В поисках Бога

Поэтому я без неохоты тут же ответил:

– Я работаю в ресторане сегодня. Не получится.

Никин взгляд мгновенно погас и она, быстро одевшись, вышла на улицу. Утро встретило нас пустынными улицами и впереди едущей, огромной поливальной машиной. Водитель, наверное, задумался о чем-то, потому что разбрызгиваемая вода устремлялась не на асфальт, а высокой диагональю на стоящие деревья, отделяющие тротуар от проезжей части. Ника не стала обгонять машину, и мы тащились позади, открыв окна и вдыхая влажную зелень листвы.

– Я, наверное, буду увольняться с завода, – произнес я, когда мы остановились на светофоре. Поливальная машина медленно удалялась от нас.

– Как?! – воскликнула Ника, и в одном этом слове я почувствовал ее испуг от потери наших встреч в заводской столовой, за зданием цеха во время моих перерывов, в пустом кабинете отдела кадров, когда еще никто из сотрудников не приходил…

– Я не могу работать на двух работах, – пояснил я. – Ведь я хотел работать инженером, а не рабочим. За такую зарплату я не вижу смысла целый день резать и развальцовывать эти трубы, а ночью вкалывать за барной стойкой. Я больше не могу, Ника.

– Постой! – вплеснула она руками, отпустив руль. Я вовремя успел его придержать. – Инженер ОТК уходит через пять дней! Он дорабатывает свои две недели. Ты анкету заполнял? Я сегодня же посмотрю. Пока никаких приказов о сотрудниках на его должность я не видела. Ты подойди к начальнику. Слышишь?

– Хорошо, – вздохнул я. Мне не нравился ни унылый завод, ни пьющий коллектив, ни однообразная, грязная и бессмысленная работа. Я понимал, что и, будучи инженером ОТК, я буду лишь выписывать стандартные бланки и следить за столетним оборудованием. Мне совершенно не хотелось быть таким же человеческим оборудованием на ближайшие полвека.

– Сегодня же иди! С утра иди! – Ника уцепилась за последнюю возможность быть вместе. Но заметив полное отсутствие воодушевления на моем лице, тревожно переспросила: – Пойдешь? Там зарплата больше, надбавки дадут, и можно будет уйти из ресторана… Пойдешь?!

«Счетовод… – про себя усмехнулся я. – Даже инженерной зарплаты хватит на полмесяца жизни вдвоем с тобой. При условии полного отсутствия ужинов вне дома и покупок одежды. А еще замуж собралась за меня».

– Пойду, пойду, – пробормотал я, когда мы уже припарковались у забора. Выходя из машины, я заметил пронзающий меня взгляд стоящего неподалеку белесого парня, который работал со мной в цехе. Про себя я звал его щербатым, хотя, более точно его следовало бы называть беззубым.

Все это время, пока я работал на заводе, он, казалось, затаил на меня такую сильную злобу, которая вот-вот прорвется. Я вечно чувствовал его ненавидящий взгляд на себе. В принципе, я его понимал: остаться без верхних передних зубов в случайной драке – довольно досадно. И если бы не Ника, я, возможно, помог бы ему деньгами…

Если бы не Ника… Я ушел бы с завода через неделю. Меня раздражала эта нудная работа, грохот станков и ежедневное ожидание окончания трудового дня. Возможно, какой-то атомной станции, несомненно, нужны были наши трубы, но их отупляющее разум производство, совершенно не нужно было человеку лично. И никто никогда не сможет переубедить меня в этом. Но я ни у кого не замечал ни тени негодования по этому поводу. На заводе работало больше тысячи человек. И каждый утро они спокойно занимали свои рабочие места и до самого вечера делали один и тот же набор необходимых действий. Изо дня в день, из года в год… Мне казалось, что подобный монотонный труд нужно максимально автоматизировать, а если не получается, то предельно сократить его в жизни отдельного человека и обязательно дать еще один, другой, направленный на развитие, поиск, исследование, обучение…

Даже, Ника в своем отделе, по сути, стояла у бумажного станка…

– Ж-ж-з!!! – я отшатнулся вовремя. Задумавшись, я чуть не лишился руки. Остановив станок, я вышел на улицу.

