Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

***

В просторном кабинете главного редактора «Вечернего Петербурга» стояла чудовищная духота. Туда-сюда шныряли младшие и старшие сотрудники издательства. Все до единого были одеты в строгие костюмы – они подчинялись неукоснительному правилу, введенному давным-давно, отцом главного редактора, хозяином всего, что здесь было – настоящей акулой журналистского и издательского бизнеса.

Артем был одет более неофициально – две верхних пуговицы на белой рубашке Gucci расстегнуты. Ему так хотелось уйти отсюда, но помощник, черт бы его побрал, коротышка с кривыми зубами, который работал на должности помощника главного редактора, слезно просил его остаться хоть еще ненадолго, чтобы отредактировать статьи завтрашнего выпуска.

Ну, как отредактировать… Просто посмотреть быстрым взглядом и поставить свою подпись. Или вернуть на доработку.

Взгляд Артема медленно проплыл от пышной груди светловолосой Анечки, вчерашней студентки, к окну, в котором медленно разливались вечерние сумерки. Недавнее лето обернулось дождем, и теперь все, что оставалось из развлечений – проехаться по проспектам, подцепить какую-нибудь девку, от которой хотя бы не будет тошнить. Это трудно, но пока что выполнимо.

– Артем Олегович, вы меня слышите?

Артем перевел взгляд к кривой извиняющейся полуулыбке. Мерзкой полуулыбке. Все они меня терпят, подумал Артем, рассматривая прыщ на его лице, потому, что мой отец для них все равно что господь бог. А кто такой я? Просто человек, с котором нужно уважительно общаться. Но не обязательно уважать. Да и это ни к чему. Просто показывай мне при личных встречах свою эту мерзкую полуулыбку, и все будет с тобой хорошо.

Жаль, что я разучился улыбаться своему отцу. Может быть, тогда он освободил бы меня от этой повинности ходить каждый день на работу и редактировать эти идиотские статейки. А еще – предоставлять отчеты.

– Ну чего тебе, Вася? – недовольно сказал Артем, влив в голос как можно больше раздражения. – Вася. Вася. Уже и справиться не можешь без меня. И зачем тебя только здесь держат? Надо бы пожаловаться на тебя отцу, – глаза помощника испуганно округлились, маленький пиджачок сгорбился, морщинистый лоб тут же покрылся испариной. – Ну вот скажи мне. Как ты думаешь? Тут у нас статья про феминизм. Ты, вроде, как мой помощник, должен уметь писать. Но, что это. Взять одну хотя бы фразу: «невозможно и неправильно ставить в один ряд в злополучном реестре нездоровья пропаганду насилия и феминизм». Разве ты не слышишь, насколько она тяжеловесна? Пока прочтешь, весь мозг сломаешь. У нас лучший журнал в Петербурге, а ты тут такой бред пишешь.

– Но как… Как же мне?..

Губы коротышки задрожали.

– А это уже твои проблемы, – теперь Артем и вправду разозлился. – Мне все равно. Переписывай. У тебя все ночь впереди. Если мне не понравится, я тебя уволю. Уволю тебя к чертям собачьим!

Артем и не заметил, какая тишина установилась в этом просторном кабинете. Будто все остановилось. Резко и неожиданно. Движение машин на потусторонней улице остановилось, птицы будто бы испарились, пропали из поля зрения. Внутренность помещения представилась Артему застывшей. И только один-единственный, громкий и грубый отзвук его голоса продолжал греметь в напитанном усталостью воздухе.

– Работаем, работаем, – громко сказал Артём. – Мне нужны хорошие статьи, а не это… Завтра выпуск журнала, а еще ничего не готово!

Хороший журналист должен быть голодным. Или уставшим. Или голодным и уставшим. Кто уж теперь разберет: каким, на самом деле, должен быть хороший журналист.

Как уж там отец говорил? Теперь не упомнишь…

Великий человек! Так окрестили его местные новостные издания. Нисколько не купленные статьи. Полностью объективные, как и вся журналистика.

Правда, уже старый становится. Совсем уже старик. Забывает, где оставил записную книжку. Иногда и вовсе забывает, кто он такой. Зачем он здесь. Застынет так посреди совещания. И молчит. А его молчание – режет, режет слух…

Да. Голиаф уже не тот, что был раньше. Но все равно страшен. Все равно еще может одним росчерком пера уничтожить, раздавить, стереть человека с лица земли. Честно сказать, и сам Артем его тоже побаивался. Даже если сын, он все равно время от времени попадал в немилость. А уж тогда точно не отвертишься. Приходилось выслушивать все эти старческие бредни под долг, работу, про то, как раньше все было тяжело, как он с самого нуля создал всю эту вселенную имени Олега Фролова. Да его по всей России знают, что и говорить! Что правда, то правда.

Победителей, как известно, не судят. И никто никогда не ругает их, если победителям вздумается немного преувеличить свои подвиги.

Артем встал, громко отодвинув стул. Тишина порвалась, и движения, быстрые, быстрые… мышиная возня продолжится до позднего вечера, и даже долго после того, как глава всего этого издания в одиночестве намажется кремом от морщин и отправится спать.

Каждый день. В одиннадцать часов. В это же время главный редактор, собственной персоной Артем Олегович, будет опять пропускать одну-другую порцию крепкого алкоголя.

Все в этом чертовом городе знали, птица какого полета, этот Артем Олегович. И мало ему мог в чем-то отказать.

Но… и Артем с недовольством и злостью постоянно думал об этом, боялись-то совсем не его. На него всем было плевать. Все боялись его отца. Вот кто настоящий гигант. Вот, кого на самом деле боялись. А Артем – это всегда тень. Невнятная посредственность, присосавшаяся к славе своего отца.

Черная грязь под ногами превратилась за сегодня в липкую топь. Осень нагрянула, нахлынула на Санкт-Петербург, превратила его в холодную тень. И теперь только дождь, пронизывающий ветер, слякоть, суета, чувство безысходности – вот единственные попутчики человека.

Артем с неприятным чувством, будто сейчас должно было случиться что-то нехорошее, вдохнул пропитанный сыростью воздух, резкий прогорклый воздух. Нева рядом, чуть ли не за поворотом, оставляла на рецепторах ощущение скорой болезни.

Артем решил не ехать сразу домой. Сейчас он не хотел одиночества. Да и что ему было делать сейчас дома, одному? Истинный мрак. Все дела, которые раньше нравились ему, такие как сесть и поработать над каким-нибудь рассказом, или чем-то подобным, творческим, уже не приносили совсем никакого удовольствия. А раньше он, что и говорить, раньше он даже подавал некоторые надежды… В 2011 году был удостоен всероссийской премии за полуфантастический рассказ «Территория истины».

Между прочим, довольно занятный рассказ. По сюжету молодой человек по несчастному стечению обстоятельств (и благодаря так и не объясненному природному феномену) попал в будущее, где из-за изменения полярности мельчайших частиц кислорода, воздух стал непригоден для дыхания. Всего пара часов жизни оставалась главному герою и его случайному визави, последним выжившим покинутой земли. В этом рассказе было нечто неуловимо философское и глубоко трагическое.

Но Артем давно уже не принимался за перо. Артем даже не помнил, куда делись все его юношеские рукописи, а старый ноутбук, за которым он раньше творил, валялся теперь под большой двуспальной кроватью, в коробке полузабытой памяти, где хранились еще фотографии из детства, со школы. Где парень с приглаженными волосами смотрел мимо камеры приглашенного в школу фотографа. Это время безвозвратно прошло. А что же есть сейчас у Артема?

Работа главным редактором в самом крутом издании Петербурга. Не его. Его отца. И еще. Темная память о жизни и смерти матери. Его. Только его. Пожалуй, единственное, что на самом деле его…

Все остальное – сделано, придумано, добыто, изобретено отцом. И только горечь потери, только это – единственное живое в нем. Девочки, развлечения, все наносное. Далеко не его.

Теплые меховые полуботинки стучали по мокрой брусчатке. Ноги и, конечно же, голод, разыгравшийся за несколько часов пребывания в одном кабинете с бесталанными людьми, привели Артема в одно из многочисленных кафе, раскинутых, распластанных, вплетенных в ДНК города. Сумрачного, смутного, блеклого, засыпающего города.

Артем остановился перед синей вывеской. Поднял взгляд на нее, но буквы будто бы расплывались перед глазами, и он ничего не смог прочитать. Взгляд прошел еще выше, уперся в серое бессмысленное небо. Именно бессмысленное. Почему-то именно этот эпитет пришел в голову Артему первым.

Артем оттолкнул прозрачную стеклянную дверь, на которой было написано «от себя» и окунулся в натопленное пространство набитой битком кофейни. Первой мыслью его было: а, может, найти какую-нибудь другую, менее заполненную кофейню, а то здесь и яблоку негде упасть. Но только стоило ему подумать о леденящем ветра за границей стекла, то он тут же отказался от мыслей о том, чтобы выйти из этого теплого залива.

Не так уж здесь и плохо. Вон, даже место в углу есть, свободное. Правда, за этим столом сидит какая-то девушка. Ну, хотя бы чуть-чуть симпатичная. Нос с небольшой горбинкой, большие голубые глаза. Лицо довольно миловидное, с впадинами ямочек на щеках. Брюнетка. Волосы собраны в пучок, клубком возвышающимся на затылке.

Артем двинулся к этому столу, протиснулся через толпу у прилавка и едва успел занять последнее свободное место в этом кафе. Молодой парень, который тоже метил на это место, перекосил разочарованное лицо.

Девушка, кажется, даже не обратила на Артема внимания. Как сидела в своем телефоне, просматривая что-то, так и продолжила. Склонила голову над старой яблочной моделью. Палец с маникюром цвета морской волны медленно прохаживался вдоль экрана как одинокий уставший путник.

Коротким жестом ладони Артем подозвал тонконогую официантку (ноги у официантки были обернуты в сладкую и привлекательную упаковку темных колготок, холеные, выточенные из камня щиколотки, будто бы врезанные в теплый напитанный чужим дыханием воздух). Шаги официантки были быстрыми и короткими. Шаг. Шаг. Шаг. Будто па какого-то резвого танца. Красиво.

– Латте, – сказал Артем; его случайная визави не обратила на него никакого внимания. – Без сахара.

– Какое молоко предпочитаете?

– Обычное. От коровы. Или я что, похож на хипстера? Да, и еще. Круассан с ветчиной и сыром. Только побыстрее.

Кивнул, отпуская официантку выполнять поручение. Ножки так же быстро удалились. Быстро. Быстро.

В ожидании кофе Артем прочитал несколько донельзя скучных сообщений, присланных по поводу завтрашнего выпуска. Завтра же пятница. Ну что ж. Это уже хорошо. Можно сдать выпуск до обеда, чтобы отец принял его и выпустил на блестящие страницы сайта. Конечно, это может быть не слишком-то и просто, но Артем надеялся, что часам к двум он уже будет свободен. Сможет укатить за город, в дом своего давнего и единственного друга…

Что-то долго не приносили кофе. Артем с нетерпением посмотрел на часы. Потом прошелся быстрым взглядом по лицу девушки напротив, которая даже ни разу на него и не взглянула. Артем уж хотел со скуки с ней заговорить, но быстро передумал. После этого взгляд его прошелся по нескольким спинам, нависшим над черной стойкой бара.

Сколько он уже работает на отца, подумал Артем. Прожиты долгие годы бесконечных редактур. А ему это даже не нравилось. Никакого хоть даже малейшего удовольствия от этой работы. Бесконечные правки, изменения, дополнения, сноски. Подковерные дрязги. Страх в глазах подчиненных. Отец, которому всегда все не так.

Блеклый поток мыслей был прерван пришествием все той же тонконогой официантки. Здесь Артем не сдержался, чтобы не выплеснуть свое недовольство прямо ей в лицо.

– Можно было бы и побыстрее работать, двигать своими красивыми ножками, – сказал он с недовольством. Вдруг большая лампа, висящая прямо над головой Артема, всадила в воздух свой последний вздох – последнюю искру, и умерла, погрузив пространство стола, за которым он сидел, в полутьму. – И, вообще, что у вас тут происходит! Вы тут что, совсем с ума посходили? Лампы перегорают у них! А что, если бы меня током ударило?

Девушка-официантка застыла, будто фаянсовая кукла в магазине кукол. Застыла, не в силах выговорить ни слова. И только маленький поднос, на котором возвышалась широкая кружка с кофе, дрожал, дрожал. Дрожь передавалась на поверхность подернутых ситцевым платьем бедер, медленно подбиралась к коленям. Быстрее, сильнее… И через несколько секунд красивые колени тоже задрожали.

– Ну, – сказал Артем, совсем уже выходя из равновесия; он устал, очень устал; надо было на ком-то сорвать свою усталость, хотя бы влить в горло этой девушке, которая тут ни при чем вообще; но Артему было все равно. – Чего молчишь? Язык проглотила? Давай сюда мой кофе. И можешь проваливать. И поменяйте здесь лампочку, – Артем всплеснул руками. – Что б вас! Что бы я еще раз сюда пришел!

Официантке в страхе убежала прочь. Артем усмехнулся и отпил пару глотков кофе.

Он и сюда принес это жуткое молчание. И здесь тишина разлилась полноводной рекой, предстала в темном обличии отстраненной ухмылки на лице Артема.

– Зря вы так, – сказала вдруг его случайная визави; честно говоря, Артем уже и забыл, что он находится за столом не один.

Голос у девушки был довольно тихий, но Артем прекрасно ее слышал, наверное, из-за высокого тембра. Пожалуй, сопрано. Ну или, по крайней мере верхняя граница меццо-сопрано. Нос при говорении едва заметно подергивался.

Артем хмыкнул и уставился на нее. Она даже не взглянула на него, а продолжала смотреть в телефон.

– Это еще почему? – сказал Артем.

– Девушка ни в чем не виновата, – сказала визави, наконец, подняв улыбающийся взгляд; Артем мельком обратил внимание на ее слегка неровные верхние резцы. – Я знаю хозяина этого кафе. Тот еще скупердяй.

Артем ухмыльнулся. Ей не шло это слово, и он почему-то сразу понял, что она и сама об этом знала.

– И что с того, – сказал он; не то, чтобы хотел вступать в перепалку, но делал это как бы по инерции. – Это ее работа. За эту работу ей платят, – он усмехнулся. – За меня бы кто заступился, когда…

Не договорил. Оборвался на полуслове, которое, незаконченное, лишенное звуковой основы, потерялось во всеобщем, резко возобновившемся, шуме.

Девушка коротко пожала худыми плечами, встала, медленно надела темную кожаную куртку, подбитую мехом, и направилась к выходу. Толпа будто расступалась перед ней. Волны черно-красных спин расходились в стороны, прочь с ее пути.

Артем поначалу только усмехнулся. Экая невидаль! Девушка даже свой кофе не допила. Да что с людьми сегодня такое? Все какие-то нервные? Что я ей, вообще, сделал?

Но потом. Вдруг. Что-то звякнуло у него внутри. Странное чувство. Не то, чтобы он понял то, что поступил некрасиво. Скорее, интерес к этой странной девушке подвигнул Артема бросить на стол тысячную купюру, оставить недоеденный круассан и быстрым шагом выйти на улицу. Он с большим трудом пробрался сквозь толпу и через минуту вывалился наружу, в холодный дождливый Петербург.

Только через пять или десять секунд он смог заметить черную, отливающую синим, спину той девушки. Завернута в куртку. Накрыта желтым зонтом. Желтый зонт был как отдельный грубый мазок на холсте холодного осеннего города.

Артем быстрым шагом подошел к ней. Ее испуганный взгляд встретился с его зелеными глазами. Что-то произошло в душе Артема; кажется, он и сам этого не заметил и не понял. Она, эта девушка, окутанная дождем и туманом, кого-то напомнила ему. И точно. Она напомнила ему его мать. Шелковистые волосы, ямочки на бледных щеках, тонкие губы.

Не совсем мать, но ее ближайшее подобие. Но так показалось только на долю секунды. Потом будто бы поволока сна слетела…

– Извините, я, – сказал Артем.– Я…

– Что, простите?

– Не хотел так резко.

Девушка едва заметно улыбнулась.

– Я понимаю.

– Давайте забудем об этом, хорошо? А то, и правда, некрасиво получилось…

– Странный вы, – сказала она. – Вам надо не передо мной извиняться. А перед официанткой… Хотя, что это я? Это ваше дело. Как общаться с другими людьми. Но не забывайте про закон бумеранга. Все возвращается к человеку. И плохое, и хорошее… Хоть, вы, наверное, и не верите ни во что подобное…

После этого Артем сел в машину и укатил к своему другу. Он направил новенький черный Ауди А6 за границу города, в очень элитное поселение, о существовании которого мало кто знает даже в самом Санкт-Петербурге, не говоря уж о жителях других городов и не-городов нашей великой страны.

В этом поселении жил единственный друг Артема. Артем ездил сюда, если не каждый день, то хотя бы два-три раза в неделю, чтобы спокойно выпить, вызвать девчонок, а потом… что получится, то получится.

Ворота призывно зашумели листовым металлом и раскрылись, Артем въехал на придомовой участок. В этом доме жил его холостой друг. Евгений. Женя.

Они были друзьями еще со школы. Веселое было время – прогуливать занятия и бегать курить в подворотню. Сигареты казались такими вкусными, такими взрослыми. Артему казалось, что вот он, в 12 лет, вот он-то уже точно смог понять смысл этого самого бытия. А смысл в чем? В том, чтобы жить полной жизнью. Не попасться в пучину обыденности, чертовой рутины. Сигаретный дым, смешанный с извечной осенней изморосью, кружил голову. И было так легко от осознания собственной значимости, собственной необыкновенности…

Было же время!

Когда еще мама была жива…

Женя ждал Артема на крыльце, как всегда – чтобы выкурить с ним сигарету и потом зайти в дом, где можно поговорить по душам, выпить и заняться другими вещами.

На друге было теплое серое пальто с капюшоном. На сером лице красовалась трехдневная щетина.

Женя никогда не работал. Его полностью обеспечивала семья. Но, что удивительно. Какая усталость была у него на лице. Как будто он совсем недавно отпахал двенадцать часов в шахте!..

Как только постоянная праздность может соседствовать с таким кислым выражением лица.

Нужно было срочно выпить. Бутылка хереса пришлась как нельзя кстати. Через полчаса приехали девчонки. Элитные проститутки. Дорогие. Очень дорогие. Один час стоил… впрочем, это не важно. Никогда не было важным.

Девочки были хороши, что тут сказать. Модельная внешность, ухоженные индивидуалки. Сделают все, что пожелаешь.

Девушка, которую Артем определил в свои спутницы на этот вечер, ему совсем не нравилась. Она болтала без умолку о своих подругах и парнях, с которым спала в последний месяц. Даже заниматься сексом с ней не хотелось. Но и выгнать нельзя – друг мог бы обидеться. Выбирал-то девочек он…

Самое главное – больше пить, подумал Артем, опустошая очередную рюмку хереса.

Тогда и жизнь не покажется такой банальной. Банальность, банальность, кругом эта банальность. И чем дольше проводишь времени в трезвости, тем сильнее давит на голову ощущение, понимание, осознание этой бесконечной банальности жизни. Секунды текут одна за другой, их так много, что натекает целый океан банальности.

***

В какую-то секунду, четко отграниченную от других секунд, друг Артема начал кричать на свою длинноногую спутницу. Артем попытался сфокусировать на них взгляд, чтобы понять, что происходит.

– Ах ты шлюха! – послышался хлесткий звук пощечины. – Куда ты пропала? Пятнадцать минут тебя не было! Ты думаешь, я не замечу?

– Я в туалете была, – сказала до смерти напуганная девушка.

– Что ты украла? Что ты у меня украла? Ну, показывай!

Он начал трясти ее, будто пытался вытрясти из нее украденное, как из свиньи-копилки. Маленькая голова с раскидистыми волосами болталась из стороны в сторону. Подбородок бился о грудную клетку.

Девушка разрыдалась. Длинными дрожащими пальцами она размазывала макияж по своему лицу.

Артем стоял в небольшом отдалении и смотрел на эту сцену. Может быть, он и хотел бы что-то сказать, вмешаться в ситуацию, но не сделал этого. Просто стоял и смотрел.

В руках его была зажата сигарета. Вдруг он почувствовал жуткое жжение, опустил взгляд, и увидел, что сигарета истлела до фильтра. Несколько секунд он просто стоял и смотрел на то, как догорающий уголек причинял ему боль, которая все возрастала и возрастала.

Артем как будто бы смаковал эту боль. Она становилась все сильнее и сильнее. Через несколько секунд она стала невыносимой, и Артем медленно разжал пальцы. Бычок упал на пол, распавшись на искры, которые на мгновение ярко вспыхнули, а потом растаяли в теплом воздухе барной комнаты.

Пьяный Женя, наконец, отстал от девушек и выпроводил их из дома. Они остались вдвоем. Сидели за длинной, отливающей серебром, стойкой. Перед их глазами выстроились в ряд десятки разноцветных бутылок. Артем потянулся к одной – серому стеклу, в котором булькала черная, тягучая, похожая на нефть, субстанция.

Артем налил себе рюмку и выпил. По горлу разлилось терпкое тепло.

У него теперь было такое неприятное чувство, будто сейчас должно было произойти что-то ужасное. Или уже произошло?

Вот в чем вопрос, подумал Артем. Всегда вопрос только в этом. Живешь, и никогда не понимаешь, произошло ли это ужасное уже или пока еще нет. И ждешь, ждешь, сгораешь в ожидании, хотя, на самом деле, уже и ждать нечего. Все прошло. Все уже уничтожено. И ничего ты уже не вернешь и не восстановишь…

Артем вспомнил вдруг совсем уж далекое детство. Теплые руки матери на своих плечах. Совсем мальчишкой еще был тогда, не понимал особо, что такое любовь. Не понимал, но чувствовал. Может быть, дети лучше чувствуют, и тем самым лучше понимают суть любви.

Сейчас нет никакого понимания. Ни в чем.

Только черная дыра, которая все растет, растет, множит себя, копирует себя саму, себя саму, себя саму.

Да что с ней не так!

Горячие городские джунгли. Солнце било в глаза, так, что приходилось жмуриться и отворачиваться. Они с мамочкой стояли на просторном балконе, где расположилась беговая дорожка (вычищенная до блеска, как и все вокруг, но не выточенными из мрамора материнскими руками), полное собрание сочинений И. Канта: красные обложки, которые расположились на темной буковой полке, примостившейся в углу – несомненно, отцовское занятие: усесться в кожаное кресло, взяв с вылизанной полки томик никому не понятного философа и часами сидеть, всматриваясь в ничего не значащие предложения и абзацы…

Материнская рука прикоснулась к окну.

– Холодное, – сказала она, глупо улыбнувшись и коротко пожав плечами; она всегда так улыбалась и всегда так пожимала плечами, когда говорила какую-нибудь банальность. Снег идет. Улыбка. Плечи. Солнце садится. Улыбка. Плечи. Песок мокрый… И так далее. Всегда такое постоянство, будто и не может быть никаких других реакций.

Могла ли она подумать, что два года спустя она начнет увядать… без шансов на спасение? Медленно и мучительно. Все на том же балконе, слившись с кожаным диваном в одно гнетущее постоянство, кашляющее, граничащее с безумием.

Спокойным безумием. Она всегда была спокойной. Никогда даже голос не поднимала. А болезнь совсем лишила ее сил. Артем видел, как она день ото дня угасала. Превращалась от рака гортани в тень. Вскоре она совсем перестала быть человеком.

Тень.

Бывало, прилипнет каменной стене, слившись с закатом, так и простоит несколько часов, пока совсем все не потемнеет…

Трудно бывает отпустить человека. Расстаться с памятью о нем. С надеждой на воссоединение. Человека нет, и никогда больше не будет в этой жизни. Приходится мириться с сыростью по утрам и больной головой в субботу, вплоть до обеда. Пока не поешь нормально. Покурить не получается даже сквозь жуткую тошноту.

Когда на свет появился Артем, мама сама еще была ребенком. Ей было девятнадцать. Отцу – сорок четыре.

Сойти с ума, какая пропасть прожитых лет!

Проклятых лет. И что теперь оставалось Артему, кроме этого недостижимого чувства, желания вернуться в то самое время. В ту самую вшитую в подкорку точку пространства и времени. Там и тогда. Не то, что здесь и сейчас. Будто два разных мира. Хотя мир этот один и тот же, просто разделен двумя десятками лет.

Лето. Отец остался в границах двухэтажного особняка. Потому что ему нужно было работать. И только они с матерью оставались теми, кого можно назвать счастливыми бездельниками. Итак. Артему девять лет. На нем твидовые штанишки в клетку, белая рубашка и кепка с эмблемой «Минессота Твинз». Эдакий мальчишка-куколка. И рядом мама.

Она была одета в легкое, совсем летнее, салатовое платье. Колени открыты, нежились под лучами солнца. Лицо у нее было такое живое и любознательное. Странное дело, если сейчас посмотреть (конечно, в то время Артему не могло прийти это в голову, но сейчас пришло, спьяну, от тошноты и усталости), как они с отцом, вообще, могли начать встречаться? Два человека совсем разных миров. Может быть, даже разных вселенных.

Но вместе… Ну, как сказать, вместе. Просто некоторое небольшое время вечера и ночи зачастую находились под одной крышей. Если отцу не надо было куда-нибудь уехать по служебной необходимости и оставить свою молодую жену в окружении невидимых и неосязаемых слуг (хороший слуга всегда должен быть таким) и слишком тяжелых, слишком давящих потолков и стен очередного особняка. Родовые гнезда менялись как перчатки. Не упомнишь, где кухня и где на этой кухне стоит холодильник. То он с одной створкой, то с двумя. Морозилка то наверху, то внизу.

Ленивое солнце нежно ложилось на изумрудный газон под ногами. Небо над головой чистое, как будто все облака стерли ластиком.

– Какое чистое небо, – сказала мама; потом, как всегда: улыбка, плечи.

Они лежали прямо на газоне, на ароматной пряной траве, и ничего больше не было важным в этой вселенной. Слишком много суеты за далеким и высоким забором. Где-то там, их не слышно, но маленький Артем точно знал, что они где-то там – катятся по ровному асфальту большие, серьезные, взрослые машины, в которых сидят большие, серьезные, взрослые люди с широкими, надвинутыми на глаза бровями и такими толстыми ручищами, которые умеют и могут причинять сильную боль, если разозлить их хозяина.

– О чем думаешь, малыш? – сказала мама.

Артем поморщился, но слишком наигранно. Ненатурально.

– Мне не нравится, когда ты меня так называешь.

– Я знаю, – она засмеялась. – Малыш. О чем ты сейчас думаешь?

– Не знаю, – Артем пожал плечами. – Хочу мороженого.

– Так попроси Кешу, – это был один из слуг, – съездить.

– Так не хочу. Хочу сам сходить.

Мама рассмеялась, кивнула головой и поднялась с газона. Отряхнула руки от прилипших травинок.

