Реанимация солнца

Глава 2

Шисс! Только не это!

Я рывком вскочила на ноги, опрокидывая стул. Ненужные мысли – вон, дугу сканера – к стене, монитор – развернуть в сторону пациента, чтобы удобнее было наблюдать за показаниями датчиков во время реанимации. На кодовом замке кладовой набрать правильную последовательность символов с первого раза – на вторую попытку нет времени, – мощный армейский дефибриллятор поднять одним рывком. Спасибо шейду, без него я бы никогда не справилась с такой тяжестью.

Быстрее!

Маленький экран в углу приборной панели после щелчка тумблера так и не зажегся – разрядился аккумулятор. К счастью, инструмент мог работать и от сети. Я размотала кабель, подключила напрямую к щитку энергопитания – проложенные внутри здания провода могли не выдержать нагрузки. Саулу потом заломят счет… впрочем, с этим разберемся позже. Пусть «Механическое солнце» платит за своего… выродка.

Если он выживет.

Датчики дефибриллятора мигнули зеленым, подтверждая готовность. Я скорректировала настройки, первоначально вбитые под нор-ра, наскоро обработала санитайзером обнаженную грудь шейдера, счистив кровь, наметила места приложения электродов и приготовилась подать разряд.

Кардиомонитор противно пищал на одной ноте, высверливая дыру в мозгу. Две минуты семь секунд с момента остановки сердца. Еще почти пять в запасе. Взгляд зацепился за куб анализатора – и когда только в этой суматохе я успела закинуть туда дротик? Тест был окончен, но на маленьком экране вместо формулы вещества светилось одно короткое слово.

«Ошибка».

Шисс!

Нет времени.

Я запустила дефибриллятор. Электроды мелко завибрировали в руках.

Жаль, сканер не успел добраться до сердца. Может, там все давно в клочья, и никакая реанимация не поможет…

Плевать. Надо попробовать.

Разряд.

Тело шейдера выгнулось дугой. По красному монитору прошел короткий всплеск, тут же сменившийся ровной прямой. Пять минут… нет, уже почти четыре. Реанимация позже срока может повлечь за собой необратимые травмы головного мозга… невозможность контролировать шейда…

Я могу создать монстра – неуправляемого, жестокого, бездумного монстра. Я…

Плевать.

Разряд.

Из приемной послышался треск. Лампа под потолком предательски мигнула. От нарастающего тревожного писка заложило уши. Не нужно было даже смотреть на монитор, чтобы понять очевидное.

Шейдер был мертв.

Три с половиной минуты.

Разряд!

Щиток электропитания взорвался фонтаном ярких искр. Бум-бум-бум – в приемной, смотровой, кладовой, коридоре лопнули от перегрузки сети галогенные лампы. Монитор сканера погас, захлебнувшись собственным писком. В последний раз вспыхнул огонек на экране дефибриллятора – и клиника погрузилась во мрак.

Шиссово семя! Только этого не хватало!

Что ж, хотя бы стало тихо.

Три минуты.

Я отшвырнула прочь бесполезные электроды. Шейд, умеющий приспосабливаться к любым неблагоприятным внешним условиям, адаптировал глаза к темноте, и в тусклом свете уличных рекламных вывесок, бьющем в окно сквозь стену дождя, я смогла различить контуры мертвого тела на операционной койке. Две минуты сорок секунд.

Нельзя сдаваться. Не сейчас.

«Соберись, Сола!»

Тридцать нажатий, два вдоха, затем повторить. Держать ритм сто ударов в минуту.

Руки крест-накрест легли на гладкую кожу грудной клетки. Шейдер был теплым – из тела еще не ушли последние крохи жизни. Только сердце не билось. И шейд не отвечал.

Нужно всего лишь пробудить его…

Две минуты двадцать секунд.

Выудив из памяти популярную песенку, которой Саул научил меня для поддержания ровного ритма непрямого массажа сердца, – что-то про необходимость оставаться живым, очень иронично, – я кивнула сама себе, настраиваясь.

И резким толчком надавила на неподвижную грудь манна.