«Черт… То я засыпаю от усталости, стоя у станка, то мысли уносят прочь от безжалостного агрегата», – в последнее время у меня часто срывались руки при обработке мелких деталей. Всякий раз я мгновенно обливался холодным потом, и выходил на улицу, намереваясь дойти до отдела кадров и уйти с этого завода. Но в пыльной комнатушке на меня устремлялся радостный Никин взгляд, и уже через пять минут, где-нибудь за углом, она теребила мне волосы, а я, целуя ее, забывал обо всем на свете.

* * *

– Мы подумываем о том, чтобы жить вместе, – сообщила Алка. Она стояла у плитки и резала капусту. – Тебе щи сварить или борщ? Толик в гараже помогает автомеханику. Ты знаешь, у него золотые руки!

– Вофв, – я переделывал набойки на ее туфлях, и во рту у меня были зажаты губами мелкие гвоздики.

– Виталик на работу устроился и совсем скис, – продолжала Алка.

– А чего ему радоваться? Знаешь, как трудно рожденному футболисту в офисном костюме об стул штаны тереть? Тебе, что ли, от работы радостно? Строчишь там свои пододеяльники целыми днями, вон зрение уже посадила, смотри, как щуришься.

– А как же? – обернулась Алка.

– Что, как же?

– Всем работать надо. У меня теперь деньги есть.

– На что?

– На еду, – растерялась она. – На одежду.

– То есть, ты хочешь сказать, что, уходя из дома в семь и приезжая в восемь, ты целый день, не опуская рук, делаешь только то, и только затем, чтобы быть сытой и одетой? А когда ты живешь? Жизнь зачем дана? Для борьбы с голодом и холодом?

– Для счастья… – недоумевала Алка.

– И где оно у тебя? В выходной, когда все дела попеределаешь и валишься от усталости? Неужели нет способов и работая, получать удовольствие?

– Отстань! – помотала она головой. – Отстань. Ты тоже какой-то свихнутый стал. Это, наверное, из-за Ники. Где она, кстати?

– У ее сестры день рождение, а я не пошел, мне в ресторане работать сегодня, – я сходил в комнату и принес свои сбережения. Разложив богатство на стол, я стал пересчитывать купюры.

– Убери деньги, я тут готовлю. И вот еще, ты их подальше бы убрал. Лежат себе под цветком на комоде.

– Они салфеткой прикрыты и горшком придавлены. Надежно, – засмеялся я. – А где вы жить собрались?

– Не знаю, – пожала Алка плечами. – У него мне не хочется, там отец пьет. Ко мне – мои против. Может, снимем чего.

– О, да. А ну-ка, дай я посчитаю, – я достал телефон и включил калькулятор. И торжественно выдал: – С учетом инфляции, на квартиру заработаете приблизительно через семнадцать лет при сильной экономии. Это, если не снимать ничего.

– Заткнись со своей математикой. Если так думать, то жить не захочется. Тебе очень надо мне портить настроение? Или от твоих слов что-то изменится? Иди зелени срежь, почти готово. Поедим, да я пойду.

– Можете у меня жить, если хотите. Я в зале буду, а вы в маленькой комнате, – я встал из-за стола, прикинув в уме, что мои сбережения тают на глазах, и пора бы мне заняться поиском другой работы. Я отсчитал небольшую сумму на платье Нике, потом еще одну протянул Алке. Остальные отнес обратно, под широкий горшок.

– Спасибо, положи на буфет, у меня руки мокрые.

Телефон пропиликал сигналом сообщения. Ника скучала без меня. Я улыбнулся.

– Вот оно – счастье-то, – заметила мою улыбку Алка. – Почему ты Нике не расскажешь все о себе?

– Я рассказал ей.

– Что?

– То, что живу один и зарабатываю себе на жизнь сам.

– А про родителей?

– Сказал, что не сошлись характерами и я начал самостоятельную жизнь в доме умершего деда.

– Расскажи Нике все, как есть!

– Зачем? – удивился я.

– Чтобы она понимала тебя.

– Этого никогда не будет.

– Но почему? – Алла взмахнула руками.

Я отрезал:

– Это за гранью ее понимания!

– Она любит тебя, она обязательно все поймет…

– Чтобы Нике понять меня, ей нужно прожить тысячу жизней. Я с завода уйду, у меня на него сил не хватает.

