Человек в моей голове

Я приподнялась и обернулась. Марк смотрел на меня влюблённо, восхищённо, но с тоской и мольбой в глазах. Провел большим пальцем по моей щеке, привычно убирая непослушную рыжую прядь за ухо.

– Спасибо, что сказала.

И он притянул меня к себе, покрывая поцелуями её лицо, но не позволяя себе ничего лишнего, оберегая меня от самой себя и от опасных эмоций.

Я расслабилась в его руках, улыбнулась, отвечая на ласки, невпопад то целуя его в ответ, то ловя его губы, то обхватывая его спину. В груди будто загорелось солнышко, и его лучики проходили через пальцы, и встречались с такими же лучиками Марка, горящими в руках и под кожей. Каждое прикосновение отдавалось жаром. В эту минуту мы чувствовали друг друга, принадлежали друг другу и словно были друг для друга предназначены. Само время будто остановилось, давая нам возможность осознать и принять произошедшее.

– Я должен идти. Родители ждут в машине. Отдыхай.

Я нежно, без напора, приникла к его губам, будто спрашивая разрешения. Он не отстранился, но был настороже. Мягко и осторожно он ответил на поцелуй, контролируя ситуацию.

– Я люблю тебя, Марк! Увидимся!

– И я тебя люблю! До скорой встречи!

Глава 10

Высокие потолки, мягкий свет, удобная модульная кровать, размеренный писк аппаратов… В реанимации тихо и прохладно. Хлопковая рубашка на голое тело. Катетер в вене. И не только в вене… Манжета на плече. Термодатчик. Медсестра в маске готовит препарат. Помогает удобно устроиться, что-то успокаивающе говорит… Неважно. Подключает систему к катетеру. Медленно опускается тяжёлая тягучая темнота…

***

Кабина лифта. Мерцает свет. Почти ничего не видно в тусклом освещении. Только горят три кнопки: «-1», «1», «2».

На полу холодно и одиноко. В углах пыль и грязь. Если обнять колени и сесть в центре, становится чуток уютнее.

Скрежет. Кто-то скоблится снаружи. Стучит. Воет? Или плачет. Жутко.

Снова мерцает тусклая лампочка. И гаснет кнопка «– 1».

Кровь на полу!!! Она сочится из вентиляционных отверстий… И течёт сверху, с потолка…

Боже, выпустите меня кто-нибудь!!! Меня хоть кто-то слышит?! Больно руки, сбила кулаки… Голос хрипит… Я одна… Под ногами хлюпает. Она такая тёплая, обволакивающая… Господи, я с ума сойду! Отпустите! Я не хочу умирать!!!

Скрежет. Кабина качнулась. Но стоит на месте. Кто-то скребется в дверь с той стороны. Пытается открыть? Или хочет меня убить?

Снова этот душераздирающий вой…

Хочу ли я, чтобы двери открылись?

Кажется, я теряю сознание… Почему так темно и тошнит? Я ведь сплю. Я не могу потерять сознание во сне. А жаль.

Тепло, влажно, солёный привкус во рту. Темнота.

***

– У неё сильная тахикардия и давление скачет. Пульс 140! Будто кто-то адреналина вкатил… Губы кусает до крови… Что же ей снится? Поставьте хлорпротиксен. Пока так, сильнодействующее ничего сейчас ставить не будем.

– Поняла, сделаю.

– Колтер, сообщи в отделение доктору Блуму, что лечение пошло не по плану.

***

Марк

Жизнь в старшей школе Брукфилда текла своим чередом. Группа поддержки проводила кастинг на освободившиеся места. Футболисты тренировались до седьмого пота. Проект по социологии был давно сдан без участия Эшли. Старосты и организаторы на переменах шумно обсуждали предстоящую вечеринку по случаю Хэллоуина.

Я словно ничего вокруг не замечал. Удивительно, как окрыляет эйфория, когда узнаешь, что твои чувства взаимны, что ты любишь не в пустоту. Что ты нужен.

В наушниках играл плейлист с нашего первого свидания. С нулевого, если быть точнее. С того дня, когда она позволила увидеть и узнать себя с другой стороны.

Закрыв глаза, я вспоминал всенаши совместные моменты, её улыбку и звонкий смех. И, отгоняя тревогу, ощущал безграничное счастье.

