Без преград?

Я некоторое время прикидываю варианты взаимодействия, и что можно выкружить из этого приземленного баварца, далекого от красот небесных сфер: вахтенный начальник, конечно, важный офицер в деле корректировки временного поля, только в одиночку, даже запустив торпеды в сторону цели, обеспечить точное их попадание, как оказалось, он не в силах. Каким образом в экспериментальный поход затесался заместитель командира, слабо владеющий искусством построения торпедных атак, для меня осталось загадкой. Разбираться в этом непростом казусе ни времени, ни желания нет. Скорее всего, здесь проявило себя неистребимое во все времена армейское головотяпство. А торпеды, к сожалению, самостоятельно наводиться научат не раньше чем лет так через пятьдесят. Оставляю бесполезное сознание в его тяжелых раздумьях о тянущем вниз желудке и бесконечном пережевывании назидательного монолога командира лодки – подобная категория человеческих существ не в силах изменить что-либо не то что в исторической перспективе, но даже в своей убогой жизни. Так и проползет выделенный отрезок по временному тракту не мысля дальше своей пищеварительной системы… Образно выражаясь, конечно.

Отирающийся рядом на мостике унтер-офицер не вызывает доверия своим слишком аккуратным пробором усов. Чтобы так ухаживать за своей подбаковой растительностью, нужно иметь совершенно определенный склад ума. Да и его специальность – старший трюмной группы – для моих целей никак не подходит. Разве что захочется отправить лодку в последнее погружение.

Следующий носитель оказывается коком. Наверное так проявляет себя мое затянувшееся голодание. Маат черпаков и бачков беспокойно ворочается на узкой шконке не в силах уснуть. До подъема для кормежки заступающих и сменяющихся вахтенных остается около трех часов, а сон всё никак не приближается ближе пары кабельтов. Ночное освещение отсека с трудом выхватывает из темноты окружающие предметы, мистически превращая переплетения систем на переборках и бортах в отвратительных гадов, замерших в ожидании момента, когда можно будет сорваться со своих мест и удушить немногочисленный экипаж лодки. Теснота ужасает, а проклятый сумрак крадет и то немногое свободное пространство, что позволяет, хотя и с трудом, но дышать. Хочется вскочить и ринутся мимо спящих сослуживцев, через бдящий в ночи центральный пост, пустую в надводном положении рубку… Наплевав на чины, к люку на свободу… С трудом давлю это желание в зародыше. Проклятье! Что со мной? Неожиданно понимаю, что это носителя мучает жуткая клаустрофобия, а я лишь оказываюсь под воздействием волн панических атак. Интересно, и как же это его угораздило попасть служить на подводную лодку? Ночное освещение вместо навивания снов порождает жутких чудищ, а постоянный гул работающих механизмов отгоняет жалкие крохи сна, пытающиеся проникнуть в утомленное сознание. Да и периодически капающий с бимсов на лицо холодный конденсат сну как-то не особо способствует. Но нет худа без добра – рождаемые в бессоннице мысли кока помогают мне немного разобраться в иерархии команды. На удивление маат дает в плане знакомства с экипажем гораздо больше офицера на ходовом мостике. А может это так сказывается здоровый желудок, не утомляющий сознание своей постоянной тяжестью. Во всяком случае понимаю, что надо искать сознание командира. Остальные варианты не подходят. И когда носитель с привычными проклятиями в адрес Кайзера поворачивается носом к борту, я покидаю его.

Ранее проведенные «рейды» по ментальным пространствам старших офицеров имперского адмиралтейского штаба Кайзерлих Марин подготовили историческое поле для финального воздействия. Хоть и не просто было убедить консервативных служак на организацию атлантического похода еще не введенной в состав флота новейшей подводной лодки. Как же инертно человеческое сознание для всего нового и необычного. Особенно, если это новое и необычное исходит от настойчиво проявляющегося в ночи внутреннего голоса. Как ни странно, германские вояки в двенадцатом году еще слабо представляли себе всю силу подводного флота. Отсутствовала общая концепция применения, и даже тактика выхода на цель еще не была проработана как следует. И это в преддверии крупнейшего военного столкновения в истории человечества! Воистину – адмиралы всегда готовятся к прошлым войнам.