– Приехали, – расстроилась Алка. – Да ты должен благодарить бога за любой шанс! За любую работу, ну уж никак не бросать ее… Пока есть возможность – надо работать!

Глава 2

Посетители разошлись поздно, часам к четырем утра. У меня уже слипались глаза, радовало только то, что сегодня пятница и завтра завода не будет. Я шел по ночному городу, еле волоча ноги. Мне хотелось только одного – спать, спать и спать. Меня знобило от недостатка сна и шатало от усталости, тошнило от запаха сигарет, туманом которых были окутаны мои ночи среди пьяных клиентов. Это было обычное состояние после ресторана. Мечтая о том, как я вытянусь сейчас в чистой постели, я подбадривал себя тем, что ночь была крайне удачной в материальном плане. Я мысленно помогал сам себе: «Вот еще три дома до поворота, пустырь… Еще чуть-чуть».

Калитка не закрыта. А дверь в дом и вовсе распахнута. Я вошел в коридор. Прохладный рассвет сочился в окна, слабо освещая разбросанные вещи и разломанную мебель. Гардины были сорваны, все вещи выброшены на пол, цветы сброшены с подоконников, стол и стулья поломаны. Кривой комод зиял слепотой выдранных ящиков. На нем не было телевизора и видеопроигрывателя, а также и цветка, под которым я хранил все свои деньги. Это вряд ли были воры, они не стали бы ломать мебель. Тут с молотком или топором в руках прошлась остервенелая скотина, которая смачно раскрошила каждый кусочек моего дома. Диван стоял с распоротым сиденьем, у кровати – вырвана боковая часть. Под моими ногами лежали нежнейшие тончайшие шторы. Изодранная белоснежная ткань еще местами отражала падающий свет. Алкина гордость. Ей не было и двенадцати, когда она всю зиму терпеливо расшивала нижние края штор огромными переплетающимися снежинками из бесцветного бисера и стекляруса. Вечерами под лампой он сверкал и переливался как запотевший бриллиант. И даже мы с Виталькой признали это произведением искусства, кропотливо перерисовывая рисунки на тетрадные листки, а потом высчитывали раппорт снежного изображения на краях штор, закалывая отмеченные места английскими булавками…

Я вышел на крыльцо и сел, зажав голову руками. Вдалеке поднимался край солнца, подкрашивающий синее небо в розовый цвет. Ветер шевелил безжизненные оборванные провода, болтающиеся на столбе. А у меня текли по щекам соленые слезы.

* * *

Я отчетливо видел, как щербатый громил мой дом. С каким зверством он швырял все на пол. Он был не один. Я увидел еще трех ребят, которые с азартом крушили все, что попадалось под руку. У меня были закрыты глаза, но двигающаяся картинка становилась все четче. Я услышал их разговор. Затаившись, я боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть видение. Оно было настолько ярким, что, казалось, я заговорю, и они услышат меня.

Вот они смахнули горшок с комода, щербатый сдернул салфетку, и, злорадствуя, спрятал деньги во внутренний карман куртки… Закончив, они упаковали телевизор, плейер, мой старенький ноутбук в широкую сумку. Я медленно пошел за ними.

– Сережа! Сереж! – я с трудом открываю глаза, видение растворяется, и я не понимаю, кто трясет меня за плечо.

– Что случилось? – Ника тревожно заглядывает в открытый дверной проем и переводит взгляд на меня. – С тобой все в порядке?

– Да, – выдавливаю из себя. На секунду опять закрываю глаза и вижу ее. Ту девушку с длинными каштановыми волосами. Она стоит спиной ко мне и оглядывается. Улыбается и кивает. Мне становится тепло. Уходит тревога и пропадает злость.

Я часто их вижу в последнее время. Его, здорового, крепкого. У них обоих светлые и грустные глаза. У него на правой руке массивное кольцо с сапфиром на безымянном пальце. Мужчина и женщина приходят ко мне по одному и вместе. Иногда стоят рядом. Но я чувствую их отдельность. Они не знакомы друг другу. Они не видят друг друга, несмотря на то, что находятся рядом. Мужчина часто мечтательно смотрит куда-то в небо, а девушка нередко хмурится. Я уже привык к ним. К странности их появления в моей голове…

– Надо позвонить в милицию, – Ника достает телефон.

«Лучше в дурдом, – мысленно отвечаю ей. – Похоже, я просто-напросто схожу с ума».