За соседними столиками то и дело слышались перешептывания:

– Интересно, она его била что ли, раз он такой счастливый после расставания?

– Я хочу его пригласить на вечеринку. Как думаете, согласится?

– Я слышала, что они с той рыжей снова сошлись. Девчонки из черлидерш трепались, что он её за руку взял и домой увёз…

– И что только нашёл в ней? Ни женственности, ни шарма, не особо умная..

– Уииии, он снова свободен! Хочу сесть с ним на алгебре, попросить помощи. Надеюсь, получится!

Пританцовывая и кривляясь к моему столику приблизился смуглый парнишка с короткой стрижкой, зелеными глазами, в мешковатой футболке и широких штанах.

Хлопок по плечу, дергание кабеля – и из моего уха вылетает наушник.

– Здорово, ботаник, чего счастливый такой?

Нехотя выйдя из своего транса, я поприветствовал своего друга.

– Привет, МакКензи. Извини, не заметил тебя. С чего ты взял, что счастливый?

– Эээ, чувак, да ты вообще ничего вокруг себя не замечаешь! Я до тебя еле дошёл, чуть на слюнях не поскользнулся, что пускают твои фанатки!

Я усмехнулся.

– Да пошёл ты, Колин! Пусть судачат, что хотят.

– Ууу, плейбой не в духе?

Языкастый товарищ тут же получает острую тычку в плечо. МакКензи поднял руки, капитулируя.

– Ладно-ладно, молчу!

С минуту мы посидели в тишине, затем Колин, уже будучи серьёзным, спросил:

– Марк, как она? Что врачи говорят?

– Ты же знаешь, что я не могу рассказать всего. Вроде нашли вариант, как её вылечить. Сейчас она в реанимации, её ввели в глубокий сон. Она в отключке на 3-4 дня.

– Ничего себе… И какие прогнозы?

Я помрачнел.

– Нету никаких прогнозов. Только вера в лучшее. И наши чувства.

– Она наконец перестала тебя френдзонить? Чувааак! – мы с Колином дружески стукнулись кулаками.

– Если можно так выразиться. Я как-то раз сказал ей, что люблю её. Поддержать хотел, оно само как-то вырвалось. А она промолчала. И это было обидно, будто сердце вырвали. А вчера она попросила прощения и сказала, что тоже любит меня!

– То-то я и смотрю, что ты в облаках витаешь, аж светишься весь! Как героиня средневекового романа! – МакКензи снова начал зубоскалить.

– Я тебе сейчасвтащу, – рыкнул я, – делюсь тут с тобой сокровенным. Смотри, никому!

– Да ладно тебе, бро, расслабься! Это мой способ с тобой общаться. Я реально за тебя переживал. Знаешь, не так часто увидишь то самое… Когда по-настоящему. Я даже завидую тебе, бро. Желаю ей скорейшего выздоровления!

– Спасибо! Ей передать твои пожелания?

– Как хочешь. Она хоть знает, что мы дружим?

– Как-то в разговоре не всплывало. Думаю, стоит вас познакомить.

– Да мы с твоей Рыжулей знакомы так-то. Вместе ходим на пару предметов.

– Понятно. Я расскажу ей. Не вижу смысла скрывать от неё своего лучшего друга.

– Бро… – Колин притворно хлюпнул носом, – Я сейчас расплачусь!

– МакКензи, ты клоун, – я примирительно улыбнулся.

– Не всем же быть такими серьёзными! Кто-то же должен в жизнь привносить элемент хаоса и озорства! – Колин отвесил шутовской поклон, – Кстати, насчёт озорства. Хочешь вечером в кольцо покидать? Мама попросила сегодня с Терри посидеть. Если мы с мелким останемся вдвоем дома, то однозначно в приставку залипнем, сожрем все из холодильника, намусорим. Мама будет не в восторге. Надо из него мужика растить, не то, что наш папаша. Пусть приучается спортом заниматься. Давай с нами, поможешь вести воспитательную работу. Может потом вечером поговорите о чем, пока я помогу матери по дому…

– У меня впереди ещё минимум три свободных вечера, так что я весь ваш. Помогу тебе, не вопрос. Во сколько заехать?

– Часов в 6. Мы как раз должны успеть закончить с уроками.

– Хорошо. О, звонок! Колин, я побежал на урок, давай до вечера! Я наберу!

