Дорога в ад

© Алина Нечай, 2018

ISBN 978-5-4490-6219-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1
Наркоманка

Почему все люди такие одинокие? Почему бог сотворил людей, но сделал так, что они не находят друг в друге родственника? Наверно бог хочет, что бы все любили только его. А может во всем виновны Адам и Ева? Может они-то находили друг в друге то, что нам приходится искать где-нибудь в другом месте, но им стало скучно…

«Литература – это исповедь,

Под видом исповеди – проповедь,

Для тех, кто ненавистен, – отповедь,

Для всех, кого ты любишь, – заповедь».

(Лев Ошанин)

***

Глава 1

Я тебя люблю

Он никогда не услышал от меня, что он урод. Даже когда мы ссорились, даже когда я готова была убить его. А он был уродом.

И пишу я сейчас об этом, потому что хочу ему отомстить. Я не говорю, что именно он поломал мне жизнь. Нет, это сделала я сама, но он мне в этом сильно помог.

Мне двадцать три года, а я уже все успела потерять. И любовь, и здоровье, и будущее… Единственное, что мне осталось, так это – писать. Сочинять я умею стихи, а вот с прозой туговато. Поэтому я буду просто писать правду, о том, что было. И мечтать…

*****

О моем детстве можно рассказывать долго. О том, что я была трудным, просто невозможным ребенком; о том, что я всегда добивалась того, чего хотела; о том, что не боялась ни бога, ни черта. О том, что у меня всегда все получалось… Папа говорит: захотела поплыть – поплыла, села за руль – поехала. В школе все легко, в музыкалке – лучшая, и т. д. и т. п.

Вплоть до того момента, как я в четырнадцать лет влюбилась. И тут ушла из-под ног земля. Любовь не была безответной и не была внезапной. Мой одноклассник на 8 Марта пригласил меня на танец, а потом спросил что я делаю вечером? Я ответила, что танцую на школьной вечеринке с ним. Он улыбнулся и спросил:

– А потом?

– Ничего.

Мы привыкали друг к другу постепенно, пока простая симпатия не переросла во что-то очень большое. Но, как и у большинства людей, эта первая любовь оборвалась. Как выяснилось через три дня еще не законченная и не прошедшая. Я его бросила ради мимолетного увлечения. А когда поняла свою ошибку, было уже поздно.

Странно конечно в пятнадцать лет применять словосочетание “ мимолетное увлечение», но как сказать по-другому я не знаю. Тогда на горизонте показался парень на целый год старше меня и, как мне показалось сразу, интересней. Но зачем он мне нужен был такой? Верней, зачем ему нужна была я?

У нас так ничего и не получилось. Я знала, что он ко мне ничего не чувствует, я ему была не нужна, и простую симпатию приняла за любовь. Я каждый вечер приходила домой в слезах, пока однажды не решила: все, хватит. Я позвонила ему и спросила по телефону:

– Это все? Между нами все кончено? Просто я хочу, что б ты это сказал.

– Да.

И тогда мне показалось, что я оказалась в очень страшном положении. Первая любовь не давало о себе забыть, но мой парень уже встречался с другой, которая любила его с первого класса. Больше нравилась нашей классной руководительнице… почему? Она была моей подругой, моей одноклассницей… Ведь он только недавно говорил, что любит меня, а вчера я увидела в школьном коридоре, как она стоит возле него, плачет, – видно признается в любви, а потом бросается ему на шею, и он ее обнимает.

И были потом мои слезы, но еще оставалась уверенность в том, что я и он созданы друг для друга, и быть нам вместе – судьба. Пусть пройдет неделя или десять лет, это не важно! Я не собиралась ненавидеть ни ее, ни его, по крайней мере на глазах у всех. Я была гордой и все чувства прятала далеко. Я была злой, грубой и невнимательной, а он нежный, добрый и внимательный. А противоположности сходятся.

После этой любви остались дрожь в руках, спотыкание на ровном месте, и потерялась уверенность в себе. Ну, скажите, как его можно было разлюбить? Помню, едем мы на велосипеде по лесу, а он останавливается и показывает на дерево:

– Смотри, видишь? – спрашивает у меня.

– Нет.