В поисках командира невесомым сгустком энергии пси-паркуюсь из сознания в сознание немногочисленного экипажа «пятнашки». Вне материального мира определить чей ментальный образ перед тобой практически невозможно, ну разве что примерно судить о силе интеллекта по интенсивности свечения. Да и то, лишь очень приблизительно. Поэтому приходится наугад протыкать каждую светящуюся сущность: копающийся в промасленных железках моторист – ни то…; замерший над рацией фельдфебель – ни то… Однако основная масса морячков спит по шконкам, и я периодически оказываюсь в их вычурных сновидениях…

Иду по каменистой местности, а вокруг снуют откормленные хрюшки – лезут под ноги, глупо тычутся пятачками, подталкивают сзади. Мой носитель в ожидании взбучки от отца пытается их загнать обратно в теплый хлев, но проклятые животные все пребывают и пребывают. И вроде бы как надо радоваться такому обильному приплоду в стаде, но становится понятно, что сейчас всех без разбора погонят на убой – и взрослых хряков, и молоденьких поросят. Я внезапно осознаю, что и нам не избежать этой участи под ножом мясника, которому плевать на богатый духовный мир отдельно взятой свиньи. Но как же определиться в чей сон меня занесло? Сомнительно, что это командир, но с уверенностью утверждать не возьмусь. Может, он ярый поклонник свиных сарделек.

Для сновидений подавляющего большинства людей привычным является, что спящий более реагирует на окружающую движуху, не особенно анализируя происходящее и не пытаясь задействовать свой самый совершенный в мире инструмент – интеллект. Если у моего визави, конечно, он достаточно развит… Быстро перебираю возможности для более точного отбора. Ага… Представляю запах гари, и в тот же миг неподалеку вспыхивает деревянный сарай. Копытные с визгом кидаются в разные стороны, едва не сбивая реципиента с ног. Пламя с гулом возносится в бездонные небеса, готовое вот-вот поглотить и всю местность вокруг. Мой временный сосед по сознанию хватает подвернувшееся под руку ведро и бежит к ближайшему водоему. Ясно – это сознание отнюдь не офицера, заточенного раздавать команды. Без сожаления покидаю фермерский вертеп с фейерверками…

Журчание воды… Медленная речка с изумрудной, лениво перекатывающейся водой, неторопливо играет со скользящими по поверхности желтыми листьями и шевелящимися в глубине лентами водорослей. Трава по берегу уже не так зелена, как весной, а туман, белыми хлопьями лежащий понизу, кажется, что просто-напросто запутался в сухих высоких стеблях. Начало осени, как предостережение о грядущем умирании природы. Какая-то благостная пасторальная картина. И я брожу от берега к берегу, слушаю кукушку, смотрю на резвящуюся неподалеку лошадь. Странное ощущение, что впереди меня ожидает далекое путешествие, буквально на край света. Но чтобы это могло значить? Такое впечатление, что этот носитель поляк…

– Крис, иди сюда! Ты очень кстати… – резкий окрик, буквально вышвыривает меня из этого странного, завораживающего действа…

Новый носитель – новый сон. Фройляйн. Молодая женщина в блузке с глубоким вырезом на огромной груди аккуратно несет гигантскую кружку с пивом. Пена белыми хлопьями истекает по стеклу и падает вниз, где остается лежать, напоминая туман из предыдущего сна. М-да-а. Ничего общего с прошлым произведением искусства. Сплошная вульгарщина. Пытаюсь нырнуть в этот сон, как в омут, в поисках личности носителя. И… О, черт! Да это же сон капитана лодки! Прекрасно. Быстро оцениваю окружающее, чтобы проникнуться умонастроением объекта предстоящего воздействия. Как ни странно, кроме фигуристой бабы и кружки пива более ничего не просматривается. Ни какого-нибудь завалящего пейзажика, ни хотя бы помещения в виде стен и потолка с полом. Что бы это значило? И старина Фрейд здесь слабый помощник, поскольку его выводы были бы однозначны: скрытый фетишизм, проглядывающий через рюшечки и фартучек, Эдипов комплекс выраженный стремлением к большой материнской груди. А кружка пива, это ничто иное как жажда плотских удовольствий и не способность к долгим продуктивным отношениям с противоположным полом, на что недвусмысленно намекает легкая, недолговечная пена. И чем это мне помогло?