***

Мы с Колином весело бегали по площадке, отбирая друг у друга мяч, иногда поддаваясь 9-летнему Терри, младшему брату Колина, позволяя ему завладеть мячом и сделать бросок. Парень радостно хохотал и был очень рад, что старший брат взял его в игру. Конечно, техника игры была вполне соответствующая 9-ти летнему ребёнку, но он не отчаивался, и повторял попытки забросить мяч снова и снова. Но невысокий рост и слабенькие пока ещё ручки не оставляли шансов юному спортсмену. Колин по-доброму подначивал его, а потом помогал: объяснял, куда целиться, с какой силой кидать и откуда бросать, чтобы попадать. Учил, но не делал за него, позволяя братишке набраться опыта, набить своих шишек и переварить свою порцию неудач.

Спустя какое-то время Терри начал уставать: от темпа игры со взрослыми, от промахов… Настроение ребёнка стремительно катилось вниз, и когда он уже был готов раскричаться и убежать, Колин перехватил инициативу и решил завершить игру.

– На сегодня закончили с мячом. В другой раз поиграем, когда отдохнешь. Пойдёмте домой, мама оставила нам пиццу в духовке.

– Пойдём, Терри. Поедим, и пока твой братец будет шуршать на кухне, я тебя научу играть в Морской бой. Для этого не нужны длинные ноги, и у тебя будет игра, где вы будете на равных условиях. Сможешь его за пояс заткнуть партии через три со мной. Так что, хочешь его победить?

– Дааааа! – и грозный ураган по имени Терри понесся домой, бросив мяч, бутылку воды и нас с Колином позади себя.

– Иди руки мой! – крикнул вдогонку Колин и стал собирать брошенные братом вещи.

Через несколько минут на тарелках уже была тёплая пицца, рядом стояли баночки с колой. Колин хозяйничал на кухне.

Какое-то время тишину прерывало лишь наше довольное чавканье.

Опустошив тарелки, мы с Терри направились на диван изучать правила новой игры. Колин принялся домовничать. Я то и дело поглядывал на него: вот он моет и убирает посуду, пока на плите варится паста. Вот он закидывает белье в стиралку. Вот собирает с сушилки уже сухое и раскладывает его по местам. Подметает пол в скромной квартире. Вот даёт разгону брату, чтобы прибрал раскиданные учебники и игрушки.

Слишком много ответственности для молодого парня. Или в самый раз? Много ли ребятшкольного возраста хотят взвалить на себя ответственность отца семейства и готовы личным примером показывать младшему, как нужно жить, чтобы матери было чуточку проще тянуть их на себе? Я лично был знаком только с одним таким человеком. И я с ним дружил. При всей своеобразности и странном поведении, под маской клоуна я сумел разглядеть сильного и волевого человека. И даже хотел помочь финансово, из-за чего чуть не лишился дружбы с ним. МакКензи принципиально не принимал жалости и подачек. Единственная приемлемая для него помощь была —посидеть с младшим братом, пока он занят, или подкинуть подработку. И за это я уважал его ещё больше. Иногда я даже думал, что из нас двоих именно МакКензи более взрослая и состоявшаяся личность. Отсутствие за спиной богатых родителей способствовало раннему взрослению. А эпизодические приходы отца алкоголика с целью взять денег и поколотить мать довольно рано сбили с него лепесточки наивности. Именно в один из последних таких визитов отца он и понял, что пора брать ответственность за семью в свои руки. Он настоял на переезде в другой город, чтобы отец их больше не нашёл.

С 14лет он подрабатывал: то на заправке, то в кафе, то уборщиком… Деньги были невеликие, но он хотя бы мог иногда приносить домой еду. О покупке дорогой техники они и не мечтали. Игровую приставку подарил им я на день рождения Терри.

Никто в школе, кроме директора и меня, не знал о том, кто такой на самом деле Колин МакКензи и чем он живёт.

Я всеми силами старался помочь и поддержать, приемлемыми для друга способами. И в ответ получал самую искреннюю дружбу и поддержку. В нем одном я мог быть уверен, и ему одному мог открыть, что у меня на душе. Потому что несмотря на способ общения Колина, я знаю, что он не осудит и примет.

Когда Колин закончил с уборкой и доготовил пасту, Терри уже мирно дремал рядом со мной на диване. Время близилось к отбою.

Колин осторожно перенёс братишку в соседнюю комнату и тихонько закрыл скрипучую дверь.