– Не надо никуда звонить, – совершенно успокоившись, говорю Нике. Но ей не нравится мой безразличный тон. Я поднимаюсь с крыльца и захожу в дом, поднимая разбросанные вещи.

– Тут все разбито! Кто же это сделал? Тебя ограбили! Надо вызвать милицию. Не трогай ничего! – кричит Ника. – Я звоню!

– Нет, я сказал, – впервые я повышаю на нее голос. Она замолкает. Я чувствую запах ее духов. Но почему-то Ника сейчас кажется очень далекой, хотя стоит рядом.

– А ты чего приехала? – я смотрю на часы. Стрелка только приближается к пяти утра.

– Соскучилась, – растерялась она, и я вспомнил, что вчера вечером Ника была в гостях, и мы не виделись.

– Прости, – я извинился за грубый вопрос, удивившись самому себе.

– Виталик, ты не мог бы подъехать срочно? У нас беда, – Ника все-таки позвонила.

– Кто тебя просит? – раздражаюсь я. – Чего ты лезешь не в свое дело?

Но Ника не слышит и снова набирает номер:

– Алла! Алла, извини за ранний звонок. Приедь, пожалуйста, к Сергею. Да, сейчас.

– Да ты обалдела, что ли?

– А что делать? Мне страшно! – Ника начинает всхлипывать и, подойдя ко мне, утыкается мне в грудь. Я обнимаю ее и оглядываю комнату, думая о том, с какого угла начать разгребать.

Через полчаса бесполезного стояния с Никой, которая не отпускала меня, обнимая за шею, приехал Виталька с Аллой.

– Ничего себе, – почесывая в затылке и перешагивая через предметы, Виталька обходил дом. – Это вообще, что?

Алка без лишних вздохов быстро сориентировалась и, командуя Никой, стала прибираться в комнатах.

– Это щербатый, – рассказывал я Витальке, когда мы пытались собрать кровать. – Помнишь ту драку в спортбаре? Я ему зубы выбил. А он на заводе в одном цехе со мной. Выследил и отомстил.

– Вот сука! – Виталика захлестнула злоба. – Ну не жилец он теперь. Я ему все руки вырву! Я их шайку пэтэушную знаю.

– Ты кровать держи! – я еле успел убрать ногу, потому что Виталька, размахивая рукой, бросил тяжелую боковину. У меня не было злости. Оцепенение давно прошло, и вернулась смертельная усталость. Мне было досадно. И хотелось спать. Сон мне сейчас казался верхом блаженства. Ломило спину и ныло тело. Я был готов умереть, лишь бы только лечь и не слышать, и не видеть больше ничего.

– И денег нет? – Алка подошла к нам. – А я говорила тебе! Ведь я предупреждала!

– Вот и накаркала, – пробормотал Виталька. – Они все равно бы нашли. Тут все перевернуто!

Ника молча ходила из угла в угол. Растерянно она поднимала какие-то вещи, не зная, куда их положить. В ожидании подсказки смотрела то на Алку, то на меня, потом клала вещь на какую-нибудь поверхность и снова оглядывалась вокруг, не понимая, что делать.

Алка села у пустого подоконника с листком бумаги и ручкой, подсчитывая убытки.

– Все надо! Они даже постельное белье изодрали! Ну что за звери? – причитала она вполголоса, записывая колонку цифр.

– Смотри с позитивом! – я подбодрил ее. – Хорошо, что дом не подожгли.

Алка охнула, Ника выронила из рук последнюю уцелевшую тарелку, которая со звоном разбилась.

– На счастье! – буркнул Виталька. – Ника, может, ты просто сядешь и посидишь? От тебя толку никакого нет.

– Виталик, – зашипел я, видя, как Ника остановилась посреди комнаты и часто заморгала.

– Ну тысяч пятьдесят надо, – закончила подсчеты Алка. – На самое-самое. Замок в двери, окна, посуда, одежда…

Виталик выругался. Возникла пауза. Мне в тот момент было все равно. Я не думал о том, что дом, то есть необходимые для существования предметы надо каким-то образом восстанавливать или покупать. Я словно оказался опять в детстве, когда у меня ничего не было. Но сейчас имелись опыт, руки и голова. Поэтому мое положение представлялось мне не таким ужасным на данный момент, но очень нежелательным. Ведь мне предстояло несколько месяцев зарабатывать, а потом тратить деньги на то, что у меня исчезло за одну ночь. При том, что меня быт абсолютно не интересовал, если обладал комфортным минимумом. Но в глазах друзей я видел ужас и жалость, и от последнего мне делалось не совсем хорошо на душе.