– Merde!

Чувствую, как во мне закипает ненависть и к этому бестолковому носителю, что спит и видит, куда бы пристроить свои нереализованные комплексы на эту пышногрудую красавицу… Неожиданно мой гнев реализуется во сне в виде припавшего к земле огромного льва. Кончик хвоста нервно подрагивает, грива топорщится, а с морды капает тягучая слюна. Внезапно он прыгает на кокетку… Истошный крик, треск рвущейся ткани, и глухое урчание. Зверь буквально разрывает красотку на части, и разлившееся пиво смешивается с рекой крови, стекающей куда-то вниз…

И чтобы прервать кровавую оргию, ору:

– Подъем!

Мой носитель соскакивает со шконки и ударяется головой о низкую панель.

– Merde!

Трет лоб. Я сам слегка ошарашен неожиданной развязкой полного пьянящим эротизмом сна… Быстро сканирую не замороченное сложными философскими концепциями подсознание «реципиента». Становится понятен убогий антураж вокруг пивной девицы. Линия Германского рейха буквально прочерчена по мозгам этого служаки. Все ради служения высшей цели, и небольшая отдушина в плотских утехах, обильно смоченных пивом. Сразу же находятся точки воздействия.

Плету череду образов в сознании морского офицера, еще не до конца отошедшего от разыгравшейся трагедии. Тут главное – страх, яркость картинки и немного логической увязки между ними, чтобы необходимое объяснение зародилось в сознании как бы само собой.

– Проспал, забыл задачу, поставленную Фатерляндом! Ежесекундная готовность к битве с главным врагом германской расы – островным карликом, самим существованием своей империи создающим угрозу потомкам богов. – Как могу рисую в голове носителя апокалиптические образы, явно рождаемые под влиянием моих детских страхов от картин Иеронима Босха.

И тут как нельзя лучше помогает эмоциональный заряд ушедшего сна – резкое перерождение сексуального напряжения в животный ужас перед символическим львом. Кто бы мог подумать, что так удачно сложатся архетипические мотивы!

– Проклятый коронованный британский лев, раскинувший свои лапы над жизненным пространством священного Рейха… Страна ждет восхода нового Зигфрида!

Образ былинного германского героя, попирающего ногой поверженного царя зверей, на фоне восходящего Солнца удается мне на отлично. Даже сам не знаю, из каких закромов памяти я его выудил.

Носитель начинает одержимо одеваться. Или Босх ухватил его за живое, или кровожадность льва так удачно сыграла мне на руку. Вот она – вечная сила изобразительного искусства! Глянув на секунду в небольшое зеркальцо – невыразительное лицо, довольно молодое, редкие усики, короткие рыжие волосы на голове, худощавый, в общем, ничего общего с прославленным Зигфридом – капитан-лейтенант Георг Кёниг быстро выходит из своей крошечной каюты, где кровать и платяной шкаф занимают все свободное пространство. Лодка в надводном положении скользит по океанской глади, как по льду – ни малейшей качки, ни даже ощущения самого движения. Словно стою у себя в квартире на твердом полу. Мое представление о подводных лодках, в основном сформированное фильмами об «атомачах», развеяно в прах. Нависающие сверху системы, узкие проходы, что в миниатюрной офицерской кают-компании, что сразу за переборкой – в кубрике экипажа – между шконками и висящими гамаками спящих рядовых. Повсюду какие-то ящики, коробки, допотопные приборы, вентили и краны. Сырость от постоянно скапливающегося конденсата на металле корпуса. Отвратительный коктейль из перемешанных запахов керосина, выхлопных газов, аккумуляторных батарей, лишь слегка разбавляемый свежим воздухом в надводном положении. Повсюду полумрак, нисколько не разгоняемый хилым светом немощных плафонов. В общем, сам Ад в наихудшем его проявлении. Проклятие!

Центральный пост встречает ошарашенными взглядами вахтенных. Они с удивлением взирают на командира – мой носитель материализуется совершенно неожиданно для борющейся со сном вахты. Кивнув озадаченным матросам, я по трапу поднимаюсь в рубку – мой совместный с вахтенным начальником боевой пост. И чтобы мое появление среди ночи на ходовом мостике не оказалось единственным сюрпризом для вахтенного офицера, бдящего службу на холодном ветру, кричу во внешний люк:

– Учебная тревога!

