Вперед, к победе! Русский успех в ретроспективе и перспективе

Русский успех в ретроспективе и перспективе: «добрым молодцам урок»

I

Тема этой статьи – успехи России и успехи русских (это далеко не всегда совпадает) в исторической ретроспективе и уроки этой ретроспективы. Вопрос, над которым я хочу поразмышлять – какие периоды русской истории были наиболее успешными для страны и народа, как соотносились друг с другом фазы внутреннего и внешнего успеха.

В русской истории можно выделить три крупные структуры: Московское самодержавие, Петербургское самодержавие и коммунистический строй («исторический коммунизм» – т. е. то, что реально было в истории, а не на страницах учебников научного коммунизма и пропагандистских изданий, где коммунизм рассматривался как высшая стадия социализма). Я в основном буду говорить о второй и третьей структурах, поскольку первая структура – Московское царство – совпала с генезисом «русского хаосмоса», а потому её фазы смазаны, тогда как в Петербургском самодержавии и комстрое фазы просматриваются чётко, и между фазами обеих структур очевиден параллелизм.

Первуюфазу обеих структуряназываю «демонархией»^[1]. Это можно расшифровать и как «демоническую власть», и как «монархию демоса» (народа), и как «якобы монархию», а на самом деле – нечто, намного более крутое. В Петербургском самодержавии это режим Петра I, «реликтовое излучение» которого можно уловить вплоть до 1750-х – 60-х годов; в комстрое это, конечно же, сталинский режим, ну а в московском царстве это режим Ивана Грозного, начиная с опричнины. Последняя стала эмбрионом и одновременно средством возникновения и Московского самодержавия, и самодержавия вообще, и русской власти как уникального – автосубъектного и надзаконного – феномена. По сути, это было началом смуты по отношению к княжебоярскому режиму и одновременно демонархией, вызвавшей ответную реакцию – сначала боярскую, а затем общесоциальную смуту 1584/1598 – 1613/1619 гг. (её латентную фазу – 1584/1598 гг. можно в известном смысле считать «оттепелью»).

Демонархия реализуется как подавление опирающимся на значительную часть населения (народа) центроверхом (последний персонифицирован единодержавным правителем, как бы он ни назывался, и «спаянным» с ним чрезвычайным органом – опричнина, гвардия Петра I, ЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД) верхов и «остальной» части народа. По сути, это «холодная» гражданская война, фаза кристаллизации, торможения. Поскольку одна из главных задач демонархии – подавление основной массы населения, которая, естественно, представлена русскими, то, как правило, демонархические (или – шире – послесмутные) фазы характеризуются русофобией, а в «чрезвычайках» в связи с этим всегда обнаруживается большое количество нерусских элементов, главным образом, в руководстве – немцы, латыши, евреи. Но есть и обратная связь – русофобия как следствие значительной численности нерусских в органах репрессий и культуры. Классический случай – большевистский режим в 1917–1934/37 гг. Национальное по форме облекает социально-властное содержание и его специфические задачи на фазе демонархии.

«Оттепель» – вторая фаза структур русской истории. «Оттепели» – это выпуск пара после демонархического перенапряжения, это ослабление хватки центроверха на горле господствующих групп. (Начинаются «оттепели» с того, что эти группы обеспечивают себе гарантии физической безопасности). В петербургском самодержавии это период между (условно) 1762 г. и 1815 г., а в комстрое, который «проигрывал» все фазы в ускоренном темпе, это 1953–1962/68 гг. Главный «оттепельный» конфликт – борьба господствующих групп с центроверхом за экономические и социальные гарантии своего привилегированного существования.

Третья фаза – «застой». Это период стабилизации общества, укрепления и консолидации его господствующих групп, накопление «социального жирка» (прежде всего в виде среднего класса или эквивалентно сравнимых групп). «Застой» – это торжество горизонтальной мобильности над вертикальной на верхних ступенях социальной пирамиды и значительная расслабленность на средних и нижних. Главный принцип фаз «застоя» сформулирован одним из героев гайдаевской комедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» пьяницей Федей. Обращаясь к пытающемуся перевоспитать его студенту Шурику, Федя говорит, что теперь другие времена: «К людям надо относиться мягше, а на вопросы смотреть ширше». Фазы «застоя» в русской истории – соответственно, 1815–1855 и 1962/68-1985/87 гг.