– Ну тогда пойдем…

Возвращение в реальность принесло Артему тошному и головную боль. Он сконцентрировался на том, что происходит вокруг: полутьма, невнятная музыка, громыхающая прямо в ухо, смутное лицо друга, который все еще злился на проституток.

Артем сказал то, что первое пришло в его голову:

– Ты все еще балуешься своими бандитскими вещичками?

Друг пожал плечами.

– А чем мне еще заниматься?

– Действительно, – сказал Артем. – Больше же заниматься, вообще, нечем!

– Ты просто не понимаешь, – сказал друг. – Все это, это такой кайф, когда воруешь что-нибудь, или так, немного избиваешь какого-нибудь совершенно незнакомого, или может с которым познакомился пять минут назад в баре, вы с ним выпили пару шотов и пошли покурить во двор. И вот ты даешь ему люлей. А он не понимает и спрашивает. За что. За что. Да ни за что, мой друг. Просто так. Преступления так и совершаются… Когда-нибудь я хочу ограбить банк. Это моя мечта.

– Но у тебя же все есть, – сказал Артем. – Зачем тебе грабить банк?

– В том-то и дело, что все есть. А это неинтересно. Что же еще прикажешь делать человеку, у которого все есть? Только добиваться преступного. Совершать все эти поступки, за которые можешь поплатиться свободой.

– Но никогда не поплатишься, ты же это прекрасно знаешь. Все знают, кто твой отец. Так что твоя игра – это игра краплеными картами.

– Ну так, если я решу с банком. Ты со мной? Прямо как на диком западе, представляешь! Вот это будет эпопея!

– Неужели, это настолько увлекательно? А если тебя случайно пристрелят?

– Так в этом и суть. Без риска не бывает эмоций. Не бывает удовольствия.

– А знаешь, что я насчет всего этого думаю? – сказал Артем. – Ты просто сошел с ума. Совсем шизанулся от безделья. Тебе бы делом заняться. Или девушку приличную, которая бы хоть чему-нибудь тебя научила, а не только тратила бы деньги твоего отца.

Наступила короткая пауза, и они выпили.

– И что ты со своими подельниками натворил на этой неделе? – сказал Артём.

Друг развалился в кресле, весь светясь от гордости.

– Обокрали вчера ночью маленький цветочный магазин. Вынесли с подельниками 23 тысячи из кассы.

– Цветочный магазин, говоришь? – Артем опрокинул рюмку виски.

– Слушай, может, вальнем кого-нибудь, прямо сейчас. Какого-нибудь бомжа, грязного, никому не нужного бомжа. Найти. Приставить к голове пистолет. Выстрелить. Бац. Представляешь, каково это? Мозги растекаются по кирпичной стене.

– Что ты несешь такое? – Артем напрягся.

Повисло долгое молчание. Артем опрокинул еще одну рюмку. Потом друг громко расхохотался.

– Да шучу я. Шучу.

Но по его глазам Артем видел нечто другое. Правда ли, что это шутка? Или его друг об этом время от времени задумывается?

Спустя короткое время, когда уже невозможно было пить алкоголь, они переместились на теплую террасу и пили черный чай в попытках остановить подступающую к горлу тошноту, и курили.

– А ты, приятель, как думаешь, есть такой, закон бумеранга? – сказал Артем; он сделал слишком глубокую затяжку и закашлял.

– Что это?

– Ну, как же, – сказал Артем, – как же можно не знать, что это такое? Что такое закон бумеранга… Это когда. Это когда ты делаешь что-то плохое, и потом, через некоторое время это плохое потом возвращается. Это и называется законом бумеранга, понимаешь. Потому что это и есть как бумеранг. Возвращается. Плохое плохим. Хорошее хорошим.

– Вот ты, конечно, – друг надул губы, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли. – Ну ты, конечно… Конечно, все это есть. Добро, зло. Все дела. Главное, не слишком много об этом думать. Не слишком много. А то, мне кажется, так можно и с ума сойти…

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Другие книги автора

Текст

Алексей Владимирович Немоляев

Полис

Музыка дождя на твоем окне

С этой книгой читают

Другие книги автора