Скатившись по трапу и ошалело глянув на меня, он передает мою команду вахтенным центрального поста. Трель звонка моментально заполняет все пространство подводной лодки. Сонное царство мгновенно оживает. Крики, топот, глухие удары задраиваемых дверей и люков. Переговорные трубы заходятся кашлем докладов из центрального поста.

– Носовые торпедные аппараты к бою готовы!

– Машинное отделение готово!

– …

В ожидании окончания переклички, присаживаюсь на миниатюрную подставку для расчетов. И пока мой носитель внимательно прислушивается к невнятно булькающему переговорному устройству, я пытаюсь свыкнуться с окружающей обстановкой. Никогда бы не подумал, что подводный флот зарождался в такой жуткой тесноте, отвратительной духоте и вечном холоде. На ум приходит наиболее подходящее сравнение для этой консервной банки – заполненный холодильник небольшого провинциального морга. Как ни крути, морячков с подводной лодки от обитателей холодильника порою отделяет лишь одна крошечная ошибка. А там получите – привет от костлявой дамы… Косой.

– Штурману рассчитать курс – широта 41 градус 46 минут, долгота 50 градусов 14 минут. Машинам полный ход! – Направление в открытом океане ничем не лучше и не хуже любого другого, и при наведении не вызывает у моего визави внутреннего протеста.

Вахтенный начальник с удивлением смотрит на командира, но вот она немецкая педантичность – даже словом не обмолвился, исполняя команды. Ха! Что ж вы хотели – воспетый в веках немецкий Ordnung! Лодка, подстегиваемая неугомонными людишками, натужно ревет четырьмя керосиновыми двигателями и рвется, дрожа всем корпусом, вперед. Учебная тревога идет своим чередом.

– Старшим аварийных команд, провести тренировки по живучести!

Носитель поднимается на продуваемый океанскими ветрами ходовой мостик, в бинокль осматривает темноту атлантической ночи. Что он хочет рассмотреть среди россыпей звезд и их практически не отличимых отражений, мне не понятно. Кругом одна чернильная гладь. Соленые брызги с форштевня легко залетают на невысокую рубку. Океан совсем рядом – впечатление, что стою в крошечном ялике и даже могу, слегка наклонившись, зачерпнуть пригоршню ледяной воды. Никогда бы не подумал, что суровые моря и океаны бороздили в столь утлых суденышках. На корме нелепо торчащая дымовая труба извергает тучи искр и густой белесый дым, с головой демаскируя нас. Не лодка, а пароход какой-то!

И пока экипаж занимается отработкой учебных задач, я начинаю накачивать своего реципиента пропагандисткой мишурой – столь же завораживающе блестящей и не менее пустой, если докопаться до ее сути. По моей затее, скоро командир должен будет отдать приказ, способный перевернуть всю его судьбу. Но… Как же мне сподвигнуть его на это? Одно дело тренировки с учениями, но совсем другое – в мирное время отправить на дно Атлантического океана гражданский корабль, заполненный живыми людьми. И если я, как все пси-трейсеры, не очень-то высокого мнения о большинстве населяющих Землю прямоходящих и в голову кушающих, то мой подопытный обычный человек, еще не переступивший некую черту, за которой в перископ станет виден не пассажирский лайнер, а безликая цель, в которую запросто можно отправить пару торпед с сотнями килограмм взрывчатки.

Мое присутствие в носителях более похоже на эфемерный внутренний голос, чем на непосредственного руководителя тела. А управление возможно только через какие-то идеи, мысли, аккуратно навязываемые под видом его собственных. Перебираю все, что только приходит на ум, и швыряю яркие образы в разгорающийся эмоциональный костер. По опыту знаю, как непросто отличить простому человеку порождения собственного сознания и подсаженные извне мысли-паразиты…

Идем полным ходом уже второй час, и, по моим расчетам, цель должна в ближайшее время появиться на горизонте. А чтобы как-то пока отвлечь визави от тягостных раздумий, подсказываю отправиться с инспекцией по боевым постам. И мой сосед по сознанию, быстро обойдя далеко не гигантскую посудину, пребывает в легкой растерянности, не совсем понимая, как действовать далее. Все более удивляясь – на какого дьявола объявил учебную тревогу. Команда же начинает клевать носами – учебная тревога явно затянулась. Но очень вовремя приходит доклад впередсмотрящего с ходового мостика:

– Прямо по курсу неизвестное судно!