Раз, два, три – оживай же, ну! – шесть… восемь… тридцать. Запрокинуть голову шейдера, коснуться губами холодных сухих губ, вдувая живительный кислород в легкие. И снова – раз, два, три…

После контакта на языке остался железистый привкус чужой крови. Стоило, наверное, хоть платком прикрыть – мало ли, – но жалеть было поздно. Нельзя прерываться. Потом вколю антидот от всякой заразы. И ему – для профилактики.

Если выживет.

Минута пятьдесят секунд.

Дыши, дыши, шисс тебя подери!

Заново.

Темнота и тишина нервировали. Собственное сердце глухо и быстро стучало в ушах, раздражая так же, как минутой ранее – писк датчиков; тело манна под ладонями, казалось, стремительно – необратимо – остывало. Шейдер был мертв. Я чувствовала это, я была уверена в этом – и все равно не могла заставить себя остановиться, как будто судорожные движения и глубокие выдохи в полураскрытый рот манна действительно могли хоть что-то изменить.

Нет. Не в этот раз. Не отпущу.

Его я смогу спасти…

Минута двадцать секунд.

Заново.

Заново, заново, заново!

Время, у меня почти не осталось времени…

Шисс!

Последний толчок вышел не совсем осторожным – ладони, ускоренные шейдом, с силой ударили манна в грудь, вдавливая его в жесткую койку. На ранах проступила кровь, в темноте показавшаяся густой и черной, как смазка для ховеров.

Нет!

– Не смей дохнуть, шиссово ты отродье! – стиснув зубы, прошептала я, склоняясь над ним. – Пожалуйста… пожалуйста, не уходи…

Припав к его губам, я с яростным отчаянием втолкнула в неподвижную грудь…

…жизнь.

Мне показалось, будто я действительно вдохнула в шейдера жизнь. Холодные губы раскрылись, жадно хватая воздух, тело изогнулось, едва не свалившись с койки. Разбуженное сердце слабо толкнулось в груди – бум, – но с каждой секундой его ритм все убыстрялся, разгоняя по венам манна застоявшуюся густую кровь.

Быстрее, быстрее…

Недостаточно быстро. Реанимация еще не закончена. Я загрохотала ящиками стола в поисках шприца со стимулятором. Темнота мешала – на ощупь все герметичные пакеты с медикаментами казались одинаковыми. Запоздало вспомнила о фонарике. Вытащила, зажала плечом. Стим, как назло, закатился в самый дальний угол – и как только Саул умудрялся здесь со всем разбираться? Я вскрыла упаковку зубами и, не примеряясь, вкатила содержимое шприца в предплечье шейдера.

Препарат подействовал мгновенно – словно горячее жидкое солнце разлилось под смуглой кожей. Я завороженно следила, как стим вместе с кровью растекается по телу, проявляя причудливый узор вен. И вслед за стимом запоздало активизировалась природная регенерация. Черные раны и следы энергетических разрядов затянулись плотной чешуей. Шейд наконец начал лечить шейдера сам – как, собственно, и должен был еще полчаса назад.

Теперь можно было выдохнуть.

Широкая грудная клетка манна поднималась и опускалась в такт дыханию, ровно и размеренно билась светящаяся золотом стима жилка на шее. Темным контуром проступили на коже предплечья шестеренки татуировки. «Механическое солнце» – вот уж действительно…

Только сейчас я в полной мере осознала размах едва не случившейся катастрофы. Или, наоборот, случившейся – это уж как посмотреть.

Я вернула к жизни раненного вольного шейдера, вернула с нарушением всех писанных и неписанных законов улиц. И… не просто шейдера – а одного из бойцов самой влиятельной группировки семнадцатого района Абисс-сити, за членами которой уже не первый год безуспешно охотилась полиция Центра. И если перестрелка случилась из-за внутренних разборок между бандами или шейдеры «Механического солнца» не поделили что-то между собой, у меня – да и у клиники в целом – могут быть проблемы. Вдруг я спасла не того?..

Может, Саул сможет меня прикрыть, припомнив лидерам группировок кое-какие старые долги? Но станет ли?

Ведь я еще не посчитала ущерб от испорченной проводки, перегревшегося дефибриллятора и разгромленной смотровой. Ладно хоть лекарства тратить не пришлось – хватило одного стима. Впрочем, цена стима на черном рынке была сравнима с моей месячной арендой…

– С-с-о-о-о-л…

Глаза шейдера широко распахнулись.

