Тело не врет. Как детские психологические травмы отражаются на нашем здоровье

Как раз в политике хорошо видно, что жажда власти и признания никогда не угасает, она просто не может быть удовлетворена. Чем большей властью обладают люди, тем сильнее побуждение к действиям, в конечном итоге приводящим к бессилию, от которого они хотели убежать: это Гитлер в бункере, это Сталин в своем параноидальном страхе, это Мао, отвергнутый собственным народом, это Наполеон в ссылке, это Милошевич в тюрьме и это тщеславный, хвастающийся Саддам Хусейн в своем убежище.

Что заставляло этих людей так злоупотреблять полученной властью, что в конце концов это приводило к бессилию? Я думаю, что их телам была хорошо известна детская беспомощность, потому что организм хранил информацию о ней в своих клетках и желал донести это знание. Но реальность собственного детства так пугала всех этих диктаторов, что они предпочитали уничтожать целые народы, убивать миллионы людей, вместо того чтобы прочувствовать собственную правду.

В этой книге я не буду развивать тему диктаторов, хотя нахожу, что изучение некоторых биографий на многое проливает свет. Я остановлюсь на биографии людей, которые, хоть и были воспитаны на «черной» педагогике, но не чувствовали необходимости обретать бесконечную власть. В отличие от властителей насилия, они направляли подавленные «черной» педагогикой чувства гнева и возмущения не против других, а против самих себя. Они страдали от болезней и различных симптомов или умирали очень рано. Самые талантливые из них становились писателями или художниками и нередко показывали правду в литературе и искусстве, но всегда дистанцировали ее от собственной жизни, за что расплачивались болезнями. Примеры трагических биографий я привожу в первой части книги.

Исследовательская группа в Сан-Диего опросила 17 тысяч человек, средний возраст которых составил 57 лет, на тему: «Каким было их детство и чем они болели в своей жизни». Оказалось, что у детей, с которыми когда-то жестоко обращались, было гораздо больше серьезных заболеваний, чем у тех, кто вырос без насилия и воспитательных побоев. Название этой короткой статьи звучало так: «Как сделать из золота свинец», а комментарий автора, приславшего мне свой труд, гласил: «Результаты однозначные, они о многом говорят, но они скрыты».

Зачем их прятать? Потому что они не могут быть опубликованы без обвинения родителей, а в нашем обществе делать это по-прежнему (сегодня даже больше прежнего) запрещено. Потому что сегодня все больше специалистов занимают позицию, что душевные страдания взрослых обусловлены генетической предрасположенностью, а не конкретными травмами и родительскими ошибками. Просветительские исследования семидесятых годов о детстве шизофреников также остались безызвестны широкой публике, похороненные в научных публикациях журналов. Вера в генетику, поддерживаемая фундаментализмом, продолжает праздновать триумф.

Этот аспект освещает очень уважаемый в Великобритании британский психолог Оливер Джеймс в своей книге They F*** You Up [9]. Исследование производит неоднозначное впечатление из-за страха автора перед последствиями своих выводов и его явного предупреждения о том, что не нужно приписывать родителям ответственность за страдания их детей. И все же в нем есть четкое доказательство, обоснованное результатами многочисленных исследований, что генетические факторы играют весьма небольшую роль в развитии душевных заболеваний.

Так, тему детства сегодня тщательно избегают [20] на многих сеансах терапии. Сначала клиентам помогают проявить свои сильные эмоции. Но с пробуждением эмоций обычно всплывают вытесненные воспоминания детства: воспоминания о жестоком обращении, эксплуатации, унижении и травмах, перенесенных в первые годы жизни. С ними терапевт, как правило, не знает, что делать. Он не может правильно обращаться со всем этим, если сам не прошел этот путь. Опытные терапевты редко встречаются, поэтому большинство предлагают своему пациенту «черную педагогику», то есть мораль, которая когда-то сделала человека больным.

