Лукавый Шаолинь

Пролог

Начало 2000-х годов, провинциальный город Верена

Две девочки лет десяти ехали в полупустом автобусе из запретного города, закрытого от внешнего мира. Казалось, они не замечали ничего вокруг. Одна с задумчивым видом рисовала странное место: не то цитадель, не то монастырь, не то замок. Другая читала книгу, изредка поднимая на сверстницу невидящий взгляд. Обе были одеты в почти одинаковые джинсовые комбинезоны, и больше ничем не походили друг на друга. Они учились вместе, но не дружили и встретились только потому, что больше играть было не с кем.

Невысокая Эля занималась в музыкальной школе по классу духовых. Ее любимым инструментом была деревянная блок-флейта. Два коротких хвостика, темно-зеленые глаза и вечная неуклюжесть – так в трех словах описывали эту девочку.

Вторая, дочь известных родителей, Инна, носила две светлые косы, настолько длинные, что у каждого мальчишки возникало непреодолимое желание дернуть за них. Девочка только вздыхала и закрывалась от мира книгой.

– Ты опять толкнула меня локтем, – произнесла она с недовольным видом. – Как вообще можно что-то рисовать в автобусе?

– Злюка ты, Иней, – хихикнула ее соседка. – Читаешь непонятно что…

– «Непонятно что», – передразнила блондинка. – Это братья Стругацкие.

– Скучная ты!

– А ты – глупая! Кто вчера три с минусом получил по математике?

– Ха! Да я всего-то две ошибки сделала, – Эля обиженно поджала губы.

Иней хотела примирительно сказать, что к Элизе и вправду учителя относятся предвзято, что две ошибки – твердая четверка, а не три с минусом, но не успела…

Это был странный день межвременья, когда зима закончилась, а весна еще не началась. День, когда решается, каким будет лето. День, когда можно сделать выбор. Понять, в какую сторону идти и что делать дальше.

И они его сделали.

Внезапно обе девочки почувствовали тупой животный страх. Иней подняла глаза от книги и едва сдержала крик. Перед ней стоял человек с мешком на голове и протягивал вперед скрюченные пальцы. Инна закрыла глаза, надеясь, что жуткое явление сейчас исчезнет. Эля свернулась в комочек и сжала кулаки.

– Езжай, миленький, бесплатно, – сказала сердобольная кондукторша. И шепотом: – Что же с твоим лицом-то сделали? Показал бы… Обгорел, да? А может, это они, поутри тебя изуродовали? Ты ходил в Заповедные леса? Шаолинь искал?

Существо опустилось на место как раз напротив девочек. Часто и прерывисто задышало.

– Я его сейчас ударю, – вдруг прошипела Эля в порыве бессильной злобы.

От чудовища несло кислятиной.

– Замолчи и закрой глаза, – ответила Иней, борясь с подступившей тошнотой.

– Мне жутко. Все пассажиры вышли, только чтобы не ехать с ним. Я его ударю.

– Он слеп, он нас не видит. Главное – закрыть глаза, главное – не смотреть и ждать.

– Безглазый… Я все равно его ударю или умру от страха, – простонала Эля.

– Это не поможет. Закрой глаза и дай мне руку.

Эля послушалась и затаила дыхание. Она уже знала, что Иней станет лучшим другом, ведь совместно пережитый страх сплачивает.

– Конечная, – сообщила кондуктор, и девочки открыли глаза.

Они вышли из автобуса и вдохнули свежий воздух.

– Как будто сама смерть за нами приходила, – тихо сказала Иней. – А что ты рисовала?

Эля разгладила смятый листок:

– Шаолинь. Мне кажется, это место, где каждый находит свое счастье. Именно свое. Оно ведь у каждого разное.

– Забудь это место… Учи математику, – вскинулась Иней.

– Никогда! Во что же еще верить?

– Я тоже думаю о странном замке. Но где он? Наверное, в Заповедном лесу, населенном карликами. Пойдем туда вместе, когда вырастем.

– Для этого мы должны стать друзьями.

Девочки присели на корточки, взяли друг друга за руки и зашептали:

– Мы найдем свой Шаолинь!

– Не боимся ничего!

– Мы приедем в Шаолинь!

– Будем вместе навсегда! В Шаолинь и навсегда.

Пятнадцать лет спустя. Иней

Снег падал вперемешку с дождем и хлестко бил по лицу. Вдалеке послышался шум поезда, который аккуратно огибал запретную зону. Сырой воздух пахнул углем и тайной, въевшейся намертво в это странное место.

Обычный мартовский день. Но не для меня.

Ёрш стоял у решетки, боясь поднять руку и прикоснуться ко мне. Многие-многие километры стены с колючей проволокой. Интересно, кого они защищают?

Снег больно бьет в лицо. Мы молчим. Трудно быть первой.

– Спаси меня…

– Почему ты не вышла к проходной?

– Не хочу видеть их лица.

– А если патруль…

– Будут стрелять на поражение. Тебе страшно?

– Наверное, нет.

Я дотрагиваюсь до стены и режу руку. Не для того, чтобы шокировать или напугать еще больше, просто хочу от него действия:

– У нас есть еще минут пятнадцать до завершения обхода. Но если ты не поможешь, то я начну кричать. Поверь, КПП рядом, прибегут быстро. Не застрелят, не бойся. Просто под белы рученьки и в ФСБ, а там тебе припишут попытку незаконного проникновения на территорию засекречнного объекта.

Ёрш меняется в лице:

– Сучка…

– Помоги мне отсюда выбраться.

– Ты не в тюрьме. И можешь свободно уехать, – пожимает плечами сталкер.

– Если б могла, ни минуты здесь не осталась и забыла бы все, как страшный сон. Но как? Убить Френда? Я всегда была пацифисткой.

Мой собеседник смотрит насмешливо и грустно:

– Ты так и не поняла, так и не поняла, что главная тюрьма – у тебя в душе.

Я уже слышу шаги патруля.

– Помоги мне!

– Ты – сама себе тюремщик. Сломай эту стену.

– Нас сейчас убьют!

Расцарапывая руки в кровь, Ёрш передает мне записку сквозь стену.

– Вали отсюда! Бегом! Они близко.

Но он все-таки пытается пожать мне руку.

Я бегу, пока силы не заканчиваются. Вот уже жилые дома, магазины, клубы, больницы. Моя персональная тюрьма площадью в сто пятьдесят квадратных километров.

Я падаю в снег и, захлебываясь смехом, читаю записку.

Солнце выходит из-за туч. Снег перестает идти. Поезд ушел к своей судьбе. И даже дышать уже легче, ведь наступает весна. Я делаю выбор.

Эля

В то утро я почти ничего не ела. Отжимания. Растяжка. Комплексы боевых движений. Нунчаки. Шест. Нож. И еще раз растяжка. До сумасшествия, до сладкого наслаждения болью. Вернее, боль от этих упражнений осталась только в воспоминаниях. Сейчас я не ощущала ничего. Шпагат давно стал моей привычной позицией. И наконец – меч. Надо еще раз подержать его в руках. Последний, перед боем. Меня отвлек телефонный звонок:

– Занимаешься? – с усмешкой спросил знакомый голос. Тренер Никита. – Наверное, повторила все, но меч оставила напоследок.

– Как ты угадал?

– Во шинь, я слишком хорошо тебя знаю!

– Я уже не во шинь. Давно не во шинь.

– Хорошо… Об одном прошу тебя, не тренируйся с мечом. Пусть перед боем у тебя будет нечто… Некая недоговоренность. Сюрприз для меня. Догадываюсь, что ты ничего не ела!

– Ты прав.

– Сегодня красное и только красное. Можно немного жареного мяса. В идеале – бифштекс с кровью. Перед боем забудь о вегетарианстве и воздержании.

– Скажи честно, какие прогнозы у Васильича насчет меня?

– Прости… Но он не верит, что ты сможешь показать что-то особенное.

– А ты, ты веришь?

– Я же тебя тренирую, а без надежды на лучшее это невозможно. Ты шкатулка с двойным дном. Покажи его сегодня, Эля. Стань собой хотя бы на время фестиваля.

– Обещаю, что сделаю все и даже больше!

Я положила трубку. После аккуратно погладила парадную форму нашего клуба – черные штаны и кимоно с вышитым красным замком – Шаолинем. Почтительно поцеловала пояс – зеленую змею, которая сегодня туго обовьет мою талию. И пошла на кухню – готовить мясо. Я ведь всегда и во всем слушалась учителя. Самый крутой боец… Самая искренняя искательница Шаолиня…

Говорят, перед боем люди думают о прошлом. У меня так и было. Я вспомнила всех тех, кто сделал мне больно. Худощавого мужчину в славянской рубашке, широкоплечего парня с серыми глазами и призрак с мешком на голове. Сегодня я стану лучшей ради вас! Ради того, чтобы моя жажда мести была удовлетворена, хоть и биться буду с другими. Ради того, чтобы уехать в Китай и Вьетнам обновленной. Ради своего Шаолиня! Впрочем, после того, как я уничтожила целый город, этот экзамен казался мне мышиной возней.

А потом меня жестко рвало мясом, от которого я успела отвыкнуть. И я ела его снова, хотя очень хотелось плакать. Но воины не плачут. Плачут только во шинь. Затем надела форму, туго завязала пояс, так что стало тяжело дышать. Я взяла все оружие, какое имела, и пошла, чтобы вступить в бой с самой собой. С во шинь.

Часть 1. Серебряный Самайн. Иней

1

Я всегда знала, что совершу нечто значительное в своей жизни. И поняла это еще в детстве, перед своим восьмым днем рождения. Мои бесшабашные родители благополучно забыли про него, и я стояла у окна, одинокая и грустная. Падал снег. Только бабушка позвонила и поздравила, пообещав прислать подарок. Вот тогда, глядя на снег, я точно решила, что меня ждет особенная судьба. И подвиг, за который родители меня полюбят… Пусть даже посмертно.

Они всегда делали все, что должны делать мама и папа. Должны – здесь ключевое слово. Иннокентия (Кеша) и Георгий (Гоша) – известные журналисты моего родного города – Верены. Они просто хрестоматийные представители этой профессии. Пьют виски, нюхают табак, устраивают шумные вечеринки с танцами и конкурсами. Не брезгуют и легкими стимуляторами.

Удивляюсь, как у них родилась такая рассудительная дочь, как я. Знаете, каким было мое детство? Ночевки в редакции, сопровождение папы на интервью с сатанистами, сопровождение мамы на интервью с наркоманом. Первый алкоголь в десять лет. Первая затяжка – в тринадцать. В остальном все было правильно, по плану и регламенту:

– Сиди спокойно, Иней, и читай книжку. Не мешай, не прыгай, не проси ничего. Не ходи в Заповедные леса. А то карлики украдут тебя и унесут в Двойные горы.

– Да все сказки про поутри. Папа шутит. Там просто много змей и комаров. Кстати, про мифы и легенды нашей Верены с серебряными куполами… Гоша, ты сфотографировал бабульку, которая якобы видела псоглавца? Нет? Так чего ты ждешь? Сдай Инея кому-нибудь и займись делом.

– Эта девочка обещает стать настоящей красавицей… Какие длинные волосы.

– Дай я возьму тебя на руки. Поцелуй старого журналюгу в бороду.

– Инна, ты опять ходишь хвостом.

– Эй, Кешка, отдай твою девчонку, сфотографирую на первую полосу. Фотогеничная… Моделью будет.

– Не моделью, а журналисткой.

– Да, да. Она такая шустрая, кем же еще.

Эти слова я слышала все детские годы. Меня постоянно фотографировали, наряжали как куклу, пугали карликами и псоглавцами, звонко целовали, но частенько забывали покормить.

Я была талисманом редакции, в которой работали мои родители. За большие зеленые глаза и светлые волосы ниже спины поэтичные журналисты прозвали меня русалочкой. С раннего детства я поняла, что красива и сообразительна, а значит, мне всегда будет сопутствовать успех.

Ах, да, забыла сказать. Зовут меня Иней или Инна Рубежанская. Претенциозное имечко, не правда ли? Но это еще не единственное, с чем мне не повезло. Как уже говорила, родилась я зимой, 21 декабря 1990 года, в древнеирландский праздник Самайн. Родители долго спорили об имени: Снежана или Инна. В конце концов остановились на втором, а ребята во дворе, с которыми я была очень дружна, прозвали Инеем. Так и пошло…

Единственным существом, действительно любившим меня, была бабушка. Она жила в деревне Красные Холмы и часто забирала к себе, на все лады ругая нерадивых родителей.

– У Инея есть все: еда, игрушки, красивая одежда. Так что не надо, мать, – холодно говорил Гоша.

– Неласковые вы, – вздыхала бабушка, – как неродные. Никогда девочку лишний раз не погладите и на руки не возьмете.

– Уж этого ей хватает, – усмехалась Кеша, – вся редакция на руках носит. Красивая она, далеко пойдет. Вырастет, выйдет замуж удачно. И в профессии будет лучшей. Слава богу, пока одни пятерки приносит. А как же иначе?

– Иннуля другая, ничего вы не понимаете, – обычно возражала бабушка. Потом молча собирала мой чемоданчик, пока родители курили на кухне и пили кофе с друзьями. Кстати, мне они не разрешали никого приглашать – у Кеши болела голова от детей.

А потом мы с бабушкой садились на автобус. Меня немного укачивало в транспорте, и чтобы отвлечь, она рассказывала мне сказки. Страшные сказки о городе Верене, который охраняют древние церкви с серебряными куполами. От кого? Да от всей нечисти, населявшей эти места до прихода людей. Ведьмы, которым подчинялись четыре стихии – Огонь, Вода, Воздух и Земля. Карлики-поутри, Хранители равновесия, виртуозно владевшие мечом. Почти святые псоглавцы – люди с собачьими головами. Они занимались наукой и технологиями. Говорят, даже в космос летали. Врут, наверное.

Почему же тогда простые землепашцы с плугом и косой выдавили в XVII веке эти могущественные цивилизации в леса и подземелья? Моя старенькая бабушка не знала ответа, но предостерегала, как и любого веренского ребенка, от необдуманных поступков.

А через два часа под разговоры и байки мы подъезжали к селу Красные Холмы. Затем переходили по мосту через речку, еще немного шли и оказывались в старом доме, который я любила гораздо больше, чем пафосную квартиру родителей. Раньше на этом месте стояла большая барская усадьба с садом и конюшней. По слухам, где-то на прилежащей территории раскулаченные помещики закопали золото.

Бабушка кормила меня вкусными наваристыми щами и пирожками, испеченными в русской печи. Затем мы вместе с ней смотрели бесконечные бразильские сериалы и ложились спать. Но сначала – обязательная сказка. Особенно часто бабушка рассказывала легенду о Красном, Серебряном и Черном Самайне – языческом празднике Солнцестояния, который отмечают в мой день рождения.

– Страшное время это. Темные силы довлеют над людьми, играя ими как куклами. В обычный день брат на брата не пойдет, а в Самайн – запросто. Рвется граница между мирами, и на одну короткую, к счастью, ночь нечисть приходит и властвует. И надо быть осторожным и не убояться зла. Помни это, девочка, и не бойся, ведь ты – Дитя Самайна.

– А как же Серебряный Самайн, бабуля?

– Серебро сродни серости. Это не хорошо и не плохо. Но часто серая масса довлеет ко злу. К равнодушию, как веренские горожане. И тогда приходит самый жуткий Красный Самайн. А хуже всего – Страшный Саббат, который отмечают летом, ровно через полгода. Но не думай о нем… Для тебя важно пережить свои личные Самайны и не сломаться.

От будоражащих сказок я вскрикивала ночами и просыпалась. Но утром уже не помнила свои сны.

Начиналось раздолье! После завтрака я бежала к своим многочисленным деревенским друзьям, и у нас сразу появлялась куча неотложных дел. На речке надо искупаться? А велосипед прогулять? А в лес за ягодами? Куры что-то расслабились. Надо погонять. Да и в прятки давно не играли. А еще бабушка просила яблок собрать.

Каждый вечер мы садились на лавочке у чьего-нибудь дома, играли в карты или рассказывали друг другу страшные истории. Иногда, дрожа от страха, вызывали духов, используя смешные ритуалы. Чтобы вызвать Белоснежку, надо было положить гребень и зеркало на землю, сесть на корточки и трижды сказать: «Белоснежка, приди». Считалось, что эта сказочная героиня расчесывает волосы и делает замысловатые прически.

Также мы вызывали пиковую даму, пьяного гномика и короля жвачек. Верили: если все правильно сделать, король подарит нам мешок жвачки. Но не получалось… Наверное, мы что-то делали неправильно. А может, плохо верили в него. Пиковую даму вызывали редко, побаивались. Считалось, она могла убить взглядом.

Мы проводили на улице большую часть свободного времени. Тогда было так легко знакомиться со сверстниками. И друзьями становились на всю жизнь, на всю детскую жизнь – до 16-18 лет.

Или пока не заводили собственных детей.

Играли в «садовника», в «бутылочку», в «колечко», в карты. Но самыми популярными дворовыми забавами были «ведьма», «мертвец», «месть псоглавца».

Ведущий становился ведьмой и бросал мячик, перечисляя различные имена и стараясь «переколдовать», обхитрить. Поймал – это имя будет твоим. Если поймал слово «ведьма», выбираешь имя самостоятельно. Отбросил – придумывает ведущий. И так – фамилия, место жительства, кличка животного. Каждый придумывал себе жизнь. Особый ажиотаж вызывал выбор имени и фамилии жениха или невесты.

Мы, дети, которые родились в городе с серебряными куполами, боялись почти всегда. И вовсе не призраков, медведей и домовых. Они были так далеко, в сказках, а вот поутри с псоглавцами, казалось, подкарауливали под каждым кустом. Поэтому и игры наши были защитными оберегами.

В «мертвеце» несколько ребят хоронили своего товарища. Искренне рыдали и пели похоронные песни, подслушанные на поминках. Затем один играл роль поутри, который предлагал всем пройти испытания и воскресить друга. Обычно он загадывал загадки или заставлял совершить поступок – залезть на дерево, переплыть мелкую речушку или украсть у соседки огурец с грядки. Затем добрый карлик торжественно оживлял «мертвеца» и раздавал всем амулеты от сглаза – камешки или деревяшки.

А вот игра в «псоглавца» почти ничем не отличалась от известных всем салочек или догонялок. Разве что ведущий «загрызал» пойманного товарища или же «сдавал его на эксперименты».

Нравились нам и подвижные игры – «резиночки», «классики», «кандалы», когда участники брались за руки, словно скованные одной цепью. Играющий должен был прорвать ее. А еще в Верене активно играли в прятки, почему-то называвшиеся «Московские». Они немного отличались от обычных. Играющие становились в круг, водящему завязывали глаза. Потом кто-то легонько дотрагивался до него. Кто именно – водящий должен был угадать. Смог – тот сам становился в круг. Не угадал – начиналась обычная игра в прятки.

Эля не слишком любила подвижные занятия из-за своей неуклюжести. А я играла с удовольствием, потому что всегда была ловкой и гибкой. Однажды я демонстративно села на шпагат перед ней. И шутя спросила: «Как думаешь, почему я нравлюсь мальчикам? Вот поэтому».

Но Эля не согласилась: «Нет, дело в твоих волшебных волосах. Самых длинных на свете. Если ты захочешь, то покоришь даже злобного поутри». Сама она тогда не стремилась к спортивным достижениям, потому что посещала музыкальную школу, готовясь стать профессиональным музыкантом. Девочка с флейтой, живущая у леса… У меня сжимается сердце при мысли о том, через что тебе придется пройти, прежде чем найдешь свой Шаолинь.

И все же, живя в постоянном страхе в нашем странноватом городе, мы оставались обычными детьми. Пусть и рано повзрослевшими.

Став постарше, мы с Элькой почти приобрели равнодушие взрослых. Перестали верить в нечистую силу и в праздник Самайн. И даже в чудеса. Как покажет время – зря.

Но тогда нам уж точно было не до фантастических существ. Ведь мы увлеклись творчеством Натальи Орейро. Как раз в то время по телевидению шел сериал «Дикий ангел». Мы смотрели его каждый день, искренне переживая за героев. Любили и ее песни, переписывали тексты друг у друга в специальную тетрадь, украшенную наклейками. Учили их и распевали, безбожно коверкая испанский. Но Эля даже со своим жутким акцентом пела удивительно. Как я уже говорила, она была музыкальным ребенком. Но, к сожалению, после того, как у подруги открылся талант раздвигать светлые зоны, это уже никого не волновало.

Впрочем, о светлых зонах и церквях с серебряными куполами расскажу чуть позже.

Наша дружба крепла с каждым днем. И я всегда уезжала в деревню с громким плачем, потому что не хотела расставаться со своей Элюшкой. Но уже через несколько километров слезы высыхали. Я весело проводила время с деревенскими ребятишками, а вернувшись, с радостью обнимала лучшую подружку.

Я так хочу вспомнить, с чего все началось. Почему мы с Элей стали тем, кем стали? Людьми, которые смогли изменить мир. А главное, найти свой Шаолинь.

Возможно, все началось тогда, в моем деревенском детстве?

В селах, подобных нашим Красным Холмам, было немало заброшенных домов. Одну улицу мы прозвали «Мертвой», потому что там никто не жил. Покосившиеся избушки, заброшенные огороды, двор, заросший крапивой… В одном из таких жилищ мы устроили свой штаб. С этого, все, наверное, и началось… А впрочем, буду рассказывать по порядку.

Стены Дома с большой буквы, как мы его называли, украшали модных плакаты групп и портреты жильцов. Особенно мне нравилось смотреть на молодого парня в солдатской шинели. Сохранилась и железная кровать, на которой могли уместиться шестеро шаловливых ребятишек. А на печке, уже достигнув пятнадцати лет, мы играли в карты на поцелуи. Проиграть хотели все!

В этом Доме мы обменивались игрушками из Киндер Сюрпризов, делились друг с другом жвачкой Love is… и рассказывали секреты, кто в кого влюблен. Любовь, свадьба и секс волновали детские умы уже с девятилетнего возраста. Но дело не в испорченности. Просто мы старались хоть ненадолго забыть о вечном страхе. О страхе перед потусторонним. Ведь пока еще не обрели равнодушие взрослых, озабоченных работой, браком, ипотекой и прочими проблемами.

Помню, как играли свадьбу с последующей брачной ночью. Понарошку, конечно. Помню мост через реку, на котором танцевала, завернувшись в занавески. И этот пьянящий теплый запах летней ночи и стрекот кузнечиков.

Вот тогда во мне и пробудилась тяга ко всему заброшенному и покинутому. Забытому, не нужному людям. Танцуя летней ночью, я почувствовала жалость, кольнувшую в сердце. Жалость к старинной железной кровати, которую больше никто не застелет свежим покрывалом. И к портрету солдата, уже полвека лежавшего в сырой земле. А через несколько лет, движимая этим чувством, я стану сталкером.

В городе гулять допоздна друзьям обычно не разрешали. Все-таки лихие девяностые, бандиты, похищения и перестрелки. Мои родители особенно не обращали на это внимания, и я могла являться домой, когда вздумается. Они сами иногда приходили ближе к утру, считая, что это учит меня быть самостоятельной и независимой. Другое оправдание: профессия заставляет. Что ж, журналисты – элита, избранные.

А вот Элины родители были более заботливыми. С ранних лет они отдали ее в музыкальную школу и стремились всячески развивать. У них в роду было немало музыкантов и певцов.

Училась Эля средне. Пять, четыре, три и еще раз три. Это был как раз тот случай, когда внешняя привлекательность оборачивается против человека. Хорошенькой Элюшке всегда занижали оценки, да и вообще учителя всегда отзывались о ней как о девочке недалекой. Хотя, несомненно, моя подруга была самой способной в классе. Сложнейшую задачу по алгебре она решала за пять минут, в сочинениях высказывала очень глубокие мысли, неплохо разбиралась в физике и химии.

Но часто Эля сидела на уроках с отсутствующим выражением, которое делало ее похожей на умственно отсталую. Наверное, в этот момент она мечтала о Шаолине. Учитель смотрел на ее миловидное личико и недрогнувшей рукой выводил три. Потом Элюня блистательно писала контрольную на твердую пять.

И педагог, призадумавшись, выводил среднее арифметическое – четверку. Не давалась ей только физкультура – Элюшка просто славилась своей неловкостью. Уже через три минуты бега она переходила на шаг. На прыжках в длину умудрялась упасть и ушибить локоть. А однажды даже заехала сама себе мячом в лоб. Каждый урок физкультуры оборачивался для бедняжки синяками и травмами.

Тогда никто и подумать не мог, что через много-много лет эта девочка станет на путь воина и будет показывать чудеса, которые можно увидеть разве что в восточных фильмах о кунг-фу.

Скажу честно, меня в школе, наоборот, переоценивали. Возможно, потому, что считали чуть ли не беспризорницей при обеспеченных родителях. Я умела только писать сочинения, а по математике была слаба…Спасибо зеленоглазой Эле, с которой мы сидели за одной партой. Она решала за двоих. Если я делала четыре(!) ошибки, мне ставили пять с минусом, Эля же за одну помарку получала четыре с минусом. Впрочем, это не мешало нам оставаться близкими подругами вплоть до шестнадцатилетия. Но я опять забегаю вперед.

Хоть мы и учились в одном классе, дружить стали не сразу. Потребовалось нечто странное, чтобы это произошло. Однажды, слоняясь по двору, я встретила Элю, которой также нечем было заняться.

– Пошли в лес, – предложила она.

– Я с тобой не дружу! Ты – глупая.

– Ну и гуляй одна! Остальные-то на дачу уехали.

Девочка побежала к турнику, но, запнувшись, упала. «Как можно быть такой», – мелькнуло у меня в голове. Тогда я еще не знала, что придет время, и Эля станет нечеловечески ловкой.

Я подошла ближе и взглянула в ее зеленые глаза. На миг они стали по-взрослому обреченными:

– Упала уже во второй раз. А что еще будет…

– Ладно, только не плачь. Пойдем на родник, воды попьем!

– Тот, который на горе в Заповедном лесу? Но нам же не разрешают…

– Да нет же, трусишка. Пойдем в противоположную сторону.

Гуляли мы долго, совершенно позабыв о времени. Сначала выпили ключевой воды, затем поиграли у железной дороги. Неожиданно лес кончился, и мы вышли к стене с колючей проволокой.

– Пойдем и разузнаем, что там, – предложила более смелая Эля.

Мне стало страшно:

– Нет, Элюнь, не пойдем. У меня плохие предчувствия.

– Трусиха! А вот догони!

Я побежала за ней. Вскоре мы увидели ворота, в которые заезжали автобусы, и калитку для людей.

– Айда за ними! – засмеялась бесшабашная подруга.

Подойдя поближе, мы увидели башни из красного кирпича. Смешавшись с толпой, спокойно вошли в ворота.

– Эй, девочки, а пропуска? – спросил нас молодой солдатик.

– О чем вы? Мы заблудились, – жалобно сказала Эля.

Но военнослужащий смотрел только на меня. Так, что я опустила взгляд.

– Я сейчас позову коменданта, – тихо сказал он, – это моя обязанность.

Я посмотрела ему прямо в глаза:

– Это тюрьма?

– О, нет, хуже. Это город, запретный город. Вы не должны здесь находиться. Я обязан…

– Нет, не обязаны. Мы всего лишь дети, и мы заблудились.

Теперь я, не отрываясь, смотрела ему в глаза. Разноцветные глаза – карий и зеленый.

Солдатик вздохнул. Он был хрупким и грустным.

– Я дам вам денег на автобус. Только уходите быстрее. Обход скоро. Будут стрелять. И… – он не договорил.

– Спасибо, – я протянула ему руку и крепко пожала, – простите, как мы можем попасть в этот город?

Неожиданно он засмеялся:

– Есть два пути. Ты становишься высококлассным специалистом в ядерной физике. И приезжаешь на работу. А второй путь, если ты не в ладах с точными науками – полюбить одного из нас. Сильно полюбить. И выйти замуж. Я надеюсь, девочка, что так будет у тебя…

– Меня зовут Иней, не забудьте, Иней.

– Тебя не забудешь.

А потом мы сели на автобус, и случилось страшное. Вошел человек без лица. Вернее, с его лицом случилось что-то страшное. Такое, чего нельзя было видеть людям. На голове у него был надет мешок даже без прорезей для глаз.

Не видя пути перед собой, он пользовался палкой. Пассажиры были в шоке. Многие попросили остановить автобус и вышли. Мы с Элей остались сидеть, но у нас зуб на зуб не попадал от страха. Что же могло случиться с его лицом? А потом загадочный человек ушел, так же беспомощно шаря перед собой палкой… Помню, Эля тогда рисовала какой-то монастырь, Шаолинь, наверное. Она почувствовала тупую злость, а я только страх. Ужас, когда даже дышать больно. Этот человек преследовал меня во снах долгие годы, пока… пока я не встретилась с ним в реальности.

Выйдя из автобуса, мы с Элей ощутили себя почти счастливыми. Так бывает после сильного испуга. Именно тогда мы решили искать Шаолинь вместе. И стать друзьями.

2

Шли годы. Я по-прежнему примерно училась. Иногда ночевала у Эли, надеясь обратить на себя внимание родителей. Но они замечали меня, только если я исчезала не меньше, чем на три дня. И тогда Кеша и Гоша приходили к Элиным маме с папой. Они вежливо улыбались, приносили торт. А потом с милым видом уводили меня из гостей, больно стискивая пальцы.

Как же я мечтала, чтоб они хоть раз накричали или даже дали пощечину. Но в моей пацифистской семейке это было не принято. Едва дойдя до дома, Кеша и Гоша погружались в собственные дела и проблемы. Максимум, что я могла услышать: «Много не ешь, ты должна быть красивой и стройной». Должна. Хорошо учиться, быть вежливой и послушной, выбрать правильную профессию. Они не разговаривали со мной несколько дней, когда узнали, что я собираюсь стать учителем. Как, дочь знаменитых журналистов не хочет на телевидение? Да не может быть! А я любила детей… Любила болтать с ними, играть, давать советы.

– Тебя не будет в нашей жизни, пока не выбросишь из головы эту блажь, – строго сказала Кеша.

– Одно мгновение – и ты исчезнешь, – согласился с ней Гоша.

– Как? Вы выгоните меня из дома? Запретите есть и спать?

– Нет, конечно. Эти меры воздействия отвратительны. Мы просто перестанем замечать тебя. Вроде ты и есть, но вроде тебя и нет.

– Мне все равно. Я не хочу быть журналистом.

– Что ж. Тогда прощай! – Гоша даже улыбнулся.

Что я только ни делала за эти несколько дней, чтобы пробить их молчание. Кричала, уговаривала, плакала, трясла их, умоляла, стоя на коленях. Гоша и Кеша не замечали меня. Нет, никто не запрещал мне подходить к холодильнику за едой. Но готовила мама только на двоих. Никто не говорил мне ни слова, когда я приходила домой в три ночи вся в грязи. Таким было наказание. Меня просто вычеркнули из жизни. Меня! Ту, которая делала все, чтобы заслужить если уж не любовь, то уважение родителей. И тогда я решила, что они мне больше не нужны. Кормят – и ладно. Я все равно буду тем, кем хочу быть. Это я и объявила. Но они лишь посмотрели на меня с выражением презрительного равнодушия.

А потом меры воздействия стали жестче. Кеша и Гоша строго следовали своему принципу пацифизма. Они и пальцем не дотронулись до меня. Просто вынесли из моей комнаты абсолютно всю мебель. Я стала спать на голом полу. Потом по собственной воле перестала есть. От голода и нечеловеческих условий жизни я вдруг поняла, что хочу только страданий. И недрогнувшей рукой порезала себе ногу. Это произвело впечатление. Кеша и Гоша больше всего на свете боялись боли, хоть физической, хоть душевной. Я впервые увидела, как они заплакали. Просто сели рядом со мной на пол и заревели в голос. А потом стали кормить супом с ложечки, также сидя на полу, поминутно целуя и обнимая.

После этого наши отношения восстановились. И я получила разрешение выбрать любую профессию, какую пожелаю.

Родители больше не вмешивались в мою жизнь. Впрочем, один раз они вытрясли из Эли целое интервью о ее необычной способности.

Я уже говорила, что в нашем городе творились странные вещи. Но жители этого старательно не замечали. Лишь мои родители изучали эти чудеса и описывали в газете. В большинстве своем чудеса пугающие и ужасные. Но есть в нашем городе особые зоны добра, в каждой из которой находится храм с серебряными куполами. Это древние церкви, гораздо старше Верены. Никто толком и не знает, когда они были построены и почему с серебряными куполами.