Дом на Невском. Фантастические рассказы и литературные сказки

Полёт освобождает голову для невесёлых мыслей. Ах, я лечу, но завидовать нечему. Левитация, о ней много писали до взрыва, но теперь я левитирую, а мне не верят.

– Э-э-эй! ― Ваня отчаянно размахивал руками, пытаясь привлечь внимание.

– Чуть не пролетела, ― смущённо сказала я, ― задумалась.

– Ладно. Как Моника?

– Ждёт. На, вот, подкрепись! ― Ваня жадно схватил кусок ветчины и крекер. ― Где псинка?

– Бегает. Может быть, охотится.

– Посвисти, или уж пойдём?

– Фенька, Фенька!

– Что за кличка для собаки?

– Во-первых: это самка, во-вторых: из тех кличек, что перебрал, отзывается на Феньку. Ещё вопросы? Фенька, Фенька! Немного подождём и в путь.

– Угу. Есть, что заставит мчаться вприпрыжку.

– Заинтриговали.

– Нас пригласили на бульон из медвежатины.

– Так-так, ― Ваня подозрительно метнул суровый взгляд исподлобья, ― молодой и красивый?

– Старый и сивый, как мерин, к тому женат.

– Кх, ― облегченный выдох, ― бульон? Этот факт заставит бежать всю дорогу. Фенька, чёрт возьми, жду ещё пять минут и адьё!

– Похоже, собачка стала добычей.

Только сказала, как невесть откуда нарисовалась знакомая дворняжка, неся в зубах сороку. Птицу, как водится, к ногам хозяина, улыбочка во всю пасть.

– Молодец, Фенечка! ― ласковое потрёпывание по холке, и собачий восторг.

– И мы не с пустыми руками в гости! Все в сборе!

Я, вместо ответа, взлетела. Метрах в пятистах ― волчья стая.

– Волки!

Ваня метнулся, собака следом. Стая приближалась с огромной скоростью. Я поднялась выше, ища спасения: на сотни метров, никого. Метрах в семидесяти параллельная траншея, но туда не добраться, ни волкам, ни людям ― слишком высок чёрный снег по краям. Сбавила высоту.

– Что? ― Спросил молодой человек, ― кранты?

– Типа того. Есть идейка: тебя давно на руках носили?

– Никогда.

– Есть возможность. Будешь потом вспоминать.

– Несерьёзно.

– Другие варианты?

Ваня отчаянно покрутил головой:

– Знаете, сколько я вешу? До взрыва семьдесят семь, теперь где-то семьдесят.

– О, сущий пустяк! Тем более волки уже в четверти километра.

Я приземлилась рядом с парнем.

– А Фенька?

– Ещё двадцать кило. Успею ― вернусь, нет ― пусть инстинкт спасает. Обними меня за шею.

Я подхватила Ваню подмышки и с трудом оторвалась от земли. В обычной ситуации эта затея вряд ли бы удалась. Опасность придала сил. Высоко взмыть не получилось: но двух метров оказалось достаточно. Через несколько минут я поставила парня на дно другой траншеи и вернулась. Фенька металась по дорожке, отчаянно визжа. Волки совсем близко. Сходу спикировав, сграбастала собаку, и поднялась значительно выше, чем в предыдущий полёт.

– Двадцать не семьдесят! ― Торжествующе закричала волкам, ― нате, выкусите!

Вожак подпрыгнул, но где там. Уселся, глядя вверх, язык висит розовой тряпкой.

Фенька, радостно облизала хозяина, благодарно глядя на меня.

– Незнакомый лабиринт, ― сказал Ваня.

– Город близко, найдём.

– Вообще-то мы в городе, только на окраине.

– Теперь это загород: ни людей, ни регулировщиков. Мёртвая зона. Идём, время не ждёт. Город в той стороне.

– Центр?

– Именно.

– Летите?

– Нет, пройдусь ногами. А то крылья вырастут, ноги отвалятся.

Ваня засмеялся.

– Интересно, где мы находимся?

– Бывший район Старой Деревни.

– Навигатор?

– Угу. Здесь ― я постучала себе по лбу, ― третий глаз.

Ваня хмыкнул, и промолчал.

– Ровчик по Дибуновской. Вдали крыши пятиэтажек: нижние этажи под снегом. А от двенадцати этажей осталось поболе.

– Значит, идём по Дибуновской?

– Да. Я жила на этой улице в прошлой жизни.

– Если дорожка прямо в центр, будем через три часа.

– Надеюсь. Заметил?

– Что?

– Снег белый.