Организм вообще не понимает этой морали, ничего не может поделать с четвертой заповедью, также его не обмануть и словами, в отличие от разума. Тело является хранителем нашей правды, потому что оно несет в себе опыт всей нашей жизни и заботится, чтобы мы могли жить с этой правдой. С помощью симптомов оно также заставляет нас допустить эту истину когнитивно, чтобы мы могли гармонично общаться с живущим в нас когда-то оскорбленным и униженным ребенком.

Наказания с целью выработки послушания я лично получала уже в первые месяцы жизни. Конечно, десятилетиями я не имела об этом ни малейшего представления. В детстве, по рассказам моей матери, я была настолько послушной, что у нее не было никаких проблем со мной. Этим она, по ее собственным словам, была обязана последовательному воспитанию меня, беспомощного младенца. Поэтому у меня так долго не было воспоминаний о детстве.

Только во время последней терапии сильные эмоции сообщили мне об этом. Хоть они и были связаны с другими людьми, но постепенно мне все лучше удавалось понять их корни, интегрировать их как осознанные чувства и таким образом реконструировать историю моего раннего детства. Таким образом я избавилась от застарелых, до тех пор непонятных мне страхов и благодаря чуткому сопровождению смогла залечить старые раны.

Страхи касались в первую очередь моей потребности в общении, которую мать не только никогда не удовлетворяла, но за которую она меня даже наказывала как за непослушание, руководствуясь своей строгой системой воспитания. Поиск контакта и понимания проявлялся сначала в плаче, потом в вопросах, в сообщении собственных чувств и мыслей. Но за плач я получала шлепки, на вопросы – нашпигованные ложью ответы, а выражать чувства и мысли мне было запрещено, поскольку молчание матери целый день было постоянной угрозой. Она никогда не хотела истинных проявлений меня, поэтому я должна была скрывать от нее свои подлинные чувства.

У матери случались вспышки гнева, но она была не способна проанализировать их или подвергнуть сомнению свои эмоции. Поскольку она с детства была фрустрирована и недовольна, она постоянно в чем-то обвиняла меня. Если я сопротивлялась несправедливости и пыталась доказать ей свою невиновность, она понимала это как нападки, которые часто очень жестоко пресекала. Она путала эмоции и факты. Если она чувствовала, что я нападаю на нее со своими объяснениями, то была уверена, что так и есть на самом деле. Помочь понять, что ее чувства не имеют ничего общего с моим поведением, ей могла бы способность к рефлексии. Но я ни разу не заметила, чтобы она о чем-то сожалела, она всегда вела себя как «право имеющая». Так, в тоталитарном режиме, я провела свое детство.

В этой книге я постараюсь раскрыть обозначенный тезис о разрушительной силе четвертой заповеди в трех частях: в первой я приведу характерные примеры из жизни разных писателей, которые неосознанно изображали правду своего детства в произведениях. Они не допускали ее до своего сознания из-за страха маленького ребенка, который все время существовал в них в роли изгнанника и который не мог поверить, что его не погубят за правду. Поскольку этот страх поддерживается не только в нашем обществе, но и во всем мире заповедью о том, что нужно щадить своих родителей, он остается изолированным и недоступным для проработки. Цена мнимого спасения, цена за идеализирование отца и матери, за отрицание существовавшей в раннем детстве реальной опасности, оставившей в теле ощутимый страх, как мы увидим на приведенных далее примерах, очень высока.

К сожалению, к этим примерам можно было бы добавить бесчисленное множество других, в которых явно видно, как люди оплачивали привязанность к своим родителям тяжелыми заболеваниями, преждевременной смертью или самоубийством. Сокрытие истины о детских страданиях резко контрастировало со знанием организма, которое хоть и выражалось на бумаге, но все же оставалось неосознанным. Поэтому тело и некогда униженный ребенок по-прежнему ощущали себя непонятыми и бесправными.

С организмом не получится коммуницировать заповедями этики. Его функции, такие как дыхание, кровообращение, пищеварение, реагируют только на пережитые эмоции, а не на моральные предписания. Тело придерживается фактов. С тех пор как я занимаюсь влиянием детства на последующую жизнь, я читаю много дневников и писем писателей, поскольку они меня особенно интересуют. Каждый раз в способе выражать себя я находила ключ к пониманию трудов, к исканиям и страданиям писателей, берущим начало еще в детстве, но трагично недоступным их осознанию и чувствам.