Я едва не отпрянула от неожиданности – стим не должен был подействовать так быстро, манн не должен был приходить в себя еще какое-то время… не должен был видеть, как я разглядывала его со смесью настороженности и любопытства.

Но я не смогла… отодвинуться. Не смогла отвернуться, не закрыла глаза.

Я забыла – не учла, не подумала, не сумела вовремя сообразить, – что была еще одна проблема.

Инстинкты.

Смерть и воскрешение, ослабив разум манна, усилили его шейда. А шейду, чье единственное стремление – выжить, сейчас нужно было одно. Энергия. Энергия жизни.

Легкий поворот головы – и наши взгляды встретились.

В его взгляде плескался голод, неприкрытый и откровенный, и что-то во мне, что-то скрытое глубоко внутри, откликнулось. Не страхом – нет, этим почти первобытным желанием быть покоренной, поддаться. Уступить тому, чего требовала природа – наша природа, наша истинная сущность.

Голод в его глазах говорил, что он хочет меня съесть. Тягучее, тугой спиралью сжавшееся внизу живота напряжение отвечало, что я хочу быть съеденной.

Им.

Здесь и сейчас.

Я не находила сил разорвать зрительный контакт. Не могла…

Что-то в моем тщательно выстроенном, пусть не идеальном, но полностью устраивавшем меня мире нарушилось – нарушилось безвозвратно, непоправимо. Простой баланс, четкие правила, работавшие всю мою жизнь: чувства на замок, инстинкты в самый дальний и глубокий угол сознания, и, главное, держаться как можно дальше от вольных шейдеров.

Раньше у меня получалось – просто, легко, даже не напрягаясь. Но стоило только появиться ему… этому… отвратительному… невыносимо притягательному… опасному чужаку, как все ограничения радостно ринулись прочь – к шиссу в глотку. И правила – разумные, осмысленные, правильные правила – дали сбой.

Критический сбой.

Иначе… я не уступила бы. Не дала бы затащить себя на узкую койку смотровой, совершенно не предназначенную для двоих, притянуть к горячему крепкому телу с возмутительной уверенной властностью. Не позволила бы его голоду – плотскому, инстинктивному голоду – найти то, чего он так жаждал.

Мои губы.

Его поцелуй был грубым, отчаянно-жадным. Он словно брал свое – не спрашивая, не допуская ни слова протеста, – и шейду внутри меня это нравилось. Нравился напор, страсть и голод, отдававшийся в теле тянущей болью – отзвук моего собственного многолетнего голода, который вот-вот будет утолен.

Наконец-то!

Тело взорвалось удовольствием. На короткое мгновение буря, всколыхнувшаяся от одного поцелуя с незнакомым – ненавистным – шейдером, показалась мне неправильной и ненормальной, но хватило лишь удара сердца – и инстинкты взяли верх над разумом. Кровь, все быстрее разгоняемая силой второй сущности, застучала в ушах. Гормональный всплеск ударил в голову, и я, уже теряя себя, сама прижалась к манну еще теснее, помогая жадным грубым рукам расстегнуть верх медицинской униформы.

Мне тоже отчаянно нужно было почувствовать его.

Кожа к коже.

Шейд к шейду.

С губ сорвался тихий стон.

– Да-а…

«Нет!»

Шисс!

Пульс подскочил еще сильнее, и шум в ушах вдруг показался противным визгом энергетических зарядов, молниями рассекавших темноту. Сладкая пелена перед глазами сменилась серым облаком пыли и каменной крошки от разрушенных стен, в котором терялись очертания смотровой и реанимированного шейдера.

Осталась лишь шестеренка на его плече, бездонно-черная даже в окружившем нас мраке.

«Прячься, Сола! Прячься!»

Воспоминания, это всего лишь воспоминания…

Взгляд уперся в плечо шейдера – смуглая кожа и зубчатое полукольцо татуировки, частично скрытое в густой тени внутренней стороны руки. Точно такую же шестеренку я видела тогда прямо перед собой – и она отпечаталась в памяти, словно выжженная под веками. Прошло столько лет, но до сих пор стоило только закрыть глаза – и вот…

«Механическое солнце».