– Что же делать? – глаза Ники были полны слез.

– Что делать, что делать, – проворчал Виталик. – У папочки своего попроси.

– Он мне не даст столько, – Ника развела руками. Я знал, что ее отец хотел, чтобы Ника училась и становилась ему полноценным помощником в семейном бизнесе или чтобы она вышла замуж за сына его партнера. Поэтому он постепенно урезал все ее расходы, сведя их на нет, надеясь на то, что Ника образумится. Но она и не думала двигаться ни в какую сторону, спокойно сидела в своем отделе кадров и бегала ко мне.

– А ты хорошо попроси, что ж твоему любимому без окон, без дверей оставаться? – не унимался Виталька. – Машину продай.

– Перестань, не надо ни у кого ничего просить, я выкручусь, – остановил я его. Я не понимал, почему Виталька так раздражен. Возможно, что в случившемся он винил себя, как зачинщика драки в спортбаре, и поэтому срывал зло сейчас. – На работу уже пора.

– Вечером встретимся, – решила Алка. – Подумаем.

– Я придумал, – Виталька собрал с пола ножки от стульев. – Я кредит возьму, понемногу выплатим.

– Ты же за машину выплачиваешь, – возразила ему Алка, сгребая с пола землю из цветочных горшков картонкой.

– Да нормально все, – сказал Виталька. – У меня зарплата хорошая, и с завода еще можно подтвердить доход. Дадут небольшой кредит.

– Но там такие проценты, – покачала Алка головой.

– А вот если Ника перестанет бегать по всем магазинам, то Серега быстро все отдаст, – на этих словах Ника, не выдержав, выскочила из дома на улицу. Виталик удовлетворенно продолжил: – И я с ребятами поговорю, надо разобраться с этим беззубым. Хорошо надо разобраться, чтобы он с процентами вернул.

– Не вздумай, – твердо проговорил я. – Я не хочу никакой войны. Мне это противно.

– Боишься? Христианин какой милосердный. Свечку ему еще поставь за здравие.

– Не надо меня на слабо брать и к чести взывать, – сказал я устало. – Мне не нужны эти тараканьи бои за справедливость. К черту все. Мне ничего не надо. Сможешь, кредит взять – спасибо, я отдам. Хоть тысяч двадцать, мне на первое время. Нет – не надо. Ты и так для меня много делал. Но никуда, слышишь, никуда не ходи.

– Во дурак… – Виталька не успокаивался.

– Сережа правильно говорит, – Алка сдернула болтающуюся половину гардины. – Ни к чему это. Это не люди, а волки. Зачем грызться с ними? Да они потом еще хуже сделают. Ты чего Нику обидел?

– Поделом ей. Пусть деньги считает. У нее семья богатая, а она с Серегой порхает, как бабочка. Ах, мне на усики пыльцу надо золотую… Ах, мне на машину диски новые надо…

– Я сам, – обиделся я за Нику.

– Сам, не сам. Она что, не видела, как ты днями и ночами пашешь? Пусть бы из отца тянула.

– Да не тянула она!

– А то я не видел, – не согласился Виталик. – В кафе-то и в магазины она часто тебя звала. Пришла б вон, как Алка, наварила бы картошки, да покормила бы любимого своего и друзей своих. А вместо платьев и духов лучше бы в дом что принесла!

– Да не лезь ты! Ника не умеет жить так, как живу я.

– И на фига она тебе такая? Стоит сейчас, ручками разводит, ни подмести не может, ни дельного ничего предложить? Сам дурак, значит, бабки на нее тратил.

– А куда их еще тратить, если не на жизнь? – удивился я. – Значит, сам дурак. Закрыли тему. Отстань от нее.

– Да отстал. Поехали, сейчас справку возьми с работы, сразу кредит оформи. Возле рынка я видел коммерческий банк, в день обращения дают. А у меня еще остались с работы документы, когда машину брал. Они еще не истекли.