– Белка.

В общем, белку я не увидела, а вот он смотрел на меня как на маленького ребенка. Наверно это была нежность-в его душе… глазах…

А еще он чувствовал то же, что и я: уроки закончились, и мы шли из школы.

– Сегодня встречаться не будем. Будем готовиться к контрольной.

Я была абсолютно согласна.

И мы разошлись. А в обычное время, вечером пришли на наше место друг к другу на встречу.

А еще, когда я лежала в больнице, в кардиологии, когда я сидела возле кабинета УЗИ, и мне было до боли одиноко, и я мечтала о том, что он сейчас придет, он…

Я оторвалась от своих мечтаний и увидела, что он стоит рядом. Первым моим порывом было обнять его, но я лишь подпрыгнула на стуле. Мы тогда еще не обнимались, не целовались и даже не держались за руки. Опустим, до какого отчаяния доводило меня это наше поведение, но я сама была виновата. Даже когда он решался было меня обнять, я так на него могла в тот момент посмотреть, что у него пропадала всякая охота.

А еще на мой день рождения он подарил мне мягкую игрушку, на которой было написано английскими буквами «Я тебя люблю».

А когда он провожал меня в последний раз, он произнес это самое вслух:

– Я тебя люблю…

Я осталась стоять на площадке перед своей квартирой, а за ним закрылись двери лифта.

Он почти плакал, а мне стыдно было это слышать и видеть. Мне этого не надо было в тот момент. Я была увлечена другим. Но у меня хватило совести хотеть, что б мой бывший парень был счастлив, и чтоб меня не мучила совесть. С ним я была счастлива. А без него я бы была счастлива? Не знаю, но я очень этого хотела.

Может этот мой поступок спас его от меня. Со временем мы стали просто друзьями. И именно потому, наверно, что внутри любили друг друга. Просто нам нельзя было почему-то быть вместе.

Судьба… не судьба,… поди тут разбери в делах божьих.

Я уверена, что он бы меня простил, если б не его желание отомстить.

Его звали Вова, а меня зовут Саша.

Одно хорошо в этой истории, что сейчас я его уже разлюбила.

Может быть, нас судьба сведет снова, может быть я в него снова влюблюсь, но сейчас я чувствую себя отпущенной на волю. Плохо, что в моей жизни это не единственная история любви, и от другой мне уже не освободиться никогда.

Сразу после той неудачной любви у меня появилась подружка по имени Лида. Она научила меня глотать «колеса» и прогуливать уроки. И в этом деле ученицей я была хорошей. Если до этого момента я за десять лет учебы в школе со страхом прогуляла только один урок физкультуры с одноклассницами, то теперь, благо дело я всегда была простужена, я раз за разом приносила в школу справки от врача, что я две недели, как болела.

Потом я познакомилась с Лидиными одноклассницами, которые меня чуть не избили. Побили Лиду, а я ничего не могла сделать. Только взяла в руки нож, и сказала одной из них:

– Я сейчас перережу себе вены, если вы не оставите ее в покое, – и приставила нож к запястью.

Я ревела и не знала, как Лидке помочь. Одна из ее одноклассниц отобрала у меня нож, но все – таки Лиду оставили в покое. Это ей было за то, – сказали они, – что она научила меня глотать «колеса». Зато на следующий день одна девочка из их компании сама накушалась таблеток, так, что пришлось вызывать ей «скорую помощь». А ту девчонку, что отбирала у меня нож, нашли голую, без сознания на стадионе возле школы, после того, как она объелась дурмана. Я одного не могла понять: как с ней живет ее мать? Я даже предположить не могла, что дома она может быть другой, не такой жестокой. Ее давно пора из дома выгнать, как ее можно любить? Даже матери родной…

Этот жестокий мир…

Потом я узнала, что Лида меня обманывает, постоянно придумывает какие-то истории. Она сама мне призналась. Я смотрела на нее круглыми глазами и не могла понять:

– Но зачем, Лида?..

– Просто я другая. Но я тебе обещаю, честное слово, что больше не буду. Ты совсем не такая, с какими подружками я общалась раньше, мне просто стало стыдно тебя обманывать. Я тебе сказала, что я была беременна, но я это выдумала.