С другой стороны, я чувствовала эту трагичность в произведениях, например, у Достоевского, Ницше, Рембо, полагая, что то же чувствуют и другие читатели. Я обратилась к биографиям и нашла в них много жизненных подробностей, много внешних деталей, но лишь крохи о том, как каждый из них справлялся со своими детскими травмами, какой вред они нанесли и как отразились на дальнейшей жизни знаменитых личностей. В общении с литературоведами я тоже сталкивалась с дилеммой: небольшим интересом к детской теме или вообще с его отсутствием. Большинство исследователей как-то неуверенно реагировали на мои вопросы, будто я хотела поговорить с ними о чем-то неприличном, непристойном. Эти люди избегали бесед со мной.

Однако так вели себя не все. Некоторые проявляли интерес к моей позиции и неожиданно делились бесценным биографическим материалом, который им давно был известен, но казался незначительным. Как раз те обстоятельства, которые большинство биографов не замечали или игнорировали, я поставила во главу угла в первой части этой книги. Неизбежно произошло сужение до одной точки зрения и отказ от представления других, не менее важных аспектов жизни. Из-за этого может возникнуть впечатление однобокости или редукционизма, и я принимаю этот упрек, все же не желая отвлекать читателя избыточными подробностями от фокуса на тело и мораль – красной нити этой книги.

Все перечисленные здесь писатели, за исключением, может быть, Кафки, просто не знали, что в детстве сильно страдали от своих родителей, а будучи взрослыми, «ни за что на них не обижались», по крайней мере, не осознавали это. Они сильно идеализировали своих родителей. Таким образом, было бы совершенно нереально предположить, что они могли представить родителям собственную правду, которая была им, взрослым детям, неизвестна, потому как сознание ее вытеснило. Именно это незнание лежит в основе их преимущественно коротких жизней. Мораль в жизни этих весьма одаренных людей препятствовала пониманию реальности, правды тела. Они не заметили, как принесли свою жизнь родителям в жертву. Борясь, как Шиллер, за свободу или нарушая все моральные табу, как Рембо и Мисима, перевернув литературные и эстетические каноны своего времени, как Джойс, или, как Пруст, видя ошибки буржуазии, они не разглядели страданий от собственной матери, зависимой от общества. Я сосредоточилась именно на этих аспектах, потому что о них, насколько мне известно, с перспективы тела и морали еще нет публикаций.

В этой книге я обращаюсь к некоторым мыслям из моих предыдущих работ, чтобы осветить их с новой, раскрытой здесь точки зрения и чтобы ответить на вопросы, которые до сих пор остаются открытыми. Терапевтический опыт еще со времен Вильгельма Рейха неоднократно показывал, что к сильным эмоциям можно вернуться. Но только сегодня этот феномен можно объяснить благодаря работам таких современных исследователей мозга, как Джозеф Леду, Антонио Дамасио, Брюс Перри^[4] и многих других. Итак, сегодня мы знаем, что, с одной стороны, наш организм хорошо помнит то, что мы когда-либо испытывали; с другой стороны, мы знаем, что терапевтическая работа над собственными эмоциями позволяет уйти от бессознательного возмещения их на детях или вреда самому себе. Поэтому во второй части я пишу о людях сегодняшнего дня, которые вполне готовы встретиться с правдой своего детства и увидеть родителей в реальном свете. К сожалению, очень часто происходит так, что возможному успеху терапии все же препятствуют, если терапия проводится под диктатом морали (нередкое явление), и поэтому клиент, даже будучи взрослым, не может освободиться от долга любви или благодарности родителям. Подлинные чувства, хранящиеся в теле, по-прежнему остаются заблокированными, и клиенты платят за это продлением серьезной симптоматики. Я исхожу из того, что люди, которые уже пробовали подобную терапию, снова оказываются на том же месте.

