Читать книгу: «Мы все мертвы», страница 2

Лесные истории. Как фея стала человеком

У леса есть жизнь, и имя этой жизни – деревья и зелень.

У жизни есть своя защита, и имя этой защите – феи.

Феи укрывают лес густым полотном, через которое не проползёт ни дух, ни человек.

И имя этому полотну – морок.

Густой и тягучий морок пробирается в самое сознание человека и путает его взгляд. Взгляд начинает цепляться за те места, где прежде была пустота, а теперь, в его понимании, дорога. И дороги переплетаются друг с другом, как мох, который растёт вдоль и над деревьями.

Феи никогда этому не учились – они родились с мороком в душе. Их перепончатые крылья, давно поросшие мхом и окутанные густой слизью, начинают слегка дрожать, чувствуя человека.

Одна из них родилась и живёт на границе леса. У неё нет имени, но ни у одной феи его нет: они – одна общая защита, одна судьба, одна задача.

Жизнь феи протекала медленно и спокойно – подобно туману, загородившему вдалеке чужую землю. Что это была за земля, фея не знала; но там жили чужаки, на которых она направляла свой бесцветный морок. Фея питалась тем, что давали ей деревья, гладила их и иногда, собравшись с силами, тягуче пропевала им песню – любую, какую они хотели.

Деревья всегда просили что-то про полёт, но не знали, что феи давно разучились летать.

Голос у неё был хриплый и тяжёлый, она едва проговаривала слова – получались обрывки слов и обрывки песен.

Фея смотрела глубоко в белую мглу. Никого в ней не было.

Но что-то было в воздухе.

Она набрала побольше воздуха в липкие ноздри и ощутила кожей, как он стал тяжёлым и влажным. Ей стало тяжело дышать, и фея схватилась за своё тело, сжав его руками.

Этот воздух был невыносим.

Она шипела на вдохе и выдохе, раскачиваясь из стороны в сторону.

Густой воздух побелел, как земли вдалеке, и в одном месте сгустился особенно сильно: фея не видела, а чувствовала, как что-то собралось, накопилось в нём, превратившись в вязкую массу.

И эта вязкая масса воздуха заговорила на незнакомом ей языке – сперва раскачивалась, сопела, будто пыталась спеть песню для деревьев, а затем вдруг произнесла речь на её родном языке, на языке фей.

– Я могу показать тебе земли твоих врагов, – певуче протянул воздух и закашлялся.

Фея попыталась его ударить, выпрямив свою необычайно сильную руку, но рука повисла в воздухе, обездвиженная на мгновение.

Тогда фея глубоко выдохнула, понимая, что чужаки из-за леса такое сотворить не могли.

– Кто ты? – прошептала она.

– Кхе-кхе-кхе… Я… Я тот, кто может усилить тебя. Ты увидишь, как живут и чем дышат твои враги. Разве… Разве тебе не надоело сидеть на одном месте?

Фея – хранитель границ – не могла согласиться. Даже если бы хотела.

Но что-то внутри неё зашевелилось и оживилось – и протянуло к воздуху вторую руку в попытке его потрогать, получше ощутить.

Это была неприятная влажная масса, от которой рука её намокла.

– Я знаю, ты этого хочешь.

Фея не хотела. Фея вообще ничего никогда не хотела: не было у неё такой возможности. Деревья – те-то обладали своими желаниями и совсем не стеснялись о них говорить. Но её задача – охранять, и род её давно утратил связные мысли и желания. Она больше ощущала, чем видела. Больше чувствовала, чем думала.

И густая масса рядом заставляла её чувствовать дрожь и смутное побуждение пересечь границу.

– Я сочту это за согласие, – проговорил воздух, и неожиданно масса оказалась прямо внутри неё, и у феи расправились крылья, и она вдруг полетела далеко вперёд, через дымку и туман, сквозь белую густоту и морок в её собственной голове.

…Проснулась фея на полу. Первым, что она увидела (увидела, а не почувствовала), был яркий источник света, такой яркий, что ей пришлось тут же закрыть глаза.

Источник был как солнце, только не тёплый. Неприятный.

Это у чужаков вместо солнца?

Фея чувствовала свои руки и ноги, но не ощущала крыльев. Нехотя открыв глаза, она с интересом осмотрела своё тело. Она была чистой и худой, и ничто в ней не напоминало лес.