Я потихоньку собирался уезжать.

– Эй, бро, спасибо тебе!

МакКензи приобнял меня и похлопал по спине. Ответив на дружеское объятие, я сказал, улыбнувшись:

– Не за что. Ты же знаешь, мне в удовольствие с ним поиграть. У меня-то брата нет.

Колин отодвинулся и вдруг стал очень серьёзным.

– Марк, меня опять с работы бортанули. Хозяин решил на кассу пристроить свою племянницу. Просто сказал уходить по собственному. Я ушёл.

– Вот чёрт! – выругался Марк, – я могу чем-то помочь?

– Да. Помоги найти работу. Мне уже предложили кое-что, но я пока опасаюсь. Может все таки нормальную работу найду.

– А что тебе предложили?

– Курьером.

– Так в чем проблема? Городок у нас небольшой. Что за служба доставки?

– Ты не понял. Курьером – делать закладки. Разносить дурь по схронам. У нас на районе типчик есть, он барыжит. Предлагает хорошие деньги. Но на этом столько уже пацанов попались… И получили реальные сроки за то, что просто раскладывали пакетики. Я боюсь… Но деньги нужны. Матери на работе платят копейки. Скоро зима, а у неё даже нет приличной тёплой одежды…

– Стоп. Дружище. ТЫ ОБАЛДЕЛ ЧТО ЛИ?! Не смей связываться с наркотой! Я помогу с работой, только не лезь в это!

– Я сам не хочу, бро! Спасибо, что готов помочь!

– Пока ещё не за что. Я домой. Бывай.

***

Эшли

Темнота отступает, будто растворяясь. Мазутные пятна исчезают, оставляя после себя чистую небесную лазурь. Вокруг свет и белые облака. Я могу их потрогать… Смешные, щекотные, словно вата. Мягкие. Интересно, съедобные?

Пробую облака на вкус. Тают во рту. Место укуса побагровело, несколько капель упало вниз… Пола нет. Земли нет. Я парю… Я умерла?

Снова слышен вой и плач. Наверное, это собачка. Нужно её найти и пожалеть. Возможно она откусит мне руку, но она все равно хорошая…

Кстати, а где моя рука? А ноги где? Что я вообще такое?

Кровь… Я вся в крови. Одна сплошная рана. Нужно вытереть. Облака подойдут.

Они уже все мокрые и потемнели, и упали вниз, а кровь все идёт. Я словно помидорка. И я попаду в томатный соус. Попасть в чили будет интересно. Там есть фасолинки и жгучий перчик… Это самое восхитительное блюдо на свете! Я хочу угостить им Марка…

Я лечуууу…

***

– Заулыбалась, смотри. Хлорпротиксен подействовал. Не иначе, рай видит во сне.

– Да пусть видит хоть сериалы. Она стабильна, и это главное. Что сказал Блум?

– Сказал, в кому не вводить. Если ситуация повторится – придется разбудить. Больше препаратами не накачиваем.

– Понял. Пошли чаю попьём, пока всё тихо.

***

Голубое небо прочертил росчерк острых когтей. И небо заплакало. Кровью. Кровавый дождь. Тёплая, густая, капает мне на лицо, течёт по спине, по рукам… У меня снова есть руки!

Что происходит?

– Ауууууоооооааааа! – и ещё в двух местах материя мира разорвалась от невидимых когтей. Что-то прорывается сюда…

Земля. Багровая и влажная от крови, хлюпает и скользит под ногами. Бежать! Прочь отсюда! Хочу в укрытие!

Тяжело дышать… Сзади чьё-то дыхание! Твою мать, твою мать, Эшли, беги!

Нет, силы оставили. Споткнулась. Упала. Никого. Никто не дышит вслед. Небо просто тёмное. Земля просто влажная. Это не кровь, это дождь.

Сижу на холодной земле. Вокруг ничего и никого. Только холод и дождь, я одна. Слышен вой, затихает. Меня сотрясают рыдания. Я устала бояться.

Не уходи. Мы так с тобой и не увиделись…

***

– Недолго музыка играла. Смотри, опять пульс зашкаливает. Её начинает трясти. Нужно будить. Вводи препарат.

– Жди, готовлю дозу.

– Ввожу.