Потом оказалось, что ничего она не выдумала. Просто есть люди, которым обманывать нужно, как воздухом дышать. Так их когда-то научили.

Однажды ребята со двора зафукали мои рассказы о том, как я глотаю «колеса».

– Ты думаешь – крутая? Ерундой страдаешь! Хочешь настоящий кайф попробовать?

Тут я остолбенела и обозвала их:

– Наркоманы.

Славик обиделся даже и растерялся:

– Пи… ец, ты меня задела…

Они тогда еще сами были новичками в этом деле. Я же и не понимала, что они по-настоящему наркоманы. Они говорили «ширка», они предлагали мне маковую соломку. Тю, разве ж это наркотик? Героин – вот это наркотик. А это… непонятно что!

Шло время. Я видела пацанов под ширкой. Они становились в те часы вежливее, услужливее, добрее, (куда это все потом делось?) вот таких людей я любила. А остальных ненавидела.

И однажды я согласилась.

Вот в «Бригаде» Сашу Белого наркотик не взял. Еще есть у меня знакомый, что после первого раза его так тошнило, ему было так плохо, что больше он ни – ни. А вот меня взяло, блин! И димедрол нашелся, который добавили в ширку, что б не тошнило…

И почему так? Одним везет, другим – эх…!

Я только что задалась вопросом: почему нет такого человека, который бы попробовал, ему бы было очень хорошо, и на этом он бы остановился? Узнал бы что это такое и все, табу. Нет, не знаю я таких людей.

Глава 2

Любовь, друзья, враги и деньги

Следующий период моей жизни трудно описать. Первый укол, за ним второй, появился Валик… с которым я начала встречаться, обниматься, целоваться, за руки держаться и тому подобное.

День за днем ожидание счастья, когда мы снова будем колоться…

Как описать эту жизнь? Начну с описания друзей.

– Держи, это тебе, – в качестве подарка он мне протяну шприц с ширкой – наркотическим раствором, который вводится в вену.

Они – друзья вроде как и есть, и вроде как их и нет. Так, держатся один за другого…

– Завтра с утра мы с Валиком у меня варим, а вы с Дашей придете попозже.

(Варят – Женя с Валиком. Соломку. С Дашей попозже должна прийти я). Мы вчетвером – друзья. Есть еще пара человек. Мы вроде есть – друзья. Я дружу с Валиком, он держится с Женей, который дружит с Дашей, а та держится меня.

…Любовь.

Ни Валик, ни Женя описанию не подлежат, но мы их любим. А они – нас. А еще мы с Дашей любим вмазаться, в смысле уколоться.

У меня сначала всегда ширка, а потом любовь. Правда было какое-то время, что мы все спрыгнули, в смысле завязали с наркотиками – так любовь была у нас с Валиком без ширки. Правда с водкой или после водки. По-другому мне не хотелось, да и так получалось, что по-другому не получалось. Не успевалось. Мы всегда то пили, то кололись.

Любовь не сильно наша отличалась от той же дружбы. Вроде она есть, а вроде ее и нет. Опять же – наслаждения от нее никакого – ни душе, ни телу.

Ни родители, ни братья, ни сестры ничего не знают и не понимают.

И чем я действительно думала? Я даже вообразить себе не могла, что мама с папой узнают когда—нибудь… У меня один знакомый спросил:

– Родители еще не знают, что ты – наркоманка?

Я тогда подумала: что значит еще?! Они никогда не узнают! И ответила:

– Ты что?!

Когда это было…

Они не понимают… и поэтому их тоже вроде как и нет.

А как на это все смотрят одноклассники и одногруппники? Был у меня в группе друг. Мы как—то сразу с ним еще на первое сентября на линейке возле института подружились. Может, потому что учились до этого в одной школе… Потом, когда я раз через раз появлялась на парах, мы садились за одну парту, после учебы вместе пешком шли домой. Он играл в баскетбол, и я с ним ходила вместо пар на игры.

Уже на первое сентября меня ломало, и поэтому с каждым днем я все больше и больше терялась в этой жизни. И в глазах этого парня.