– Кто же я тогда? – просипела она, вдруг осознав, что говорила на совершенно другом языке.

В голове – одно, а изо рта вылетало что-то незнакомое.

И мысли – мысли!.. Это были чувства, облачённые в язык чужаков.

Фея встала, глубоко погружаясь в каждое новое ощущение своего тела.

Сделала один шаг.

Второй.

И наткнулась на густую массу воздуха, которую не заметила за новыми впечатлениями.

Масса обняла её и прошептала на ухо: «Сегодня ты – человек. Просто человек».

Фея не умела удивляться. Не знала, как выразить своё желание вернуться в лес. Не знала, как обозначить своё старое и новое тело. Поэтому промолчала и отпустила воздух, который вновь стал лёгким и приятным, и пахло от него чем-то совсем не лесным.

Откуда-то сверху раздавались голоса чужаков. Человеков. Фея попыталась произнести это слово, но заболело горло и запутался язык – она беспомощно подвигала ртом, но, устав, лишь махнула рукой и сосредоточилась на том, что было сверху.

Стоило ли идти к человекам? К тем, от кого она защищала лес?

Фея вздохнула (это она умела делать ещё до превращения) и начала думать, как выбраться отсюда.

У человеков же должен быть другой мир: она, наверное, попала в дом одного из них, но может выйти и увидеть, какие у человеков день и солнце.

Она наткнулась на стену. У стены был предмет. Маленький и круглый, и фея обхватила его, пытаясь притянуть к себе и оттолкнуть от себя. Ничего не получалось.

Она тянула и тянула.

Прежде ей доводилось подолгу сидеть, подолгу слушать, подолгу срывать плохие растения возле деревьев. Она решила, что и здесь нужно просто делать и делать, пока что-то не случится.

Но стена не поддавалась.

За этой стеной – она слышала и чувствовала – был выход в другой мир.

Наконец она попробовала повернуть предмет влево – и стена поддалась, притянулась и вывела фею в мир горячего воздуха, лёгкого ветра и солнца, такого яркого, какого никогда не было в лесу.

Множество маленьких чужаков бегало по земле, издавая странные громкие звуки.

Большие чужаки сидели рядом, или ходили, или разговаривали, и всё это было так беспорядочно и громко, что фея чуть не зашла обратно в дом, где проснулась.

Но стоило ей попривыкнуть и расслабиться, как она кое-что поняла (да, у человеков это удивительная способность!).

Человеки бегали и прыгали, куда-то шли, и в лицах их было что-то такое – этого фея точно не смогла бы объяснить, – отчего у неё сформировались совсем новые ощущения. Эти ощущения в груди, которые будто разрывали её тело, но делали это не больно, а легко и хорошо. Как будто вот-вот, и она отрастит заново свои крылья и взлетит, и поднимется над всеми ними, и широко-широко раскроет рот, как маленькие чужаки.

Да, ей было хорошо.

Такого в лесу ещё не было.

Вдруг маленький чужак подбежал к ней, схватился пальцами за ногу и руку и начал что-то верещать на их языке – и взрослые чужаки снова широко раскрыли рот, и маленький чужак говорил всё настойчивее, а потом и вовсе обнял её.

Воздух обнимал неприятно и скользко, проникая внутрь, заставляя следовать его воле. А прикосновения маленького чужака ощущались иначе – гораздо добрее. Обняв, он снова схватился за неё и усиленно повёл куда-то – а фея не знала, что делать и что ему сказать.

Она не знала, что ему нужно, но эти его движения, и рот, и объятие пробудили в ней ещё одну гору новых ощущений. Их было столько, что она окончательно запуталась.

Фея пошла за ним, чувствуя обновлённой кожей, как палит на неё солнце, – и это тоже было мягко и приятно.

И у неё был выбор.

Она могла идти за маленьким чужаком. Могла не идти. Могла не выходить из дома и слушать чужаков, говоривших наверху. Могла выйти и пойти в другую сторону.