Резкий вздох, будто все это время мне не давали дышать. И я открыла глаза

Глава 11

Я приходила в себя, с трудом осознавая реальность. Психоделик сонных видений не отпускал. Вроде все уже было позади, но послевкусие с грязью и кровью… Оно оставалось. И всё ещё хотелось бежать. Но не было сил, из тела торчали какие-то трубки и иголки. Руки и ноги были словно онемевшими, плохо слушались.

Доброжелательная медсестра подошла к моей кровати и заговорила со мной.

– Вы находитесь в реанимации. Как себя чувствуете?

"Боже, почему так громко…" – подумала я, морщась от неприятных ощущений.

– Хреново.

– Вы помните, кто вы?

– Эшли Уайт, человек, ученица средней школы Брукфилда.

– Хорошо. Попробуйте присесть. Нужно попить воды.

Через силу заставляя руки дать себе опору, я приподнялась. Медсестра помогла сменить нательное белье, убрала катетеры и подала стакан воды с трубочкой.

– Пейте медленно, нужно дать желудку постепенно включиться в работу.

С каждым глотком я все больше возвращалась в реальность, вспоминала предшествующие события и восстанавливала жизнь по кусочкам.

"Нужно позвонить родителям. И Марку. Я обещала."

Телефона рядом не оказалось.

"Наверное, остался в палате".

В реанимацию вошёл доктор Блум.

– Доброе утро, Эшли. Как ваше самочувствие?

– Будто я одна разгрузила вагон угля, будучи при этом сильно пьяной. А сегодня у меня отходняк.

– Разрешите я вас осмотрю.

Доктор Блум усадил меня на койку, а сам сел на стул напротив. Включив фонарик, он изучил реакцию зрачков, пропальпировал точки выхода нервов, проверил чувствительность лица, языка, рук и ног. Затем продолжил:

– Такое бывает, когда фаза быстрого сна слишком продолжительна, без погружения в глубокий сон. Вас что-то беспокоило? Тревожные видения?

– Да. Это… Даже сказать не могу, что это было. Непрекращающийся кошмар, кровь, вой и чувство одиночества, – я спрятала лицо в ладонях, а потом тряхнула головой, будто стараясь избавиться от наваждения. Чтобы вдруг не оказалось, что я не проснулась, а кошмар продолжается.

Доктор Блум мягко коснулся моего плеча:

– Всё позади. Сегодня вам предстоит насыщенный день. Мы отправим вас на КТ, я вчера заказал для вас исследование. Затем нужно будет сделать электроэнцефалограмму мозга. И на всякий случай – сделаем развёрнутый тест ДНК. Хочу исключить генетическую патологию, которая влияет на развитие мозга и психоэмоциональную сферу.

– А могу я позвонить родным?

– Да, можете. Ваш телефон в палате, в реанимации они запрещены. Вас переведут туда через полчаса. Завтракать будете здесь, особая диета для реанимационных больных. За вами понаблюдают в процессе. Нужно убедиться, что все органы и системы включились и работают, как нужно. Все исследования будут после завтрака, начиная с 11. Сейчас 8 утра. Надеюсь, вам хватит времени?

– Думаю, да. Спасибо!

– Отдыхайте. Я пока сообщу о вас доктору Пристли.

С этими словами доктор Блум покинул палату реанимации, оставив меня наедине со своими мыслями и жидкой протёртой бурдой на завтрак.

***

Длинные гудки требовательно улетали в пустоту, не находя ответа. Родители, видимо, были на работе и не слышали телефон. Что ж, мессенджеры никто не отменял, и вот в Hangouts мамы уже летит короткое и по существу сообщение: "Проснулась. Отправили на обследование. Буду не на связи, позвоню после обеда. ХО".

Остался Марк. Хоть бы он взял трубку сразу. Я не выдержу ожидания ещё и от него.

Трясущимися холодными руками, с трудом попадая по нужным строчкам, я нашла и набрала номер Марка. Гудок, второй…

– Эшли, боже мой, как я рад твоему звонку! Как ты чувствуешь себя?

Впервые с момента пробуждения хотелось улыбаться. Он рад мне! Это так приятно! И тепло…

– Уже нормально. Меня разбудили около часа назад.

– Что случилось? Почему так рано? Срок был завтра, – в голосе Марка послышалось беспокойство, – Эшли, всё в порядке?