На командира лодки доклад действует, как команда – «Фас!» на обученную собаку, и, на время отбросив внутренние сомнения, он легко взбегает по скользкому трапу наверх. Сигнальщик рукой указывает направление. В бинокль хорошо виден огромный корабль – заливаемый по всему борту веселыми огнями, он несется полным ходом, шутя вспарывая черноту океана. Четыре трубы, залихватски отклоненные назад. «Титаник»! Вот она. Моя цель! И тут, по странной ассоциации, из каких-то детских воспоминаний выныривает образ пассажирского вагона с ярко освещенными окнами, в которых красивые дамы смеются, о чем-то весело разговаривают с модными мужчинами, а мой носитель, совсем маленький мальчик, стоит на продуваемом перроне под ручку с бабушкой. Вечно пьяный отец, похоронивший недавно свою жену, остался в родном доме, забыв о сыне, которого увозят к себе бабушка и дедушка… Как же маленький Георг тогда ненавидел и этот паровоз, тянущий вереницу красивых вагонов, и все тех, кому не было никакого дела до его детских слез… Ха! Провести замещение паровоза пароходом особого труда не составило. И странным образом почти забытое воспоминание оказалось гораздо действеннее националистического голоса патриота. Удивительно… Словно прорвало некую психологическую плотину, и все мгновенно смешалось в голове реципиента – и мои увещевания на имперские замашки островного государства, недавний сон с гибелью чудесной фройляйн в лапах льва и детская обида на красивую беззаботную жизнь:

– Срочное погружение! Торпедная атака!

Съезжаю на руках по трапу в рубку. Унтер-офицер задраивает за собою главный люк. В центральном посту сейчас самая работа – принимаются доклады из отсеков, отдаются необходимые команды. Мы с вахтенным начальником в рубке ожидаем доклада о готовности лодки к погружению. Наконец, главный инженер передает по переговорному устройству из центрального поста:

– Все приборы готовы к погружению, кингстоны открыты.

Я пока благоразумно помалкиваю со своими советами – не хотелось бы неловкой фразой отправить эту железную бочку со всеми нами рыбкам на прокорм. Но мой сосед вряд ли осознает исчезновение одного из самых активных в последнее время внутренних голосов – ему сейчас не до мысленных диалогов:

– Поставить перископ. Вентиляцию цистерн открыть.

Вахтенный начальник садится на металлическую палубу рубки и, подсвечивая себе фонариком, с интересом следит за пузырьками воздуха в стеклянных трубках. И если бы не мой ментальный визави, сроду бы не догадался, что таким образом контролируется процесс заполнения балластных цистерн и наше погружение. Это просто какой-то запредельный примитивизм! Однако лодка, хоть и нехотя, с небольшим креном на нос уходит в глубину.

По тому, как носитель отдает команды, выстраивая атаку, понимаю, что он, даже несмотря на очевидную убогость оборудования, вполне опытный подводник. Тянутся минуты. Все замерло в ожидании. Для остального экипажа лодки это просто учеба и ничего более, и только непосредственно находящиеся в рубке понимают на кого идет охота. Но авторитет командира непререкаем, и все идет своим чередом. Наконец мы выходим на позицию пуска…

И тут неожиданно осознаю: в эти мгновения я становлюсь творцом одного из тех редких исторических моментов, что кардинально перепахивают все историческое поле, а посеянные семена способны будут еще долго прорастать неведомым урожаем. Чувствую себя ваятелем, который из ничего не представляющего из себя обычного булыжника, коим безусловно пока является этот миг в мировой истории, высекает шедевр, помнить который будут в веках – плодить шумные новости, писать статьи и романы, снимать красочные фильмы, пользуясь столь благодатной почвой смерти тысячи людей…

Пока примеряю себя на один из постаментов, в одном ряду с великими творцами прошлого, мой сосед внимательно проверяет расчет торпедной атаки. Ему в этом я не помощник – в голове сплошная математика с заковыристой геометрией в придачу. А мы все несемся навстречу своей судьбе. Впрочем, как и многочисленные пассажиры «Титаника»…