Выбор настиг её с самого первого момента, когда она открыла глаза. У человеков было столько выбора! А у фей всё сводилось к одному: сидишь, охраняешь лес, наводишь морок, идёшь к деревьям, лежишь и видишь тёмные хвойные сны…

…К тому времени, как солнце опустилось вниз и вокруг начало темнеть – а воздух стал ещё приятнее, мягкая прохлада обволокла её тело, и чужаки начали расходиться по своим домам, – фея уже совсем привыкла к своим новым конечностям. Почти привыкла к мыслям. Гуляла по белому полю, махала маленьким чужакам рукой и старательно избегала озёр – не хотела, боялась смотреть на себя. Хотя всё больше она чувствовала, что, кажется, похожа на тех светлых и весёлых маленьких чужаков, что окружали её, куда бы она ни пошла.

С темнотой пришёл и густой воздух. Не сразу, но он настиг её, когда она, прищурившись, увидела вдалеке родной лес.

– Посмотрела, как живут твои враги?

– Мои враги?.. – рассеянно пробормотала фея, не осознав сначала, о ком говорил воздух.

– Ну да. Пожила их жизнью?

– Да… наверное. – Она ещё не знала, как описать это время и этот опыт, и вновь растерянно посмотрела на свои руки. Они тряслись в присутствии густоты.

– Тогда я возвращаю тебя обратно.

И не успела она возразить, как густая масса проникла в неё и унесла прочь от земель человеков – обратно в тёмный лес, защищать и наводить белый морок.

…Оказавшись в лесу, фея издала глубокий крик разочарования: она вернулась к своему телу и на своё место, куда приходила постоянно, годами и десятилетиями.

– Тебе не понравилось? – спросил воздух, сгущаясь то спереди, то сзади неё.

– Мне… мне больше понравилось в мире чужаков, – пробормотала фея своим настоящим голосом: хриплым, медленным и тягучим. – Я не знала, что они… такие.

– Ты ничего о них не знала. Но теперь я открыл тебе глаза. Ты не сможешь вернуться, но будешь знать, каков мир за пределами леса – на самом деле.

И густота исчезла, прежде чем фея успела бы что-то сказать. С этим разговором пропала и её прежняя способность мыслить, которую она едва-едва обрела в мире людей.

И больше густота никогда не появлялась, хотя фея, скрюченная, покрытая слизью фигурка, сидела меж деревьев и ждала, вглядываясь в плотный туман. За этим туманом было что-то, что она уже успела позабыть, но смутные ощущения подсказывали, что там ей было хорошо. Несмотря на своё вековое предназначение, на необходимость в защите леса.

Фею и сейчас можно увидеть на самом его краю: она пытается, но никогда не сможет пересечь его границу и оказаться в человеческих землях.

Ромашка

Лина ушла неделю назад, и с тех пор Джей было так страшно и больно, что она не могла спать.

Постоянная мысль: тебе надо защищать, тебе надо защищать, ты должна держаться и быть сильной. Не ради себя – ради отца. Ради единственного человека, который в неё поверил.

Джей искренне пыталась всё вспомнить, но жара сверлила тело, свет сушил глаза, и каждый день пропитался тошнотой и пеплом. Думать было невозможно, жить – невыносимо. Она отдала бы свой последний запас ромашки, чтобы хоть минуту в этом проклятом месте было ветрено.

Мысль протянулась из входной комнаты до просторной мастерской отца, окрасилась в белый и запахла бледными засушенными цветами. Когда-то в детстве ромашковые отвары помогали ей заснуть: она всегда была слишком возбуждённой и нервничала попусту. Со сном не заладилось, и отец приучил её готовить себе насыщенные приятные отвары – тёплые и уютные, как домашний вечер с треском огня и шумом цикад.

Теперь, конечно, ничего тёплого и в помине не хотелось. Джей готова была грызть эту ромашку, если бы это помогало успокоиться.

Воспоминания о ромашке повели её вверх по деревянной лестнице, к «совершенно серьёзным рабочим этажам», как называл их отец, и к коридору, ведущему в три комнаты. Мастерская отца и две кладовых: в одной хозяйничала бабушка, в другой – мама.

Джей сама не заметила, как дошла до мастерской и ударилась головой о дверь. Упс. Глухой стук и моментальная боль затмили и без того тусклые воспоминания. Мир изменился, и она вновь переместилась из большого уютного дома в пустую пыльную развалину с раскалённым пепельным воздухом.

Мама бы посмеялась, увидев эту картину. Никто из Крейнов бы не догадался, что именно Джей останется в доме до победного конца.