Зрит в корень, как всегда…

– Я не думаю, что всё в порядке. Меня разбудили, потому что во сне у меня зашкаливал уровень адреналина. Давление повышалось, сердце стучало… Это стало угрожать жизни, и меня разбудили.

– Ничего себе… Врач не сказал, что стало причиной?

– Нет, он не знает. Направил на исследования. Я знаю только то, что мне снились жуткие кошмары. Мне этих образов в жизни не забыть, это такой всепоглощающий ужас, одиночество… А уж были ли эти кошмары причиной или следствием – пусть разбирается доктор Блум.

– Ты расскажешь мне, когда что-то будет известно?

– Самому первому, – я тепло улыбнулась в трубку, будто Марк мог это увидеть.

– Можно сегодня приехать тебя навестить?

– Я бы этого хотела! Так, а где здесь распорядок дня? – задумчиво проводя свободной рукой по копне рыжих волос, я оглянулась в поиске заветной таблички, – обед, прогулка… Вот. Часы посещений с 5 до 7 пополудни. Звони мне. Если не дозвонишься, то на ресепшен больницы. С учётом предстоящего дня и моего неясного диагноза я ничего не могу обещать. Но я была бы рада видеть тебя сегодня!

– Я приеду. В любом случае. Люблю тебя, Эш!

– И я тебя люблю, Марк! Надеюсь, что до вечера.

Тёплые струйки воды смывали грязь, панику и наваждение прошедших суток, дарили покой и умиротворение. Поскорее хотелось прижаться к нему, ощутить себя в безопасности, нужной. Значимой. Его.

Незамеченным остался очередной пятиминутный ступор, но душевая кабина – не ванна, опасности утонуть не представляет.

***

Чистая рубаха, катетер, забор крови на анализ. Путешествие на каталке.

Компьютерная томография. Шум, ничего не понятно. Озабоченный вид доктора Блума и кого-то ещё…

Почему так тяжело дышать? Клаустрофобия? Или я снова отключаюсь?

Холодок и онемение от головы до рук. Нет… Нет-нет-нееееееееее....

***

Я оттолкнула от лица мерзко пахнущую ватку. Изображение вокруг плыло и никак не хотело собираться в чёткую картинку.

– Она в сознании. Эшли, слышишь меня? Как самочувствие?

– Тошнит. Кружится голова. И я ничерта не вижу… – от испуга я снова ощутила похолодение в руках и страх.

– Зрачки не реагируют на свет. Эшли, ты видишь темноту?

– Нет, скорее размытые цветные пятна. Я вижу, как вы шевелитесь, но картинка не собирается.

– Похоже что глазные мышцы отключились. Зрачок не фокусируется, яблоко не поворачивается. Ситуация хуже буквально с каждой минутой.

– Что вы увидели, доктор? Что показало КТ? – я была готова сорваться в истерику.

– Я пока не готов сказать, что же именно я увидел. Мне нужно время проанализировать результаты.

– А у меня есть, это время? – горькая усмешка тронула мои губы.

– Есть. Но не очень много.

* * *

Меня вернули в палату, подключив к портативному монитору. Сеанс гипнотерапии было решено проводить под наблюдением врачей.

Доктор Пристли пришёл примерно через час, дав возможность мне подремать и отдохнуть от происшествия на КТ. Вместе с ним зашёл и доктор Блум. Собранный и серьёзный, он сел за столик в палате, соединив пальцы на руках подушечками. Минуту помолчав, он сказал:

– Говорить буду сразу с вами обоими. Итак, по крови анализ чистый. ДНК-патологии и каких-либо мутаций генов наши генетики не выявили. Это хорошо. Но на КТ есть отклонения. Есть повреждения коры головного мозга. Кое-где повреждены сосуды, также нарушена иннервация глаз. Это обратимо, лечение выпишем. Вы будете видеть.

Сложно сказать, что было причиной. Клиническая картина не подходит однозначно ни под одно заболевание. Знаете, признаюсь, я подозревал даже шизофрению, деменцию и Альцгеймера. Но это не они. А что именно – я не знаю. Как вам могу помочь именно я – не знаю тоже. В моих силах лишь симптоматическое лечение: стимуляция мозгового обращения и электрофизиотерапия для поддержания нейронных связей. Но это не решит проблему в корне, так как разрушение происходиточень быстро. Такое лечение поможет, только если остановить этот процесс разрушения. Я могу только погрузить в глубокую искусственную кому, чтобы "заморозить" вас. Но это не лечение, а передышка. В этом нет смысла в нашем случае. Вызывает опасение то, что на КТ буквально месячной давности всё чисто. Что бы это ни было, оно развивается стремительно. И это оставляет нам крайне мало времени на раздумья. Возможно имеет смысл проконсультироваться с кем-то ещё.

– Не нужно пока, – перебил его доктор Пристли. Я понял и услышал вас, коллега. Спасибо, что попытались и дали пищу для размышлений. Но раз уж вы теперь причастны к лечению этой девушки и связаны врачебной тайной, вы должны тоже всё узнать.

Метроном начал отсчёт.

Тик-так…, тик-так…

***

По мере погружения Эшли в гипноз глаза Блума все больше округлялись.

Когда глаза юной девушки открылись, он обмер, увидев того самого старика.

– Привет, док. Давно не виделись. Да и сейчас не особо тебя вижу. Что происходит?

– Здравствуйте, Анатолий. Мозг Эшли повреждён. И ей хуже с каждой минутой. У меня есть теория. Я полагаю, что причиной её состояния является ваш внутренний конфликт. И я считаю, что только вы сами в состоянии помочь себе и ей.

– Она – это я. И я уже умирал. Не думаю, что в этот раз будет страшнее. Вы что-то узнали об Анне, док? Вы проверили мои слова?

– Да, проверили. Молодой человек Эшли, Марк, делал запрос в Архив Мёльна. И получил исчерпывающий ответ. Но прежде, чем я что-то вам расскажу, развейте и иные мои сомнения.

– Если ты подтвердил мои слова документом, в чем ты ещё сомневаешься?

– Дело в том, что информация об Анне могла быть известна Эшли из открытых источников. Всё то, что вы нам рассказали, удачно вписывается в картину школьного доклада об Анне Нойманн. Но вот беда – Эшли не помнит ни слова оттуда, в отличие от её одноклассников. Потому что Эшли была… Как бы это выразиться… Не онлайн.

– Я понимаю, к чему ты клонишь, док. Но я не альтер-эго. Я не выхожу на свет, отдельно от неё. И понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Её неосведомленность могла быть следствием и другого. Она могла просто отключиться в состояние ступора, и никто не понял, что произошло. У подростков в порядке вещей сидеть на занятиях с отсутствующим видом и стеклянным взглядом. Но я должен знать наверняка. Напомню, я врач. И мне запрещено верить во всякую мистику.

– Я понял, док. Ты хочешь меня о чем-то спросить, что знала бы только реальная личность? Спрашивай. Мне нечего скрывать.

– Вопрос будет простым. Где вы с Анной жили непосредственно перед теми трагическими событиями? Назовите адрес.

Собеседник, казалось, удивился.

– Я уж думал, о родинках или родственниках спросите. Мы жили недалеко от центра города, на пересечении улиц Хаммабургштрассе и Горх-Фок-штрассе. Дом номер 3. Не знаю, жилой там сейчас район, или все торговыми центрами застроено…

В бумажку со сведениями из архива смотрели два изумленных врача. Информация совпадала. Это означало только одно. Что Анатолий был тем самым, за кого себя выдавал.

– Твоя очередь, док. Что ты узнал?

– Из архива Мёльна пришёл ответ на запрос информации об Анне Нойманн. Она осталась жива после тех событий. Более того. Указано, что овдовела в первый раз она в феврале 1943. А уже в ноябре 1943г у неё родился сын Ульрих. И если верить подсчётам, то это ваш ребёнок. То есть, она была уже беременна во время той переделки. И чудом не потеряла ребёнка.

По лицу Анатолия пробежала за несколько секунд целая гамма эмоций.

– Ччччто? Что вы сказали? Беременна? У меня родился сын?

Человек в больничной койке радостно и счастливо рассмеялся. К заливистому смеху добавились слезы. Он плакал и смеялся, будучи одновременно и самым счастливым, и самым несчастным человеком на всем белом свете.

– Моя Анна… Мой сын… Моя жизнь…

Врачи деликатно молчали, не смея его прерывать. Наконец, справившись с эмоциями, он спросил:

– Что с ними стало дальше? Они выжили?

Собеседник явно не знал, куда себя деть, метался, заламывал руки, тёр полуослепшие глаза.

– Хотя какие у неё были шансы… Она осталась совсем одна… Избитая, беременная. Всех близких убили…

По щекам его вновь потекли слезы. Слезы жалости, от которой и без того сердце сжималось у всех присутствующих.

– Здесь не указано, что было потом… Не ясно как, но она выжила. Анна снова вышла замуж в 1950м году, её мужем стал Ганс Вебер, учитель начальной школы. У них было ещё двое детей: девочки близняшки Петра и Клаудия, родились в 1953 году. Снова овдовела в 2000. А в 2003, в возрасте 85 лет, она скончалась. От чего – не указано, медицинских документов не предоставлено. Про её детей тоже больше информации нет.

– Нет? А как же мой сын? Как он вырос? Кем он стал? Здоров ли? Боже, я пропустил целую жизнь…

Анатолий закрыл лицо руками, наклонившись вперёд. Тлен, тоска, безысходность? Как можно описать ощущение от того, что у тебя отняли жизнь? Отняли давно, а узнал о её возможном содержимом ты только сейчас… Мог бы покупать своему сынишке машинки и милые костюмчики. Мог бы научить его забивать гвозди маленьким детским молоточком. Мог бы помогать ему делать уроки. Мог бы рассказать много историй: о том, как познакомились с матерью, как ходил в походы в лес, как ловили рыбу с друзьями в реке, как босиком бегали в школу… Мог бы избавиться от вранья в своей жизни, и всё рассказать своей любимой Анне. Не прятаться, а довериться. Мог бы носить свою жену на руках и каждый день говорить о том, как сильно её любит. И дочери могли бы быть его, а не какого-то там Ганса Вебера. И это его внуки могли бы сейчас уже заканчивать школу и становиться взрослыми людьми. А может, и правнуков успел бы повидать. А мог бы свозить Анну и Ульриха отдохнуть на море, показать им пальмы и слонов…

Мог бы… Но судьба распорядилась иначе.

– Вот, почему я не нашёл её ТАМ. Потому что она была жива. Она ТАМ сейчас. А я здесь. И даже после смерти мы не смогли воссоединиться. Какая, блядь, ирония…

Анатолий грустно усмехнулся и откинулся на спинку кровати, закрыв глаза.

Доктор Пристли молчал. Доктор Блум мало, что понимал из происходящего, а потому не лез с вопросами, просто наблюдал, оставаясь в тени для невидящего его собеседника.

– Сколько сейчас моему сыну? 2018 минус 1943… 75 лет… Совсем взрослый стал. Ульрих… Я хочу его увидеть!

– Как вы себе это представляете? Во-первых вы сейчас при смерти. А ваш сын – уже старик. И максимум, что можно сделать, это позвонить ему по скайпу. Но здесь включается второй момент: а что вы ему скажете, Анатолий? Я, хрупкая рыжая девушка, и есть твой погибший отец? Вы сами осознаете, что это звучит, как бред?

– Осознаю. И мне нужна ваша помощь. Я хочу сказать ему, кто я есть.

– Анатолий. Сначала – выживите! Ваша тяга к прошлой жизни и глубокий внутренний конфликт убьют вас. Убьют Эшли. И вы снова отправитесь ТУДА!

– Пускай. Я устал. Там я, наконец, встречу Анну.

– Встретите? Уверены? Потому что мне показалось, что гарантий никаких нет. Может, она уже воплотилась вновь, и вы снова будете проходить тот же самый урок.

Анатолий смотрел гневно, сжимая кулаки и часто дыша . Его надежды рушились одна за другой. Утешения не находилось даже в возможной смерти.

– Подумайте ещё вот, о чём. Допустим, вы решили, что умереть – лучший и желанный выход. И вы увидитесь "на небесах" или где там ещё это место находится. Помнится вы говорили, что там просто скопление душ, и единственное, что останется, это коснуться её сознанием. И понять, что она уже наполовину… Очистилась, так вы сказали? Очистилась. И что это уже не ваша Анна. Это просто душа, чистая и добрая душа. Скажите Анатолий, только честно. Не врите хотя бы себе самому. Вы ведь рветесь к ней не потому что скучаете по душе? Вы ведь скучаете по земному, человеческому проявлению любви. По контакту тела. По касаниям, объятиям, поцелуям. По запаху, по голосу… По вашим совместным вечерам… Я прав?