонами. Каждый ее член носил на правой стороне груди особый круглый знак – жетон, изготовленный из серебра высшей пробы, в центре которого был выгравирован портрет президента, а по краю – личный номер владельца, имя и фамилия. На обратной стороне имелись дополнительные сведения – о принадлежности к роду войск и подразделению.

В начале своей деятельности жетоны выполняли лишь функции личной охраны президента. Спустя несколько лет наличие серебряного нагрудного знака стало необходимым требованием при поступлении новобранцев на службу во все органы государственной безопасности. Благодаря специальной подготовке, в программу которой входило обучение многим видам единоборств и стрельбе из разного вида оружия, популярность жетонов в Московской Руссии достигла небывалых размеров. Многие мальчишки хотели вступить в президентскую гвардию, несмотря на строгие критерии отбора и сложнейший период подготовки.

Когда число молодых людей, имеющих нагрудный знак, стало превышать количество, необходимое для поддержания внутреннего порядка, из них сформировали элитные воинские подразделения. Московская Руссия вела постоянные боевые действия и нуждалась в солдатах, не обсуждающих приказы и готовых на все ради своего кумира, коим являлся Поликарп Ватутин.

После того как охрана предотвратила несколько покушений на жизнь президента, поиск двойника стал первостепенной ее задачей, с которой она успешно справилась. Сходство «Димы №1» (таков был оперативный псевдоним первого и всех последующих дублеров, менялись лишь порядковые номера) с Поликарпом Прокопьевичем оказалось таким очевидным, что не пришлось даже прибегать к пластической хирургии. В процессе подготовки специалисты лишь откорректировали его прическу, укоротив ниспадающие до плеч огненно-рыжие волосы.

«Дима №1» погиб в заливе Петра Великого накануне президентских выборов. Тогда Поликарп Прокопьевич шел уже на третий срок. Во время поездки по Дальнему Востоку его предвыборный штаб, помимо встреч с избирателями, концертов в поддержку кандидата и других мероприятий, запланировал погружение с аквалангом. Сам Поликарп Прокопьевич не отличался выдающейся мускулатурой и не мог поразить электорат ее рельефом, в отличие от своего дублера, который, являясь профессиональным спортсменом, был крепче и моложе главы государства и мог выгодно представить своего шефа перед телевизионными камерами. Окружение кандидата всеми силами старалось заставить замолчать скептиков, утверждавших, что находящийся в преклонном возрасте и безнадежно дряхлеющий президент не сможет продолжать исполнять обязанности руководителя страны на протяжении последующих шести лет.

С самого начала все пошло не так, как было запланировано. Перед входом в воду выяснилось, что дублер никогда не плавал с аквалангом, а пляж по каким-то причинам не успели обнести металлической сеткой. Начальник охраны устроил выволочку организаторам, но отменить мероприятие уже не мог, так как оно считалось одним из важнейших в поездке.

Трагедия случилась спустя двадцать минут после погружения вдали от берега, поэтому собравшиеся не увидели расходящихся по поверхности кроваво-красных кругов. Акулы атаковали стремительно. Кроме дублера, в желудках хищников оказались и двое его охранников, погрузившихся вместе с двойником. Благо, что телевидение вело прямую трансляцию только с берега, а не из-под воды. Публике, ждавшей возвращения Поликарпа Прокопьевича, объявили, что кандидат в президенты благополучно доплыл до находящейся у берега субмарины, чтобы провести встречу с моряками-подводниками.

Смерть дублера тревогой отозвалась в сердце Поликарпа Прокопьевича. Он сразу вспомнил о Левиафане, морском чудовище, не раз упомянутом в Библии, которую он время от времени с усердием перечитывал. Президент понимал, что вполне мог оказаться на месте «Димы №1» и, уединившись в резиденции, ушел в запой, чего с ним не случалось уже много лет.

«Это знак, знак», – рассуждал Поликарп Прокопьевич, накачивая себя массандровским хересом 1775 года. – Все сходится, все. Господь говорит со мной. Он обращается ко мне. Кидает на меня свой взор. Это ясно, как день. Но о чем? Что хочет сказать? Быть может, вокруг зреет заговор, а я не знаю о нем? И он предупреждает меня? Или хочет показать, что я иду против его воли?»

Спустя неделю после трагедии протрезвевший Поликарп Прокопьевич вызвал своего начальника охраны.

– Максим, помнишь того старца, который гадал на свежем поносе? – задал вопрос президент, залпом осушив стакан с минеральной водой.

За те семь дней, которые он провел в алкогольном угаре, его лицо, несмотря на все старания придворных врачей и косметологов, осунулось и приобрело некоторую одутловатость.

– Само собой, Поликарп Прокопьевич.

– Как его звали?

– Отец Ксенофонт.

– И что, жив еще этот старец или преставился давно?

– Жив, – утвердительно кивнул головой Максим. – Что с ним будет-то? Это же старец.

– А сколько ему лет?

– Да он и сам уже не помнит.

– Ясно. Ну-ка расскажи мне, как он гадает?

– Да там, на самом деле, все просто. Он заваривает какую-то травку и потом дает ее выпить клиенту. Примерно через полчаса, здесь все зависит от организма, у того начинается жуткая диарея. Вот по этой, как бы сказать, – замешкался Максим, – м-м-м… по этим выделениям он и гадает.

– Ну а сам процесс какой? – раздраженно спросил Поликарп Прокопьевич, утирая со лба пот.

– Он набирает эту м-м-м… кашицу в свою кружку, потом костью куриной там что-то водит, водит, шепчет что-то и бросает в лицо паломнику.

– Что бросает? Говно?

– Ну, да.

– А зачем?

– Методика такая. По тому, как говно по лицу стекает, он все и предсказывает.

– И, как? Сходится?

– Да, и причем все, кто гадал, говорят, что все сошлось почти на сто процентов.

– Сам пробовал? – внезапно спросил Поликарп Прокопьевич, заглянув в глаза собеседника.

– Что? – не ожидал вопроса Максим.

– Сам, говорю, был у старца? Гадал?

– Я? – замешкался начальник охраны, потупив взгляд. – Один раз было дело.

– А что ты так застеснялся-то? – усмехнулся Поликарп Прокопьевич. – У тебя-то говно правильно стекало? Все, что хотел, узнал?

– Да я там так, по личным вопросам справлялся, ничего особенного.

– Ладно, ладно, не буду тебя пытать. А кто у него еще из наших был?

– Почти вся дума, министры, – оживился Максим, радуясь тому, что разговор переключился на другую тему.

– А им-то что узнать хотелось?

– По-разному. Он же не только будущее предсказывает, он же и лечит еще.

– И что они лечили?

– Импотенцию, в основном. Но также геморрой и энурез. Кстати, все лекарства он тоже готовит на основе кала и мочи пациента.

– Что значит «кстати»?

– Ну, гадает же он при помощи говна, вот я и уточнил.

– Так, Максим, давай-ка, вези мне этого говнометателя, – решительно сказал президент.

– Вы гадать хотите?

– Нет, просто так в морду говном получить! Конечно!

Уже на следующий день доставленный в резиденцию президента оракул приступил к гаданию. Но, несмотря на все старания, отец Ксенофонт ничего внятного относительно будущего Поликарпа Прокопьевича не сказал, так как исходный материал никак не мог приобрести необходимую консистенцию. Желудок Поликарпа Прокопьевича редко давал сбои, вот и сейчас он легко выдерживал действия настоя, приготовленного знахарем.

Находясь в неведении, президент, всегда отличавшийся бесстрашным и решительным характером, стал недоверчивым и подозрительным, устраивая своей охране регулярные проверки. Чрезмерно озаботившийся своей безопасностью Поликарп Прокопьевич превратился в мнительного и суеверного человека, везде и всюду видевшего для себя лишь опасность и плохие предзнаменования.

Старца из резиденции он не отпустил, в надежде, что в один из последующих сеансов вещун приоткроет завесу тайны будущего главы государства. Его поселили в Крымской резиденции, во флигеле, недалеко от покоев Ватутина, который частенько навещал прорицателя, проводя за разговорами с ним по нескольку часов.

Нина

Первый раз Шамиль Ермолов увидел Ниночку, посетив премьеру спектакля «Разговор Шамиля и Джохара о любви». Генерал обратил на нее внимание, когда она, в образе пожилой чеченской женщины, провожала на войну своего сына Шамиля. Ермолову и его спутникам постановка не понравилась, и если бы не Ниночка, они бы покинули театр, не дождавшись окончания спектакля.

Генерал с трудом сдержал своих ординарцев, порывавшихся устроить резню прямо на сцене, когда в самом начале второго акта известные полевые командиры, увлеченные общением друг с другом, купались обнаженными в горной речке. Этой сценой автор хотел донести до зрителя свою мысль, вычитанную у одного из поздних классиков. Она заключалась в том, что ярко выраженная мужественность многих брутальных героев, их бритые черепа и густые бороды являются обратной стороной силиконовой груди и надутых губ, ведь, по его мнению, выполняют похожую функцию. Но кавказцы не поняли столь сложной аллегории современного режиссера и остались недовольны спектаклем.

Шамиль, вооружившись роскошным букетом, посетил Ниночку в гримерке и, не терпящий пустых сантиментов, начал отвешивать ей комплименты прямо с порога. Без грима, черного платка и длинного в пол платья актриса еще больше понравилась генералу.

– Вай, какой белий, маладой, – говорил генерал, прищелкивая языком, – а как играишь, как богиня играишь. Ты мне маму маю напомнила. Как кинжаль сэрдце пранзиль.

– Спасибо, вы очень любезны, но я… мне еще… – невнятно лепетала Ниночка, смущенная стремительным напором Первой Головы. Она, оплакивающая Виктора Ивановича, еще не была готова к близким отношениям с мужчинами.

О гибели своего любовника актриса узнала от Петрушки, водителя Костылина, который вез своего шефа в тот злополучный вечер. Как только скорая помощь констатировала смерть Виктора Ивановича, шофер сразу позвонил Ниночке и сообщил о случившемся. Все произошло почти так, как она себе когда-то представляла, читая Станиславского.

От этого совпадения актрисе стало не по себе. Она и раньше знала о том, что надо быть осторожной в своих высказываниях и желаниях, но Ниночка и подумать не могла, что такое может случиться в ее жизни. К тому же здоровье Виктора Ивановича, тщательно следившего за собой, никогда не вызывало у нее подозрений. А тут внезапный сердечный приступ…

О том, что пришлось пережить Виктору Ивановичу после их разрыва, Ниночка, конечно же, не знала и случившуюся размолвку с внезапной его смертью напрямую никак не связывала, но что-то не давало ей покоя. Видимо, она подсознательно чувствовала свою вину и понимала, что, прекратив с ним отношения, нанесла ему тяжелую моральную травму. Поэтому она до сих пор оплакивала своего возлюбленного, сторонясь посторонних мужчин. И если кто-нибудь еще сегодня утром сказал ей, что появившийся на пороге гримерки генерал, похожий на говорящую пивную бочку, уговорит ее поехать с ним в ресторан, она бы ни за что не поверила.

– Поедим сэйчас рэсторан, – говорил Ермолов, развалившись на кожаном диване. – Все самае фикусное кушать будим, шашлык, пилав, лепешка… Всех там раком паставлю!

Ниночка искренне пыталась отказаться, ссылаясь на плохое самочувствие и усталость. Но как только узнала, что Шамиль приглашает ее в «Голодный хунвейбин», где сегодня в полночь Илларион давал Вертинского, охотно согласилась. Актриса тут же выставила генерала за дверь и спустя сорок минут выплыла из гримерки при полном параде. Двигаясь словно большая кошка, в блестящем красном платье с глубоким декольте и диадемой в волосах, она сразила наповал не только Первую Голову, но и его ординарцев.

Через полчаса три черных внедорожника припарковались у «Голодного хунвейбина». Компания, состоящая из генерала, Ниночки и трех телохранителей, затянутых в камуфляж, сразу привлекла внимание публики. Рядом с высокой и упитанной Ниночкой, Ермолов, будучи на две головы ниже актрисы, смотрелся несколько комично.

– Как Джо Пеши рядом с Нетребко, – шепнул на ухо своей молодой спутнице пожилой человек с серьгой в ухе и седым ежиком на голове.

– А это кто?

– Потом расскажу, Катенька, потом.

– Да мы сейчас посмотрим, – сказала девушка и достала голофон.

– Вы, Давид Борисович, всегда нужные слова найдете. Лучше и не скажешь, – хохотнув, констатировала она спустя мгновение, когда на их столе, расположенном в самом центре зала, спроецировались две небольшие фигурки артистов довулканной эпохи.

Медленно, по-хозяйски пройдя через зал, гости расположились за столиком прямо в его центре недалеко от сцены, где сегодня играл джазовый оркестр. Как только почетные гости заняли свои места, вокруг них сразу же возник директор ресторана в сопровождении двух гибких официантов. Ермолов начал им что-то объяснять, сопровождая свои слова активной жестикуляцией.

Все это время публика «Голодного хунвейбина» продолжала заворожено смотреть на новых посетителей и пришла в себя только после того, как оркестр начал играть лезгинку, приветствуя высокого гостя. В ответ кавказцы широко заулыбались и начали дружно хлопать. Спустя какое-то время один из ординарцев вскочил со своего места и принялся энергично танцевать. Вслед за ним в пляс пустились и два других джигита. Через несколько минут активного танца они достали свои пистолеты и открыли огонь, периодически попадая в закрепленные под потолком люстры. Сидящие в первых рядах зрители, оглушенные выстрелами, затыкали ладонями уши и прятались под стол, скрываясь от хрустального дождя, вызванного внезапно открывшейся стрельбой.

– Дикари они и есть дикари, – проговорил Троегубов, с тоской глядя на танцующих. – Знаете, Катя, если бы не вы, я бы пожалел, что вставил себе хрусталики. Поистине в мире так мало достойного, на что хотелось бы смотреть.

– Хорошо, что мы в первые ряды не сели, – улыбаясь, сказала Катя, беря за руку актера. – А то бы нас сейчас осколками засыпало. Скажите, Давид Борисович, а почему они везде лезгинку танцуют? Я уже несколько раз видела.

– На это есть много причин. Во-первых, это демонстративная любовь к национальным традициям, такой напускной патриотизм. Во-вторых, необразованность большинства из них и излишняя напыщенность. В-третьих, постоянное желание мериться хуями. И неважно с кем.

Как только Ниночка села за стол, она сразу почувствовала на себе пристальные взгляды посетителей ресторана, и у нее тут же начали пылать уши. Актриса поняла, что все, кто находится сейчас в зале, осуждают ее, но она была мысленно готова к такой реакции людей, поэтому отнеслась к происходящему спокойно. Долгое время состоявшая в отношениях с Виктором Ивановичем, Ниночка была готова снова стать героиней городских сплетен и выпусков светских новостей.

Пока джигиты танцевали, официанты накрыли стол, уставив его блюдами классической кавказской кухни и разного рода десертами, главным из которых был высокий кремовый торт, украшенный вишенками. Окинув взглядом все это кулинарное многообразие, Ермолов взял с тарелки сочащийся соком кусок шашлыка и поднес его к губам Ниночки. Она, недолго думая, впилась в него своими острыми мелкими зубками и откусила половину. Актриса жевала медленно, глядя в глаза генералу. Когда Ниночка, проглотив мясо, сделала несколько глотков вина, Ермолов отправил оставшуюся часть шашлыка себе в рот и взял следующий кусок.

К этому времени у вайнахов кончились патроны и они вернулись за стол. Обилие блюд их приятно удивило, и они принялись закусывать, громко переговариваясь между собой на родном языке. Ермолов тут же их одернул и скомандовал перейти на русский. Ординарцы неохотно, но сделали это и стали общаться между собой, ограничиваясь короткими фразами, состоящими в основном из междометий и прилагательных.