…Хотя бы ночь была терпимой. Ближе к ночи Джей полноценно выходила на улицу и осматривала дома соседей. Однажды рискнула подойти поближе к лесу, но слабость сдавила её конечности, и она вынуждена была отступить. А если дул ветер, она могла замереть и не двигаться, пока не пройдёт это блаженство.

Теперь же она ждала наступления темноты как единственное облегчение в своей жизни. Ей даже снилась ночная прохлада с цикадами, прям как в детстве, и её высунувшееся в окно лицо, глотающее ветер и свежесть Белой Земли.

Но сейчас она глотала разве что пыль и пепел.

Когда Лина уехала, Джей решила провести твёрдую грань между прошлым и настоящим. Прошлому здесь было не место. Она осталась одна в Белой Земле, и деревня принадлежала ей. Днём – держать оборону в доме. Вечером – совершать обход деревни. Ночью – залезть в кровать и пытаться уснуть. Обязательно перед окном, чтобы лучи утреннего солнца разбудили её и она вновь могла держать оборону…

Солнце ушло.

Джей вздохнула, осматривая уже заметно потемневшую мастерскую, встала и вышла в коридор. Чуть не споткнулась о гору книг. Вздохнула ещё раз. Это были потрёпанные и кое-где даже порванные книги Лины: в последние дни она сжимала их так, что ранила себе пальцы, и выставляла их перед собой всякий раз, когда в комнату заходила Джей.

Всё здесь напоминало о семье, которая давно уехала.

Так, не отвлекаться. Обход. Теперь некому обходить дома Белой Земли, кроме неё: но кто же ещё позаботится о родной деревне?

Она слабо помнила, когда случилась засуха и сколько она уже длилась – казалось, что целую жизнь. Но что-то внутри неё вопило и кричало, что это была не засуха. Это были они. Призраки. Демоны. Враждебные лесные сущности. Она не знала, как их называть, но была уверена в их вине так же, как уверена была в своей невозможности стать высшей целительницей.

Джей долго не решалась дать им название, но в конце концов решила называть гостями. И именно они были виноваты в разрушении деревни. И, если быть точным, разрушении семьи Крейнов. Они приходили, когда вставало солнце и начиналась жара.

От одного этого слова Джей становилось плохо, и ей приходилось держаться за стены и двери, чтобы не упасть. Упав, она могла сломать себе ногу. Или обе ноги. А если она не сможет ходить, то кто же тогда будет проводить обход и защищать деревню?

«Доченька, пожалуйста, будь сильной».

Джей собралась с силами, вышла из дома и сделала первый шаг навстречу своей улице. Дом Крейнов располагался на краю деревни, ближе всего к лесу, и от него вела узенькая тропинка прямо к остальным домам. Тропинка теперь вся потрескалась, но Джей видела землю – и воскрешала в памяти протоптанную Крейнами дорожку, окружённую влажной зелёной травой.

В своё время она оббегала всю Белую Землю и её тропинки. Теперь сил хватало лишь на медленный обход.

Дальше по плану было осмотреть участок Блэквеллов. С садом, где все цветы давно уже сгнили и растворились в земле. А раньше у них цвела такая красивая сирень – они с Линой ещё с детства говорили «фиолетовый дом», а пару раз даже попробовали эту сирень на вкус. Мать Джей однажды спасла глаза их дочери после неудачной игры, и с тех пор тётя Блэквелл угощала сестёр вкусными пирогами.

Пироги были мясными, иногда яблочными. Они бы никогда не сравнились с выпечкой семьи Дантон, но для Джей их вкус состоял не из начинки, а из улыбок и смеха тёти Блэквелл, из её мягкого «Кушай, кушай, деточка. Хочешь ещё?».

А вот и он. Первый дом на её пути. Хозяева плотно заколотили его, но Джей и не нужно было заходить внутрь.

Блэквеллы уехали в числе первых, и земля на их участке была покрыта трещинами. Из них выходило отчаяние и пыль.

Джей, прищурившись, осмотрела участок и дом. Казалось, ещё немного, и он либо засияет и заживёт прежней жизнью, либо развалится и превратится в гору деревянных обломков. Хотелось бы верить, что случится первое.

Убедившись, что всё в порядке, Джей прошла дальше и оказалась перед домом Хоуков – там жила подруга Лины, – но тут она заметила движение. Еле видимое в начинавшейся темноте. Какая-то тень у маленького дома шелохнулась и скрылась за стеной. Тень, похожая на человеческую, но Джей-то знала, что гости – не люди.

Она вцепилась взглядом в дом – двухэтажный, с покосившейся крышей, заколоченный везде, хотя все знали, что у Хоуков и красть-то нечего, – но тень ушла.

Джей глубоко вздохнула. Они снова здесь.

Она закрыла глаза, считая до десяти, пытаясь дышать ровно и размеренно. Гости ни разу её не трогали – да, они крушили всё, они навели проклятье на её деревню, но ни разу к ней не приблизились.

Не приблизятся и сейчас. Не посмеют.

Джей нехотя открыла глаза, мучительно озираясь по сторонам, осматривая территорию. Вокруг было пусто.

Возможно, они ушли в дом Хоуков.

Джей повернула вправо и быстро подошла к низкому покосившемуся забору. Глубоко вдохнув, одним прыжком пересекла его – сморщилась от боли в руке, закричала, когда зацепилась платьем за гвоздь, и с разорванной юбкой приземлилась на землю.

Чёртовы гости!

Ныло бедро, острой болью пульсировала рука. Но она смогла перепрыгнуть.

Заставляя себя дышать, Джей проковыляла к дому Хоуков. Обошла его вокруг него – и вновь поймала шевеление, тень. Как будто чёртов гость бегал от неё по кругу.

– Выходи… выходи… ты… – шептала она больше себе, чем гостю.

По лбу и по спине струился пот. Солнце нещадно пекло в голову.

Джей вдруг почувствовала, как перед глазами всё меркнет, покрывается пульсирующими чёрными пятнами, и… засмеялась.

Гость не выйдет. Тени исчезли. Всё, что осталось, – она и её жалкие попытки спасти деревню от тех, что гораздо сильнее.

Джей захохотала, держась за живот. Потом заплакала. А потом в голове не осталось ни единой мысли, и она упала, думая, что это и есть смерть.

* * *

Джей захлопнула дверь дома и упала коленями на пол, вскрикнув от боли. Опять шрамы и ссадины. Она села и обхватила руками ноги, покачиваясь из стороны в сторону.

Что же теперь будет?

Гости никогда не приходили вечером. Только днём. Но днём она пряталась дома и могла держать оборону – в конце концов, она ожидала опасности, и ничто не могло её удивить.

Ну а что теперь? Теперь гости изменили правила игры. И ей тоже придётся играть по-новому.

Одна лишь мысль звенела в голове: что могло преследовать её в деревне, откуда все уехали? В заброшенном месте, умирающем от засухи. Рядом – только лес.

Что и зачем пришло в Белую Землю – вопрос, который она должна была решить. Ей нужно было победить гостей. Или они победят её, Джей, последнего жителя деревни.

И тут же голова взорвалась болью. Джей застонала, держась за лоб. Чем больше она думала о гостях, тем хуже ей становилось. Ещё немного, и она сдастся и начнёт крушить всё вокруг, пока не умрёт под обломками своего дома.

Джей встала, потянувшись, и побрела на третий этаж – зная, помня, что дома она в безопасности. Что бы ни случилось снаружи, домой гости не зайдут: это крепость Крейнов, которую охраняют цветы и травы – сила их великой семьи.

Едва она ступила на первую лестницу, как споткнулась о гору книг. Непутёвая Лина, сколько можно…

Выругавшись, Джей пнула ногой книги, и они разлетелись по полу. Поднялось серебристое облако пыли – поднялось, а потом медленно осело вниз, пока она, не зная, на чём остановить взгляд, смотрела на названия книг: «Сезонные особенности сбора полевых цветов», «Ботаника для детей», «Лесные истории».

«Лесные истории».

Что?

Джей неловко опустилась на колени, которые тут же начали саднить – чёрт! – и забрала маленькую книгу с зелёной обложкой, размером с её ладонь. Надпись была вычурной, красного цвета; можно было подумать, что кто-то поместил её на обложку не глядя, просто так. Буквы наклонены, с завитушками.

Эти буквенные узоры больно отозвались внутри. Мир вспыхнул образами из детства: мастерская отца, шум цикад и долгие разговоры за чаем. Джей вытянула из памяти отцовское «совершенно» – и слёзы в его глазах.

Она уже читала эту книгу. Когда-то очень давно.

Джей прижала книгу к себе и поднялась на третий этаж, в свою комнату. Хотя теперь все комнаты принадлежали ей. Маленькая плата за то, что она осталась охранять деревню.

Хлопок двери, ручка, замок. Решётка на окне. Мягкая кровать и пыльные шкафчики.

С громким вздохом Джей легла на кровать. Та издала противный скрип и замолкла. И всё в комнате смолкло и погрузилось в вечерние сумерки.

Только не было цикад и никого живого.

Кроме гостей.

…«Лесные истории» оказались испещрены заметками, но почерк был ей незнаком. Книга лежала в общей куче на лестнице – значит, её бросила туда Лина в один из своих последних дней в Белой Земле. Но что Лине, послушной девочке, нужно было в книге про лес?

В одной из страниц Джей нашла засушенную герань. Любимый цветок мамы. Эта мысль показалась ей хуже самой страшной засухи, и она быстро перевернула страницу, упёршись глазами в заголовок: «Как фея стала человеком». Рядом с заголовком была маленькая надпись: «Показать Джей».

Она вновь вспомнила отца, и ей тут же захотелось, чтобы это он подарил ей книгу и позволил узнать о лесе больше.

«Лес, милая, всегда враждебен. Там относятся к чужакам как к злейшим врагам, даже если они всего лишь хотели помочь».

Голос отца в голове прозвучал громче, чем её собственные мысли.

Буквы не складывались в предложения, расплывались по бумаге, и она со вздохом захлопнула книгу. Хотела бросить, но аккуратно положила рядом с собой. Бросить книгу значило бы оскорбить Лину, для которой они были всем – особенно в последние дни.

Где-то за неделю до своего ухода Лина держалась за книги так, что у неё кровоточили пальцы. Джей уже устала обрабатывать её раны и скрипела зубами, вздыхала, пыталась её отчитывать – но сестра продолжала себе вредить.

Картина, всякий раз всплывавшая яркими красками: открывается дверь, вскрикивает Лина, и держится за книгу, и протягивает к ней, как щит, и потом громкое «Это я, Джей, можешь не бояться», и Лина тихонько вздыхает, убирает книгу с неохотой. Дрожит всем телом, но успокаивается. Джей подходит к ней медленно, осторожно – и, наконец, обнимает.

«Мы обязательно переживём это, Лина, всё будет хорошо, отец вернётся, ты только держись, пожалуйста».

А она взяла и сдалась. Прямо как мать.

Джей откинула голову на кровати, разглядывая потолок. Краска на нём начинала крошиться – ещё со времён безумия матери никто не занимался ремонтом. Джей бы занялась, если бы знала как.

Лину впору было ненавидеть: теперь, когда она ушла, гости осмелели. Видно, почувствовали, что в деревне осталась одна только девушка и им можно было творить всё.

Не на ту напали.

Джей усмехнулась, чувствуя, как к ней подступают силы. Тело налилось энергией, дыхание выровнялось, ноги захотели идти. Она ещё докажет каждому гостю в Белой Земле, что Джей Крейн – вовсе не Лина, и будет держать оборону до последнего своего вздоха.

В конце концов, это единственное, что у неё оставалось. Эта деревня и её свобода.

От одной этой мысли проходили тошнота и пустота, прежде наполнявшие её тело. Либо она покажет гостям, кто главный в этой деревне, либо они съедят её и весь её дом, и от семьи Крейн не останется даже воспоминаний.

В конце концов, что скажет отец, когда вернётся и увидит разруху или, быть может, пустоту на месте родной деревни?

Нет, она должна сохранить её для лучших времён.

С твёрдой решимостью Джей встала с кровати, захватив «Лесные истории», и пошла к двери.

…Спустя два часа уборки всего, что она только могла убрать, Джей сидела на ступеньках под вторым этажом и жевала хлебец. Дом чист, идеально чист. Осталось выставить оборону из защитных трав на улице – и план на ночь, считай, был бы выполнен.

До рассвета оставалось несколько часов. Джей, немного подумав, взялась за книгу, лежавшую рядом на лестнице, и окунулась в мир хвои, зелени и фей.