«Застой» быстро минует свою «зрелую» подфазу и переходит в подфазу упадка и разложения, вслед за чем наступает смута. Центроверх раздваивается; иногда властей больше чем две, но главных властей две: Василий Шуйский против Тушинского лагеря, и Второе земское ополчение против казаков; Петросовет против Временного правительства, и «красные» против «белых»; РСФСР (Ельцин) против Центра (Горбачёв), и президент (Ельцин) против Верховного Совета.

Смуты – наиболее опасные фазы во всех структурах русской истории и в русской истории в целом: сопровождаясь гражданской войной, интервенцией (прямой – военной, как это было в начале XVII и в начале XX в., и косвенной – экономической и информационной культурно-психологической, или психоисторической, как это происходит со второй половины 1980-х годов), они ставят государство на грань уничтожения и (или) действительно уничтожают его, и после смуты на его месте возникает новая структура.

II

Таким образом, мы имеем следующую циклику структур русской истории: демонархия – оттепель – застой – смута. После смут, казалось, Россию легко добить извне. Но легко добить и вообще добить исторически не получилось. Почему? Что спасало Россию от последствий смуты?

Прежде всего – самоотверженность и особый – упёртого московского типа – героизм народа. Однако весьма важную роль играли и внешние условия – так складывалось, что добить Московское царство после смут оказывалось некому. После окончания Смутного времени в 1618–1619 гг. Московию можно было брать «тёпленькой». Однако Европа была занята Тридцатилетней войной (1618–1648), а когда война закончилась, Московское царство уже прочно стояло на ногах и само развернуло борьбу за Малороссию с традиционным врагом – Польшей.

Аналогичным образом обстояло дело в 1920-е -30-е годы. СССР смог не только встать на ноги, но и подготовиться к войне, потому что в мировой капиталистической системе шла борьба немцев и англосаксов, Германии и США за корону нового гегемона капсистемы, а внутри англосаксонского мира США вели борьбу за подрыв Британской империи. И пока хищники, представляющие два западных начала, грызлись между собой, СССР ковал щит и меч.

Наибольшую силу в мировой системе Россия набирала после мировых войн, т. е. войн за гегемонию в мировой капсистеме. В мировой системе фазы наибольшего успеха России – это послевоенные периоды, периоды после окончания мировых войн, в которых Россия играла решающую роль. Хотя Россия и СССР никогда не претендовали на место гегемона внутри капсистемы (этот приз оспаривали континентальные державы Франция и Германия у морских англосаксонских – Великобритании и США) и в войнах выступали на стороне «моряков-англосаксов» против континенталов^[2], главным театром мировых войн становилась русская территория – как будто буржуинам не хватало собственного пространства для выяснения своих буржуинских отношений, и они выносили последнее во внешний для капсистемы мир – евразийский. Более того, именно Россия своей людской массой и своим пространством решала исход мировых войн и, выходя из них, становилась одной из двух сверхдержав: в 1815–1855 гг. вместе с Великобританией, в 1945–1991 гг. (пик 1962–1987 гг.) вместе с США.

Как мы видим, фазы наибольших внешних успехов России коррелируют главным образом с внутренними фазами «застоя». Россия Николая I и СССР Брежнева – вот эпохи наибольшего могущества России/СССР в мировой системе. И в то же время это – эпохи наибольшего внутреннего спокойствия, улучшения благосостояния значительной части общества: «живи да работай – хорошая жизнь», как говорилось в «Сказке о военной тайне, о Мальчише-кибальчише и его твёрдом слове», а «запахи дыма с пожаров» или «пороха с разрывов» были далеко – в том «прекрасном далёко», которое, несмотря на просьбы, чаще всего оказывалось жестоким – и само по себе, и по сравнению с «застойными» временами».

Ill

Но были ли успехи России автоматически успехами русских?

По части усилий и решающего вклада в победу – всегда. А вот по части вознаграждения – нет.