В конце, зимой, перед тем как я совсем забила на институт, он по дороге домой не выдержал и спросил:

– Саша, ты колешься?

– Ты что? С ума сошел? Как тебе такое могло в голову прийти?!

В общем, всем понятно. Потом я и в глаза б ему не смогла посмотреть, если б не бросила учебу.

А еще деньги. Без них ничего бы не было, поэтому деньги были. Но, как это не смешно звучит, но денег не было.

И за такое счастье я вначале получила пощечину от подружки Валика, с которой он встречался до меня. То есть до того момента, как она нас с ним застукала целующихся на дискотеке в первой школе. И с которой он впопыхах порвал перед тем, как начал встречаться со мной. Вот как это было.

В тот вечер мы напились водки, выкурили драпа и пошли на дискотеку. Там мы танцевали – целовались, танцевали – целовались, ехали, ехали и приехали. Ее не было, но она откуда-то появилась. Позвала меня на улицу. Пока мы спускались по ступенькам, Валик нас догнал и потянул ее за собой, как только что тянула она меня. Но она меня таки достала. Нашла момент, когда Валика не оказалось рядом, и врезала мне по лицу. От обиды я заревела. Хотя нет, скорее от драпа. От водки, и просто, чтоб меня пожалели друзья, которые тогда были с нами и за нас.

Были у меня и враги, как и друзья и любовник…

Пара девушек. Но они тоже наркоманки. А таким надо держаться Валика и надо дружить со мной. Там, где я – там и Валик, а там, где Валик – там ширка. Ведь этот человек – ничто без наркотика, как вор – не вор без тюрьмы.

Так какая же жизнь была у нас?

Как ни странно, но последний год школы я закончила даже лучше, чем предпоследний. Мы тогда с Валиком, Дашей и Женей кололись лишь по праздникам.

Пришла весна – сама по себе праздник, и мы начали колоться по пятницам.

Пришло лето, каникулы, и мы… мы еще контролировали себя. Да – да!

Закончились каникулы. И все, закончилась жизнь. Четыре месяца были превращением нас из людей в нелюдей. Мы стали настоящими наркоманами. Впрочем, не мы, а я с Дашей. Валику и Жене это было не в первой.

Мы кололись, но мы знали с Валей, что мы должны бросить. Желаний вмазаться боролось с остатками человеческих чувств. Мы даже с Валиком раз насобирали денег на трамадол. Чтоб завязать, спрыгнуть в смысле. Какой-то барыга нам рассказал об этом лекарстве:

– Ну вообще не чувствуешь кумаров (ломки), а тех кто не двигается (колется), даже прет.

И мы с Валей загорелись.

Так вот. Одним вечером давай мы названивать во все аптеки из его кухни:

– Есть ли у вас в продаже трамадол?

И тут услышала его мама:

– А зачем вам? А что это?

Я говорю:

– Это мне, – о том, что я колюсь, она ничего не знала.

Я что—то там придумывать стала, но кто поверит? Пришлось Валику признаваться:

– Это мне. Я, мама, колюсь опять, но завязываю, добавь денег.

И она добавила.

А мы с Валей вот так потом поссорились: этого трамадола нигде не оказалось. Зато в одной аптеке была последняя упаковка трамалгина. Какая разница? Этот в четыре раза дешевле. Ну а действие должно быть тоже. И попробуй, докажи мне обратное, когда мы прочитали аннотацию, предварительно купив «колеса».

– Сдай обратно, – говорю ему.

– Не буду.

Я сразу в слезы, кричу.

Он, конечно же, пошел обратно. Забирать деньги. Вернулся.

– Я—то сдал, но сразу за мной какой—то пацан их забрал.

Мол, я сделала ошибку. Если б эти таблетки были плохими, то не забрал бы.

А мне все равно. До тех пор, пока стало ясно, что мы сегодня останемся ни с чем. И я понимаю, что надо соглашаться с Валиком, и трамалгина, понимаю, что мы лишились тоже. А он ржет:

– На, – достает из кармана таблетки.

Конечно же, вместо того, чтоб обрадоваться, я разозлилась. Все наркотики…

Завтра мы купили и трамадол. Выпили. И ничего. В смысле не ломает. Вот и хорошо.