Ника стояла у своей машины, пиная мыском туфли запачканное землей колесо. Увидев нас, она сразу села на переднее сиденье. Виталик бросил на нее сердитый взгляд. Я толкнул его в плечо. Он махнул рукой.

* * *

Мы с Никой зашли в отдел кадров, она распечатала мне справку о доходах и поставила печать. Когда я вышел на улицу, Виталька разговаривал по телефону, что-то возбужденно крича в трубку. Потом подскочил ко мне:

– Давай ты сам, быстренько. Отпросись у мастера на час. Вот паспорт и документы. У меня тут по работе срочные дела. Возле рынка банк, рядом с мастерской.

– Может, потом? – мне не хотелось сейчас никуда бежать и ни о чем думать. Бессонная ночь сейчас туманом облепляла мои мысли.

– Сейчас. Потом выходные. Давай, мне пора, позвонишь. Алла, садись, я тебя подброшу. Поехали быстрее, мне некогда.

– Езжай, – сказала подошедшая Ника. – А я пока к мастеру сбегаю, скажу, что ты чуть-чуть опоздаешь. Иди.

– Ладно, – вяло согласился я, убирая документы в карман.

– Сереж! – окликнула она меня, когда я отошел от проходных. Я остановился, она подбежала. Волосы ее светились на солнце, а глаза искрились. Я с удовольствием поцеловал Нику. – Я тебя люблю!

– И я люблю тебя, – склонил я голову набок, улыбаясь ей. Ника убежала, а я смотрел ей вслед. Небо заканчивалось где-то в конце улицы. Мне стало очень легко. Я почувствовал себя настолько большим, больше этого города, больше мира. Я почувствовал вечность. Что-то такое, чего ни отнять, ни украсть нельзя. Но этим очень хочется поделиться. С кем-нибудь таким родным, как Никины глаза.

Через полчаса я вышел из банка. Быстро заполнив все документы, они пообещали перезвонить через пару часов. На завод я шел в приподнятом настроении, стараясь не думать о разрушенном доме. Во-первых, я вспомнил, что сегодня должны выплатить зарплату, во-вторых назавтра был выходной, а значит днем можно будет отоспаться, и в-третьих, я все-таки решил уйти с завода и не истязать себя за копейки. А в-четвертых, сегодня, то есть завтра на рассвете, после ресторана, наверное, прибежит Ника и, мы утром долго не встанем с постели…

Я проходил мимо палатки с горячими пирожками и ароматным запахом кофе.

«Ладно, не маленький, – сглотнув слюну, прошел мимо. В кармане была последняя тысяча рублей. – Обойдусь».

Проскользнув в цех, я по привычке взглянул в сторону. Щербатого не было. Его станок стоял выключенным.

«Вот и хорошо. Не готов я его сейчас видеть. А больше и не увижу. Если повезет, в понедельник напишу заявление об уходе и уйду без отработки. Лучше другую работу поищу».

Монотонный шум мгновенно вгонял меня в сонное состояние. Я тер уши ладонями, мотал головой и поднимал руки вверх время от времени, пока мастер не стал странно поглядывать в мою сторону. В обед я есть не стал, несмотря на одолевавший голод. Я испугался, что после еды разморит так, что усну стоя.

Самой заветной мечтой сейчас было упасть и закрыть глаза, которые от напряжения начинали слезиться.

Зарплату выдали, и я прикидывал, что мне необходимо в первую очередь сделать. Рассчитал, что после завода можно будет поспать часа четыре до ресторана. Я раздумывал о том, пойти ли домой или остаться на проходных у сторожа в его каморке. Старик был добрый, и я часто пользовался его узкой кроватью, застеленной лоскутным одеялом, чтобы не тратить время на дорогу. Перезвонили из банка, сообщив одобрение на семьдесят тысяч.

– Виталий! – подошел ко мне мастер, и я от неожиданности не сразу вспомнил заводской псевдоним. – Не успеваем. Сегодня двое у меня не вышли на работу.

– И? – опешил я. Задерживаться я никак сегодня не мог. Перед рестораном кровь из носу нужно было поспать, потому что в пятницу там и народу много, и гуляют почти до утра, а я не спал уже больше тридцати четырех часов. – Я остаться не могу.

«Вот, в сторожке теперь не останешься, увидят, – завладело мной недовольство. – Что за жизнь?»