Сильные руки стальными тисками сомкнулись за спиной. Шейдер, уже совершенно не похожий на недавний полутруп, обнял меня, не давая отстраниться. Светлые глаза смотрели пристально и неотрывно, в глубине черных зрачков плескался неутоленный голод.

Я дернулась еще раз, пытаясь вырваться из крепких, покрытых черными чешуйками рук. Но сил отчаянно не хватало. Мой шейд, ошалевший от дурманящей близости другого – дуального – шейда, жаждал продолжения. Дорвавшись до того, в чем я ему столько отказывала, намеренно подавляя и ограничивая дремлющую внутри опасную сущность, шейд не желал сопротивляться влечению. И… слишком много энергии ушло на выжигание блокиратора, перетаскивание шейдера, реанимацию. Физически я чувствовала себя абсолютно выжатой и истощенной. А уж про душевное состояние и говорить нечего…

Прекрасный вечер. Шисс раздери всех, из-за кого все покатилось ему же под щупальца. Лучше бы ужинала сейчас в дорогом ресторане с Ли Френнелем – ведь предлагал же он отпроситься пораньше с работы. Убеждал настойчиво, занудно и монотонно, что я должна думать о себе, а клиника в захудалом окраинном районе никуда не денется. Что ж, я задумалась и решила, что занудство меня всегда раздражало. А может, стоило прислушаться…

Живот свело голодным спазмом. Пробужденный ото сна шейд растратил большую часть доступной энергии и жаждал скорее восполнить потери. И не понимал, чего я медлю и упираюсь – вот же он, дуальный шейд, который очень откровенно не против помочь. Именно так, как требовала наша природа, манна и феммы, без всяких стимуляторов и сверхпитательных смесей.

Секс. Горячий, примитивный, грубый. Когтистая лапа на шее, разорванная одежда, желанная наполненность…

Нет.

Дикость. Это все дикость, недопустимая в развитом, цивилизованном мире. Голые инстинкты, гормоны и ничего кроме. Для этого и придумали блокиратор – давить этот животный голод, который мешает мыслить адекватно и трезво. А без него…

Без него мы разучились справляться с собой.

Я вновь попыталась отстраниться – и вновь неудачно. Руки манна сдавили так крепко, что даже вдохнуть было сложно. В бессильной ярости я пнула его – слабо и наугад, но частично трансформировавшийся шейдер, скорее всего, даже не почувствовал удара.

Что я могу противопоставить ему – вольному, мощному, сильному, никогда в жизни не глушившему шейда блокиратором? Сейчас, когда он пришел в себя и почти восстановился, он сможет взять все, что захочет.

Включая меня.

А я, оглушенная голодом собственного шейда, через минуту-другую и не подумаю сопротивляться.

– Пусти!.. – Я беспомощно дернулась в его объятиях. – Не хочу… Нет…

Никакой реакции.

– Пусти! – В голосе звонкой ноткой прорезалась паника. – Ну!

Конечно, он не послушался – только прижал еще крепче. Но…

С некоторым опозданием я вдруг осознала, что шейдер остановился. Что нет больше лихорадочно-жадных поцелуев, а когтистые лапы не пытаются сорвать с меня одежду. Он просто…

– Ш-ш-ш, мелочь, – тихо и хрипло пробормотал манн, пресекая мою очередную попытку встать. – Не ерзай, если не хочешь.

– Но я…

– Просто лежи.

Тяжелая ладонь плотнее прижала меня к частично трансформированному телу. И я поняла… он подпитывался. Его шейд, ослабленный смертью и воскрешением, тянул энергию моего шейда, чтобы нормально регенерировать, заращивая раны. Ему было… нужно.

И… шейд внутри меня не мог ему не дать.

Мы замерли – усталые, измотанные сегодняшним вечером. Мерно стучал в окна дождь, размеренно билось сердце шейдера – тук-тук, тук-тук… Можно было ненадолго закрыть глаза и просто полежать.

Немного.

Совсем чуть-чуть. Несколько… минуточек…

Глава 3

Шисс!