Мы зашли к знакомому Валика. Валик пошел на кухню, где шла варка, оставив меня не мешать в зале. Мне хотелось только одного – спать. Днем постоянно бегаешь, ночью смотришь глюки, пока прет, потом, когда перестаешь смотреть глюки и начинает ломать, опять же не до сна. И я заснула. Выпустив Валика из вида.

Будит и дает мне подарок, с улыбкой:

– На, – в руке шприц.

Что—то там внутри меня взбунтовалось, но так и осталось там внутри.

****

Как-то захотелось просто отдохнуть. Я сказала Валику, что хочу побыть дома, и он запаял мне в несколько ампул несколько кубов ширки. Но это почему-то тоже не получилось.

На ночь глядя он явился:

– Дай два куба, а то я на кумарах (на ломках).

Так все и шло до Нового года, а там стало туго с соломой. Нечего варить.

На Новый год, слава богу, или вопреки его стараниям, нам повезло. Нашлась солома, причем в два раза дешевле, чем обычно. Хорошо, потому, что с денежкой тоже было плохо.

Но после Рождества удача отвернулась. У нас с Валиком не было уже ни копейки. Чего я только не придумывала маме, чтоб она дала мне денег. Но папа запретил давать мне деньги. Что-то заподозрил и решил проверить.

Проверил.

Мне стало уже все равно. Меня ломало, я кашляла, рвала, рыдала, но… накрасилась и вытянула у мамы из сумочки 20 гривен.

Вроде такая малая сумма, аж смешно, а мне тогда словно жизнь спасла. Валик, урод, до этого момента так и не появился, и я пустила его по боку. Пошла к знакомой наркоманке – барыге и купила себе ширки.

Потом я от Валика позвонила домой, потому что папа позвонил Валиковой маме, и вместе они решили то, что и должны были решить.

Папа был пьян и сказал мне:

– Саша, ничего не бойся и иди домой.

А что мне оставалось еще делать?

И чем я думала?..

Глава 3

Ломка

Я вернулась домой.

Мама все не могла поверить:

– Саша, покажи мне руки, куда ты кололась?

А посмотреть было на что. По началу, конечно, я старалась это делать так, чтоб не было видно. Но когда все мелкие незаметные вены сгорели, пошли в ход и самые, что ни на есть видимые центральные. Мама посмотрела. Не знаю, что творилось у нее на душе, но она ушла из комнаты. У нее опустились руки.

Папа же, пока был выпивши, старался держаться.

Зато на следующее утро родители поменялись ролями. Папа, как загнанный зверь, не знал что делать, а мама взяла себя в руки. Мне же, как назло, стало плохо еще в 4 часа утра. Вчера я укололась только один раз, а надо было, хотя бы дважды.

Пару часов, до открытия больниц, мы просто все вместе не спали, а потом папа стал одеваться. Он собрался к своему двоюродному брату – психологу:

– Он даст тебе каких-нибудь таблеток.

Меня же это не обрадовало. Я прекрасно, в отличие от отца, знала, что никакие таблетки мне не помогут. Мне нужна была только ширка.

Скажу еще: мы с Валиком вчера договорились, что спрыгиваем вместе. Как я, так и он. Мне было холодно, так хоть это меня согревало.

Но человек живет надеждой, и я ждала, когда вернется папа хоть с какими—то таблетками. Странный он, этот папа. Еще в 4 часа утра он спрашивал у меня, что надо делать? и я отвечала, что надо купить сухой маковой соломы, и есть ее, с каждым разом все уменьшая порцию. Папа с мамой клялись, что сделают, как я говорю, потому, что сами они не знают, что делать. К врачам они обещали не ходить, потому, что там помощи нормальной, ясный пень, не найдешь.

Но когда дело дошло до дела – папа таки пошел к врачам. А я разочаровалась и поняла, что пережить мне придется все по полной программе.

Папа принес сибазон, я проглотила 4 таблетки. Так, не знаю для чего. Больше не хотелось, потому, что все равно не было смысла. Конечно же, это мне не помогло.

Мама, которая в отличие от вчерашнего вечера, сегодня мне очень сочувствовала, предложила мне съесть головку мака, оставшуюся после

Маковея в вазе. Единственную. Другие я съела когда—то.