Сидя в окружении четырех мужчин и чувствуя на себе взгляды почти сотни человек, Ниночка ждала, когда наступит тот момент, ради которого она, собственно, и приехала в ресторан. Актрисе не терпелось увидеть Иллариона, который уже наверняка знал, что его бывшая возлюбленная находится в зале.

Ермолов почти не говорил с Ниной, продолжая кормить ее, выбирая самые сочные и жирные куски мяса и подливая вино. Спустя некоторое время Шамиль что-то сказал одному из ординарцев, и тот, подойдя к сцене, вручил несколько купюр музыкантам. Спустя мгновение со сцены полилась неизвестная Ниночке мелодия. Ее спутники довольно закивали головами и начали вполголоса петь.

– О чем эта песня? – спросила она у генерала в паузе между первым и вторым куплетами.

– Эта пэсня о сокале, который литал висако в гарах, – шептал Ниночке на ухо Ермолов, – литал, литал и вдрук увидиль, как шакал напал на лебэдя. Тагда он сарвался с нэбэс и закиливал иво. Но шакал бил изваротлив и ранил сокала, и патом они оба сорвались са скалы.

Песня очень понравилась впечатлительной Ниночке, и пока вайнахи ее пели, она успела перенестись к подножью Кавказских гор и лично присутствовать при схватке сокола с шакалом. Когда последние ноты растаяли в прокуренном воздухе ресторана, джигиты поднялись со своих мест и долго аплодировали. Как только кавказцы перестали хлопать, оркестр начал играть фокстрот, и окончательно раскрепостившаяся публика заведения пустилась в пляс.

После очередного танцевального номера возникла сравнительно большая пауза. Зрители успели рассесться по своим местам, слегка выпить и закусить. Вполголоса переговариваясь между собой, все они ожидали выхода Лощенного.

– И когда она успела Ермолова охмурить? – недоумевала Екатерина, глядя на Ниночку.

– Видимо, генерала не оставила равнодушным ее сегодняшняя роль, – предположил Давид Борисович. – Но, скорее всего, она больше не будет ее играть.

– Почему?

– Запретят пьесу. Подъелдыков нажал на такие клавиши в душе джигитов, которые не следовало бы трогать.

– Что вы имеете в виду?

– Это очень деликатный вопрос, – Троегубов сделал паузу и прикурил длинную коричневую сигарету. – Дело в культуре гендерных отношений кавказских народов. Например, у нас парень может легко познакомиться с девушкой, что совершенно недопустимо в их среде. Там неженатым мужчинам до свадьбы даже говорить с ними нельзя, я уже не говорю о том, чтобы взять за руку.

– А если заговорит?

– Обстоятельства могут быть разные, но, поверьте, ничем хорошим это для них обоих не закончится. А ее, скорее всего, будет ждать смерть.

– Смерть? – удивилась Катя.

– Да, смерть. Такие обычаи. Она опозорила свой род, а опозоренный род теряет авторитет. И такое пятно можно смыть только кровью.

– Какой ужас! А как же там тогда знакомятся?

– Если девушка понравилась парню, его родители засылают к ее родителям сватов. По-другому никак, – рассмеялся Троегубов. – Так что если вам, Катюша, джигиты начнут оказывать знаки внимания, скажите им, что вы уважаете их народные традиции и не говорите с ними, пока их родители не пришлют к вашим сватов.

– Буду иметь в виду, – рассмеялась актриса. – А какое все это имеет отношение к сегодняшней премьере?

– Учитывая всю сложность отношений между мужчинами и женщинами, джигитам легче общаться друг с другом. К тому же во время национально-освободительной войны им подолгу приходилось скрываться в лесах и горах, а там, как вы понимаете, женщин не было…

– Не надо, Давид Борисович, не продолжайте.

– Для кавказского мужчины есть гораздо более страшные проступки, чем нежное отношение к товарищу. Например, трусость. Ладно, действительно, давайте закроем эту тему, к тому же, как я понимаю, сейчас начнется выступление Ларика.

В это время две половины раздвижного занавеса разъехались в стороны, на сцене появился Илларион в костюме и гриме Пьеро. Под густой меловой маской Ниночка не смогла увидеть, какими эмоциями охвачен ее бывший возлюбленный. Однако, как только он ступил на сцену, она сразу почувствовала на себе его тяжелый взгляд.

Сценический костюм Иллариона с момента их разрыва не претерпел никаких изменений. На нем была все та же длинная белая рубаха с черными пуговицами, плотное кружевное жабо вокруг шеи и шапочка, полностью скрывающая волосы. Светлые панталоны с огромными клешами и такие же туфли с черными помпонами на носках.

При виде своего кумира поклонницы зашумели и зааплодировали. Илларион дождался, пока они успокоятся, и дал отмашку. Тотчас откуда-то из-за занавеса тихонько вступил рояль. После небольшой прелюдии публика услышала звучащий немного в нос приятный баритон артиста:

 
Ах, где же вы, мой маленький креольчик,
Мой смуглый принц с Антильских островов,
Мой маленький китайский колокольчик,
Капризный, как дитя, как песенка без слов?
 
 
Такой беспомощный, как дикий одуванчик,
Такой изысканный, изящный и простой,
Как пуст без вас мой старый балаганчик,
Как бледен ваш Пьеро, как плачет он порой!
 
 
Куда же вы ушли, мой маленький креольчик,
Мой смуглый принц с Антильских островов,
Мой маленький китайский колокольчик,
Капризный, как дитя, как песенка без слов?⁶
 

Пока Ниночка слушала Иллариона, ей казалось, что он, исполняя песню, обращается непосредственно к ней. Актриса вспомнила начало их романа, как они были поглощены и наполнены друг другом, не хотели ни на миг расставаться и желали только одного – чтобы весь мир оставил их в покое.

Однако ближе к концу номера перед ее глазами стали один за другим возникать эпизоды их совместной жизни, когда Илларион был к ней несправедлив, унижал ее и частенько оскорблял. Тогда она, поддавшись какому-то неосознанному импульсу, не совладав с накопившимся в душе гневом, прошептала на ухо генералу:

– Его зовут Илларион, он в нашем театре играет. Я уже так устала от его нападок. Он все время надо мной смеется.

– Пачиму? – спросил Шамиль.

– Не считает меня актрисой. Говорит, что я бездарность и все такое…

Ермолов тут же прекратил трапезу и гневно посмотрел на Иллариона, который к тому времени уже пел вторую песню:

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит.

Оно – колокольчик фарфоровый в желтом Китае.

На пагоде пестрой висит и приветно звонит,

В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.

А кроткая девушка в платье из красных шелков,

Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,

С поджатыми ножками смотрит без мысли, без слов,

Внимательно слушая мягкие, легкие звоны.⁷

Генерал несколько мгновений о чем-то думал, потом наклонился к одному из своих ординарцев и что-то прошептал ему на ухо. Тот, выслушав своего начальника, согласно кивнул и, встав из-за стола, направился к сцене. К тому времени Илларион уже окончил петь.

– Как вам? – спросил Давид Борисович у своей спутницы, аплодируя Иллариону.

– Чудесно! – ответила Екатерина. – В этом образе наш Ларик смотрится очень органично. Я, честно говоря, не ожидала. Думала, ну, какой из него Пьеро? При такой-то фигуре. Но ошибалась. Признаю. Талантливо.

– Согласен. Безысходность такого крупного Пьеро смотрится куда драматичнее, чем игра обычных субтильных актеров, которые частенько эксплуатировали этот образ. Если уж такой гигант не может справиться с проблемой, то она действительно не подъемна.

Публика неистово аплодировала. Изредка из ее недр вырывались одиночные крики: «Браво!». Илларион кланялся восторженным зрителям, благодарил за теплый прием и принимал букеты цветов.

В этот момент к нему подошел телохранитель Ермолова и произнес несколько слов. Спустя мгновение Илларион уже спускался со сцены и в сопровождении джигита направлялся к столику, за которым сидел Шамиль. Ниночка не ожидала такого поворота событий. Она не знала, что на уме у генерала, но чувствовала, что этот визит артиста к столу Первой Головы ничем хорошим для Иллариона не закончится.