Я подскочила на койке, прижимая к груди термоодеяло. Ну, надо же было так ступить! Уснуть прямо в клинике – и не просто задремать в уголке приемной во время тихого ночного дежурства, а отрубиться, лежа на груди самой опасной твари на всем Абиссе, шейдера из банды «Механического солнца», от которого всем цивилизованными здравомыслящим феммам следовало держаться как можно дальше. И, зная об этом – куда лучше, чем хотелось бы, – я просто взяла и… уснула.

Уютно так. Лежала на груди чудовища и даже не думала, что он мог сотворить со мной все, что его черной душе угодно. Изнасиловать, убить, ограбить… нет, ладно, брать у меня было нечего, но клиника… дверь в кладовую, которую я неосмотрительно оставила открытой, думая, что что-то еще может срочно понадобиться…

Я мысленно застонала. Саул убил бы меня – точно убил бы, – если бы по моей вине украли дорогостоящие препараты. Но на первый взгляд все было на месте. Шейдер просто ушел. Каким-то немыслимым образом выбрался из-под меня, не разбудив, накрыл термоодеялом и исчез.

Ну, и шисс с ним. Забуду шейдера как страшный сон – и дело с концом.

Болезненно щурясь – в глаза после вчерашней ночи словно пыли насыпали, – я нашла часы и с чувством выругалась себе под нос. Сорок пять минут до начала смены Хель, а в клинике совершеннейший бардак – пол в подсохших кровавых разводах, клочки футболки вчерашнего пациента по всей комнате, выдвинутые впопыхах ящики с перемешанным содержимым, завалившийся на бок дефибриллятор, погнутый манипулятор сканера в изголовье койки.

Пришлось поспешно подниматься и искать, как назло, застрявшего в приемной под столом робота-уборщика, чтобы тот вычистил пол, пока я сортирую медикаменты. Еще бы откатить дефибриллятор обратно в подсобку, но без частичной трансформации мне вряд ли удалось бы это сделать, поэтому я не стала тратить время. С остальным бы успеть…

Мусора набрался целый мешок. Я собрала окровавленные обрывки ткани, заботливо сметенные в кучу уборщиком, стащила побуревшее впитывающее покрывало с койки, подобрала погнутую пулю, выбросила дротик из куба-анализатора и вышла через низкую дверь на задний двор, где располагался утилизатор бытовых и медицинских отходов.

На улице серела мутная мгла – я проспала до раннего утра. Белесый пар, поднимавшийся от асфальтового покрытия, смешивался с мелким моросящим дождем и окутывал окраинные районы Абисс-сити, создавая плотную преграду для солнечного света. Почва на сотню метров вглубь была пронизана силовыми кабелями, техническими тоннелями, трубами и мусорными коллекторами, выведенными из Центра, чтобы не смущать добропорядочных литиан постоянным шумом и запахами нечистот. Это там, в сердце мегаполиса, на элитных верхних уровнях можно было каждый день наблюдать великолепные восходы и закаты над дальними пустошами Абисса. Мы же внизу довольствовались тем, что черный туман изредка сменялся серым туманом.

Проржавевшая крышка утилизатора с противным скрежетом распахнулась, и меня обдало клубом едкого вонючего дыма. Не дожидаясь, пока выглянет полюбопытствовать какая-нибудь из не в меру шустрых причин ужасающего запаха – а городской мусорный коллектор, собиравший отходы со всего Абисс-сити, включая перерабатывающие заводы, реакторную станцию и химические цеха, за долгое время использования породил немало причудливых тварей, – я запихнула в темную трубу пакет и плотно закрыла утилизатор. За мгновение до того, как тусклый огонек запора мигнул зеленым, мне показалось, что из коллектора раздался торжествующий писк – похоже, подземные грызы учуяли среди мусора остатки футболки шейдера. Кровь живущих на поверхности почему-то всегда пользовалась у них особым гастрономическим спросом.

До прихода Хель оставалось меньше четверти часа. Дожидаться сменщицу, объясняться с ней и расписывать в подробностях ночное происшествие по понятным причинам не хотелось. Хотелось доползти до дома, разорить закусочную Нор Лю-Циня на несколько порций его сверхпитательной бурды и нормально проспать хотя бы часов десять. Или наоборот, сначала поспать, а потом спуститься к Циню и поужинать за троих. Тело после частичной трансформации настойчиво требовало отдыха и восполнения энергии – все равно в каком порядке. И… все равно каким образом.