Я ее сжевала, запивая водой, и кое—как затолкнула в желудок. А она такая, что никак не хотела проталкиваться.

Тут позвонил Валик. С ним разговаривал папа. Я теперь в счет не шла. Валик звонил именно папе. Он предлагал купить стакан соломы, чтоб я на ней спрыгивала. Папа сказал, что подумает.

Через какое—то время Валик пришел сам. Пока происходили все эти события, я не так обращала внимание на свою ломку.

В общем, папа открыл дверь, я маячила у него за спиной. Или, наоборот… но Валик посмотрел на отца и сказал:

– Я к вам.

Они закрылись на кухне.

Мной еще управляла надежда на то, что кто-то что-то придумает, и меня перестанет ломать.

Папа принес от брата две ампулы, как он сказал, с чистым наркотиком. Когда станет совсем уж плохо, мама мне уколет. Но что-то тут было не так, я чувствовала, и оттягивала момент, когда мне станет совсем плохо. Вот как на меня давил папа. Меня ломает, а я думаю, что мне еще не совсем плохо.

А в ампулах был просто аминазин. Для чего он? А для того, чтоб усмирить буйных. Но пока речь о другом. О том, что пришел Валик. «Заботился, беспокоился, и помог». Урод.

Хотя я ему никогда этого не сказала.

Он, наверное, шкуру свою спасал от гнева моего отца. Хотя на тот момент Валик еще лишь подозревал, что мой отец может.

Да, у папы были друзья даже в верхах милиции. Но что толку, если эти друзья, вернее друг, встретив как-то папу на троллейбусной остановке, просто спросил:

– Как там твоя дочь?

И все. А ведь знал и Валика, и о том, что я – его девушка. И только сказал:

– Если что – обращайся.

И на том спасибо.

Валик же на кухне объяснил папе, что никакой наркотик они мне не давали, а кололи просто чай.

Это мне понятно, что от чая я бы сдохла, но папа ведь мне ничего об их разговоре не сказал! А Валик еще и добавил, что и ломать-то меня не должно. Так, психологически. И после этого папа стал ко мне более жесток.

Еще против Валика ничего и забросить нельзя, ведь в наших кругах чаем мы называли просто слабый раствор ширки, но папа, наверно, понял все дословно. Но даже если и нет, мне со своей большой дозой не легче. К тому же я женщина, и Валику вообще не понять как мне плохо было. Женщины привязываются быстрее и сильнее.

Хотя… я, конечно же, могу поверить, что даже производя все действия на моих глазах, Валик мог давать мне раствор намного слабее, чем колол себе.

К папе пришла уверенность, что не так все ужасно и зависимость у меня чисто психологическая, в смысле желания уколоть себя иглой, и т. п. Через день, когда он мне расскажет об этом разговоре, я начну сходить с ума, потому, что и сама поверю в зависимость от чая. Конечно, ведь думать логически я тогда еще не могла.

Но и Валику было невесело. Я-таки заставила его мать закрыть его дома. Она попросила свою знакомую медсестру поставить ему капельницу, очищающую кровь. Когда он лежал на своем диване, в комнату зашел его отец. Как только отец узнал, что я тоже колюсь с Валиком, он взял веревку и бросил ее сыну:

– Вот тебе веревка. Иди в подвал – и вешайся.

Причем сказал это очень серьезно.

Но это чуть попозже, а сегодня, после сибазона, после маковой головки меня с каждой минутой скручивало все больше и больше.

Я обратилась к отцу:

– Ты дашь Валику денег на солому?

Папа меня сильно разочаровал:

– Нет. Мы завтра пойдем к женщине—наркологу. С ней сегодня договорится мой брат. Она тебе поможет. Не бойся, класть тебя в диспансер мы не будем. Будешь на дневном стационаре.

Успокоил. Я только про себя улыбнулась. Значит, на родителей надежды никакой. Ну что ж, их в этом обвинять не надо. Но мне—то что делать?! мой мозг начал усиленно работать. Что ж делать? Как достать ширку, когда родители, как церберы, не спускают с меня глаз и не подпускают у двери?