Власть содержала империю, а затем СССР за счёт русского (т. е. русские + белорусы + малороссы) этнического ресурса. Правы те, кто называет Россию и СССР «империями наоборот», где державообразующий народ не эксплуатировал окраины и их народы, а наоборот – вкладывал в них средства, отрывая от себя, в ущерб себе.

Русские, как правило, были народом-победи-телем, который не получал ничего, будь то мировые англо-французские (Семилетняя и революционно-наполеоновские) войны или англосаксонско-германские (1914–1918 гг. и 1939–1945 гг.). Русские выигрывали войны, вытаскивали Российскую империю, а затем СССР (протоглобальный комплекс), но, по сути, ничего не получали. Со «стеклянной ясностью» (В. Набоков) это проявилось в советский период русской истории, когда расходы трёх славянских республик, особенно РСФСР и Белоруссии, были существенно меньше их доходов, тогда как расходы всех остальных республик намного превышали их доход – разрыв создавался путём перекачки средств (и кадров) из русского центра на нерусские окраины.

Ослабление власти в центре приводило к тому, что русские, в конечном счёте, опрокидывали существующую структуру власти, начинался распад державы, на её месте возникала новая, причём ранней, первоначальной её формой становился антирусский, русофобский режим, который через 15–20 лет функционирования устранялся мирным или насильственным способом.

IV

Какова с исторической точки зрения нынешняя ситуация?

В 1991 г. русские (с помощью Запада и окраин) обрушили СССР, началась смута, и вроде бы сегодня мы находимся на выходе из неё, в её финальной стадии, которую, комбинируя В.О. Ключевского с С.Ф. Платоновым, можно назвать национальнорелигиозной. То есть речь идёт о выходе из смуты на пути национальной консолидации, как это произошло в первой половине XVII в. и в первой половине XX в. Началом выхода СССР из смуты стали отстрел «ленинской гвардии», «интернационалистов», а концом – Великая Отечественная война, положившая конец «холодной» гражданской, война, заставившая коммунистическую власть развернуться в сторону русских традиций и русского народа, обеспечившего комстрою победу в ней.

Как мы помним, выход из смуты осуществлялся на пути демонархии, в значительной степени русофобской, будь то преследование раскольников и привилегии немцам или подавление русских вообще. В 1990-е годы ельцинский режим был, конечно же, русофобским, но он не был демонархией – то была часть смуты, обусловленная тесным союзом правящей верхушки с иностранным капиталом. Обязательно ли новая демонархия («неоопричнина»), если она состоится, должна быть антирусской? Думаю, нет. Во-первых, значительная часть антирусского запала вышла в ходе самой смуты. Во-вторых, впервые с середины XVI в. русские в Московии – России – СССР – РФ составляют не половину населения страны, а подавляющую массу – 80 %. Это столько, сколько евреев в Израиле и ханьцев в Китае. Цифра 80 % по ооновским стандартам позволяет говорить о мононациональном государстве – и действительно, вряд ли кто-то назовёт Китай и Израиль многонациональными государствами (много наций в стране ещё не делает государство многонациональным).

Сегодня в РФ впервые за последние 150–200 лет начинает действительно развиваться нечто, похожее на русскую нацию. Ни в России, ни в СССР процесс превращения русского народа в нацию не получил своего завершения. Теперь, несмотря на целый ряд серьёзных трудностей на этом пути, есть хорошие шансы на завершение процесса формирования нации посредством национального возрождения. Процесс этот страшит русофобов всех мастей, отказывающих русским в праве на нацию, национализм и даже историю: русскую нацию стремятся подменить «российской», т. е. этническое заместить территориальным, содержание – пространственной функцией; русский национализм приравнивается к фашизму и ксенофобии, тогда как другие «национализмы», особенно антирусской направленности, приветствуются. Наконец, русской истории, истории русского мира вообще отказывают в праве на существование, подменяя её российской и растворяя в ней – таким образом, история растворяется в географии. Реакция русофобов понятна: если русским суждено выйти из смуты, а России – возродиться, то только на пути национальной консолидации державообразующего народа, чего, конечно же, стремятся всеми силами не допустить наши конкуренты за рубежом и их лакеи-смердяковы внутри страны.

Некоторые тенденции развития нынешней мировой ситуации способствуют новому русскому успеху – на этот раз успеху одновременно русских и России. Сегодня одно невозможно без другого: господствующие группы РФ смогут реально укрепить своё положение в мире только при опоре на державообразующий народ и его ресурсы, направленные, прежде всего, на развитие этого народа (равно как и других коренных народов России, сплачивающихся вокруг стержневого народа и организуемых им).

Тот мир, который возник в декабре 1989 г. и который журналисты окрестили «мальтийским», расползается на наших глазах. Гегемония США, как показали поражение американцев в Ираке и их неспособность предпринять что-либо серьёзное по отношению к Ирану и КНДР, вовсе не так сильна. Подъём Китая, европейско-американские противоречия, «левый» поворот в Латинской Америке – всё это факторы, на которых можно и нужно играть. Но для того, чтобы играть успешно, нам необходимы воля (субъектность), единство и разум, т. е. знание, адекватное миру.

В своей замечательной книге «Великая трансформация» (1944 г.) Карл Поланьи характеризует лидеров Третьего Рейха как обладателей «зловещего интеллектуального превосходства» над лидерами западных демократий, и говорит о том, что они успешно применили его для разрушения «версальского мира», т. е. систему, сконструированную с целью воспроизводства исторического проигрыша Германии. Но то же можно сказать и о большевистском руководстве 1920-30-х годов^[3], которое тоже обладало зловещим интеллектуальным превосходством над своими западными оппонентами и тоже поставило это превосходство на службу разрушения существовавшего порядка. И это естественно: в мироустройстве 1920-30-х гг. как СССР, так и Германии была уготована роль игроков если не второсортных, то второго плана, одним словом – «лузеров». Качественно улучшить своё положение в рамках существовавшей системы было невозможно. Ergo: нужно было ломать систему.

Нынешняя мировая ситуация во многом напоминает 1920-е – 30-е годы: РФ не удастся качественно улучшить своё положение в существующей системе, для РФ и её господствующих групп в этой системе нет долгосрочно-безопасных ниш. И потому расшатывание-разбалтывание этой системы можно только приветствовать – оно расширяет поле для нашего маневра, но игра на этом поле предполагает наличие интеллектуально-стратегического превосходства.

Разумеется, превосходство – условие не достаточное, таковым является политическая воля, которая будет ломать хребет нашим оппонентам на мировой арене или, как минимум, продемонстрирует готовность это сделать. Однако интеллектуальное превосходство – совершенно необходимое условие, чтобы не только выигрывать на мировой арене, но просто попасть на неё в качестве игрока: чтобы ломать хребет, надо знать, где находятся наиболее уязвимые точки и соединения. Как бы ни относиться к большевикам, но они хорошо знали болевые точки той системы, против которой работали, их власть была одновременно и тем, что Фуко называл «властью – знанием».

Нам необходимо принципиально новое знание о мире, с иной дисциплинарной сеткой, чем нынешняя, отражающая реалии уходящей эпохи, знания прежде всего о главных тенденциях и трендах его развития, о его болевых точках: ни социология, ни политология об этом не расскажут. Пока что мы, отбросив зашедший в тупик советский догматический марксизм, в основном довольствуемся интеллектуально-теоретическими объедками с западного стола – убогими экономике, социологией и политологией, которые, во-первых, отражают иную социальную реальность, а, во-вторых, реальность 25-30-летней давности. У нас сформировался целый кластер концептуальных падальщиков-компрадоров, воспроизводящих в научной сфере то, что в сфере социально-экономической вытворяет криминально-компрадорская «буржуазия». И, естественно, помимо нового знания о мире, знания, практическая цель которого – победа, наша победа в Большой Мировой Игре, нам нужно абсолютно точное, честное и беспощадное знание о самих себе. Знания, в котором не будет, с одной стороны, самобичевания и самоунижения конца 1980-1990-х, с другой, – сюсюканья и соплей об уникальной и загадочной русской душе – это только демобилизует, нам же нужно мобилизующее знание, знание-штык. Его создание – залог русского успеха в XXI веке.

АПН. ру, 27. 12.2006

«Февраль 1917-го – это заговор против русской истории, который сорвали большевики»

Историк Андрей Фурсов о столетии Февральской революции и о том, почему «океан русской жизни» смыл «февралистов-краснобаев».

