Читать книгу: «Слишком близко к тебе»

1. Эмиль

Загородный родительский дом встречает меня кромешной тьмой и звонкой тишиной. Это не удивительно – четвертый час ночи, все давно спят.

Покачиваясь от количества смешанного алкоголя в крови, я устало оседаю на кушетку в прихожей и разуваюсь. В голове до сих пор гудит от клубного шума. Перед глазами кружит вертолётами. Знал же, что ехать тусить с Шолоховым после свадьбы его сестры Миланы так себе идея, но все равно рванул. На хрена…

Девки там были какие-то одинаковые, будто их делали на одной фабрике, ди-джей тухлый, алкоголь уже из ушей лез и только вырубал, а не добавлял веселья. В общем, тоска.

Еще и завтра, чувствую, даже капельница не спасет от дичайшей головной боли. Хорошо, хоть отца сейчас дома нет и читать мне нотации некому. Иначе бы еще выслушивал под тиканье в висках о том, как я бездарно трачу его бабки.

Тяжело поднявшись с кушетки, я бреду к лестнице на второй этаж, на ходу расстегивая рубашку. Осточертевшая за время свадьбы бабочка давно скомкана в кармане брюк.

Преодолев холл, где эхом разлетался только звук моих шагов, я замираю на первых ступенях, прислушиваясь.

Резкие голоса, приглушенные закрытыми дверьми и большим метражом первого этажа, доносятся со стороны гостиной или столовой. Кажется, это отец… Он приехал? Он должен был вернуться из командировки только послезавтра, если я не путаю ничего.

И мама…

Бл… Они что там? Ругаются?

Надеюсь, не из-за меня.

Хотя последние пару лет у них даже погода – повод для взрывного конфликта. Я не берусь судить кто прав из них, а кто виноват. Стараюсь вообще не лезть, да и родители огрызаются, что это не мое дело.

Может и реально не мое…

Но каждый раз, каждая их ссора с криками, обвинениями, слезами матери и угрозами отца как невидимая бетонная плита, размазывающая тебя по земле. Ты просто охреневаешь, наблюдая, и ждешь, когда же прогремит слово "развод", и твой устоявшийся мир рухнет, потому что они начнут разрывать между собой его на куски.

Да, я уже взрослый, мне двадцать один, и я легко могу жить вне родительского дома. Но в нашей семье я не единственный ребенок, а всего лишь старший, и от мысли как это переживут мои младшие сестры, мне, твою мать, дурно. Как это вообще отразится на всех нас. Голоса, доносящиеся из глубины дома, становятся истеричней и громче. Раздается глухой, дребезжащий удар, будто в стену что-то кинули. Вздрагиваю, услышав. По телу мерзкий озноб пробегает, становя дыбом волоски на загривке.

Черт…Не дерутся же они там?!

Помедлив, я разворачиваюсь на лестнице и иду на звук. Зайдя в гостиную, понимаю, что голоса доносятся из отцовского кабинета. Направлюсь туда, стараясь ступать бесшумно, хотя, судя по становящимся всё громче крикам, меня могут не заметить, даже если я настежь распахну дверь и рухну на ковер.

Уже слышу обрывки слов, и от их смысла на коже выступает липкая испарина, а сердце частит в груди болезненно и мелко.

– Сколько я прощала тебе твоих баб! Терпела бесконечно! Делала вид, что верю в эти твои несчастные "командировки" и "совещания"! – надрывно причитает мать, – Меня спрашивали, намекали, а я только улыбалась и строила из себя дуру! Ради тебя! Ты же просил меня не уходить! Умолял! И ты обещал мне, что это все между нами останется! Обещал!

– Рита, ситуация изменилась…– глухо вклинивается отец.

– Изменилась?! Что изменилось? Что?? То, что ты совсем потерял стыд?! Меня вчера буквально завалили фото и видео, как ты сосёшься с этой шмарой на корпоративе "Металлоинвеста" в Челябинске. Сотни людей там, на глазах у всех!

– Не называй ее так, – только и рычит отец с угрозой.

– А как?! Как я должна ее называть?! – взвивается мама, – Лезет к женатому мужику, у которого трое детей! И ты…Я просто не понимаю! Хоть бы молодая какая-то, красивая… Но эта! – и в голосе матери сквозит неподдельное отвращение, – Потасканная, с такой репутацией! Какая-то третьесортная то ли актрисулька, то ли проститутка…А наверно все вместе! Что ты нашел в ней?!

– Не смей так о Вике! – гаркает отец и раздается глухой тяжелый удар. Наверно кулаком по столу.

Я сильнее прижимаюсь ухом к дверному полотну, а мама резко замолкает.

– Не смей, – зло цедит отец, – Не тебе ее судить. Всю жизнь на всем готовом… И уж точно не меня! Без меня ты кто?!

– А вот и узнаем…– дрожит в подступающей слезной истерике мамин голос, – Вот и узнаем, Назар, кто я и что! Все, с меня хватит! Я требую развод!

В кабинете на несколько мгновений повисает гнетущая тишина. И я тоже застываю, словно коченяя изнутри. В ушах фантомный треск стоит рвущейся на ошметки прежней жизни. Это неожиданно тяжело принимать. Под ногами будто пол становится мягким и зубычим. Как топь.

– Хорошо…– тяжело роняет отец. Словно бросает камень.

– И дети останутся со мной, – тут же добавляет мама.

– Что?! С тобой с кем? Где?! У тебя разве что-то есть?! – тут же взбешенно ревет папа.

– Отсужу, у нас все в браке нажито!

– Ты, Рита, не попутала ничего? Смотри, как бы с одними трусами не ушла! Хуй тебе с солью, а не дети! Что ты им дашь?! Чему научишь?! Как ныть и дома сидеть?!

– Ненавижу тебя, ненавижу…– плачет мать, – А ты что дашь? Как вечно дома не быть и по бабам ходить? Это?!

Отец тяжело вздыхает.

– Благополучие я им дам. И будущее, – говорит уже ровнее. Устало.

По кабинету раздаются шаги. Звук открывающейся дверцы, а затем отец, кажется, плескает что-то в стакан или рюмку.

– Значит так, Рит, давай серьезно. Развод я уж и сам хотел. Тут согласен, – говорит деловым тоном, – Судиться ты со мной даже не думай. Сама знаешь, со мной лучше дружить… А я уж не обижу. Столько лет все-таки прожили… Дети…Не нарывайся ты, дурой не будь. Квартиру на Пушкинской отпишу тебе, дом на Кипре. Содержание… Попозже скажу что там, сколько. О детях не заикайся даже. Приезжай, встречайтесь, но жить со мной будут. Иначе конец нашему уговору и будет война, это ясно?

– Зачем тебе это?! – лепечет мама.

– Надо! – отрезает отец, и спокойней, – На, выпей лучше.

Молчат. Я смотрю невидящими глазами в черную пустоту перед собой. Не могу до конца осознать все, что услышал.

– Я завтра тогда соберу вещи, – тихо и рвано выдыхает мама, – Поеду на Пушкинскую.

– Давай, – равнодушно отзывается отец.

– А детям когда скажем? – жалобно спрашивает у него мама.

– А чего тянуть? Толку…

Повисает еще одна непродолжительная пауза, после которой мама неровным голосом, хрипло спрашивает у отца.

– Ты что, эту актрисульку в дом приведешь? Раз защищать кинулся ее…

– А это уже, Рита, не твое дело.

– Мое, тут мои дети, – вскидывается мама снова.

– Нет, и не лезь, если побираться не хочешь на старости лет, – глухо рычит отец.

Мама, всхлипывая, что-то отвечает, но у меня уже нет сил слушать. Кажется вырвет сейчас – так от неприятия и эмоций штормит.

Отшатываюсь от двери и бреду в свою комнату. Там падаю на кровать, не раздеваясь. Мне до жгучих слез жалко мать. Я заранее тону в том кошмаре, что начнется завтра. Пытаюсь подготовиться к нему, но мысли в кучу не собрать. Разрывает. Еще и ответ отца, что может он и притащит в дом какую-то непонятную шлюху, меня просто добил.