Анализируя взаимосвязи тела и морали, я наткнулась на два новых аспекта, за исключением проблематики самого прощения. С одной стороны, я задавала себе вопрос, что же это, собственно, за чувство, которое мы, будучи уже взрослыми, все еще называем любовью к родителям. С другой стороны, меня занимала мысль, что организм всю жизнь ищет питание, в котором он так отчаянно нуждался в детстве, но которого так и не получил. На мой взгляд, это и есть истинная причина страданий многих людей.

Третья часть книги показывает на примере заболевания, говорящего «особым языком», как именно организм сопротивляется неправильному питанию, в котором исключена правда. До тех пор пока правда не признана, а подлинные чувства по отношению к родителям игнорируются, тело не избавится от симптомов. Я хотела простым языком описать трагедию пациентов с расстройствами пищевого поведения, выросших без эмоционального общения, которого им не хватало также и во время лечения. Я буду рада, если мой труд поможет людям с подобными расстройствами лучше понять себя. Более того, в вымышленном «Дневнике Аниты Финк» четко назван так называемый источник безнадежности, характерный не только для анорексиков, – отсутствие искреннего общения с родителями, которое они снова и снова тщетно искали в детстве. Однако со временем взрослые могут прекратить этот поиск, если в их жизни станет возможным настоящее общение с другими людьми.

Приносить детей в жертву – это глубоко укоренившаяся в большинстве культур и религий традиция, к которой западная культура толерантна. И хоть мы больше не приносим в жертву сыновей и дочерей, как Авраам Исаака на алтаре Бога, все же еще при рождении, а затем и в воспитании мы даем им поручение любить нас, чтить, уважать, совершать для нас подвиги, удовлетворять наши амбиции, короче говоря, отдавать нам все то, в чем отказали нам когда-то родители. Мы называем это приличием и моралью. И у ребенка часто нет выбора: при определенном раскладе он будет всю жизнь заставлять себя давать родителям то, чего у него нет и чего он не знает. Он просто никогда не испытывал с ними настоящую, безусловную любовь, получая взамен лишь скудную отговорку. При этом он будет стараться получить любовь, считая, что ему, взрослому, родители все равно нужны, и, несмотря на все разочарования, он будет ждать от них чего-то хорошего.

Эти старания могут стать для взрослого тяжелой ношей, если он от них не избавится, поскольку за ними нет ничего, кроме видимости, принуждения, лицемерия и самообмана.

Сильное желание многих родителей быть любимыми и почитаемыми своими детьми находит мнимое законное обоснование в четвертой заповеди. В одной телевизионной передаче на эту тему, которую я случайно увидела, все приглашенные представители духовенства различных религий сказали, что нужно чтить своих родителей, независимо от того, что они делали.

Таким образом культивируется положение зависимого ребенка, и верующие не знают, что могут снять свои оковы, став взрослыми. В свете современных знаний четвертая заповедь содержит в себе противоречие. Да, мораль может предписывать, что нам стоит делать, но не может указывать, что нам нужно чувствовать. Мы не в состоянии производить настоящие чувства, не в состоянии убить их, мы можем только дистанцироваться от них, обманув себя и свой организм. При этом мозг сохранил все наши эмоции, к которым мы можем обратиться, которые можем пережить и, к счастью, безопасно превратить в осознанные чувства, смысл и причины которых можем понять, если найдем знающего свидетеля.

Странная идея о том, что я должен любить Бога, чтобы он меня не наказывал за мое неповиновение и разочарование и награждал своей всепрощающей любовью, – это и есть выражение нашей детской зависимости и потребности. Не менее странно и предположение, что Бог, как и родители, изголодался по нашей любви. Но не является ли это в сущности гротескным представлением? Зависимость высшего существа от искусственных чувств, продиктованных моралью, сильно напоминает потребности наших некогда фрустрированных и зависимых родителей. Называть такое существо Богом могут лишь те, кто никогда не ставил под сомнение поведение взрослых и свою собственную зависимость.