Низ живота свело нервно-голодным спазмом. Шейдер… шиссов шейдер, пробудивший во мне этот первобытный… отвратительный… голод. Шейд внутри меня жаждал вновь ощутить уверенную властность прикосновений манна. Жаждал… быть покоренным.

Шиссова ж мать и все ее шиссовы дети!

После ночной перегрузки обесточивать клинику уже не требовалось. Я быстро переоделась – темная майка, джинсы, короткая кожаная куртка с высоким воротником, почти скрывающим лицо, – отбила сообщение Хель, предупредив об испорченной проводке и необходимости вызвать ремонтника, включила сигнализацию и поспешила подальше от клиники и дороги, по которой обычно ходила сменщица. Лучше было сделать небольшой крюк, чем столкнуться с медичкой.

А еще можно было наконец-то достать из кармана шиссов коммуникатор. На маленьком экране высветились пропущенные вызовы и сообщения от Ли Френнеля, чуть-чуть не дотянувшие до полусотни. Я мельком пробежалась по ним взглядом, даже не открывая.

Само собой – озадачен, раздосадован, удивлен. И настолько литианин, что ни разу не скатился до обсценной лексики. Будь на его месте типичный обитатель трущоб Абисс-сити, сообщения звучали бы совершенно иначе.

Я фыркнула.

Вежливость. Как будто по учебнику этикета – если фемма опаздывает на свидание, нужно задать ей обязательный набор стандартных вопросов. И совершить ровно двадцать два звонка – ни больше ни меньше. Шиссов формализм. По шаблонным, лишенным эмоций фразам казалось, что со мной переписывался робот. Озадаченный и раздосадованный.

Пальцы быстро отстучали ответ.

«Извини. Работа».

Что ж, озадаченный и раздосадованный робот переживет без объяснений.

Семнадцатый район Абисс-сити – как и все окраины, плотным кольцом охватывавшие мегаполис, – считался местом обитания нор-ров. Низкорослые и щуплые манны и феммы с крепкими руками и круглыми плоскими лицами, нор-ры, дальние генетические родственники литиан, составляли большую часть населения городов и планет Литианского сектора.

Две расы мирно сосуществовали уже не одно тысячелетие. Литиане стремились вверх, к звездам, двигая вперед науку и технологии, а нор-ры, более приспособленные к жизни на вулканических пустошах Абисса или в бескрайних пустынях Кверты, обеспечивали ученых всем необходимым.

Кто-то назвал бы это бытовым рабством, но нор-ров все полностью устраивало. Трудолюбивые, выносливые и послушные, они без устали трудились на верфях, станциях и заводах, создавая литианам комфортное и беззаботное существование и не прося большего. Нетребовательность к условиям жизни, непритязательность в быту, неприхотливость в еде проявлялись буквально на каждом шагу, в каждой мелочи. Покосившиеся домишки, больше похожие на бетонные коробки, кое-как наложенные одна на другую, грязные улицы, полное отсутствие солнечного света, вечный шум от подземных коммуникаций и пробивающиеся через решетки водостока миазмы коллектора – и при этом спокойные умиротворенные лица вокруг, словно никого из миллионов ютящихся в тесноте нор-ров не беспокоило их незавидное положение. Если в толпе работяг и были недовольные или усталые от жизни, все они, без сомнения, принадлежали к цивилизованным шейдерам или помесям трех рас, так и не пробившимся наверх, к заветному литианскому счастью.

Иногда я жалела, что в моей крови не было ни капли философского смирения нор-ров. Да, я не рвалась в недосягаемый Центр, подобно многим моим соплеменникам, но как же проще была бы жизнь в трущобах без тянущего чувства неудовлетворенности и вечной жажды перемен.

И проблем бы… не было.

