Здесь русский дух…

Этого статного, рыжего азиатского коня с черной гривой Федор купил у одного цыгана за десять золотых монет, дав в придачу еще и богатую турецкую брошь. Конь оказался с норовом, причем он и теперь недоверчив к людям, хотя нового хозяина признал. Правда, Яшке конь тоже дозволял кормить и водить на водопой, а так и лягнуть мог.

…Федор-то думал, князь приведет его в богатый терем, но увидел обыкновенную рубленую избу. Азиаты, пожив в свое время бок о бок с русскими, многому у них научились, в том числе и рубке домов в клеть. До этого большинство из них ютилось в землянках и жалких избах, крытых звериными шкурами, и только самые зажиточные ставили себе войлочные юрты, подобно их монгольским предкам.

В доме князя было несколько комнат с окнами, затянутыми бычьими пузырями, тогда как в соседних избах вместо окон присутствовали дыры, которые хозяева на зиму затыкали всем подряд. Живут как при царе Горохе, усмехнулся старшина. На Руси уже давно ставили в окна слюду, и едва ли не только в самых бедных деревнях пользовались подобными ухищрениями.

Князь ввел Федора и сопровождавшего его переводчика Егоршу Комара в горницу, пол которой был устлан богатым китайским ковром. Здесь же мужчины заметили два небольших окна, сквозь бычью плоть которых скупо пробивался снаружи дневной свет. На ковре – круглый низенький столик, рядом с ним – расшитые золотом атласные подушечки.

Стены тоже в коврах. На одном из них в окружении пистолетов, кинжалов и сабель висели два ружья – дульнозарядная фитильная аркебуза и кремневая фузея. Таким оружием пользовалась и русская армия. Здесь же находился котелок, зимой служивший для подогрева помещения.

Князь усадил гостей за круглый столик, потом сам опустился на ковер и что-то сказал стоявшим у дверей двум молодым вооруженным кинжалами охранникам. Тут же один из них юркнул в проем, и уже скоро в горницу стали по очереди входить княжеские слуги с угощениями. Первым выставили хмельное – глиняный кувшин с араком и к нему три маленькие фарфоровые пиалы. Следом внесли фрукты, вяленое мясо конины, азиатский сыр арсу, восточные сладости, приготовленного на пару сазана. Также поставили большую медную емкость-казан с еще булькающим варевом, видно, только снятым с огня. Тут же помещение наполнилось столь желанным съестным запахом.

– Мне б людей своих накормить, – машинально сглотнув слюну, произнес Федор. – Ты не бойся, князь, у нас есть деньги, – не желая ударить лицом в грязь, произнес он, отстегивая от пояса мешочек с серебром.

Князь остановил казака взмахом руки.

– Спрячь! – сказал он. – У нас не берут денег с гостей. Твоих людей и без того накормят, и о лошадях позаботятся.

Федора слова успокоили азиата, и он с легким сердцем приступил к трапезе. Перед тем как поднять стакан с водкой, он в мыслях пославил Отца и Сына и Святого Духа, потом Деву Богородицу. Вслух же пожелал здоровья хозяину дома и его родне. Ели в благоговейном молчании, и только переводчик Егорша нарушал тишину громким чавканьем.

Федора тяготила такая обстановка. За последние вольные годы он привык к бурным дружеским застольям с грубыми и бесстыдными речами, непристойным сквернословием, к смеху за столом, песням и хмельным пляскам. Иногда по пьяни бесчинствовали за игрой в кости, и колотили друг друга, пугая стоящих за их плечами ангелов Божьих, прекрасно помня о Страшном суде, так как бесы записывают их дела и поступки, передавая сатане. «Побойтесь Бога! – не раз повторял Гермоген, когда не мог обуздать казаков, отравленных бесконечной волей. – Когда-то, – говорил он, – иудеи сели в пустыне есть и пить. Объевшись и упившись, они начали веселиться и творить гадости. Тогда их поглотила земля».

Изредка Федор, опрокинув очередной стакан, все же открывал рот для похвалы.

Последним поставили перед гостями байдару – большой глиняный кувшин со слеваном. Этот азиатский напиток успели полюбить уже в Албазине. Дело нехитрое: кирпичный зеленый китайский чай, на крайний случай, разбор черного чая, шелунгу, истолочь в ступе, потом заварить в байдаре кипятком, влить туда кобылье молоко, положить несколько ложек сливочного масла и все посолить по вкусу. Какое-то время напиток «выслевывается», пока не станет темным. Бывает, вместо молока в чай клали сметану или сырые взбитые яйца. Для большой компании такой напиток готовился в деревянных кадушках, куда опускали раскаленные на огне камни, которые русские в шутку называли «жеребчиками».

– Добрый чаек, – отхлебнув из глиняной чашки заварку, похвалил Федор напиток, вызвав у Лавкая довольную улыбку.

Наевшись и отсев от стола, мужчины завели разговор, но сначала Федор спросил разрешения выкурить трубку.

– Ты говоришь, знал нашего Хабара? – заряжая чубук ядреным табачком, спросил он князя.

– Как же, встречались. Хороший воин и душевный человек, – вытерев рукавом халата измазанные бараньим жиром губы, произнес старик.

– Мне не довелось с ним встретиться, хотя и многое слышал о Хабаре, – признался Опарин. – Говорят, недавно помер… Где-то в Сибири, в своей вотчине.

Лавкая такое известие явно огорчило.

– Как помер? – не поверил он. – Он же богатырь… Может, кто отравил? Я слышал, у него в Москве были враги. – Князь вздохнул. – Эх, люди-люди, чего ж им неймется?..

– Слишком много никчемных людишек на свете развелось, – сказал Федор, доставая из кармана своих широких шаровар огниво. Подкурив, он сделал глубокую затяжку, и на щеках Федора появилась печать блаженства. – Расскажи, князь, как с Хабаром-то познакомился… – выпустив из легких клуб едкого дыма, неожиданно попросил он хозяина.

Князь на мгновение прикрыл глаза, как будто восстанавливая в памяти отдельные эпизоды.

– Хороший человек… Я говорил? – спросил он казака. Получив в ответ утвердительный кивок, продолжил: – Странно, конечно, так говорить о своем заклятом враге.

– Неужели он был твоим врагом? – удивился Опарин. – Чем же он так тебе насолил? Я слыхал, он хотел жить с тобой в мире и согласии, а ты убежал к маньчжурам.

Князь покачал головой.

– Ты ничего не знаешь, о, раб белого правителя, – произнес азиат. Разморенный сытной едой, он прилег на подушки, подперев голову рукой. – Мой народ очень маленький. Теперь представь, каково ему было жить в одной клетке с двумя могучими и свирепыми тиграми. Один неверный шаг – тут же попадешь в пасть. Не к тому, так к другому. В таких случаях приходится выбирать себе покровителя. Мы выбрали маньчжуров. Они рядом, у них большое войско. Много, много тысяч воинов – тебе понятно? Что ваша Москва! Она далеко. Ее и с самой высокой горы не увидеть. Можно ли на нее надеяться?

Федор даже поперхнулся, услышав такие слова.

– Глупый ты старик! – не удержавшись, воскликнул он. – Уже почти вся Европа лежит у ног нашего государя, а чего толку от твоих маньчжуров? Мы с нашими пушками такое можем сотворить… Вам мало не покажется!..

Лавкай как-то хитро посмотрел на казака.

– Слово – еще не дело, – усмехнувшись, произнес он. – Вот ты говоришь: пушки… Отчего ж вы тогда сдали маньчжурам Албазин, Кумарскую крепость? Я сам видел, как гибли ваши люди, а воины императора жгли и разрушали ваши селения. И ничего твои хваленые пушки не смогли сделать.

Федор нахмурил брови, проговорив:

– Ну, было, но ведь тогда и другое время стояло на дворе. Сегодня Русь уже не та, понимаешь, старик? Скоро на Амур прибудет огромное войско, которое встанет гарнизонами по всей границе. Хотя в принципе надо сначала установить эти пределы. Ты вот, князь, человек бывалый, но и ты не знаешь, где тут есть граница. Так ведь?

– Не знаю, – согласился тот.

– Нужен закон, а тогда будет и порядок. Пока же мы с маньчжурами друг к другу безнаказанно гуляем. Ладно б с миром, а так ведь… – Федор вдруг внимательно посмотрел на старика. – Разве ты, княже, не чуешь запах пороха? – спросил он его.

– Чую, чую, – кивнул тот. – Если уж русские вернулись на Амур, то обязательно будет война. Еще неизвестно, кто в ней победит. С Хабаром воевать – иное дело. Храбрый атаман! Жаль, врагами расстались, а то могли еще как подружиться. Ты просил меня рассказать о нем? – неожиданно спросил князь Федора. – Тогда слушай…

4

Лавкай никогда не забудет ту зиму 1652 года. Тогда Ярко Хабаров со своими людьми уже овладел азиатскими крепостями и велел платить дань русскому царю. Те упрямились и пытались договориться с атаманом, а тот все за свое: покоряйтесь, мол, а не то худо будет. Опять же, где надо, Хабаров применил силу. Многие князья в результате перестали сопротивляться и приняли власть белого царя, но только не Лавкай. Он не хотел ползать под пятой московского правителя. Думал, задобрит Хабара – кто же откажется от дорогих подарков? – и тот оставит его в покое. Вот и повез ему два мешка мягкой рухляди.

– Воро-о-та!.. Эй!.. Гой!.. гой!.. гой! – ранним морозным утром послышался громкий гортанный голос у крепостных стен Ачан-городка.

На высоком земляном валу тут же показался бородатый стрелец в зипуне и островерхой лисьей шапке с тяжелым фитильным мушкетом в руках.

– Кто такие? Чего надо? – сонно спросил он.

Разглядев внизу пару саней, запряженных по две лохматых лошади гуськом, стрелец снова спросил:

– Говорю, кто такие и с чем прибыли?

– Открывай же, русский! Большой князь едет. Поговорит с атаманом Хабаром, напишет грамоту, разберутся с данью, – послышалось в ответ.

Стрелец понял, что это за люди. Почесал заиндевелую бороду, пробурчал недовольно что-то себе под нос и пошел отворять ворота. Заскрипели полозья, и вот уже в клубах потного пара, шедшего от лошадей, в крепость въехали сани. Впереди их бежал посыльный, доложить атаману о прибытии гостей.

Ерофей находился в приказной избе. Он славно позавтракал и теперь пребывал в хорошем расположении духа. Усевшись за большой, сбитый из струганных сосновых досок стол, служивший одновременно и для обедов, и для казенной работы, Ерофей стал писать письмо якутскому воеводе. Подобную процедуру мужчина совершал часто. Он хотел держать начальство в курсе всех своих дел. Время от времени Ерофей брал в руки стоящий перед ним кубок с брагой и делал небольшой глоток. Брага была крепкой, круто заправленной лесными травами, и атаман довольно покрякивал.

Поодаль от него, у затянутого бычьим пузырем окна стояла молодая девица Фрося, служившая при атамане кухаркой, и серыми влюбленными глазами смотрела на хозяина. Широкоплечий и осанистый, с рыжей курчавою бородой, он выглядел моложе своих сорока двух лет. Может, порода такая, а может, все дело в сибирском морозе, который не дает состариться. Люб, ох и люб был Ерофей Фроське. Только все пустое. Разве мог он низойти до нее, дочери простого ленского плотогона? Да и жена у него где-то там, в Сибири, имелась, а Фроську он считал почти ребенком, шутя называл дочкой.

– Сам Лавкай с ними прибыл, атаманушка! – сообщив Хабарову о прибытии гостей, добавил вбежавший в приказную избу караульный.

– Так веди его ко мне! – приказал атаман. – Буду рад принять такого высокого гостя.

«Может, опомнился князь, и по примеру других азиатских правителей тоже решил принять власть нашего царя? – подумал он. – Больно Лавкай упрямый. Быком уперся – и с места не сдвинешь. Ничего не боится – ни угроз атамановых, ни царского окрика. Лучше умру, говорит, чем покорюсь вам, проклятым русским…»

Вскоре тяжелая сосновая дверь вновь отворилась, и в избу вместе с клубами морозного воздуха ворвался чужой дух, то есть Лавкай, явившийся в сопровождении двух молодых сподручников.

– Здорово, князь! – вставая с широкой березовой скамьи, поприветствовал его Ерофей и отвесил правителю земной поклон. – Давненько мы с тобой не виделись…

– Да как же? На прошлой неделе, – приложив правую руку к сердцу и чуть склонив голову, произнес князь. Он уже давно жил рядом с русскими и потихоньку выучил их язык. Правда, порой ему не хватало чужих слов, и тогда он пытался все объяснить жестами.

«Он прав, хитрый лис», – подумал атаман. На прошлой неделе они случайно встретились на лесной тропе, когда Ерофей с отрядом казаков на лошадях возвращались из Кумарского острога. Князь тоже был не один, а с небольшой конной дружиной.

– Как, князь, будешь платить дань? – спросил Лавкая Хабаров. – Ведь, считай, уже все ваши князья покорились русскому царю. Только ты упрямишься. Смотри, рассердится наш государь – и тогда пеняй на себя…

Может, хоть на этот раз они договорятся, подумал атаман, предлагая князю отдохнуть с дороги и принять угощение.

– Фроська! Быстро распорядись со жратвой! – приказал он стряпухе, и та заметалась по избе.

– Вот сейчас мы с вами и отведаем бражки. Я ведь, Лавкай, еще никогда тебя ею не угощал, так ведь? – потирая руки, весело проговорил Ерофей, усаживая гостей за стол.

– Не надо бражки. Я не из-за еды приехал, а просто подарки привез, – пытался остановить атамана Лавкай.

Лавкай сделал знак, и его сподручники вытряхнули на тесовый пол содержимое двух мешков – шкурки серебристого и черного соболя, маленьких белок со стальным отливом, шелковистых горностаев, рыжеватых колонков. Еще присутствовали две шкуры чернобурки и большая – медведя.

У Ерофея загорелись глаза, когда он увидел подобное богатство. Он знал, мягкая рухлядь ценилась во всем мире наравне с золотом.

– Принимай, атаман, подарки. Очень уж я тебя люблю, – сверкнув хитрыми лисьими глазками, произнес Лавкай и низко поклонился Ерофею.

Атаман задумчиво погладил свою рыжую бороду.

– Спасибо, князь, но мне таких подарков не надо, – нахмурившись, сказал он, и вдруг усмехнулся. – Понимаю твое желание задобрить меня, чтобы не платить нашему царю дань. Не выйдет! Я государев человек, и покупаться на твои цацки не намерен. Если не хочешь, пес, получить по мордасам, то забирай свои шкуры назад.

В расстройстве Ерофей подхватил с письменного стола кубок с остатками браги и выплеснул ее себе в глотку, после чего, утерев бороду кулаком, начал ходить по горнице, размахивая полами поддевки.

Лавкай ничего не понимал, а только стоял посреди избы и растерянно глядел на атамана.

– Так ты будешь платить дань, в который раз тебя спрашиваю? – схватив князя за грудки, зло проговорил Ерофей.

– Не буду, – однозначно послышалось в ответ. – Русский правитель – не наш правитель. Зачем же ему платить?

Услышав это, Хабаров крепко выругался.

– Ах, рожа паршивая! Как ты смеешь так говорить?.. – с размаху хрястнул он своим тяжелым кулаком по столу. – Эта земля принадлежит нашему государю, значит, все, кто здесь живет, – его подданные. Да, да, и ты, Лавкай, его раб. Можешь попусту не любиться… Говорю тебе, беду навлечешь, если и дальше будешь артачиться.

– Мы не боимся твоего царя!.. И тебя, атаман, не боимся! – неожиданно выказал свою прыть Лавкай. – Нас много… А еще есть дючеры, есть ачан^[11]… Побьем мы тебя, атаман.

Лицо Ерофея побагровело.

– Значит, не хочешь с нашим царем-батюшкой жить в мире? – резко спросил он князя. – Ведь мы к вам когда-то шли для торговли, – остановившись перед Лавкаем и подняв кверху указательный палец, сказал он. – Нам не надо было вашей земли. Вы-то как нас встретили? Рукопашным боем! Тогда-то и решил наш государь взять вас под свою высокую руку, чтобы жить вам с нами в мире.

Лавкай засопел.

– Мы были согласны на мир, даже служить вашему царю… – сказал он. – Только прежде вас приходил сюда казак Квашнин со своими людьми и сказал, что вы хотите всех нас побить, ограбить землю, а жен и детей взять в плен.

– Врал вам этот Квашнин! Врал! – гневно трубил атаман. – Он хотел один с вами торговать, поэтому и пытался вас запугать. Обыкновенный вор! Как поймаю, так сразу буду судить. – Атаман перевел дыхание и вдруг вскрикнул: – Чего же мы стоим? Вон Фрося и стол накрыла. Садитесь, гости дорогие, отведайте нашего скромного угощения. Как говорится, чем богаты…

Лавкай покачал головой:

– Не сяду я с врагом за один стол.

Хабаров помрачнел.

– Вот как!.. Неужели расстанемся врагами? – спросил он князя. – Я-то думал, мы с тобой дружить будем. Смотри, как бы маньчжуры вас не проглотили прямо вместе с соболиными шкурами. Они же вам житья не дадут. Думаешь, я не знаю, как они к вам относятся? И дань с вас берут большую, и девок на разврат к себе уводят, а малых сыновей отдают в евнухи. Когда взбрыкнете, то они вас тут же огнем спалят и головы срубят. Нам придется вас защищать.

Князь усмехнулся:

– У нас есть бог Хаз, и он защитит. Берегись, атаман. Великий бог Хаз говорит о большой войне. Ох, много прольется крови! Велик бог Хаз, и велики его милости…

Хабаров просто опешил, услышав такие рассуждения.

– Так ты нам угрожаешь? – нахмурил он брови.

– Ох, много будет крови!.. – вместо ответа пробормотал князь.

Он велел своим сподручникам собрать пушнину, после чего, даже не простившись, вышел из избы. Хабаров, не ожидавший такого оборота событий, лишь покачал головой и нервно поскреб свою рыжую бороду.

Он хотел остановить князя, и даже выбежал за ним на мороз, но того уже и след простыл. «Значит, не судьба», – подумал атаман.

Ранний час, а крепость уже проснулась, и над заснеженными крышами свежерубленых изб медленно курились белые печные дымы. Где-то на крепостном валу перекликались часовые. Слуш-а-й!..

…Лавкай говорил правду. Летом того же года большой отряд дауров при поддержке людей из маньчжур напал на русское поселение. Завязалась кровавая битва, длившаяся до самого рассвета.

– Мы могли взять крепость, если б не ваш Хабар, – сказал Лавкай, закончив свой незатейливый рассказ. Не понял Опарин, то ли он до сих пор об этом жалеет, то ли дело вовсе в другом. Может, азиат давно уже раскаялся, что не принял дружбу русских и покинул родную землю.

– Наверное, скучаешь по родным-то местам? – спросил князя Федор.

– Как не скучаю? Еще как скучаю…

– Так давай, возвращайся! – размеренно произнес старшина. – Будешь, как прежде, коней держать, рыбу ловить, охотиться – жить будешь! Тут-то разве жизнь? Кругом одни враги… Русские вас точно заметят. Я слышал, наш царь собирается вас освободить от дани. Разве не чудо?

Лавкай усмехнулся:

– Царь дань не будет брать, а дрянные люди останутся. Я знаю, у вас появилось много разбойников. Даже купцов грабят.

Федор помрачнел и пробормотал:

– Ты прав, бандитов у нас хватает. Придет час, и мы всех переловим.

– Даже Шайтана поймаете? – спросил князь.

– Шайтана?.. Кто такой Шайтан? – удивленно посмотрел старшина на азиата.

– Разве ты его не знаешь?! – в свою очередь удивился князь. – Две луны назад он воровал наших коней и убивал людей. Ты его поймай, а потом уже зови домой, а то Шайтан и его люди не дают нам жить.

– Поймаем! – твердо заявил старшина. – У нас ведь как говорят: повадился кувшин по воду – сломить ему голову! Вот вернусь домой – своими руками задавлю. Только б знать, где он прячется.

– В тайге. Где же еще? Спроси у тугусов, – заметил Лавкай.

В общем, решили они возвратиться к разговору после того, как казаки Черниговского переловят всех воров, промышлявших на лесных дорогах. Без этого Лавкай наотрез отказался просить свой народ вернуться в родные поселения. Уж лучше, говорит, быть под пятой у маньчжур, чем нечаянно пасть от рук разбойников.

Глава пятая. Принцесса

1

Князь уговорил казаков остаться на ночлег в своем доме. Куда, мол, вы на ночь глядя? Так можно и на маньчжур напороться.

Остались казаки. Разбили бивак возле леса, выставили караул и заночевали, а утром, поблагодарив Лавкая за гостеприимство, Федор приказал товарищам седлать коней.

– Чего мне сказать атаману? – расставаясь с князем, спросил его Опарин. – Готов ли ты возвращать свой народ на родную землю?

Тот не дал ответа и лишь обещал посоветоваться со старейшинами и тогда уже решить, как ему поступить.

Князь долго вел под уздцы Федорова Киргиза, словно не желал расставаться с казаками. Напоследок он вынул из-за пояса свой кинжал, лежавший в серебряных ножнах, и протянул его Федору.

– Отдай своему атаману. Скажи, подарок от старого Лавкая.

Уезжая, Федор и не знал, что уже больше никогда не увидит душевного человека, который поначалу показался ему хитрым и коварным лисом.

– Прощай, Лавкай! Может, еще когда свидимся!

Федор помнит, как они с товарищами возвращались от князя. Сытые, хмельные, довольные. Где-то высоко над головой, в голубой прозрачной дали висел жаворонок. Чего он там делает? – удивленно посмотрел на него Федор. Впрочем, у каждой твари свое место на земле. Кто-то в тайге, кто-то в седле, кто-то на троне. Так ведут себя люди, а у птиц, зверей, всякой мелочи тоже свои ниши. Одни летают в небе, другие ползают в земле, третьи жрут друг друга на суше или в море.

– Бровь у меня чешется, – пришпоривая своего коня, неожиданно сказал старшина другу Васюку Дрязгину, идущему рядом.

– К поклону, – сказал ему тот.

– Или к свиданию, – усмехнулся Егорша Комар.

– Или к слезам, – хмыкнув, произнес Ефим Верига, который упросил Федора взять его с собой.

Старшина лишь ухмыльнулся.

– Не верю я, братцы, в приметы, – говорит. – Хоть убейте меня! Бывало, нарочно рассыплю соль на столе и жду, когда меня поругает жена. Та же, не проронив ни слова, соберет эту соль в горстку, и на том все кончается. Или черную кошку увижу на дороге. Нарочно пойду там, где она мне путь перешла. Потом жду дальнейшего… Приносит мне Наталка новый кисет, вышитый собственными руками, а то и горшок с медом выставит на стол. Вот вам и беда.

Федор думал, и на этот раз все обойдется, но только он жестоко ошибался. Уже скоро с ним приключатся события, которые перевернут его жизнь. До поры, до времени все шло своим чередом. Кони уверенно несли их в сторону дома, похрапывая и легонько потряхивая гривами.

Обратный путь, говорят, короче. Хорошо на душе у казаков, ведь домой возвращаются. Едут, весело переговариваются меж собой, попыхивают трубками. Так и пролетел день, а уж когда на небе высыпали звезды, стало темно, решили остановиться на ночлег. Как раз на пути им подвернулся поёмный лесок – урема, где можно было схорониться от чужого глаза. Сняв с лошадей уздечки, они отпустили их пастись на травах, а потом и сами решили перекусить. После Федор велел казакам ложиться спать, не дав им даже поговорить на сон грядущий.

– Завтра точно всех подниму с зарей, поэтому спите… – сказал он им. – Я вас покараулю…

Казаки нехотя ему повиновались, и скоро вся округа огласилась сотрясающим воздух неистовым храпом. Федор так до утра и не сомкнул глаз. Лежал в траве, запрокинув голову, и наблюдал за звездами. Так он любил делать в детстве, когда в пору косьбы казаку приходилось ночевать в стогу. Самые счастливые минуты в жизни Федора, оттого они и врезались ему в память.

2

Утром чуть свет мужчины снова двинулись в путь, но не успели отъехать и полверсты, как навстречу им, поднимая пыль до небес, выскочил небольшой конный отряд маньчжур. Впереди – знаменщики с развевающимися по ветру разноцветными воинскими стягами, следом – конники в доспехах, с мечами и копьями в руках. Все в лисьих шапках, а за спиною – луки с колчанами. Под ними были маленькие, мохнатые и быстрые лошадки.

Увидев казаков, маньчжуры поначалу опешили, но быстро опомнились и с громкими воинственными криками бросились вперед.

– У нас аж двадцать сабель! Так неужели, товарищи мои, мы не выстоим против этой желтой оравы? – приподнявшись в седле, загудел старшина.

– Выстоим, Федька! – выхватив сабли из кожаных ножен, дружно ответили ему казаки. – Веди нас, разлюбезный старшина, в бой! Если не умрем, то одолеем азиата! Оп-оппа!… Пошел, пошел! – встав на стремена, пришпорили они своих лошадей.

– Вперед, вперед, товарищи мои! – крикнул на скаку старшина, и в его руке блеснула булатная сталь клинка. – Не посрамим казачье племя!

Его боевой клич подхватили казаки:

– Не посрамим!.. Не посрамим! Бей азиата, бей!

Ох и отвели казачки в тот день душу, скрестив клинки с азиатами! Звон стали, крики раненых, кровь, стоны, проклятья – суровая и одновременно веселая жизнь. Рубились как в последний раз. И летели на землю головы басурман, и ни их воинственные вопли, ни копья, ни стрелы не смогли рассеять по полю казаков.

– Скажите мне, братья-казаки, хорошо ли мы погуляли на Дону?! – сбросив с лошади очередного маньчжура, кричал товарищам Федор.

– Хорошо, старшина!.. – слышалось в ответ.

– Как Астрахань брали, помните?

– Помним, Федька, помним!

– И Самару помните?

– И ее тоже!

– Разве можем мы не одолеть поганцев?

– Одолеем, старшина! Дай только время.

Снова звенит сталь, льется кровь, звучат проклятья раненых…

– Гридя!.. Бык! Жив ли?! – прокладывая клинком себе путь, кричал товарищу старшина.

– Жив я, Федька, жив!.. Турка грозного били, отчего же не справимся с маньчжурами?

– Любо! – остался доволен его ответом старшина. – Семен?.. Хорошо ли держит тебя седло?

– Хорошо, дружище! Лучше некуда!

– Карп! Живой?.. – взяв за шиворот маньчжура и сбросив его с лошади, не унимался старшина.

– Еще долго жить буду! – слышал он голос старого товарища.

– Хорошо говоришь! – натягивая поводья, чтобы сдержать коня, который, казалось, готов был в запале броситься на вражеское копье, кричал Карпу Федор. – Где Фома?! Что-то я его не вижу.

– Здесь я! – откликнулся Фома Волк.

– Жив, значит?

– Жив!

– Ты, Иван Шишка?..

– Здесь я, здесь!

– Как там братья Романовские?

– Живы мы, дружище, живы! – слышал Федор голос Леонтия.

– Так прикончим азиатов, а то слишком с ними возимся!

Стали казаки еще быстрее работать клинками, и уже скоро вся дружина врагов лежала порубленная на сырой земле.

– Хорошо, братцы! – когда казаки покончили с маньчжурами, похвалил товарищей старшина, глядя на поле брани, густо залитое кровью. – Так будет со всеми, кто решится пойти против нас!

– Твоя правда, старшина! Всех побьем! Слава казакам! – звучали голоса еще не успевших остыть после битвы товарищей.

Федор отер рукавом кафтана пот с лица и спросил:

– Что у нас? Есть ли убитые?

– Есть! – ответили ему. – Митяй Суворин и Остап Сковорода.

– Жаль, – покачал головой старшина. – Как поступим, товарищи? В чужой земле их похороним или повезем домой?

– Неужели оставим? Домой, конечно, домой! Их жены нам такого не простят… – кричали казаки.

– Ладно, а врагов оставим на съеденье чужим воронам. Пусть попируют, – сказал Федор.

Привязав мертвых товарищей к седлам оставшихся сиротами лошадок, казаки отправились в путь. Вокруг такая красота, нельзя глаз оторвать. Больше всего поражали окрестные горы, чьи вершины были укрыты прозрачной пеленой сизого тумана. Впечатляли и леса у подножия гор, и травы в полях, усеянные поздними цветами. Только любуйся! В момент, когда казаки стали потихоньку отходить от недавнего боя, раздался встревоженный возглас Фана:

– Маньчжуры!

Снова руки казаков потянулись к оружию. Только напрасно так лихорадочно забились их сердца, ведь на этот раз отсутствовала всякая опасность. Вместо маньчжурских конников они увидели впереди каких-то странных людей, которые, заметив казаков, тут же повернули вспять.

– Братцы, давайте глянем, кто такие! – предложил Фома.

Пришпорив коней, казаки бросились в погоню.

Это были четверо молодых китайцев с выбритыми до блеска лбами, одетые в синие, мокрые от пота длиннополые халаты, на плечах которых покачивался украшенный разноцветными лентами паланкин. Двигаясь усталой рысцой, китайцы пытались оторваться от чужаков. Их голые грязные пятки, мелькавшие впереди, вызвали у казаков дружный смех.

– Стой! – приказал Федор. – Кто такие?

Егорша Комар тут же перевел его слова.

Китайцы замерли, и в следующее мгновение шелковая занавеска паланкина отдернулась, а на казаков глянуло хорошенькое девичье личико.

– Охо! Ничего себе девица! – увидев столь хрупкое и луноликое создание, почесал затылок Мишка Ворон.

– Нечего на чужих девок пялиться – своя в Албазине ждет! – прикрикнул на него старшина.

Речь шла об Аришке, дочери Федора. Молодые общались уже почти год, и в крепости стали поговаривать об их скорой свадьбе. Старшина был не прочь иметь такого красивого и умного зятя. Кроме того, его будущий зять – потомственный казак.

– Девушка не из бедных, у нее наверняка есть золотые украшения. Может, поживимся? – подъехав к Федору, проговорил Иван.

– Цыц! – строго глянул на него старшина и вдруг приказал ханьцам опустить тяжелую ношу. Когда они это сделали, он предложил девице выйти из паланкина, но она наотрез отказалась. Тогда старшина силой вытащил ее оттуда. Девушка сопротивлялась, царапалась, кусалась, плевала казаку в лицо, а тот только весело смеялся и все время приговаривал:

– Ай, молодец! Ну-ну, хватит, хватит!..

Это была молоденькая азиатка, одетая в атласный халат коричневого цвета, скромно украшенный незатейливым орнаментом и перетянутый в талии красным широким поясом. Ее маленькие ножки были обуты в расшитые бисером туфельки. Девушка отличалась гибкостью, тонкостью талии и легкостью в поступи. Ее длинные, черные с синевою волосы чьи-то терпеливые руки уложили в прическу и украсили золотой заколкой. Тонкий, с маленькой горбинкой нос, а кожа белее и нежнее персидского шелка. Ресницы пушистые, словно лебединый пух, брови же походили на крылья черной чайки, парящей над белым мраморным озером ее припудренного лба. Когда девушка взмахивала ими, у Федора останавливалось сердце. Губы!.. Розовые лепестки, волею случая занесенные ветром на утопающую в пыли дорогу.

Удивляли и глаза иностранки. Чернее бархатного ночного неба и с небольшой раскосинкой, они даже во гневе отличались несказанной прелестью.

Наверное, дочь какого-нибудь знатного мандарина, решил Федор. Вон и герб родовой начертан на ее укутанном в тяжелые шелка теремке.

Казак угадал. Девушка на самом деле приходилась дочерью одному большому маньчжурскому военачальнику. Азиатка отправлялась в далекое путешествие к новому городу Чучару, где служил офицером ее старший брат. Девушка давно его не видела, поэтому решила проведать.

3

Сан-Пин, а так звали девушку, родилась и выросла в долине Сунляо, в родовом поместье своего отца, находившемся недалеко от Мукдена, древней столицы Маньчжурии. Там, где высокие горы граничат с рисовыми полями, где бегут по распадкам холодные ручьи и в синь неба даже больно смотреть. Сан-Пин приходилась внучатой племянницей первого цинского правителя, хана Абахая, поэтому двери императорского дворца для нее не закрывались.

Выписанные из Японии гувернантки научили девушку хорошим манерам. Она выучила все правила, которыми руководствуются женщины в Японии. Приличная женщина должна быть здоровой, держать спину прямо, владеть искусством ведения культурной беседы, а также всегда с улыбкой говорить: «Доброе утро», опрятно одеваться. Кроме того, приличная женщина не может испытывать скуки и полностью посвящать себя чему-то. Она должна говорить приятным голосом, причем только вещи, в которых уверена. Приличная женщина всегда отвечает на письма и послания, имеет красивые зубы и сияющие блестящие волосы. Каждый вечер она обязана хорошо засыпать и рано вставать. Часто говорить «спасибо», самостоятельно преодолевать страдания, не переносить в завтрашний день неприятности, которые случились сегодня, а также стараться не простужаться, иметь много приятелей для встреч, знать методы самолечения, красиво писать иероглифы, иметь любимое изречение и больше плакать о других, чем о себе, думать, ценить свою красоту, иметь хорошую кожу, и кроме того, не только выглядеть счастливой, но и быть. И еще многое, многое другое…