– Трудно не заметить. Ещё бы перестал.

– Да. Ваня, как считаешь, если снег перестанет, всё стает и продолжится лето?

– Слишком хорошо, чтобы стать правдой.

– Значит, зима надолго.

– Ядерная зима, ― Ваня тяжело вздохнул, ― многие не выживут.

– Ладно, ты печаль не разводи. Зачем далеко уходил? ― Я кивнула на тряпичную сумку, которую парень не выпускал из рук.

Ваня вынул топорик, складной нож, фонарик, упаковку из трёх пальчиковых батареек, два коробка спичек.

– О, неплохой улов!

– И ещё, ― он расстегнул молнию на куртке и из потайного кармана достал пачку леденцов, ― гостинец для любимой.

– Славно. А чего-нибудь существенного?

– Что в машинах? Орешки, сухарики ― сам съел. Хотел приберечь, но по штучке, по штучке… Топор бы нормальный, а не этот.

– Топор? Паркет разбирать топор не нужен. А квартир, где никого, много. И почти везде паркет, меблишка какая-то.

– И мы не одни такие умные. Топорик всё-таки оружие. В одной тачке ружьё охотничье, но патронов нема.

– Тогда и говорить не о чем. Ну вот, с разговором подошли к Черной речке, ― Указала пальцем вверх на табличку, с тонким скрипом качающуюся на ветру.

Тропа вела вправо. Там должен быть мост через Неву, Каменоостровский проспект, ещё мост, выход на Невский проспект. И всё под слоем чёрного снега.

Грозный рык нарушил печальные мысли. Впереди медведь терзал жертву, вовсе не собираясь делиться. Клочки одежды летели в разные стороны.

– Надеюсь, человек был мёртв.

– Конечно. Я не слышал криков. Что будем делать? Опять на ручки?

– Нет, переждём.

– Пока конкуренты набегут?

– Думаешь, ты лёгенький?

– Ничего не думаю. И?

– Идём, только без резких движений. Крадучись.

Мы приближались к медведю на цыпочках. Когда оставалось метров тридцать, Феня захлебнулась лаем, бросаясь на зверя. Медведь поднял окровавленную морду, и так взревел, что моё сердце, вибрируя, скатилось в область коленок. Собачка стала кружить, непременно кусая хищника в зад. Тот вертелся, будто юла. Сейчас косолапому было явно не до нас.

Ваня схватил меня за руку и устремился вперёд, мимо кровавой битвы.

Отбежав метров триста, мы остановились, переводя дух. Фенька, сильно хромая, догнала, и присела, поджав переднюю лапу.

– Можно сказать, отделались лёгким испугом. Хорошо, что не обделались, ― Ваня засмеялся, довольный каламбуром.

– Да и обделаться не страшно. Хуже достаться зверю на обед.

– Можно бы не рисковать, ― Ваня многозначительно покачал головой.

– Мы и не рисковали, ― парировала я, ― если б не Фенька, взяла б на ручки и перенесла.

– Ну и хорошо. Феня, дай лапку посмотрю. Ничего страшного, кости целы, шкура чуть попорчена. Заживёт. С такой тёщей мы непобедимы!

– Чего не скажу о моей девочке. Она одна.

– Поторопимся!

Я протянула парню носовой платок:

– Остатки былой роскоши. Перевяжи собаке рану. Если даст, немного крови выдави сначала.

Феня, будто поняв, стала неистово зализывать больное место. Потом сама протянула хозяину лапку. Тот обмотал платком, и она побежала впереди, слегка прихрамывая.

― Ваня, знаешь, где мы идём?

– Через Неву?

– Да. По мосту.

Собака коротко и отчаянно залаяла.

– Феня, цыц!

– Ваня, что там она копает? ― Я остановилась, а затем рванула к собаке. Ваня хмыкнул и вразвалку подощёл.

Из-под снега показалась кость. Парень опустился на колени и стал руками разгребать снег. Не дойдя до чёрного слоя, он присел на пятки:

– Скелет! Человеческий.

– Вижу. Медведь или волки. Живые люди, похоже, все в центр подались. Заметь, безлюдье.

– За нами следят! Не оборачивайтесь, просто идём быстрее.

Я осторожно оглянулась: метрах в ста шли два человека: чёрные лица, лохмотья вместо одежды, у одного в руке топор, у второго булыжник. Двигались молча.

– Зловещие мертвецы! ― прошептала, что на ум пришло.

– Каннибалы, ― версия Ивана звучала не лучше, ― догоняют.