Сперва, я через уже начавшуюся истерику добилась того, что мама взялась мне уколоть «чистого наркотика». Папа как—то странно посмотрел на меня:

– Ты уверена в этом?

Я только крикнула:

– Да!

Наверное, зря. Потому что, через несколько минут мне стало намного хуже. Дозу мама ввела небольшую, от которой я заснуть бы не смогла, но вот все мои действия аминазин сковал. Мне плохо, а я еще и не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Я не была буйной, но папа меня не пожалел. А и правда, за что? Зачем мама вколола мне этот, блин, чистый наркотик?! Передвигаться, конечно, я могла, но слабо.

И спасение приходит, когда его уже не ждешь. Я тихо заплакала. Странно, – еще днем я даже смеялась.

– Пожалуйста, пусть Валик принесет мне полкуба ширки…

Папа старался сдержаться:

– Как ты его найдешь?

Наверно, папа был уверен, что Валика не будет дома.

– Я ему позвоню!

И он согласился:

– На трубку. Звони.

Только бы он был дома. Хотя я знала, что он будет дома. По-другому не могло быть. Он должен был мне помочь.

Я договорилась с Валиком.

Валик пришел к нам, папа дал ему денег, и он ушел за ширкой.

Ох, как его долго не было! Я ждала два часа, пока мама уже сама не разозлилась где тот Валик. А ведь Валик приходил уже с ширкой во внутреннем кармане. Только папа попросил его погулять где—то пару часиков. Все сошли с ума. Ну что могли решить те два часа? Нет же, папа думал, что я за это время немного спрыгну.

Валик пришел. Отдал папе сдачу, и мы ушли в мою комнату меня колоть. Все равно папа думал, что Валик колет мне чай. И даже завтра, предупрежденная врачиха не поверит мне, что я вчера уколола себе полкуба ширки.

Валик достал шприц с инсулиновой иголкой, я правой рукой зажала левое запястье и сжала несколько раз кулак. Зажала кулак, и Валик ввел мне полкуба ширки. Меня сразу разломало. Еще бы, хоть это и не моя доза, но вместе с аминазином, сибазоном… Я заулыбалась, и мы пошли на кухню чего-нибудь перекусить. Еще Валик выпарил для меня корвалолл, и я выпила.

– Оставайся на ночь? – предложила я ему.

Странно, но мне не было перед родителями стыдно ни за ширку, ни за «оставайся на ночь». Если бы Валик захотел, он бы остался.

Он ушел. А ночью не спал никто, кроме меня. Боялись, что я сбегу.

Я утром проснулась и со спокойной душей решила спрыгивать. К воде прикоснуться нельзя. Так на воду реагируют наркоманы, конечно, когда сидят без дозы. Я не смогла даже умыться, но мама включила горячую воду и напустила ванную. Заставила меня залезть. Я послушалась. Я сидела в ванной и легче мне не стало, а вот невозможно стало, когда надо было выходить из ванной. Мама кричит:

– Саша, пора идти!

А я не могу встать и окунуться в холод комнаты. Как назло, и на улице далеко за минус десять.

Вместе с мамой мы вылезли из горячей воды, и я, дрожа, стала одеваться.

Ненавижу зиму и боюсь ее холода! Столько всего надо на себя надевать!

Ни сбегать, ни обманывать, ни втихаря колоться я даже и не собиралась. Я лишь верила, что пройдут три дня, и мы с Валиком спрыгнем и станем нормальными людьми. Ведь именно этого мы и хотели?

Первым делом, что прописала мне врач, это – иглоукалывание. Действенно, правда? Она отвела меня в другую комнату, раздела меня до юбки, то есть снимала с себя все я, а она только просила.

Но я ведь – наркоманка, которую ломает! И мне до смерти холодно!

Врач положила меня на кушетку, безболезненно воткнула в меня иголки и сказала лежать полчаса. Сама вышла и оставила меня одну! Ты же лечишь наркоманов, ты же понимаешь, что так нельзя делать! Я считала секунды. Вернее это они считали меня. Ой, что это я говорю? Выдержала я 15 минут. Надеясь, что сразу за дверями стоит мама, я стала кричать и звать ее. Слава богу, она там стояла и услышала меня. Перепугалась:

– Что, Саша?

