Читать книгу: «Отсюда не возвращаются», страница 2

Глава 3

Ровно в 8 часов утра Вениамин и его новый знакомый встретились возле метро Парк Культуры. В руках у художника был довольно большой плоский предмет размером с кухонный стол, завернутый в плотную бумагу.

– Надо бы посмотреть, что там, под бумагой, – сказал Вениамин.

– Разумеется, – ответил художник. – Можно расположиться на лавочке.

Он бережно поставил на сиденье то, что держал в руках, и наполовину приоткрыл полотно. Взглянув на картину, Вениамин вздрогнул.

– Это что, черный квадрат? Что за халтура! Мы так не договаривались!

– А вы присмотритесь. Никакой не квадрат. И тем более не черный. – Человек открыл вторую половину полотна и Вениамин увидел, что на темном, почти фиолетовом фоне вырисовывается силуэт здания, похожего на небольшой замок с башней.

– Отлично! – прошептал он. – Но… почему так темно?

– Так говорю же, мы прилетели поздно вечером. Что я увидел, то и нарисовал. Или я должен был что-то придумать?

– Ни в коем случае! – воскликнул Вениамин, протягивая ему заготовленную сумму. – Никаких придумок! Только то, что есть.

– Вы извините, – замялся художник, – но зачем вам это картина?

– Зачем? Затем, чтобы кое-кто остался там, откуда не возвращаются, – будто шутя, ответил Вениамин.

По дороге на работу он заехал на почту и отправил картину экспресс-посылкой в Березовку: скоро у Юрки день рождения и подарочек, как будто бы от коллектива учителей, окажется в самый раз.

Уже отъезжая от здания почтамта, он вдруг подумал о том, что… И это заставило его немедленно припарковаться, чтобы поразмыслить. И как до него, дурачины, раньше не дошло: если этот мужик смог выбраться оттуда, откуда не возвращаются, значит, он постарается вернуть оттуда и всех остальных.

Но в конце концов Вениамин убедил себя, что ничего не получится у этого горе-туриста. Ведь он даже понятия не имеет, где был. Потыкается, помыкается и… успокоится.

Успокоился и Вениамин.

Здесь и сейчас
Поселок Березовка
Глава 1

В Таньке Князевой не было ничего особенного. Девчонка как девчонка, с длинноватым узким лицом, острым подбородком, небольшими невыразительными глазами и короткой шеей, которую ни за что не назовешь лебединой. Темные волосы разной длины были так спутаны, что можно было подумать, будто девчонка никогда в жизни не держала в руках расческу.

Никто из окружающих не считал ее не только красивой, но даже хорошенькой. Сама же Танька была вполне довольна своей внешностью и недоумевала, почему мальчишки влюбляются вовсе не в нее, а в какую-то Риту Семикотову.

Вечерами, во время летних каникул, закончив с прополкой грядок и другими домашними делами, Танька вместе с подругами Грязевой и Зюзевой обычно бежали к Рите.

Семикотова жила в коттедже вдвоем с отцом, единственным предпринимателем в Березовке. Мать Риты вела особый образ жизни: путешествовала по заграницам и приезжала домой раз или два в году. Говорила, что надолго. Но спустя несколько дней ей становилось невыносимо тоскливо в «какой-то там деревне», и она снова собирала чемоданы. Воспитание дочери ограничивалось привезенным ворохом стильных нарядов. Половина из них оказывалась Рите мала, а из другой половины она очень быстро вырастала.

Рите не надо было копаться в земле, поскольку приусадебного хозяйства у Семикотовых не было. Зато у нее был навороченный ноутбук и много свободного времени. Предоставленная сама себе, она научилась по видеороликам искусству ухода за собой, маникюру и немного парикмахерскому делу.

На этот раз девчонкам удалось уговорить ее сделать им макияж. Ну, то, что именно Зюзева и Грязева нуждались в макияже, Танька не сомневалась, очень уж невзрачными были их лица. И правда, после того, как Рита нанесла им на веки тени, на щеки румяна, каждой подобрала подходящий оттенок губной помады, Зюзеву и Грязеву стало просто не узнать! «Уж если они так похорошели (не очень, конечно, но все же…), то что же будет с моим лицом, когда Рита возьмется за меня?» – подумала Танька, усаживаясь перед зеркалом. И – удивительное дело – несколько прикосновений к ресницам специальной кисточкой, и Танькины глаза как будто бы распахнулись, и оказалось, что они не такие уж и маленькие; пара касаний к щекам другой кисточкой, и оказалось, что шея у Таньки не такая уж и короткая, а почти лебединая; несколько прикосновений к губам блестящей помадой – и Танькиным губам могли бы позавидовать даже некоторые фотомодели. Глядя на свое отражение, Танька убедилась, что еще немного, и по неотразимости она превзойдет Риту Семикотову. Правда, она даже понятия не имела, что нужно сделать, чтобы превзойти красавицу класса.

Рита тем временем предложила подругам для завершения образа сделать еще и стильную стрижку, но все наотрез оказались – жаль было лишаться части неухоженных волос. А вот предложение получить в подарок по новому платью было встречено на ура.

Рита извлекла из кучи одежды платье небесно-голубого цвета. Одноклассницы с криком «Мое, мое!» бросились к нему и стали тянуть в разные стороны с такой силой, что в итоге оторвали рукав. Рита рассердилась и сказала, что больше никаких подарков они не получат. И все же девчонки уговорили ее подарить каждой по платью. Теперь уже на ее усмотрение. В итоге Зюзевой досталось платье синего цвета, Грязевой – зеленого, а Князевой – красного. Правда, Зюзева несколько раз закатывала глаза в знак протеста, что Таньке, а не ей, досталось красное платье, но отобрать его у подруги не решилась.

Девчонки возвращались домой счастливыми. Еще бы! Ведь ни у одной из них никогда не было таких превосходных нарядов. Только джинсы, несколько футболок да прошлогодний сарафан. И каждой хотелось, чтобы их преображенные лица и прекрасные платья в пол увидела вся Березовка. А потому они решили завтра же, после утренней прополки, часиков в десять или чуть позже пройтись по главной улице поселка. И никто из них не подумал, что в хорошую-то пору и вечером в Березовке редко кого встретишь, а утром-то тем более.

Глава 2

На другой день Зюзева, Грязева и Князева, как и договаривались, встретились на центральной улице. Шли медленно, особой походкой, которой их тоже научила Рита, но как назло, кроме коров да выбегающих на проезжую часть свиней, никто не встречался. Но девчонки продолжали идти вперед, обходя лужи после ночного ливня, в надежде, что хоть кто-нибудь из березовцев увидит их и, разумеется, придет в неописуемый восторг.

– Смотрите, смотрите, кто-то стоит! – вдруг закричала Зюзева.

– Где, где? – заверещали девчонки.

– Ну вон там, там, где лавочка… Ну…

И от радости, что хоть кто-то, пусть издали, пусть неизвестный, увидит их прекрасные наряды, Зюзева наступила на подол платья, запуталась в нем и свалилась на землю.

– Больно? – участливо спросила Грязева, когда они с Князевой помогли Зюзевой выпутаться из-под широкого подола и встать.

– Коленку разбила, – прыгая на одной ноге, простонала Зюзева.

– Хорошо хоть не в лужу свалилась, – сказала Князева. – Вот было бы обидно!

– Девчонки, возле лавочки-то никого нет! – воскликнула Грязева. – Может, тебе почудилось?

– Прям, – все также прыгая на одной ноге, ответила Зюзева, – там точно кто-то был!

– Был да сплыл! – засмеялась Князева.

– Ладно, девчонки, пойдемте скорей к лавочке, – сказала Зюзева. – Посмотрю хоть, что с коленом.

Вскоре девочки уже сидели на скамейке, за которой чернела глубокая лужа.

– Вот если бы в таком наряде меня увидел Никита Бронников, он сразу бы в меня влюбился. Стопудово! – сказала Зюзева, потирая больное колено.

– В тебя? – глядя на подругу засмеялась Грязева. – С чего бы это?

– Ну не в тебя же, – ответила Зюзева. – Ты только взгляни на себя! Даже красивое платье не делает тебя симпатичнее.

– Что? – закричала Грязева.

– Ой, да я пошутила, – ответила Зюзева и, как обычно, закатила глаза.

– Эй, ты глазища-то свои не закатывай, чудище!

– Это я чудище? – возмутилась Зюзева и ткнула Грязеву в бок. – Да на тебя смотреть-то страшно!

– Ну, держись! – закричала Грязева и изо всех сил толкнула Зюзеву. Та, не удержавшись, свалилась в лужу.

– Ну, смотри у меня! – закричала из лужи Грязева и, высунув из воды грязную руку, потянула за собой Зюзеву.

– Эй, что ты делаешь! – закричала та и, не удержавшись, плюхнулась в лужу вслед за Грязевой.

Князева вскочила и встала напротив бултыхающихся в грязной воде девчонок.

И подумала: «А не начать ли мне встречаться, назло им, с Никитой Бронниковым? Вот был бы фокус!»

И воображение уже рисовало ей картину, как они гуляют с Никитой по Березовке, как сидят у висячего моста и как, узнав об этом, Грязева и Зюзева лопаются от зависти. И никак не могут понять, почему Никита выбрал именно Таньку? Да потому что она в сто раз симпатичнее и в сто раз умнее тех, кто барахтается в луже!

«Наверное, так и влюбляются», – подумала Танька. Осталось сделать все возможное, чтобы и он влюбился в нее.

Ну, с таким макияжем и в красивом платье, тем более красного цвета, влюбить в себя не так-то сложно. И тут возникло одно большое НО. Никита много читает, и вряд ли ему будет интересно общаться с девочкой, у которой нет к этому склонности. Ну так надо сделать вид, будто эта склонность, есть! Придется попросить денег у матери, чтобы приобрести хоть какую-нибудь книгу. Конечно, можно было бы взять что-нибудь в библиотеке, но это совсем не то. Книги там старые, потрепанные, некрасивые. То ли дело – новенькая, нарядная, только что купленная книжка.

Глава 3

– С ума сошла? – раскричалась мать, когда Танька на другой день завела разговор о деньгах: с тех пор, как отец попал на работе под сокращение, средств ни на что не хватало. – Какие книги? Жрать нечего, а она книги какие-то придумала! Совсем обалдела!

– Ну, мам, ну, пожалуйста!

– Отстань!

– Ну, мам… Ну, очень надо!

– Отстань, говорю!

И все-таки Таньке удалось выпросить у матери небольшую сумму денег в обмен на то, что она целую неделю будет кормить кур. Придя в магазин, девочка долго раздумывала, что же все-таки приобрести, пока наконец не увидела «Парусники России». Вот то, что нужно, чтобы Никита понял, что Танька, и только она, достойна его внимания. Правда, он нет-нет да и забегает к Ритке Семикотовой, но все в классе знают, что они просто друзья. А Танька не хотела быть просто друзьями. Она мечтала о других, возвышенных чувствах. И счастливая, с «Парусниками России» вернулась домой. И пусть у нее не три, а одна книга, зато какая! Благодаря этим парусникам и должны приплыть они с Никитой Бронниковым к любви вечной, неземной, и… И дальше Танька не смогла ничего придумать. Ни-че-го!

Но покупка «Парусников» было только началом подготовки к свиданию с одноклассником. Ведь нужно было отработать особую улыбку (как учила их Ритка), умение пожимать плечиками и изображать внимание взглядом. Ну а потом нужно подумать, какие слова произнести по телефону, чтобы Никите захотелось не прийти – примчаться к ней в гости.

О, эта подготовка буквально вымотала Таньку! Но дело уже шло к концу, оставалась только генеральная репетиция. И Танька, встав перед зеркалом, выдвинула вперед правое плечо, улыбнулась, как она считала, своей самой лучезарной улыбкой, и только собралась произнести первую фразу, как из соседней комнаты донесся голос матери.

– Танька, слышишь! С Данькой посиди с полчасика, мне надо по делам сбегать!

– Мам, мне некогда! – закричала в ответ Танька. – Пусть папка посидит!

– Ага, посидит. Дрыхнет он. Говорит, опять всю ночь по поселку бегал. А мне по делам надо. Тебе что, трудно с братом родным побыть?

– Трудно, мам! У меня, мама, личная жизнь начинается, вот!

– Ни фига себе, личная жизнь! Это как же? Валер, хватит дрыхнуть, слышишь? Совсем с ума сошла! Какую-то личную жизнь придумала!

Из соседней комнаты донесся голос отца.

– Давай сюда Даньку, я уже встал! И правда, девчонке пятнадцатый год, конечно, у нее должна быть личная жизнь! А ты сама-то куда намылилась?

– Куда-куда? С завтрашнего дня выхожу на работу!

– На работу? Ну не смеши меня! Что за работа такая в нашей убогой Березовке, в которой сокращают лучших специалистов?

Глава 4

Танькин отец считался лучшим специалистом в налоговой инспекции, но после того как полгода тому назад была проведена оптимизация, именно он и оказался лишним.

Поначалу он не унывал.

– Неприятно, конечно, – рассуждал он, – но зато теперь я смогу заняться любимым делом – ремонтировать обувь. – И правда, в Березовке никто не мог так, как он, превратить старую обувь в новую, а обувной мастерской в поселке не было последние лет двадцать. – Я уже место присмотрел, – говорил он жене, – там, возле лавочки, на пустыре, стоит ничейный сарай, приведу его в порядок и – за дело!

Узнав о планах Князева, березовцы уже на следующий же день понесли ему кто босоножки, кто туфли, кто сапоги.

– Да куда вы все тащите? – возмущался он. – У меня сарай еще не готов!

– А ты пока дома ремонтируй, – говорил каждый и оставлял свою пару обуви.

Поначалу все эти кроссовки, сапоги, босоножки, лежали в углу небольшой кучкой, но постепенно кучка росла, расширялась и превратилась в кучу, заполонившую треть комнаты, с вершины которой нет-нет да и сваливался то ботинок, то кроссовка, то босоножка.

А Танькин отец так и не приступил к делу: сначала от обиды на жизнь у него началась депрессия, потом прицепилась болячка, которая не давала ему по ночам спать, как сказал врач – синдром беспокойных ног. Лекарство от этой гадости можно купить только в краевом центре, да и стоит оно недешево, не по карману Князевым. Вот и мучился Танькин отец с ногами, которые почему-то начинали беспокоиться только в темное время суток – не только спать, лежать не дают, в пляс просятся. Так и получалось, что ночью отец то по огороду, то по Березовке бегает, а днем отсыпается. Не жизнь, а сплошное мучение – какой уж тут ремонт обуви!

Услышав, что мать унесла Даньку отцу, Танька снова сказала своему отражению:

– Привет, Никита… Ты это… Ты, Никита, это… Ну как его. Нет, сначала. – Она снова выставила вперед правое плечо, закатила глаза и весело заговорила: – Привет, Никит! Ты это… Ну… Ты не смог бы…

Слов катастрофически не хватало – они куда-то исчезали из головы, как только Танька заговаривала с воображаемым одноклассником. Пришлось писать шпаргалку, но и это оказалось непросто: прошел примерно час, прежде чем удалось вымучить «правильные» слова.

– Привет, Никита, это я, Татьяна Князева. Удобно сейчас тебе со мной разговаривать? (Именно так учила их Ритка). Окей. Ты не мог бы зайти ко мне, скажем, сегодня? Когда тебе удобно – в пять или шесть вечера? (Как Рита им объяснила это – выбор без выбора). Окей, жду.

Глава 5

Как раз в то утро, когда Грязева, Зюзева и Князева решили продемонстрировать всей Березовке свои новые наряды, их одноклассник Арсений Булдыгеров вышел из дома. Булдыгеров, злостный хулиган и беспросветный двоечник, был сыном директора районной библиотеки. Он ощущал себя супергероем, если во время прогулки ему удавалось напугать кого-нибудь из встретившейся на пути малышни. А если повезет, то и отобрать конфетку, шоколадку или какую-нибудь безделушку. Но в последнее время поселок был пуст – еще бы, начало августа, многие березовцы уехали в отпуск вместе с детьми. В раздражении Арсений направился домой и вдруг невольно замедлил шаг.

– Оба-на! – воскликнул он, останавливаясь рядом с чуть ли ни единственной в Березовке лавочкой, за которой после ночного ливня разлилась огромная лужа. – Кто это? Инопланетяне! Батюшки! Вот это да!

Инопланетяне двигались медленно, и в ярких лучах солнца трудно было определить, сколько их – один, два, три или больше. Они прямо-таки переливались всеми лучами радуги.

Булдыгеров сунул руку в карман джинсов, чтобы достать телефон и запечатлеть такое необычное явление, как в следующий момент воскликнул:

– Оба-на! Неужели это… Точно они! Зюзева, Грязева и Князева! Вот вырядились так вырядились! С чего это вдруг? И, похоже, ковыляют к этой скамейке! Интересненько!

Арсений бросился к стоящему неподалеку сараю. Он оказался полностью завален какими-то досками вперемешку с рухлядью, и Булдыгеров туда еле втиснулся. На голову что-то посыпалось, но он не обратил на это внимания, потому что не отрываясь смотрел на приближающихся одноклассниц. Не удержавшись, он снова воскликнул: «Оба-на!»

И не только потому, что они были странно одеты для утренней прогулки по безлюдному поселку. Оказалось, что у каждой девчонки вокруг глаз темнеют сиренево-серые синяки, рты из-за размазанной ярко-красной помады кажутся перекошенными, а волосы на голове напоминают птичьи гнезда. Что с ними?

Девчонки между тем уселись на лавочку спиной к Булдыгерову.

Сначала они говорили о чем-то своем, и он не очень-то прислушивался к их глупому разговору (а в том, что разговор был на самом деле глупым, Арсений нисколько не сомневался) до тех пор, пока те не начали повышать голос. С чего бы это? Теперь до него доносилось каждое слово. Оказалось, что Зюзева и Грязева спорят, в кого из них двоих влюблен Никита Бронников. В конце концов обе они свалились в лужу, но Арсений уже не смотрел на них. Он вдруг будто первый раз в жизни увидел Князеву. А она, вспорхнув с лавочки, встала как раз напротив него в своем красном, переливающемся на солнце платье и смеялась над девчонками. Арсений не мог налюбоваться ею. Неужели это его одноклассница – Танька Князева? Почему до сих пор он не обращал на нее внимания?

Булдыгеров и не заметил, когда Зюзева с Грязевой вылезли из лужи. Зеленое и синее платья превратились в черные, такими же черными стали и их лица. Теперь внимание Арсения снова переключилось на них, и он не в состоянии был сдержать смех. Доска, которая давно уже впилась в его ребро, сдавила с такой силой, что стало невозможно дышать. Булдыгеров попытался сдвинуться, но хлипкая стенка, на которую он опирался, заскрипела, затрещала и в конце концов вывалилась вместе с ним наружу. Девчонки с криками умчались в одну сторону, а Арсений, высвободившись от свалившейся на него рухляди, весь в пыли, помчался в другую.

Опомнился он только у реки возле висячего моста.

Вот тут-то как будто бы и разломилась жизнь Арсения на старую и новую. В старой он как дурак носился по Березовке, не давая жить спокойно тем, кто его младше и слабее. В новой вдруг понял, что в этой жизни он совсем один, не считая, конечно же, родителей. Настолько один, что его даже в лужу столкнуть некому…

Арсений и не заметил, как по щекам потекли слезы.

Он неумело вытирал их ладонями, а они все текли и текли, а когда, похоже, вытекли все и ему стало легче, он будто наяву увидел Таньку Князеву. Вот она – стоит в лучах солнца в платье, отливающем рубиновым цветом, и волосы ее тоже отливают рубином, и вся она солнечная, воздушная и такая красивая, даже несмотря на синяки вокруг глаз и криво накрашенные губы. Арсению вдруг захотелось, чтобы Танька оказалась рядом. И они бы вместе смотрели на неторопливо несущую свои воды реку Березовку и вспоминали, как Грязева и Зюзева бултыхались в черной-пречерной луже.

И тут на него снизошло новое, совершенно ужасное осознание: это же просто невозможно! Танька – красавица, даже несмотря на растекшуюся губную помаду, а он…

И робкая надежда погнала его домой: а может, не так он ужасен, как привык о себе думать!

Повезло: родителей не было, и он мог спокойно рассмотреть себя в зеркале и, конечно же, убедиться, что не чета он Таньке, не чета. Но разве может понравиться девочке прыщеватый мальчишка с глазами лягушачьего цвета, с носом картошкой да еще и дурацким, как у клоуна, хохолком надо лбом.

В общем, надежды на то, что Танька Князева когда-нибудь обратит на него внимание (не говоря уже о том, что захочет дружить), совсем не осталось.

И Арсений понял, что он – самый несчастный человек в мире.

Там и тогда
Олеся
Глава 1

Открываю дверь, что рядом с лабораторией. Вот это да!

Посреди комнаты огромная широченная кровать, на которую легко поместится человек семь, а то и десять наших тощих детдомовцев.

На кровати – ночная пижама, у кровати – мягкие тапочки.

Слева – туалет, совмещенный с душевой кабиной.

Пока плещусь под душем, появляется уверенность в том, что все будет хорошо.

По привычке собираюсь позвонить Козуле и опять вспоминаю, что телефоны у нас отобрали.

Ну и ладно. Перебьюсь как-нибудь без телефона.

Без одной минуты двенадцать.

Гашу светильник, и вдруг…

Вдруг появляется чувство, будто в спальне кроме меня еще кто-то есть. Тьфу ты, глупость какая, говорю я сама себе и закрываю глаза. Но спустя несколько минут понимаю, что мне вовсе не мерещится. Я на самом деле слышу едва различимые ребячьи голоса – они что-то лепечут на непонятном мне языке…

Становится зябко. Вскакиваю. Включаю светильник. Что это? Комната заполняется ситуэтами детей лет пяти. Их много, их очень много. И каждый, расталкивая ручонками остальных, старается подойти ко мне как можно ближе. Падают, поднимаются, снова расталкивают других.

Я каменею. Пусть такого слова не существует, но по-другому невозможно выразить свое состояние. Потому что это не просто дети (хотя и появление обычных детей напугало бы меня), это – призрачные дети. Призрачные и прозрачные. И чем они ближе, тем становится холоднее.

Еще немного, и я превращусь в Снегурочку.

Совсем рядом со мной мальчик с одноухим зайцем, я пытаюсь погладить его по голове, и – о, ужас! – рука проходит сквозь него…

Что это значит?

И что мне делать?

Окаменелость проходит. Мне хочется убежать как можно дальше от этих странных детей.

Я устремляюсь к входной двери – может, рядом с ней есть тревожная кнопка. Или хотя бы телефон, по которому можно связаться с руководством лаборатории.

Но ничего подобного здесь нет.

Тогда я толкаю дверь без надежды на то, что она откроется, но она вдруг распахивается, и я буквально вылетаю в полутемный коридор, растопырив руки, чтобы не распластаться на полу. С трудом удержав равновесие, на мгновенье останавливаюсь. Нужно вернуться обратно, ведь выходить из апартаментов запрещено, мелькает в голове, но какая-то сила уже несет меня вперед по зеленой вышарканной дорожке, по краям которой тянутся красные полосы. Они кажутся мне кровавыми.

По обеим сторонам коридора – двери, двери, двери, много дверей. Я подбегаю к одной, другой, третьей, но все они заперты. И вдруг – вот удача, одна из них приоткрыта, в щель прибивается узкая полоска света.

Может там, за этой дверью кто-то из наших, например, Лариса или Яков Борисович, опять проносится в голове, с робкой надеждой на это вбегаю в комнату и застываю. Она пуста. Под потолком висит допотопная лампочка. К обшарпанной стене, когда-то покрашенной зеленой краской, придвинуты детские столики с такими же обшарпанными старинными орнаментами, неподалеку – маленькие стульчики. На полу лежит заяц с оторванным ухом. Чтобы убедиться в этом, наклоняюсь и осторожно прикасаюсь к нему – он мягкий, теплый… покрытый слоем пыли. Рядом с ним распласталась одноглазая кукла, вместо второго глаза у нее зияет черная дырка, чуть дальше валяются машинки без колес и книжки. Мне кажется, что и заяц, и одноглазая кукла в упор смотрят на меня и как будто бы говорят: «Чего тебе здесь надо? Уходи отсюда подобру-поздорову!»

Но я не тороплюсь уходить. Здесь тепло, а значит безопасно. Значит, дети либо вернулись обратно, либо промчались дальше по коридору. Ловлю себя на мысли, что пока безопасно.

Теперь меня интересуют книги. Поднимаю первую попавшуюся, пыль вздымается вверх, а я начинаю чихать. Когда прихожу в себя, то вижу на обложке английские буквы и цифры – 1960, наверное, год издания.

Снова чувствую холод. Дверь в комнату по-прежнему приоткрыта – ну почему, почему я не догадалась захлопнуть ее?

Призрачные дети опять обступают меня, и я чувствую, что еще немного, и покроюсь инеем.

Выбегаю из комнаты и опять несусь по коридору. Несусь… Точнее сказать – двигаюсь на пределе своих возможностей. Потому что с врожденным вывихом бедра невозможно бежать со скоростью ракеты. Следом за мной движутся дети. Интересно, что им от меня нужно?

Я выбегаю в просторный холл. Силы на исходе, я понимаю, что мне просто необходимо передохнуть. А еще чувствую, причем, ощущаю спиной, что дети рядом.

И тут взгляд упирается в странную дверь. Она не похожа на те, что в коридоре. Она – гораздо больше и массивнее. Интересно, куда она ведет?

Я толкаю дверь со всей силы, она с шумом распахивается, и я вылетаю из нее так же, как вылетела из апартаментов. И чуть было не оказываюсь в чем-то темном, огромном и колышущемся. Что это? Неужели… море? Рядом со мной что-то чуть слышно шепчется, и я не сразу понимаю, что это всего лишь волны бьются о крыльцо, на котором я стою.

Надо мной темное, почти черное небо, усыпанное звездами, которые даже не отражаются – плещутся в таких же темных, почти черных волнах (неужели это на самом деле волны?), заканчивающихся, наверное, у самого горизонта.

Море! Я видела его только на картинках да по телевизору. А тут – настоящее море, и воздух влажный и солоноватый. Я читала где-то, что на море именно такой воздух – солоноватый и влажный.

Море… Выходит, в здании, в котором мы находимся, два выхода: один во двор, к площадке, на которую приземляется вертолет, и другой – к морю.

Море… Надо же! Я чувствую себя совершенно счастливой. Ну просто супер счастливой! И вдруг вспоминаю пункт в контракте, в котором говорится, что даже единичное нарушение установленных правил – причина для расторжения договора в одностороннем порядке.

Только что мне было холодно, а теперь становится жарко. Только что я чувствовала себя счастливой, а теперь – абсолютно несчастной. Если со мной расторгнут договор, как я вернусь обратно? Ведь я даже понятия не имею, где мы находимся.

Я подбегаю к двери и изо всех сил толкаю ее. Бесполезно!

Тяну на себя – то же самое.

Дверь как будто бы заблокирована, что бы я ни делала, я не могу открыть ее.

В ногах появляется слабость.

Я опускаюсь на крыльцо и понимаю, что это – конец.

И что я – самый несчастный человек в мире.