Надеюсь, он так пошутил.

Да нет, он не посмеет, нет. Всего лишь хотел уколоть маму и указать ей, где ее место по его мнению. Блефовал. Я уверен!

Но…

Буквально через неделю, самую кошмарную неделю в моей жизни по причине маминого отъезда, истерик сестер и моих стычек с отцом из-за всего этого, я понял, как же ошибался.

Отец посмел.

И не просто посмел привести свою любовницу в дом, а представил ее мне и сестрам как свою будущую жену. А ее дочь- замухрышку с колючим взглядом и идиотским именем Малина (кто вообще в здравом уме так назовет ребенка?!) объявил нашей новой сестренкой.

Ее мерзкая, перекроенная филлерами мать при этом так счастливо улыбалась, будто в лотерею выиграла. О, я уверен, эта Вика так и считает.

Но это она зря. Спорим, она быстро сообразит, что не в сказку попала.

И она, и уж тем более ее стремненькая дочурка, которую батя по неосторожности засунул на первый курс в мой университет.

Малина… С таким именем мне даже стараться не придется, чтобы сделать ее местным посмешищем. Легко! И с огромным удовольствием.

2. Малина

– Маль, ты издеваешься?! – мама обводит мой наряд красноречивым, убийственно пренебрежительным взглядом.

– Что? – огрызаюсь я, не в силах сдержать раздражение.

Нет, я правда не понимаю, что не так. Мы ведь знакомиться едем, верно? То есть показать себя такими, какие мы есть.

Ну так я вот такая, приве-е-ет! И кстати выгляжу, вроде бы, вполне прилично в своих любимых черных палаццо, бордовом топе с металлическими заклепками и белых кедах. Обычная девчонка, какую вы легко можете встретить где угодно – от концерта в клубе до метро.

Потому что я и есть обычная. Обычная, и мне это нравится. Я не собираюсь подстраиваться под очередного непонятного ухажера матери. Пусть он хоть во дворце живет и летает на собственном самолёте. Плевать. Как, я уверена, и ему на меня.

Зачем вообще эти чертовы смотрины?

Не вижу ни одной причины знакомиться с Караевым. Тем более, что, скорее всего, я его больше никогда и не увижу.

– Нет, так ты не пойдешь, Малина, – отрезает мать, и ее гневный румянец пробивается даже сквозь тонну макияжа, – Этот вечер слишком важен для меня. И, поверь мне, дорогая! Для тебя тоже. Для твоего будущего! О, я знаю, что тебе, как обычно, не терпится все испортить. Но я не позволю, ясно?!

На этих словах дышащая огнём родительница подходит к моему шкафу и рывком распахивает его с таким видом, будто собралась порвать на куски все содержимое.

– Давай посмотрим, что тут у тебя, – мама стучит ноготком по нижней губе и принимается суетливо отщелкивать вешалки, – Боже, ну и бардак, ты же девочка! – не забывает причитать при этом, – Вот! Еще один повод тебе серьезней отнестись к этому знакомству. У Назара горничные. Переедем к нему, и хоть вещи твои в порядок приведут.

– Переедем, мам, ты о чем! – закатываю глаза.

Каждый раз она мечтает к кому-то переехать из нашей тесной двушки. Эта пластинка начала уже порядком надоедать.

– В этот раз все серьезно, ядовитая моя, мы планируем…– рассеянно бормочет мама себе под нос, осматривая летнее романтичное платье в цветочек, которое я в последний раз надевала… Никогда!

Я такое не ношу, это мать привезла из Дубая мне в подарок. Естественно, подарок должен нравится ей, а не мне.

– Вот, Малиночка, отлично подойдет, – мама расплывается в довольной улыбке и протягивает мне вешалку с платьем, – Быстро переодевайся! Мне еще тебя накрасить надо, а у нас до того, как за нами заедет водитель Назара, осталось полчаса! Давай-давай, не тяни время.

– Мам, я в нем буду как помесь пирожного и клумбы, нет, – мотаю головой, – Ты посмотри где я, и где это платье?!

– Нет, Маля, это ты посмотри, – тычет мне в лицо пальцем мать, – Посмотри на него внимательно и веди себя подобающе этому платью в гостях, ты меня поняла? То есть будь милой, скромной, молчи и улыбайся.

Я тяжело смотрю на нее исподлобья. Мама длинно выдыхает и обнимает меня за плечи, с мольбой заглядывая в глаза.

– Малина, – меняя тактику, говорит тихо и вкрадчиво, – Дочь, это очень важно для меня. Правда. Я тебя очень прошу…Пожалуйста…

Молчим с секунду, соревнуясь в упертости, но…Ей это реально важнее, чем мне. Так что я, скривившись, сдаюсь.

– Ла-а-адно, – забираю платье из ее рук.

Черт с ним, покорчу из себя бессловесную и бесхребетную принцессу пару часов. Если маме так хочется верить, что в этот раз с этим очередным официально женатым и охренительно богатым мужиком у нее что-то выгорит, то кто я такая, чтобы ее переубеждать.

Торопливо переодеваюсь и мама тут же уводит меня в свою спальню, чтобы сделать макияж невинной овцы с розовым губами, щеками и даже веками. А затем заплетает мне нетугую косу. Косу!

Для того, чтобы окончательно перевоплотиться из современной девушки в пастушку с пасторальной картинки, мне не хватает разве только венка из полевых цветов и какой-нибудь дудочки.

– Ты у меня очень красивая, Малина, – подбадривает мама, стоя за моей спиной и довольно разглядывая плоды своих трудов в зеркале, – Может только брови стоило бы тоньше выщипывать…– задумчиво.

– Нет, – тут же отрезаю я.

– И губы..– мама как обычно не слышит, продолжая мечтать вслух перекроить меня в свою копию, – Ну почему ты не хочешь их хоть чуть-чуть подколоть, такие тонкие…!

– Мама, нет, отстань! – я вскакиваю со стула и отхожу от нее подальше из-за дурацкого ощущения, что она меня схватит и начнет колоть филлеры прямо сейчас.

– О, какая же ты! Моя Фаина бы очень натурально все сделала, – раздраженно фырчит мама, – Наслушалась бабушку свою, нашла кого! Для нее седину закрасить и то было преступлением, но ты то что пещерная такая, Маля!

Она говорит это привычно и без особого желания уколоть. Между делом, пока проверяет содержимое своей сумочки и берет в руки телефон.

А я не могу. Ребра будто стягивает. Так тесно, что не вздохнуть. И внутри начинает дребезжать. Потому что по бабушке я очень скучаю. Она умерла год назад, но для меня это до сих пор словно было вчера. Ведь она воспитывала меня. Любимая, родная, самая лучшая…И то, как мама все время отзывается о ней, снисходительно и без особой тоски, меня бесконечно глубоко ранит.

Каждый раз.

– Маль, водитель уже приехал, пошли? – вскидывает мать на меня взгляд, отрываясь от телефона.

– Пошли, – рассеянно отзываюсь я, пряча свою обиду поглубже.

Какой смысл что-то маме предъявлять по этому поводу? Любовь к кому-то либо есть, либо ее нет. И так бывает, что ее нет даже к самым близким.

3. Малина

Никогда не считала себя особо впечатлительной, но, когда представительское авто, везущее нас с матерью, вкатывается в огромный, ухоженный двор, больше напоминающий дворцовый парк, и тормозит у внушительного футуристичного особняка, я, признаюсь, робею.

Глянцевое стекло стен слепит глаза. Отделка под черное дерево вселяет смутную тревогу, и вообще все такое… кричаще первоклассное, что у меня пересыхает в горле.

Как бы не было это глупо, но я чувствую себя мошенницей, которая пробралась на закрытую вечеринку под чужим именем для того, чтобы стащить бриллианты у беспечных гостей. Еще это платье дурацкое, прическа, макияж… Абсолютно все лишь усиливает ощущение себя как дешевой подделки.

– Красивый дом, да? – хмыкает мать с заметными нотками самодовольства. Будто сама его спроектировала, – Около восьмисот квадратов…– многозначительно шепчет мне на ухо, пока водитель обходит машину, чтобы открыть нам дверь.

У меня глаз дергается от того, как пошло звучит это замечание. Не удивлюсь, если она и рыночную стоимость мне сейчас озвучит. Благо, дверь авто распахивается, спасая меня от цифр.

Мама выходит первая, я вслед за ней. Водитель сопровождает нас к парадному входу, отчитываясь об этом в наушник.

Стеклянные глянцевые двери дома разъезжаются, и на пороге появляется высокий, грузный мужчина. Я узнаю его сразу, так как видела с ним добрую сотню фотографий. На мамином телефоне и в сети, когда от нечего делать искала информацию о новом мамином любовнике.

– Назар! – мама радостно вскрикивает и ускоряет шаг, кидаясь ему навстречу.

Я же наоборот отстаю, давая себе возможность спокойно его рассмотреть. На фото Караев Назар Егорович выглядел менее лощеным и представительным, ведь пиксели не способны передать властную давящую ауру, которая сейчас окутывает меня плотным удушливым облаком даже на расстоянии нескольких метров.

Караева сложно назвать красивым, но у него именно то лицо, которое вы мгновенно вычлените из толпы и запомните надолго. Сильные залысины на высоком выпуклом лбу, черные прилизанные волосы, крупный нос, широкие брови, мощный, выступающий вперед подбородок.

И абсолютно волчий, тяжелый взгляд глубоко посаженных карих глаз. Он мажет по мне этим взглядом лишь секунду, но между лопаток мгновенно выступает прохладная испарина. Сжимаю повлажневшие ладони, приближаясь. Улыбнуться просто не могу. Мужчина мне не то, чтобы не нравится, скорее сковывает одним своим видом. И требуется несколько секунд, чтобы взять себя в руки и отбросить это чувство.

В конце концов, что он мне сделает? Ничего. И, вероятнее всего, мы видимся в первый и последний раз.

– Здравствуйте, – я становлюсь рядом с матерью, которой Караев по-хозяйски положил руку на плечи, притягивая к себе.

– Назар, познакомься, это моя дочь Малина, – щебечет мама ласковым до неузнаваемости голосом, который будто даже стал выше на пару тонов.

При этом смотрит она на Караева с абсолютным обожанием. Как на божество. Так искренне и восхищенно, что и в голову не придет, что она только что считала квадратные метры в его особняке.

Впрочем, я вполне верю, что для нее одно совершенно не исключает другое, а скорее наоборот. Верю, но мысленно мне хочется скривиться.

– Очень приятно, Малина, Назар Егорович, – улыбается мне Караев одними губами и кивает на дом, – Ну что, пойдемте? Ужин сейчас уже накроют, а пока познакомлю вас со своими детьми.

Э, детьми?!

Какими еще детьми? Может еще и с женой познакомит?!

Я замираю на месте, думая, что ни про каких детей уговора не было!

А мать с Караевым уже переступают порог. Мама, заметив, что я отстала, оборачивается и нетерпеливо машет мне рукой.

– Маль, не отставай!

И мне ничего не остается, как побрести вслед за ними.

Нервно одернув юбку, переступаю порог. Разуваться никто не предлагает, так и проходим в обуви. Я иду позади Караева и мамы, озираясь по сторонам. Я никогда не была в подобных домах. Мне интересно.

Внутри все дышит воздухом и светом. Стены белые, но много разнообразных дизайнерских элементов. Лепнина, мозаика, различные вставки, картины. Мебель в современном стиле, все очень лаконично и… Как-то не уютно что ли. Обезличено. Будто мы бродим по гостинице или выставочному образцу.

Ни одной семейной фотографии или лишней, лежащей не на своем месте вещи. Ощущение, что никто никогда не касался этих диванных подушек и не ходил по коврам.

В просторной гостиной мое внимание привлекает рояль. Когда я понимаю, какой он фирмы, у меня и вовсе перехватывает дыхание. Замедляю шаг, рассматривая инструмент. Интересно, он тут просто для пафоса или кто-то из Караевых действительно играет. Если первое, то это настоящее преступление.

Но спрашивать я, конечно, не собираюсь, так как клятвенно пообещала маме весь ужин мило улыбаться и молчать.

Заходим в столовую – большую комнату со стеклянной стеной в форме полукруга. Длинный овальный стол уже накрыт, и за ним нас ожидает трое. Девочка младшего школьного возраста, девушка-подросток, может на пару лет младше меня, и парень. Или скорее молодой мужчина. Не берусь судить, сколько ему, но точно старше меня.

Все трое резко оборачиваются на нас и намертво впиваются в мою мать отцовскими карими глазами. И в этих взглядах точно нет и капли дружелюбия. Только неприятие и вражда.

Это настолько очевидно, что даже моя непробиваемая мать сбивается с шага, замирая у стола.

Повисает звенящая, раскалённая пауза. Я в очередной раз думаю, что лучше бы настояла на том, чтобы остаться дома. Хоть на меня и не смотрит никто, но мороз от приема все равно пробирает до костей.

И только Караев-старший, кажется, ничего не замечает, начиная всех друг другу представлять.

– Вика, знакомься, это мои дети. Лиля, – и он указывает на младшую девочку, которая, шмыгнув носом, упрямо задирает подбородок и поджимает потрескавшиеся губы. Ее глаза при этом неестественно сверкают, будто она готова разреветься прямо сейчас, – Диана, – Караев кивает на девочку-подростка, разглядывающую мою мать исподлобья и играющую со столовым ножом, – И Эмиль.

Парень смотрит на мою мать в упор. Под его острыми скулами заметно перекатываются желваки, когда челюсти сжимаются крепче. И все это вместо "здравствуйте" или "привет".

Да-а-а… Очевидно, что нам тут очень "рады". Уже предвкушаю незабываемый ужин… Как же хочется сбежать…!

– А это Малина, дочь Виктории, – невозмутимо продолжает знакомство Назар Егорович, – Уверен, вы подружитесь, – с нажимом, словно это приказ.

Маленькая девочка в ответ молчит, средняя едва слышно фыркает себе под нос, а парень будто только сейчас вообще замечает меня.

Отрывает взгляд от моей мамы и с каким-то непередаваемым унизительным цинизмом рассматривает мою фигуру, неспешно скользя глазами снизу – вверх, пока не добирается до уже раскрасневшегося от унижения и подавляемой злости лица. Он ведь будто не на живого человека смотрит, а на товар, который ему не очень-то и хочется покупать.

Боже, ну и сноб… Хах, это же так легко – им быть за папочкины деньги! Мерзкий… Хоть и красивый такой. Явно не в отца. Был бы как греческий бог, если бы не это брезгливое выражение лица.

Встречаемся глазами. И это вдруг как разряд тока получить. Кидает в дрожь, сердце делает быстрый болезненный скачок, волоски вздыбливаются на затылке. Неприятно, но будоражит. Мне чудом удается удержать лицо.

Не мигая, расплываюсь в лучезарной улыбке, достойной моего дурацкого романтичного платья, и коротко присаживаюсь с намеком на книксен.

Ну меня же попросили милашку исполнить? Легко! Эмиль, или как его там, на это выгибает бровь, обозначая "понятно, дура", и отворачивается, потеряв ко мне интерес.

"Сам мудак", – огрызаюсь про себя.

Только сейчас удается спокойно вдохнуть.

Что ж, можно считать, с произведением первого впечатления я справилась. Осталось пережить следующий час и больше никогда, ни за что не приеду сюда.

– Вика, Малина, присаживайтесь, – тем временем предлагает Назар Егорович, приглашая нас за стол.

Мать он размещает по левую руку от себя, а я оказываюсь ровно напротив Караева-младшего.