– Завтра выходишь на полдня, двойную поставлю за день.

«Отсыпание завтра тоже отменяется, – раздражение мое лилось через край. – Что следующее?»

* * *

– Сережка! – Ника посигналила мне, когда я вышел с завода. – Куда едем?

– В банк, потом ко мне. Я посплю перед работой.

– Ты в ресторан сегодня? – разочарованно спросила она. – Я думала, мы поедем за город. Наши сняли коттедж возле прудов на два дня, там карпы есть. Можно и поплавать. Весело будет!

– Ника, я не могу. Езжай одна.

– Я хотела с тобой побыть.

– Тогда оставайся и жди меня. Я утром приду.

– В разбитом доме? Там окон нет! И дверь взломана!

– Ника, мне больше нечего предложить.

– А давай я уеду вечером, а утром приеду за тобой?

– Давай, – согласился я, туго соображая. – Нет, не давай. Мне завтра на завод утром.

Ника отвернулась в окно. Я видел, как сильно она расстроилась. Наверное, так же, как и я. Мы ехали молча и думали об одном и том же. О том, что сегодня не наш день, о разбитом доме, о ночи, которую не провести вместе, о зарплате…

– У тебя есть деньги, мне заправиться надо? – спросила Ника. Я вытащил пятьсот рублей и протянул ей. – А то зарплату выдали, а я в обед бегала с Ленкой за мороженым, а там джинсы привезли. И прямо мой размер, и карманы прорезанные, и внизу заужено. Очень классные джинсы. Как раз для пруда сегодня! Я так вовремя их взяла! Такая модель была единственной! Сейчас покажу!

– Не надо, оденешь потом, я посмотрю…

Последнее, что я помню, как дома Ника крутилась передо мной в новеньких джинсах, которые ладно облегали ее стройные ноги, и у меня шевельнулось что-то внизу живота. Она припала ко мне, прижимаясь всем телом, и я вырубился.

* * *

– Ой, Сереж, извини, я тебя разбудила? – открыв глаза, я увидел Алку. Она нечаянно задела стоящий у стены ящик комода, который с грохотом упал, разбудив меня.

– Ничего, – отмахнулся я. Достав телефон из кармана, я посмотрел на дисплей. Было около восьми. Голова гудела, ноги и руки были ватными. Поднялся, как столетний старец, беззвучно скрипя телом. В глазах потемнело, я прошел на кухню и плескал холодную воду на лицо.

– Деньги дали? Давай, кофе согрею.

– Дали, – я вытащил купюры. – Вот это из банка, вот зарплата. Вот документы, Витальке отдашь. Я пошел на работу.

– Иди, – Алка с сочувствием поглядела на меня.

– А Ника была? Ты во сколько пришла?

– Не было ее. Мы с работы сразу к тебе. Замок в дверь уже врезали. А Виталька за стеклами уехал. Ты иди, не беспокойся. Ключи новые возьми. Сегодня, может, успеем вставить стекла. А завтра займемся остальным. Ой, Сережка, у тебя глаза краснющие. Ты ел хоть?

– В ресторане поем.

С улицы донесся шум машины.

– Давайте стекла выгрузим, – зашел Виталик.

– Кофе попейте, мальчики, – Алка поставила две чашки на стол. Насыпала кофе и налила из чайника вскипевшую воду. Сама отвернулась к окну, протирая подоконник. Движения рук были скованными, спина – чуть сгорбленной, голова грустно опущена. А подоконник-то был чистым…

– Дай еще чашку мне, – оживленно потребовал Виталька, доставая бутылку из-за пазухи. Он, напротив, был в радостном возбуждении.

– Ты меня подбросишь сначала, алкаш?

– Ну подброшу. Дворами и проедем. И ты выпей – взбодришься немного.

– Я тоже буду, – неожиданно Алка поставила на стол железную кружку. – Чашек больше нет, все перебито остальное.

– А что произошло? – я поразился Алкиному выражению лица. – Из-за меня такие лица? Или что-то еще случилось?

– Ничего страшного. Наливай, Виталь, – отмахнулась Алка, не желая продолжать разговор. Я перехватил бутылку и спрятал ее за спину.

– Ну-ка говори, что стряслось. Я жду.

Алка сложила руки на коленях и отвернулась, глубоко и прерывисто вздохнув.

– Ну? – потребовал я.