Ночью мирные тихие нор-ры предпочитали прятаться по домам, оставляя темные улицы на откуп бандитам, грабителям и убийцам, но ранним утром трущобы оживали, наполнялись движением и гулом. Маленькие деловитые манны и феммы спешили занять рабочие места, распахивали двери многочисленные магазинчики и закусочные, торговцы наперебой с роботами зазывали к неоновым цветным витринам. Несколько часов спустя суета стихала, чтобы вечером вернуться вновь – еще шумнее и ярче.

Заметив знакомую вывеску – наклоненная тарелка из ядовито-розовой светящейся ленты с желтой лампочкой в центре, – я протолкалась сквозь гудящую толпу к заветной закусочной, откуда раздавались мягкие голоса нор-ров, стук ложек и упоительные запахи жаркого.

Заметили меня в ту же секунду, как я появилась на пороге.

– Шей Шола! – поприветствовал сухощавый старый нор-р, стоявший за стойкой, увешанной разноцветными перемигивавшимися светильниками со списанных ховеров, космолетов и заводской техники. – Доброго утречка!

– Нор Цинь, – вымученно улыбнулась я. – И тебе… доброго.

Нор Лю-Цинь. Мой спаситель, пришедший на помощь в самое тяжелое время после смерти матери и бегства из Центра. Именно он устроил меня на первую работу – помощницей в своей закусочной – и предложил снять у его знакомого комнатку на втором этаже этого же здания. Нор-р время от времени бесплатно кормил меня и иногда одалживал небольшие суммы денег на блокиратор или оплату аренды, объясняя это тем, что финансовая поддержка медиков – это священный долг каждого в Абисс-сити.

Поймав мой усталый взгляд, нор-р укоризненно покачал головой.

– Нехорошо, Шей Шола, – поманил он меня к себе короткопалой рукой, игнорируя слабые попытки отвертеться. – Иди шюда, иди. Ешть будешь? Твое любимое шегодня.

Я с трудом сглотнула густую слюну. Из маленькой кухоньки доносились запахи фирменной похлебки Циня – разваренные питательные кубики, немного сушеных специй для усиления вкуса и аромата и, как я подозревала, мясо каких-то неопознанных тварей с пустошей. Если задуматься – та еще сомнительная бурда, но, если не задумываться, пальчики оближешь.

– Кушай… – Цинь выставил на стойку глубокую тарелку, доверху наполненную желтоватой похлебкой, и в качестве контрольного выстрела в голову добавил целое блюдце хрустящих розоватых хлебцев. – Кушай, Шей Шола.

Отказаться было выше моих сил. Я набросилась на еду с такой жадностью, будто до этого голодала по меньшей мере неделю.

– Вкушно? – Нор-р наблюдал за мной с отеческой заботой. – Вкушно, да, – кивнул он самому себе. – Хорошо. Шейд долшен хорошо кушать, Шей Шола, не забывай. Яшно?

Ложка чуть не выпала у меня из рук.

Я уставилась на старого нор-ра со смесью ужаса и недоверия. Как он мог узнать о трансформации? Не почуял же – нюх нор-ров не мог похвастаться той же остротой, которая была у вольных шейдеров. Но Нор Цинь не спешил раскрывать секреты – лишь смотрел на меня и улыбался, покачивая круглой головой в такт своим мыслям.

– Кушай. – Он подтолкнул ко мне блюдце с хлебцами. – Ешь.

– Нор Цинь…

– Ешь!

Он погрозил мне коротким пальцем, и я послушалась, понимая, что старый нор-р все равно не скажет больше, чем захочет сказать.

После тарелки густой питательной похлебки голод слегка притупился, но накатила ужасная усталость. Я с трудом поднялась, скороговоркой поблагодарив нор-ра за завтрак, вышла из закусочной и по боковой скрипучей лестнице поднялась к себе.

Знакомый Нор Циня сдавал три крохотные комнатки на втором этаже закусочной. В двух жили семьи нор-ров, в третьей, самой маленькой, я. На десяти квадратах нашлось место для узкой кровати, стула и даже небольшого шкафа. Вместо стола и полки приходилось использовать подоконник. В отгороженном углу ютились простенькая душевая кабина с зеркалом, мойка и туалет. Щедрый хозяин привинтил к стене голопроектор, но за все годы я так ни разу и не включила его, да и денег на оплату подписки не было. Но я не жаловалась. Поесть, поспать, вымыться и переодеться – вот и все, что я хотела от временного жилья. За новостями можно спуститься к Циню, а свободное время провести на работе, взяв лишнюю смену.

Коммуникатор в кармане вновь ожил. Ли Френнель. Кто же еще может позволить себе проснуться в самый разгар рабочего дня в трущобах?

«Что вчера случилось, Солана? Я ждал тебя».

Короткое сообщение, простой вопрос. И опять сухие, дежурные фразы. Трель робота-уборщика при виде погрома в клинике и то звучала эмоциональнее.

Ли Френнель писал мне весь вечер – раз в пятнадцать минут с момента предполагаемого окончания моей смены и вдвое чаще после того, как не встретил меня на станции скайвея. Два часа спустя настойчивые сообщения прекратились – литианин, похоже, лег спать. И вот опять с самого утра, точно по расписанию…

Достанет ведь.

Выругавшись сквозь зубы, я набрала ответ.

«Работа. Сложная смена. Не получилось уйти».

Увидев мерцающие точки, сообщающие, что собеседник набирает ответ, я торопливо добавила.

«Похоже, ничего не выйдет. Давай отменим все».

И, отключив звук на коммуникаторе, уронила голову на скрещенные руки, сражаясь с мучительным осознанием, что я сама разрушаю свою жизнь. Позволяю шансам на лучшее будущее ускользнуть, утечь бесследно, как вода сквозь пальцы.

В нашей маленькой семье из матери и меня было принято хотеть наверх. Такая правильная, понятная цель, подернутая легким флером несбыточной мечты. Вырваться из трущоб. Стать значимым.

И раз за разом повзрослевшая я отворачивалась от того, чего так жаждала мать, добровольно выбирая остаться здесь, в трущобах, где мутная дымка смога затягивала узкие грязные улицы. Где бандиты расстреливали друг друга, не задумываясь о случайных жертвах. Где вольный шейдер мог приползти к облезлым ступеням крыльца полулегальной клиники, и я, конечно же, оказала бы ему помощь. Не задумываясь. На инстинктах.

Потому что я никогда не умела иначе.

Ли Френнель со своей красивой жизнью по расписанию, обязательными свиданиями и хрустящей на зубах вежливостью был так же далек от меня, как и туманные перспективы попасть наверх. И так же… не нужен.

Коммуникатор завибрировал, сигнализируя об ответе. Но я была уже в душе, смывая с себя грязь, запах крови, медикаментов и тела манна. К шиссу. Потом…

Когда-нибудь потом.

Пылающая шестеренка вкатилась в благословенную черноту моих снов, оставляя за собой темный след и тяжелые капли оплавленного металла. Раскаленная до желтизны, она обдала волной жара, ослепила до рези в глазах.

«Механическое солнце».

Сколько лет я бежала от него – от воспоминаний, от проблем, от опасности, – но всякий раз в кошмарах оно настигало меня, принося с собой панику и выжигая драгоценные капли блокиратора. А сейчас, когда у меня не было даже такой иллюзорной защиты, «Механическое солнце» завладело мною и во снах, и наяву.

Не спастись.

«Спрячься, Сола! – прозвучал в памяти родной полузабытый голос. – Спрячься и сиди тихо, очень тихо, пока все не закончится. Ясно?»

Я повернула голову на звук, отчаянно желая увидеть того, кто говорил со мной, но глаза, обожженные сиянием пылающей шестеренки, слезились, и вместо отца я разглядела лишь смазанное расплывчатое пятно.

Присев на корточки, он обратился к другому пятну, пониже и поменьше.

«Уведи ее, – негромко проговорил он. – Защити. Сохрани ей жизнь».

Маленькая, но крепкая рука сжала мою ладонь, потянула прочь. Силуэт отца постепенно оставался позади – все дальше, все призрачнее. А после…

«Сола!»

Бег, бег, бег. Легкие горели, воздуха отчаянно не хватало. Рука, тянущая меня за собой, не давала остановиться, жестко вздергивала на ноги, если я оступалась, не позволяла сдаться, замереть, испугаться. Не было выбора – только бежать, бежать, бежать…