«Если бы царь вместо того, чтобы подписывать отречение, кликнул бы казаков, на этом бы все и кончилось, – размышляет в интервью «БИЗНЕС Online» историк и социальный философ Андрей Фурсов. По его мнению, социальная революция в России была неизбежной, но именно февралисты открыли кладезь бездны, а сам переворот стал результатом четырех заговоров, за которые многие заговорщики расплатились своими жизнями.

«В 1916 году Фаберже получил самое большое количество заказов, а в 2016 году русские богатеи отметились наибольшим приобретением яхт и автомобилей»

– Андрей Ильич, революция февраля 1917 года случилась в силу естественных исторических причин? Или это часовой механизм бомбы, приведенный в действие чьей-то умелой рукой?

– На протяжении всего XIX века Россия шла к социальной революции. Самодержавно-крепостнический режим вступил в кризисную полосу, и этот кризис усиливался и усугублялся тем, что Россия интегрировалась в мировую капиталистическую систему. Причем после поражения в Крымской войне Российская империя интегрировалась как зависимый элемент этой новой мировой системы.

В середине XIX века в мире произошли существенные изменения. Если раньше капитализм был преимущественно доиндустриальным, то ко времени, которое я упомянул, в Англии полностью оформилась индустриальная система. Таким образом, капитализм получил адекватную ему систему производства. В результате то, что Иммануил Валлерстайн называл европейской мир-системой, превратилось в мировую систему без всякого дефиса. В отличие от мир-систем, которых на планете может быть несколько, мировая система может быть только одна. В «длинные 50-е» годы XIX века, которые уместились между 1848 и 1867 годами, то есть аккурат между Манифестом Коммунистической партии и первым томом «Капитала», или между европейской революцией 1848 года и реставрацией Мэдзи в Японии, протекали очень важные исторические процессы. В этот период мировая капиталистическая система сделала все, чтобы подмять под себя и уничтожить оставшиеся мир-системы. А таковых на тот момент оставалось всего две – русская и китайская. В результате хотя Китай так и не удалось превратить в колонию, а Россию не получилось отбросить к границам XVII века, обе страны перестали быть мир-системами и превратились в элементы мировой системы разной степени интегрированности.

В России интеграция в мировую капиталистическую систему углубляла кризисные тенденции того времени. Современники поняли это очень быстро. Например, Николай Бунге (ученый-экономист, министр финансов и председатель комитета министров Российской империи -прим, ред.) в 1886 году писал, что финансовое хозяйство страны находится в разобранном состоянии, а упадок российских финансов стал обнаруживаться еще с 1860-х годов XIX века. Что касается 1880-х годов, то в этот период кризисные процессы приобрели просто угрожающий характер. Дальше я просто процитирую: «Все это при отсутствии даже намека на какое-либо улучшение готовит в недалеком будущем тяжелую развязку, государственное банкротство, а за ним – государственный переворот». Это сказано в 1886 году! А в 1916 году действительно наступило экономическое банкротство, за которым последовал государственный переворот.

В то же время развитие капиталистического уклада в России породило такие социальные группы, которые были заинтересованы в том, чтобы вывести империю на капиталистические рельсы развития и при этом потеснить или вообще ликвидировать самодержавие. К этому надо добавить противоречие между московской и петербургской фракциями буржуазии. Дело в том, что питерская буржуазия была интегрирована в мировой истеблишмент, а вот московская, где, кстати, было много старообрядцев, оказалась на обочине этого процесса. Неслучайно среди лидеров заговоpa 1915–1916 года было немало выходцев из старообрядческой среды.

Иными словами, на рубеже XIX–XX веков шли, переплетаясь, сразу несколько процессов: кризис и разложение самодержавно-крепостнической системы; процесс развития капиталистического уклада, который в России принял уродливую форму (что естественно, поскольку за редкими исключениями никакой иной формы в принципиально антикапиталистической стране капитализм принять не может); процесс реакции общества на развитие уродливых капиталистических форм, так сказать, индуцированная социальная волна. При этом процесс разложения старого опережал процесс формирования нового, становясь дополнительным фактором, порождающим уродливые социальные формы неотрадиционного и квазикапиталистического типа. К 1914 году самодержавие подошло в состоянии серьезного кризиса.