– Приехала его мама несколько дней назад, узнала, что Толик бросил училище и ничем толком не занимается, а отец совсем ни за что не отвечает и беспробудно пьет.

– Все правильно, – кивнул я. Алкин парень действительно не учился, работал где-то сторожем, возился с ребятами в гараже и нередко пил с Виталькой или с отцом. Сестренка его была предоставлена самой себе, училась хорошо, дома бывала редко, поскольку предпочитала ночевать у подружек или у тетки. – Она же за границей была.

– Да-а, – протянула Алка. – Столько шмоток привезла красивых. Она переезжает в Питер.

– И что? – не понимал я.

– Мама Толика сказала, что забирает детей с собой, пока они тут совсем себя не растеряли. Будут с ней жить и учиться там.

– Толик-то не ребенок, – возразил я.

– Ее это не волнует, она его там в какое-то военное или милицейское училище по блату пристраивает, – Алка заплакала.

– А он? – я недоумевал. Наблюдая за Толиком и Алкой, я видел, что они очень подходят друг другу. Нравятся. Скучают. Встречаются. Жить вместе собирались.

– Он меня с ней познакомил. Сказал, что останется здесь. А она как закричала на него и меня. Молоко, говорит, еще не обсохло, а в любовь какую-то играете. Поживете с мое, тогда и любитесь на здоровье, если охота не пропадет от голода и разочарований. Ты, ему говорит, учиться будешь, а ты, мне говорит, другого себе найдешь. Вот и все. Четыре дня у вас осталось, прощайтесь. Учитесь, работайте… И поверьте мне – любви нет, а страстей у вас навалом еще будет.

– Ну погоди. Может, он убедит ее еще? Пусть родители к ней твои сходят. Ишь, мать какая, три года от нее ни слуху, ни духу, а теперь – привет, – возмутился я.

– Она звонила. Деньги зарабатывала. Она юрист очень хороший, за границей была. На квартиру в Питере заработала… Не пойдут мои родители к ней. И Толик ей слова боится против сказать. Нету четырех дней. Вытекли все. Он сегодня улетает… Он грустил. Меня целовал. И ушел.

– А чего ты молчала-то? Мы б с ним поговорили? – спросил Виталька, забирая у меня бутылку.

– У тебя разговоры только кулаком. Зачем? – Алка подвинула кружку. – Что он – мебель, что ли? Уезжает – пусть. Не поможешь тут ничьими разговорами.

– Ладно. Давай! Пусть едет. И правда, повезет – человеком станет. Что из него тут было бы? Спился бы… – Виталик протянул ей кружку. – Пусть под мамашей сидит, если сам не хочет ни о чем думать.

Алка сделала глоток и поморщилась. Отломив кусочек хлеба, она нервно катала его в руках, а под опущенными ресницами я видел огромную боль от разочарования в первой любви, в непостроенном женское счастье с собственным очагом и красивой дочкой, о которых так мечтала Алка.

– А твоя где краля? – переключился Виталька на меня.

– Карпов ловит. Она с друзьями на пруды поехала.

– Нет слов! – восхитился Виталька. – Одного барашка в стадо загнали, вторая овечка пастись побежала. – И вы оба! Да, оба. Если еще раз я услышу от вас про какие-то чувства или увижу грусть в ваших глазах по этому поводу, я не буду с вами общаться! Поехали, Сергей. Отвезу тебя и надо делом заниматься, пока я не напился. Вот единственная стоящая вещь на свете!

– Дело? – переспросила Алка.

– Водка! – Виталик поднял бутылку в подтверждение своих слов. – Всегда утешит, никогда не предаст и будет вечно рядом.

– Дурак ты, – рассмеялся я.

Пока мы ехали дворами, я думал об Алке. Мне ее было очень жалко. Вспоминались последние месяцы. То, как она была счастлива, полна сил и надежд. Как светилась от жизни, бегала на работу, строила планы, с удовольствием готовила нам всем, помогала мне и Толику в быту…

В ресторане яблоку негде было упасть, и я еле успевал готовить напитки. К барной стойке прилипла подвыпившая женщина и строила мне глазки. Возможно, в трезвом состоянии она была бы очень милой, но сейчас это зрелище было откровенно пошлым и отвратительным. Вдобавок к ее перегару и едкому дыму от сигареты.