– Может, познакомиться хотят. Попутчики.

– Предлагаете подождать? Бежим! Если пустятся вдогонку, то ничего хорошего, если оставят в покое, то попутчики.

Мы бросились наутёк. Преследователи помчались следом, издавая звуки, похожие на рычанье.

– Мутанты! ― Осенило меня, ― мутанты—каннибалы. Лучше бы волки съели.

– Взлетим?

– Куда? Где дорога?

Бесстрашная Фенечка остановилась, пропуская нас, и встала на тропе, широко расставив лапы и грозно рыча.

– Собака их задержит!

Я всё-таки остановилась: незнакомцы, оба здоровенные, как гориллы, притормозили, видимо соображая. Наконец, стали подходить, цокая, и один, вытягивая руку, сделал жест щепотью, будто сыпал соль. Феня переступала с лапы на лапу, внимательно следя.

– Теряем время! ― Внушительно сказал Ваня.

Я схватила парня подмышки. На этот раз полёт не удался.

Громила резко поднял камень. Феня бросилась на него, целя в горло. Камень с треском опустился на голову собаке, раздробив череп. Торжествующий крик, оба набросились на собаку: один рвал руками, второй размахивал топором.

Мы побежали. Слёзы застилали глаза, я размазывала на бегу их по щекам. Ваня всхлипывал, не стыдясь.

Сколько бежали не знаю. Вконец, выбившись из сил, я запросила пощады.

– Ну, да, возраст все-таки, ― не смущаясь, сказал Ваня, ― одышка и всё такое. Но припустила, как молодая, ― и вдруг, всхлипнул, ― Фенька, только привык.

– Мы не забудем.

– Бедная Фенечка!

– Ваня, у тебя ведь есть топор.

– Да, в сумке. А с чего вы взяли, что я сдался бы без боя?

– Так просто, напомнила. Мне бы тоже оружие. Хоть кирпичик.

– Почему кирпичик, а не кирпич?

– Кирпичище! Лихо мчались! Посмотри туда. Видишь, сверкает впереди?

Сквозь падающий снег блестел шпиль Адмиралтейства.

– Километра два?

– Да. Прямо Дворцовый мост. А за ним центр, люди.

– Любимая и мясной бульон.

– Точно.

– Почему всё-таки не полетели? Фенька была бы жива.

– Честно? Не понимаю, как могла тебя поднять. Второй раз не получилось.

– Да.

– Моё тело становится лёгким, а мозг вырабатывает особую энергию. Активировался древний ген. В одной из прошлых жизней я летала.

– А в экстренной ситуации? Обычный человек сдвинул каменную плиту, придавившую ребёнка, а потом сам не знал, каким образом.

– Так чувствую.

– Ладно, проехали.

Несколько человек вышли на тропу откуда-то справа. Ваня притормозил, и поставил передо мной шлагбаум в виде руки. Мы стояли и подозрительно смотрели на людей: мужчина, женщина и подросток.

– Идём, там ребёнок.

– И, что? Подросток не может быть опасным?

Я пожала плечами. Когда люди ушли вперёд, мы продолжили путь. Возле самого моста увидели первого регулировщика. Рядом трудились два человека с лопатами, расчищая дорогу и обкапывая бочку, в которой человек в красном берете с палочкой в руке, указывал дорогу заплутавшим. Теперь можно было выдохнуть, дальше «родные пенаты» и относительно безопасный район, где собирались с окраин выжившие.

На Дворцовой площади жгли костры: гигантские языки пламени, казалось, лизали плотную пелену снега.

– Кажется, успеем дотемна.

– Хорошо, август, ночь начинается не очень рано. Хотя от дня не сильно отличается.

– Когда падал чёрный снег, не было разницы.

– Пахнет мясом, ― Ваня глубоко вдохнул, ― подойду ближе.

Я осталась стоять.

Минут через пятнадцать он вернулся с пластиковым контейнером в руке:

– Прямо коммунизм! Дают бульон из кабана. Идите скорее, пока народ не набежал. Всего три человека у раздачи. Сзади костра.

Меня просить не надо. Мгновенно оказалась у костра. Два весёлых мужика колготились возле чана, где дымилась похлёбка.

– Подходи, тётка! ― Бородач лет пятидесяти, выловил поварёшкой кусок мяса и плюхнул его в алюминиевую миску, потом залил крепким бульоном, ― если пересолил, пардонте, ― залился смехом.

– Обожаю пересол. А ложку?

– О, блин, еще и ложку? Однако.

Его товарищ подозвал меня жестом:

– Не обращай внимания, бабуля, дружок шутит. Бульон вовсе без соли. Соль нынче непозволительная роскошь. Держи ложку: личная собственность. Вытрешь снегом и вернёшь. Только тебе.

– Спасибо. Молодцы, кормите народ.

– По жизни мы охотники. Теперь даже в лес ходить не надо. Видишь, кабанья нога? Отличная приманка. Ночью звери выходят из логовищ, а тут кусок мяса. И всё, дальше дело техники.

– Видели мутантов-каннибалов? На Петроградской стороне за нами гналась парочка.

– Здесь тоже бродят. Поэтому с наступлением ночи надо прятаться в дома. Монстры боятся замкнутого пространства, как и хищники. В дома не сунутся. С Петроградской стороны почти все жители ушли, как и с окраин.

– Много живых людей?

– Тыщи две пришлых, и местных, центровых, около тысячи.

– Из пяти миллионов?

– Единицы ещё прибывают. Крохи.

– А сколько каннибалов?

– Кто знает? Прячутся неизвестно где. Ешь, тётка, остынет.

Бульон был чудо, как хорош. Сразу жизнь показалась не такой мрачной, нападение мутантов отдалилось и приобрело киношный оттенок. Вытерев миску и ложку снегом, отдала мужчине со словами признательности. Прекрасно, что есть, кто заботится не только о себе.

Ваня крутился на месте, нервничая:

– Ну, что же вы! Ушла и пропала.

– Плошку бы вернул, и меня увидел.

– Кинул в снег.

– Дурак, ты, Ваня. Думаешь, один на свете? Люди кормежку организовали для всех, а ты посудой разбрасываешься. Куда бросил?

– Я в снег не полезу.

– Куда бросил, спрашиваю?

Бормоча проклятия, молодой человек полез в сугроб. Потрясая рукой с контейнером, подошёл:

– Чёрт, поцарапался о какую-то железяку.

Тыльная сторона ладони была сильно ободрана и кровоточила.

Он отнес посуду и вернулся:

– Может, всё-таки поторопимся? Моника уже похоронила нас.

– Не выдумывай, парень! Я немного отдохну после горячей пищи, и двинемся. Хорошо? Подойдём ближе к огню.

– Ну вот.

– Не ворчи.

– Смеётесь?

– Радуюсь. Увидела в мужичках надежду.

– Эка невидаль!

– Вот-вот. Почему и нам не делать полезное для выживания.

– Я не охотник.

– Найди охотников, подбрось идею.

– Думаете, у меня интернет?

– Люди стекаются в центр. Поговори. Главное, организовать, а дальше само.

– Моника поддержит?

– Конечно. У меня хорошая дочь. Охотники рассказали, что звери выходят ночью. Они делают мясную приманку, сегодня это нога кабана.

– Отравленная?

– Ты в своём уме?

– Ладно, понял.

– Стреляют.

– А патроны кончатся?

– Силки, капканы. Охотники всё знают. Главное, найти и организовать.

– Так просто. Сам не додумался. Моника разлюбит идиота и эгоиста.

– Скажем, это ты придумал насчёт охоты.

– Увольте! Не хочу врать.

– Чуток приукрасить.

– Нет. Отдохнули?

– Да, сынок, вперёд! Пока, кормильцы!

– Хорошей дороги!

От Дворцовой расходилось несколько троп. Мы пошли по Невскому проспекту. Только это был тоннель в грязном снегу. Изредка попадались малочисленные группы с лопатами в руках. Подобно марионеткам они размахивали лопатами: раз, копнул, два, бросил на гору. Тоннель был не очень глубоким, но утоптанным. В снег не провалишься. Серый день становился чёрным: приближалась ночь.

– Темнеет! ― Ваня кивнул.

Прибавили шагу. Ещё час, и будем на месте. Путь преградила стая голодных собак: небольшая, из четырёх особей. Мелкая рыжая шавка верховодила кобелями. Агрессивно захлёбываясь рыком, перемешанным с лаем, она кусала ухажёров за ляжки, вынуждая напасть на нас. Ваня достал из сумки топор и, помахивая им, сделал несколько шагов навстречу стае.

– Бей, рыжую! ― Крикнула я, ― вот, зараза!

Неожиданно вперёд вырвался чёрный кобель средних размеров. На полусогнутых лапах, прижимаясь к пепельной тропе, что делало его почти не видным, пёс метнулся к Ване и вцепился в ногу.

– А-а! ― Юноша опустил на голову зверя обух.

Неистово визжа, животное откатилось к сугробу. Рыжая сука уже висела на локте парня. Два огромных кобеля нерешительно мялись. Ваня уронил топор, схватил собаку за шкирку, пытаясь оторвать, но хватка была крепкой: молодой человек кричал и скрежетал зубами. Я подняла топор, угрожая кобелям.

– Ваня, сделай что-нибудь, я же не могу бить по руке топором. Пальцем в глаз её!

Ваня ткнул суку в глаз, неожиданно вцепился зубами в ухо зверя и дёрнул на себя. Та, с воем затрясла головой и, брызгая кровью по сторонам, бросилась наутёк, мимо, уже спокойно сидящих в позе наблюдателей, псов. Ваня выплюнул ухо и стоял яростно матерясь. Рукав его куртки намок от крови. Я сняла шарф и перевязала парню руку:

– Идём скорее! Надо обработать рану. Дома, в полуразрушенном жилье, где мы с дочкой обитаем, есть скудная аптечка. Остатки человеческой жизни. Видела бинт, йод, марганцовку. Наверняка имеется какой-никакой антибиотик. Укол бы от столбняка.

– Прививку от бешенства!

– Бешенства? ― Ваня сказал вслух то, чего я боялась.

– Для начала обработать рану: промыть, смазать йодом или перекисью. А там найти врача, который назначит уколы.

– А где взять медикаменты?

– Идём, главное, придти живыми, ― я кивнула в сторону кобелей, один из которых подошёл, начал обнюхивать первого, с разбитым черепом, а второй стоял, виляя хвостом и пуская слюну.

– Собачки не выглядят здоровыми, ― Ваня усмехнулся, ― как бы их обойти. ― Дайте топор! Если все бешеные, нужно шуметь.

Он поднял топор и пошёл вперёд, крича:

– Ах, вы, твари позорные! Убью, нахрен!

– А-а, пошли вон! ― Заорала я.

Оба кобеля, прижав уши и поджав хвосты, развернулись и бросились прочь. Ваня включил фонарик. Тонкий луч прорезал темноту опустившейся на город ночи.

У соседа, обещавшего бульон, в старинном камине полыхал паркет. Моника сидела, кутаясь в побитую молью, шаль. Она порывисто встала навстречу:

– Ваня, ты ранен?

– Бродячие собаки. Промыть бы.

Старик показал на пятилитровую канистру с жёлтой водой:

– Отстоявшийся снег. Пойдёт.

– В чём согреть?

Хозяин достал из кривого шкафчика ковшик.

Я промыла парню руку и ногу. Нога была чуть прокушена, на руке зияла рваная рана. Дед Лёша протянул пузырёк с йодом:

– Соня, есть чистая тряпочка?

В углу кто-то зашевелился: немолодая женщина подошла и осмотрела рану:

– Да-а. Укол бы от столбняка и бешенства. ― Сняв с себя несколько кофт, оторвала рукав блузы, ― можно считать, чистая.

Я перевязала парня.

– Надо к Егору! Бывший стоматолог.

– Нам хирург нужен!

– Выбора нет.

– Как его найти?

– О! проще некуда. По-моему, все селятся в нашем доме. Егор тоже. Окна рядом: ваше ― слева, его ― справа. А вообще, лучше скооперироваться: друзьям поселиться в одну квартиру. Например, в четырёхкомнатную.

Старик постучал в стенку молотком. Егор явился тотчас:

– Ещё не весь бульон съели?

– Егорка, парнишку собаки покусали. Рану промыли, йодом обработали.

– Укол бы от бешенства.

– Кто бы спорил. Может, осмотришь?

– Заражённость проявится от суток. В случае укуса руки, вирус к голове переместится быстро, до десяти дней. Вакцину вводить, чем раньше, тем лучше. Я ― стоматолог, таких препаратов не имею. Придётся откопать аптеку.

– Вакцина поможет?

– Надеюсь. Но с каждым днём шансы будут падать. Самый лучший вариант ― не инфицированные собаки. Если будет тошнить, знобить, голова заболит, надо принимать срочные меры.

– Давно пора откопать аптеку! ― Сердито сказала я, ― лично я завтра с утра займусь именно этим.

– Мы тоже, ― сказал дед Лёша.

– Присоединяюсь, ― поддержал Егор, ― рану осмотрю завтра. Если вокруг раны начнётся воспаление, будет плохо.

– Ежу понятно, ― усмехнулся Ваня, ― может, как-то вытравить сейчас? Калёным железом, например.

– Это остановит кровоток, и вирус быстрее пойдёт в мозг, ― в моей аптечке есть антисептик, сейчас принесу.

Егор ушёл за таблетками. Вернувшись, объяснил, как принимать.

– Где Ваня будет жить?

– У нас, ― ответила я, ― за той стенкой.

– Соседи, значит. Это хорошо, ― Егор многозначительно посмотрел на Монику. Та кокетливо улыбнулась.

– Егор, а где жена?

– Жена? Ушла за пару дней до взрыва, ― снова взгляд на Монику.

– Дети, домой! ― Я качнула головой в сторону двери.

Моника взяла Ваню за руку.

На следующий день Ваня пожаловался на головную боль, но отмёл предложение остаться дома.

С раннего утра, вооружившись лопатами, копали в сторону аптеки. От центральной траншеи надо было сделать тоннель длиной не менее десяти метров, под четырёхэтажным слоем грязного снега, перемешанного с пеплом. Эта смесь настолько слежалась, что пробивали штыковыми лопатами, а местами и ломом. Работали впятером: Бабушка Соня с больными ногами осталась дома.

Ваня трудился, будто в последний раз. Губы у парня дрожали, со лба лился пот.

Я приложила к Ваниному лбу ладонь, молодой человек отпрянул, как от удара:

– Помочь хотите? Тогда копайте! От бешенства прикосновения не спасут. Вакцина тоже не панацея, но шанс.

Неожиданно парень позеленел, и, выронив лопату, согнулся в приступе тошноты.

– Первая ласточка, ― его хрип прошёл холодом по моей спине. ― Обещайте убить меня, когда шансов не будет. Убить и сжечь.

– Нет.

Моника, бросила копать:

– Ваня, тебе плохо? Иди домой.

– Трудись, подруга, ― парень поднял свою лопату, ― если ещё любишь меня.

Я с силой вонзила лом в твердокаменный чёрный снег.

– Черт возьми! ― Дед рукавицей провел по губам, ― тоннель осыпается.

Ваня торопливо сгребал осыпавшийся снег наружу, а там Егор с Моникой ссыпали черную массу на траншею, идущую вдоль Невского проспекта, и утаптывали.

– Меняемся!

Наше место вгрызаться в тоннель заняли Егор с Моникой, дед на место Вани, а мы с Ваней ближе к проспекту.

Я поглядывала на парня, стараясь угадать его мысли. Судя по выражению сосредоточенно-мрачной углублённости в себя, Ване было плохо.

– Знаешь, Ваня, однажды купила в электричке книгу. Там автор рассказывал о том, как ему поставили диагноз цирроз печени в последней стадии. Он всё бросил и уехал в деревню, товарищ дал ключи от пустующего дома родителей. Была ранняя весна, он обглодал все веники, и не покладая рук начал делать всякую физическую работу. Шли дни, и он уже пережил срок отпущенный врачом. Появился аппетит, пропала худоба, появились силы. Когда пришёл к доктору, тот удивился, что пациент жив. А когда обследование показало, что здоров, врач развёл руками.

– Не мой случай.

– Если уже хоронишь себя, то да.

Ваня бросил лопату, подошел ко мне и зло сказал:

– Вы считаете, мне хочется на тот свет? Парите тут, вся из себя добренькая, небылицы рассказываете. Сдохну, кто вашу дочку будет защищать?

– Эй, парень, не горячись! ― подошёл дед Лёша, ― защитники найдутся. Мы в опасности, кто знает, сколько каждый протянет, облучены все. Помнишь Хиросиму? Там взрыв был намного меньше, а сколько унес жизней? Тут, как повезёт. Вокруг монстры, каннибалы, дикие голодные звери. Шаг с тропы ― и ты в зубах хищника. Пока болтаем, Моника уже накидала. За работу, друзья! Любите и уважайте друг друга!

– Извини, тёща, погорячился.

– Ладно, Ваня, ― я продолжила грести снег, ― как думаешь, за сколько управимся?

– Дней пять.

Но, из-за постоянно сползающего снега, через пять дней мы приблизились к цели всего наполовину. На шестой день Ваня уполз в тёмный угол комнаты и отказался пить воду и умываться.

– Плохо дело, ― сказал Егор, ― не выкарабкается. Очень быстро распространяется вирус: организм ослаблен радиацией. Обычно первые симптомы проявляются не раньше чем через десять дней, а тут через сутки. Не расстраивайся, наша агония будет дольше.

– Кто-то ведь выживет?

– Надеюсь.

– Зачем тогда копать?

– Надежда не умирает, ― грустно усмехнулся Егор, ― даже в зубах каннибала я буду уповать на чудо.

– Не каркай!

– На третьей стадии Ваня может быть опасен. А потом стадия паралича.

– Когда?

– В любой момент. Можем больше не копать.

– Аптека нужна не только Ване. Ты, Егор, можешь присоединиться ко всем и искать ходы в магазины. Я остаюсь.

– Что будем делать с парнем? Пристрелить, чтобы не мучился и нас не покусал?

– Из пальца?

– Я был заядлым охотником.

– Ружьё?

– Да. Двуствольная переломка и жакан.

– Переломка? Поняла: когда два ствола переламываешь и сажаешь два патрона?

– Сообразительная мамуля.

– Если парня не спасти, пристрели, но так, чтобы Моника не видела.

– Следи, как появится пена изо рта, он опасен.

– Есть ещё шанс?

Егор покачал головой.

– Когда настанет время, попрошу деда Лёшу вызвать Монику к себе, а тем временем, покончу с парнем. Вместе вытащим труп и отдадим утилизаторам, чтобы сожгли. Монике скажем, Ваня сбежал.

– Утилизаторам?

– На площади Восстания организовали костры для сожжения, чтобы зараза не распространялась.

– А я думаю, откуда запах горелой плоти?

– Почему так быстро? ― Егор схватился за голову. ― Парень должен был ещё пожить и дать нам шанс.

– Егор, а радиация? Сам говорил.

– Похоже, радиация на вирус действует, как катализатор.

– Боюсь за дочь. Может, лучше ей пожить у деда Лёши? Поможет Соне.

– Я поговорю со стариком. Зачем подвергать девушку опасности? Кстати, я холостяк.

– Знаю. Но лучше к Лёше.

– Ясно, не доверяешь, ― красавец самодовольно улыбнулся.

– Не доверяю.

– А по взаимному согласию?

– Голова кругом и без тебя. Ваня ещё жив.

– Ваня? Пока жив, но поверь, ненадолго.

События разворачивались молниеносно. Опасаясь за дочь, я отправила её к старикам.

Мы почти докопались до аптеки. Оставалось день или два. Ваня уже не работал. Придя домой вечером, я радостно сообщила молодому человеку, что ещё чуть-чуть и будет вакцина.

– Мне не вакцину надо, а отраву, ― мрачно произнёс парень. Его челюсть отвисла, а глаза сверкнули яростью, ― ты виновата. Он забился в истерике, поливая меня матом.

– Сейчас, сынок, ― я бросилась к Егору.

Мужчина взял ружьё, переломил ствол и вогнал два патрона:

– Идём! И не думай, он покойник! Не монстр, не каннибал, не зверь! Хуже! Оставайся за дверью. Когда будет кончено, позову.

Выстрелы громыхнули одни за другим. Меня будто придавило к земле непосильным грузом. Я поняла, что больше не взлечу.

Бесславная кончина советника

Фантастический рассказ

Голубая планета величественно продолжала своё вращение и на него не могли повлиять никакие события. Века на планете сменялись веками, поколения людей поколениями людей. Власть имущие угнетали простых трудяг, а каждый народ считал себя умнее и выше других лишь по внешним признакам. Кто-то, как говорится, разбивал яйцо с тупой стороны, а кто-то с острой. Но все жители планеты одинаково презирали племя двуносых, только из-за двух носов на лицах. На деле двуносые были вполне добрыми людьми и почитали властелина, великого и ужасного Бессмертного.

Город Двуносых лихорадило: аппетиты прихвостней гниющего монстра росли непомерно, росло и количество детей, отданных якобы для поддержания здоровья правителя.

Все большее количество семей отказывалось от добровольной жертвы. Нашлись сомневающиеся в целевом назначении невинных младенцев. Были и добровольцы, создающие тайные общества, в которых наиболее горячие головы настаивали на свержении правителя детоубийцы. Тем не менее, подавляющее большинство жителей свято верили в порядочность Бессмертного, полагая, что это делается без его одобрения. Последние были убеждены в необходимости поддержания жизни правителя таким варварским способом. Они боялись смены власти: их все устраивало. Правление монстра дало горожанам сытую жизнь и уверенность в ближайшем будущем. Они говорили:

– Пока у власти Великий Бессмертный, нам не грозит голод.

Этих людей ничто больше не волновало. Даже Бор с женой до недавних пор спокойно относились к донорству, тем более, что мысль завести своих детей не приходила в голову посла, слишком занятого на государственной службе. Но пока открытых волнений не происходило, а перешептывания за спиной власти не переливались в открытый протест, Бессмертный продолжал вести свою игру. Он часто появлялся на публике в маске, будто скрывающей страшный струпья на лице, вызывая у большей части населения, приступ сочувствия и желания помочь. Так что женщины и их мужья добровольно несли детей и умоляли принять жертву. Правитель был и в самом деле насквозь прогнившим телесно, но, говоря откровенно, в кожных пересадках он нуждался не чаще одного раза в восемь-девять месяцев. Болезнь и готовность народа жертвовать навели монстра на мысль открыть прибыльный бизнес, а тут и Варех подвернулся. Репутация последнего, как торгаша без принципов и совести, не гнушающегося ничем, что приносит прибыль, подтолкнула правителя остановить выбор именно на этом человеке. И он не ошибся. Вот уже четыре года они делали отличные деньги на торговле младенцами: змеерукая Пигора была ненасытна, так, что Вареху не приходилось волноваться о рынке сбыта.

Тайная полиция доносила Великому Бессмертному о недовольных группах, сеющих сомнения в рядах горожан. Они расклеивали листовки, в которых называли детское донорство не жертвой во искупление и для блага общества, а преступлением против своего народа. Но обвинить правителя в преступлениях они не могли, так как формально Великий не просил ни о чем, и даже делал вид, что отказывается от жертв. И люди, тронутые до слез великодушием «мученика», шли к докторам правителя, умоляя принять в дар их малыша, рожденного стать одной из клеток Бессмертного. При этом родители свято верили, что ребенок получает бессмертие в теле правителя.

В тот день правитель Города Двуносых прогуливался в сопровождении небольшой свиты из шести человек и четырех носильщиков, которые плелись с пустыми носилками сзади, по улицам города, иногда заговаривая с высыпавшими из домов горожанами. Лицо его, как обычно, скрывала маска. Внезапно из толпы раздался голос:

– Эй, ублюдок, покажи лицо!

Стражник шагнул, было, в сторону толпы, но Бессмертный жестом успокоил его, и вместе с сопровождающими продолжил путь. Снова и снова из толпы доносились одиночные возгласы:

– Сними маску, урод!

– Покажи лицо!

Но правитель шел, не обращая внимания на выпады. Охранники безуспешно пытались разглядеть в толпе смутьянов, которые все-таки не нашли поддержки у толпы. Одного из кричавших сами жители города осыпали тумаками. Власть Бессмертного непоколебима, но выкрики были неприятны уроду. Вернувшись в замок, он позвал к себе советника и, когда тот вошел, низко кланяясь, указал на низенький табурет у своих ног:

– Ну, Зира, что скажешь по поводу сегодняшнего инцидента?

– Правитель слишком мягок. Сброд не боится властелина. Толпа позволяет себе слишком много. Предлагаю ужесточить власть и ввести закон о том, что всякая семья обязана отдать каждого второго младенца своему повелителю.

– Может, начнем с твоей семьи? Зира, у тебя шестеро детей, значит трое мои.

Шерсть на лице советника встала дыбом, глаза побелели, а два носа начали пыхтеть в четыре ноздри. Зира криво усмехнулся, отчего уродливые черты стали страшными. Сдавленным голосом он пропищал:

– Великий шутит? Я готов посмеяться вместе.

– Посмеемся, когда с твоих отпрысков доктора спустят шкуру.

– О, Великий, зачем так много детей? Твоя кожа сейчас не нуждается в обновлении.

– Зато казна и верные слуги всегда нуждаются в дополнительных средствах. Или ты готов вернуть грязные деньги?

Челюсть советника задрожала, зубы стали лязгать.

– Ну, что? – осведомился правитель, ― будем издавать новый закон?

Зира замотал головой:

– Нет, думаю, пока нет оснований беспокоиться. Чернь обожает повелителя, и очередь желающих отдать своих детишек достаточно велика.

– Хорошо, можешь идти, – гниющий монстр показал советнику жестом на дверь.

С трудом переставляя ослабшие в коленках, предательски дрожащие ноги, Зира вышел из дворца. Только на улице перевел дух. Советник так и не понял, шутил правитель или нет. Вечер сгонял черные тучи: Зира поспешил домой. Внезапно широкая сверкающая полоса от края до края разрезала мрачный небосклон. Земля дрогнула от неимоверного грохота, и несметный дождь пролился на город. Метрах в семидесяти от Зиры, молния испепелила гураку со всадником, оставив лишь застывшую черную скульптуру, вызвавшую ужас в душе советника.