– Однако на 1914 год приходится небывалый прежде подъем патриотизма с коленопреклонением и пением «Боже, царя храни» на Дворцовой площади в Петербурге.

– Эйфории патриотизма хватило на несколько месяцев. Более интересно другое – социальнопатовая ситуация, до поры не позволявшая кризису вырваться наружу. В канун войны все социальные и политические силы так или иначе уравновешивали друг друга. Буржуазия уравновешивала дворянство; либералы и революционеры были слишком слабы, чтобы что-то изменить; самодержавие олигархизировалось и было совершенно импотентным, так как находилось если не в состоянии управленческого коллапса, то глубокого кризиса, о чем писали практически все современники. Война эту ситуацию взорвала. Трудно сказать, что было бы, если бы не разразилась война. Думаю, в любом случае аграрная сфера дала бы о себе знать – тем более что Петр Столыпин своими реформами немало поработал на то, чтобы приблизить революцию. Причем парадокс заключается в том, что провал столыпинских реформ подарил самодержавию еще несколько лет. Ведь если бы проект преобразований Столыпина увенчался успехом, то уже в 1911–1912 годах примерно 20–25 миллионов мужиков оказались в городе. По подсчетам экономистов, лишь 1,5–2 миллиона из них смогла бы абсорбировать промышленность. А что же остальные? Не исключено, что мы получили бы революцию весьма и весьма кровавую. Окончательным ответом крестьянства на столыпинские реформы стал простой факт: к 1920 году крестьяне вернули в общинную собственность приблизительно 97–98 % земли.

В условиях обостренного войной кризиса в конце 1915 – начале 1916 года оформились сразу несколько заговоров: 1) буржуазно-думский, с которым был тесно связаны ряд влиятельных генералов; 2) заговор социалистической среды (во главе с людьми типа Чхеидзе, Керенского); связь между двумя этими российскими заговорщическими группами обеспечивалась по масонской линии; 3) британский заговор.

Необходимо отметить, что в ходе войны оформилось совпадение интересов части крупного российского капитала и правящих кругов Великобритании. Как заметил генерал Александр Спиридович, победа русской армии страшила капитал, поскольку она укрепила бы самодержавие. В то же время русский капитал не хотел выходить из войны, на которой наживался. Неслучайно в 1916 году ювелир Карл Фаберже получил, несмотря на кризис, самое большое количество заказов на свои поделки. Не могу не провести здесь параллели: 2016 год, разгар кризиса, но российские богатеи отметились в это время наибольшим количеством приобретений дорогих яхт и автомобилей. Русской победы боялись и британцы, которым, однако, в то же время нужно было, чтобы Россия продолжала войну. Решение этого противоречия было простым: организовать государственный переворот, устранить Николая II и объявить о создании конституционной монархии либо (что еще лучше) республики во главе с такими англоманами, как Александр Гучков (председатель III Госдумы, член Госсовета, впоследствии военный министр Временного правительства, по вероисповеданию – старообрядец - прим, ред.) и Павел Милюков (лидер кадетской партии, впоследствии министр иностранных дел Временного правительства -прим. ред.). Вскоре это и было реализовано.

Так называемая Февральская революция – это хорошо подготовленный дворцовый переворот. Хотя некоторые умные кадеты, такие, как князь Павел Долгоруков, предупреждали заранее, что дворцовый переворот – это очень плохое средство, поскольку после него нет никого, кто был бы легитимным правителем, а это вообще может привести всю ситуацию к краху. Так оно и вышло, Долгоруков оказался прав: Февраль открыл кладезь бездны. Февралисты, эти краснобаи, которые привыкли вещать с кафедр и в узком кругу, не смогли удержать ситуацию под контролем. О почти неизбежности такого варианта развития событий предупреждал не только Долгоруков – об этом же самом говорили и убитый в 1904 году министр внутренних дел Вячеслав фон Плеве и его преемник Петр Дурново. Все они считали, что, если произойдет революция, то «образованные классы», ее инициировавшие и организовавшие, не смогут воспользоваться плодами своей победы, так как не в состоянии ничего контролировать.