– Позови врача, скажи, что мне очень холодно!

Врач всполошилась, прибежала и повытаскивала из меня свои иголки. Я оделась.

Все. Все остальные процедуры – после того, как я сдам анализ на СПИД, потому, что никто не возьмется делать мне уколы, не зная, есть у меня СПИД или нет. Я тогда удивилась и спросила у папы:

– Может они предпримут все меры предосторожности, как будто у меня СПИД, и делают все процедуры?

– Ну, действительно, – сказал мне папа.

Но против начальства не попрешь.

Анализ решили сдать завтра. Тем более, что больница, где брали этот анализ была рядом с наркодиспансером.

Дома все переполошились и начали допрашивать меня:

– Саша, есть возможность, что ты могла заразиться? – спросил папа.

– Нет, – улыбаясь, ответила я.

– Просто, наркологша сказала, что в нашем городе 99.9% наркоманов ВИЧ – инфицированы.

Глава 4

Есть ли у меня СПИД?

Наш город находится недалеко от Киева. Население не дотянуло и до полумиллиона. Большое село, или «город, который спит под одним одеялом». И речь не только о том, что здесь все всех знают, а о том, что, когда надо что-то сделать, например, сдать анализ на СПИД и получить сразу результаты анализа, не всегда это возможно.

Взяли у меня из вены кровь.

В холле папа сообщал окошку регистратуры мои паспортные данные. Потом паспорт надо будет предъявить, чтоб получить результаты анализа. Но папа решил их запутать и изменил первую букву моей фамилии и полностью отчество.

В окошке записали. Папа поинтересовался:

– Когда результат?

– Завтра приходите.

Мы завтра пришли. А нам говорят:

– Приходите завтра.

Папа ждет нас на улице. У мамы лицо стало каменное:

– Почему? – спрашивает она.

– Наш аппарат показал грязь в крови. Мы перепроверим.

Мама ничего не поняла. Мне же было все равно. Завтра, так завтра.

В наркодиспансере мне все—таки начали делать процедуры и без результатов анализа и без мер предосторожности. Мне поставили капельницу с гемадезом, вкололи туда витамины, потому что, врач сказала:

– Пить витамины в таблетках ей сейчас не имеет смысла. Это слишком маленькие дозы для нее.

Медсестра, которая ставила капельницу, была добрая и улыбалась. Там все были такие. Надо сказать, что лечить меня врач взялась анонимно, но за деньги. И в фамилии моей опять была изменена первая буква.

Потом меня положили на электросон. Пока я там лежала, папа меня ждал рядом и слышал разговор, как одна женщина жаловалась, что никак не может похудеть. Да и вправду, она выглядела отнюдь не худой.

Я вышла, папа посмеялся:

– Посоветуй, Саша, ей как можно быстро похудеть…

Мы пришли домой, и я на пару часов заснула. Ночью—то я спала часа три…

Мук мне ничто не облегчало. И я занимала себя раскрашиванием раскраски. Сидела и раскрашивала, раскрашивала…

Перезванивались с Валиком.

Ночью мама спала, вернее не спала со мной в комнате. У меня там стояли две кровати, когда—то мы обитали здесь с моей сестрой. Потом Настя перебралась жить в комнату родителей, а те – в зал.

На ночь мне прописали какое—то совсем слабенькое снотворное. Не знаю, может опять же, вина в этом лежит на Валике, что он сбил всех с толку своим чаем. В общем, лечить меня не хотели. Я просила трамадол, но и этот вариант отбросили в сторону. Ничего, еще придет его время.

Следующим утром мы с мамой опять пошли за результатами анализов. Нам снова сказали, что результата еще нет.

Мама уже повысила голос:

– Но почему?

И нам опять начали объяснять:

– Наш аппарат показал грязь у нее в крови…

– Что это значит?

– Все, что угодно. Мы не можем поставить окончательный результат. Анализ надо отправлять в Киев.

– И когда будет ответ? – Мама все не понимала.

– Через десять дней.

Я подумала, что это очень долго.

Мама допытывалась дальше. Хотела себя успокоить: