Пурпурный год. Книга первая

Осенние дачные дни

Авто прошло дачный посёлок насквозь, миновало пустырь, перед обрывом свернуло на полукруг бетонки. Плавный подъём электрического шлагбаума на въезде в товарищество «Южный склон»; улыбка сторожа, сложенная из морщин и щербатого рта; молчание мачтовых сосен; кровельные скаты, изломанные под небо; блики мансардных окон: «Кто? Кто?»

Авто запарковалось у седьмого, последнего коттеджа, рядом с огромным чёрным внедорожником. Порыв ветра раскачал ветки деревьев, зашуршал сухими иголками по черепице: «Свои, свои…»

– Дядя Саша приехал, – Дон выпрыгнул из машины, про всё позабыл, скрылся в доме. Через неприкрытую дверь донеслась возня, ломкие возгласы, смех, и разбилось что-то стеклянное, но это не точно.

Андрей требовательно вытянул Марусю из салона, поставил перед собой. Глазами пробежался по мочкам ушей, шее, запястьям, пальцам рук – всё пусто. Сжал плечи девушки ладонями, оставил для сердец расстояние на полвздоха и ладонями по плечам вниз, до локтей, выжал, освободил, дал вздохнуть полной грудью обоим:

– Если хочешь, водитель тебя отвезёт назад в город, к матери.

«К матери…» Вся энергия скул, лба, затылка собралась у Маруси в два синих лазера, и сухие губы прошептали:

– Я хочу остаться.

– Цветы для бабушки возьми, – Андрей отпустил водителя, локти и глаза Маруси. – Ты очень красивая с цветами.

…

Холл с зеркальными ромбами на стенах, скромная хрустальная люстра, полированный гранит с лукавыми линиями – все они явно в сговоре. Заманивают на пол-этажа вниз, и тут же, без предупреждения, пристенные поручни начинают истерить: «Пусти, ну пусти сейчас же…» Последняя ступенька уворачивается от ноги, боковые плоскости расходятся далеко-далеко, мебель, предметы обесцвечены, почти стёрты. Шагаешь под абсолютное ослепление, и нет опоры балансирующим рукам. Только розы. Парящий в воздухе остров свободных цветов прямо перед тобой. Сделай несколько шагов. Ты пройдёшь их легко, и всё возможно для тебя. Не бойся шипов. Вдохни смесь ароматов, почувствуй оттенки. Проведи пальцами по лепесткам, пусть их нежность избавит твою кожу от городской суеты, тронь их языком и… Будь всё-таки поаккуратнее, выйди на террасу к розарию через дверь, не дай тонким швам стеклопакетов сыграть с тобой злую шутку. Береги нос. Береги себя.

Впрочем, сегодня угрозы для носов и носиков нет. Потому что пакеты. Пакеты с продуктами, сумки с вещами и корзина с фруктами обступили гиганта, не давали сдвинуться с места, держали в масляной луже. Ноги скользили, хрустели осколками разбитой бутылки; руки душили шестёрку сицилийцев тёмного стекла (по три в каждой) в поисках равновесия; шнурки на ботинках не к месту развязали праздную болтовню, и, в довершение всего, вломился Дон. С разбега, не сомневаясь, что его поймают, прыгнул со ступенек вперёд и вверх, подгибая колени, жмурясь от солнца и разбрасывая руки перед объятием:

– Дядя Саша!

– Привет, привет, дружище…

Гигант, он же дядя Саша по прозвищу Караганда, подхватил мальчишку, прижал к сердцу и застыл, боясь поскользнуться. Отвратительным бонусом под ногой хрустнула банка колы. Коричневые метастазы разошлись по масляному озеру.

Справа у чугунной печки в кресле сидела девочка. Ноги через подлокотник, французская коса набок и лицо ангела. Насмешливый телефон делал видео, но пальчик пока не спешил выкладывать, копил компромат про запас:

– Привет, Дончик. Красиво смотришься.

– Привет, Лиза.

Дону, конечно, не следовало попадать в такое глупое положение при Лизе – теперь сто лет будет ухмыляться. Ну и плевать. Сегодня, впрочем, как и всегда, для вас, мадмуазель, действует опция «мистер Нет».

Тем временем со второго этажа, по-балетному разводя носки ног в стороны, спустилась дама. Дама с шалью и прямой спиной. Фиолетовый с чёрным, красный в эпизодах и белое золото везде, где допускает дачный этикет. Она остановилась на предпоследней ступеньке. Выше на лестнице замерла её свита – чёрный шарпей в сорок складок и чёрный с широкими щеками британец. Дама не спешила прийти на помощь гиганту, а наблюдала его борьбу с пакетами с улыбкой сфинкса, и только появление Маруси с цветами и Андрея заставило её действовать:

– Мои лилии. Как мило. Пора освободить нашего великана. Маруся, приготовь вазу. Нет, Андрей, на сегодня трупов хватит, – указала на коричневое озеро под ногами Караганды. – Побездельничай пока.

Два шага. Дама с шалью ступила на пол. Тревожным взглядом скользнула по внучке, улыбнулась Андрею. Освободила Караганду из плена, великодушно наградив поцелуем, отослала из дома прочь. Сразу всё заладилось. Холодильник гостеприимно распахнул свои двери, пакеты были опустошены в ящики кухонного гарнитура, а хлеб заключён в керамическую темницу. Сицилийцам предоставили возможность охладить бока, для чего в винном шкафу потеснили белых и розовых анжуйцев. Отвратительную лужу на полу накрыли куском полотна. Всё успокоилось.

Дама с шалью ступила на пол, но её свита не сдвинулась с места, не покинула ступеней лестницы, осталась наблюдать за суетой людей. С террасы в дом пружинистой походкой вошёл ротвейлер Поль. Потыкавшись, отыскал Андрея, засунул седую морду под его руку и с укоризной упёрся в глаза снизу вверх. Дон, громко топая, поволок сумки с вещами на второй этаж. Маруся закончила с цветами и перетянула Лизу, дочь дяди Саши и, по мнению Дона, большую воображалу, поболтать на диван.

Дама. Тётя Александрина. Родная сестра отца Андрея. Тётя, и никак иначе для своих, для всех, кто вхож в дом, наконец-то обратила внимание на племянника, взяла за руку, увела на террасу: «Надо опустить маркизу. Это солнце нас оставит без глаз. Помоги мне, Андрей». Поль последовал за ними, сел между людьми, попеременно наклонял голову в сторону говорящего, при каждой фразе вздрагивал ушами. Андрей, по-европейски разгибая пальцы, что-то перечислил, как теорему доказал. Тётя выслушала, спросила, переспросила, хрустнула пальцами так, что разом дрогнули стеклянные витражи в доме, но на Марусю не взглянула, сдержалась. Отошла в дальний угол террасы, предоставила солнцу высушить слёзы в уголках глаз, почти спокойно поговорила по телефону с дочерью Наташей. После разговора прикусила губу: «Андрей, пропало всё». Метнулась было в дом, но запястье племянника вовремя себя подставило, остановило. Тётя вздохнула, смахнула ресницами остатки слёз и Андрей освободил её руку, дал вернуться в дом. Поль максимально поднял уши, но Андрей только развел руками в ответ, пощёлкал пультом, выпустил полосатую маркизу погреться и ушёл по лестнице вниз по участку, на звук топора. Пёс побежал следом.

…

– Фишеров ждём через час. В пять лёгкий стол на террасе. Потом баня и ужин. Девочки, вы мне поможете. Лиза… Что у тебя? Маникюр? Возьми перчатки, милая. У меня есть все размеры. Сегодня ты мой prep cook.

– Тётя, так теперь называют кухонных рабынь?

– Для овощей ты диктатор. Маруся, займёшься пирогами. Брусника в морозилке. Не забудь. Яблоки возьми зелёные. Кальвадос надо будет открыть. Корица теперь живёт здесь. Дон, закончил с сумками? Чем планируешь заняться? Отлично, иди помоги дяде Саше и отцу с баней, пока поленья не устроили бунт. Кстати, вот твоя каша и кукуруза.

Дон засунул нос в пластиковую миску, придирчиво оценил качество прикормки для завтрашней рыбалки, попробовал на вкус и остался доволен.

– Спасибо, тётечка, – один поцелуй в щёку.

– Каша с молоком? – портит удовольствие Лиза, но Дон уже на террасе, убежал прочь от язвительной девчонки.

…

Входная дверь пожелала быть открытой и впустила новых гостей – это соседи из второго дома. Первыми забежали малыши – мальчик и девочка пяти и шести лет. Мальчик был старше. За ними спустился по лестнице их отец – Петя Фишер. Крепыш среднего роста, из поволжских немцев. Служил срочную с Андреем и Карагандой, диплом получил в Текстильной Академии имени Косыгина. Ещё студентом успел поучаствовать в большой операции с партией испанского вина (нашумевшая история, после которой начальник одной из таможен пошёл на повышение, а кому-то дали два года условно), заработанный капитал вложил в недвижимость – купил склад и комнату в сталинке на Соколе. Потом были годы труда в логистическом бизнесе. Пётр приобрёл вес в бизнес-кругах, женился, завёл правильные знакомства, пару раз мелькал на обложках журналов. Впрочем, армейская дружба от этих перемен не пострадала, а с Тётей Александриной он вообще стал соседом – купил под дачу дом №2 в «Южном склоне».

Петя показал Тёте контейнеры с разделанной рыбой, объяснил что-то важное для приготовления, какой-то нюанс. Тётя понимающе кивнула, поцеловала мужчину в щёку. Чмокнула со звуком, по-домашнему мило.

– Какой у вас сегодня вид. Никак не могу привыкнуть. Такой эффект. Где мужчины? Если грубая физическая не нужна… Открыть зелёную бутылку? Конечно, Маруся. Хороший кальвадос. Эта сладость нормандских груш… Весь в пирог не выливай… Всё, всё, ухожу.

Вошла мать малышей, жена Пети, Рафа. По паспорту Рафаэлла. При её появлении солнце за окном погрустнело:

– Всем привет. Задержались. Дети заспались на свежем воздухе. Какой у вас сегодня вид. Боже, как красиво. Не могу привыкнуть. Эти розы – такой эффект.

– Здравствуй, Эллочка. Прекрасно выглядишь. Тебе надо переобуться. Поищи что-нибудь в холле без каблука, – Тётя и гостья сплели руки в клубок змеиных объятий, ровно на секунду приклеились щека к щеке.

– Не беспокойтесь. Очень удобные. Нога не скользит, – Рафа раздала поцелуи Марусе и Лизе, поставила ногу на носок, показала треугольный, обтекаемый, немного дьявольский каблук. – Очень устойчивый. Похожу в них.

– Машенька, вот твой фартучек. Давай наденем. Будешь нам помогать, – маленькую девочку усадили на высокий табурет у кухонного стола.

– Тётя, Тётя, где Дон?

– Павлик со вчерашнего дня, не умолкая, твердит о Дончике, – Рафа погрозила сыну пальцем.

– Иди по лестнице, за папой, найдёшь его, – Тётя с поцелуем выпроводила Павлика на террасу.

Маруся разлила тесто по формам, примерила туфли Рафы – у них один размер. Лиза, как разбитая копилка, высыпала кучу вопросов. Рафа ответила вперемежку с рассказом о поездке к морю, соорудила себе передник из полотенца, начала лепить щучьи котлеты – оказывается, в одном из контейнеров Петя принёс готовый фарш; Лиза в восторге от её фиалкового аромата, и Рафа обещала:

– Завтра мне напомни, у меня в машине есть пробники. Через месяц ждём много новинок – обязательно тебе позвоню. Да, сразу и только тебе.

Лиза запрыгала зайчиком с огурцом в руках, но вовремя спохватилась, вернула профилю взрослый поворот.

Осенние дачные дни (продолжение)

Только одинокий мужчина у мангала смотрится естественно. Результат его труда благороден и востребован. Двое тоже могут дать хороший продукт, если один из них ничего не будет трогать руками. Группа из трёх и более способна изобрести миллиардный бизнес, поговорить о перспективах отечественного футбола, организовать переворот в небольшом островном государстве, но приготовить мясо ей будет крайне затруднительно. С мангалом должен разговаривать кто-то один. От первой зажжённой спички и до холодных углей.

Из троих друзей Пётр Фишер – признанный эмир мангала. Он колдует собственными ножами и обращается к Караганде и Андрею только с самыми незначительными поручениями, в исключительных случаях. Дон, в отличие от взрослых, пользуется доверием – ему разрешено подавать грушевые ветки.

Маленький столик заставлен мисками с крупно нарезанными овощами, ломаным хлебом, оливковым маслом. В центре бутылка с вином, бутылка с соком, стаканы приходится держать в руках, на четверых три плетёных стула, Поль здесь же, в позе философского ожидания на нагретой солнцем плитке. Петя отвлёкся от мангала, подошёл к столу поднять бокал или что-нибудь съесть, и Дон уступил ему свой стул, пересел на колени к отцу. По главной дорожке Маруся и Лиза прошлёпали в баню за Тётей, босиком, в одних полотенцах. Мужчины у мангала переглянулись, бокалы сами собой наполнились вином и соком: «Юным богиням слава!» Тётя погрозила Караганде кулаком, а в ответ раздался хор четверых: «Богине Богинь слава!» Тетя послала нахалам улыбку, зашла в баню помочь Рафе одеть распаренных малышей. Девчонки со смехом послали воздушные поцелуи. Поцелуй Лизы прилетел к Дону, а Марусин сгорел на полпути, сбитый мангальной искрой. Это было замечено всеми без исключения и сразу приобрело много смыслов.

Тем временем угли красиво выпустили последний огонь, пошли золотыми жилами по красно-серому, ножи и доски застучали, призвали своего эмира к дележу плоти. Караганда начал рассказывать недетский анекдот, и Дон навострил уши, но Рафа вышла из бани, отослала распаренных малышей наверх, в дом, завернула к мангалу. Караганда прервал рассказ, отреагировал молниеносно: опустился перед Рафой на одно колено, прижал правый кулак к сердцу, словно честь отдал, на тыльной стороне левой ладони преподнес гранёный стаканчик, наполненный по ободок: «По-суворовски?» Рафа на грубияна не взглянула, руками в карманах дотянула халат до верхней трети бедра, усмехнулась. От предложенного стула отказалась, сделала поцелуй мужу, у Андрея отобрала бокал с вином и пила одна маленькими глотками с паузами. Караганда пошутил словами насчёт непереносимости загорелых женских ног, и снова получилось грубовато. Петя предупредительно постучал шампуром по казану, но Караганду уже не остановить: про свисание женских пяточек, про их идеальные полукружья и гениальность изобретателя сабо получилось витиевато, но обезоруживающе красиво и смешно. Угли в мангале в знак одобрения добавили золота, мужчины зааплодировали, Рафа показала Караганде язык, с резким, совсем не детским разворотом, ушла. Дон от такого движения зажмурил глаза, втянул голову в плечи, но отец только посмеялся над ним. Взрослые выпили до дна, нескладно спели подобие оперной арии, потом встали в круг, положили руки друг другу на плечи, сдвинули лбы и пустились в пляс. Дона пролез в центр круга – кружиться на месте и хлопками в ладоши задавать ритм пляске. На верхней террасе выбежавшие малыши добавили шума, из бани через общую какофонию пробился женский хор, и только аромат готового мяса заставил веселье немного затихнуть. Поль всё это время дремал, уложив голову на передние лапы.

…

Терраса у дома – просто огромна. Маркиза закрыла ту её часть, где накрыт стол, восемь плетёных кресел и маленький диванчик для малышей. Шезлонги сдвинуты к перилам, к самому началу розария – их время придёт позже. Тётя во главе стола. Павлик, Машенька, Рафа. Лиза пропустила одно кресло, села права от Рафы, сделала поворот головы, показала взрослые серьги и элегантную заколку в волосах. Напротив, на «мужской стороне» только Петя – у него перелом носа ещё с армейских времён – в бане он не парится.

Бокалы пока пусты. Два тёмных, почти чёрных сицилийца прижались к белокурой анжуйской красотке, и все трое выплюнули пробки, жадно глотали воздух. Малышам дали по кусочку курицы, чтобы не гомонили. Маруся, бледная, с пустыми ушами, без колец, села в плетёное кресло между Рафой и Лизой, подтянула ноги, прикрыла глаза. Тётя не обратила на неё внимания, продолжила неспешно управлять столом:

– Павлик, курица – это тоже шашлык. Что Дон? Дон придёт и будет есть курицу.

– Пётр, это мятые помидоры с перцем. Это для детей. Мой фирменный соус в зелёной бутылке.

– Лиза, какая у тебя заколка. Мамина? Твоя? Молодец, хороший вкус. И пучок делает, и косичку, и хвостик? Девочки так рано могут становиться элегантными. Ты будешь настоящая модель.

Лиза приняла позу общего угасания и пресыщенности жизнью, но эффект сгубили вернувшиеся из бани мужчины: справа и слева от Пети, погремев стульями, уселись Андрей и Караганда. Дон, завёрнутый в полотенце, как румяный пирожок в бумагу, сел с торца стола, напротив Тёти, на полу скульптурой замер Поль, в торчащих иголках мокрой шерсти. Вся эта пышущая красными щеками, паром и дыханием смесь ароматов сговорилась с запахами мяса, высмеяла и прогнала композицию редких тропических цветов, с таким трудом подобранную Лизой для пупка, а восточный аромат, спрятанный в её волосах и сильно прибавляющий возраст, извратила так, что впору бежать в душ…

– Все в сборе, – Тётя уместила баклажаны между тарелками с курицей и бараниной. – Давайте начинать.

Караганда наполнил четыре бокала, но Маруся протянула свой, и нужен новый сицилиец. Анжуйская дама надиктовала Рафаэлле рецепт румяных щек по-французски. Лиза приняла ухаживания Дона – выбрала между соком и морсом. Первый неспешный, немного распаренный тост, вскоре второй и третий. К анжуйской красотке в компанию добавлен новый кавалер. Тётя успевает быть родной матерью для всех:

– Дон, ты курицу так и не попробовал? Павлик больше тебя съел.

– Лиза, ты разве сыта? Ты ничего не съела. Вечером мало ешь? Вот ещё новости.

– Андрей, а почему ты никогда Игоря не приглашаешь на дачу?

Андрей показал указательным пальцем на Караганду и Петю, которые ухмыльнулись при упоминании Игоря, адвоката, который с ними вместе в армии не служил. И вообще не служил.

– Надо его обязательно пригласить. Мне кажется, он интересный собеседник.

Взгляд Тёти пролетел к Андрею, потом рикошетом ударил Марусю. Локти девушки поставлены на столе узко, до боли в плечах, пустой бокал повис в выгнутых пальцах, всё вино на щеках, а упрямые сапфиры глаз смотрят через стол, ищут пару.

– А? Что? – Рафа в третий раз спрашивает у неё рецепт соуса, и Тётя обещает, потом опять тревожит Андрея. – Обязательно в следующий раз привези Игоря.

Андрей обещал. Лиза, Дон, опять зачем-то Лиза, Караганда. Павлик сказал детский тост. Аплодисменты. За дядю Сашу, за баню, за дядю Петю, за шашлык, тост за хозяйку дома. Стекло бокалов терпит слова, а разговор идёт по кругу, прыгает через головы, но всегда возвращается во главу стола и Тётя Александрина пускает его по новому кругу.

Королевство сказок

Весь вечер дом следовал за солнцем, не выпускал тепло из-под маркизы. С последними лучами для детей включили обогреватель, вынесли пледы, садовые фонарики добавили волшебства. Настало время десерта. Тётя поставила бутылку крепкого померанцевого ликера. Бутылки с ним хранятся отдельно, где-то в её кабинете, и точное их количество – тайна, а история первого глотка, как и потеря девственности, – тайна тайн. Марусины пироги разогреты в духовке, перевёрнуты и водружены на стол. Зажгли цветные свечи-трубы, разложили шарики мороженого, малышей заставили спеть песенку. Пироги на свежем воздухе захмелели, напыжились от важности и бесстрашными генерал-полковниками по очереди атаковали нож. Среди общих восторгов Тётя наградила внучку рюмкой ликёра с условием, что та споёт под гитару. «Петь? А что мне за это будет?» – Маруся откинулась на спинку кресла. Она очень бледная, рюмка уже пуста, и смотрит девушка не мигая, прямо через стол.

Вскоре малыши закапризничали и Рафа пообещала им новое волшебство: наверху, в мансарде Маруся расскажет сказку всем, кто умоет глазки, Дон и Лиза тоже пойдут слушать, все могут вернуться за стол после сказки. Это старый трюк. Мансарда не отпускает детей до самого утра.

Второй этаж разделён на две неравные части. По лестнице направо – гостевая спальня с королевской кроватью, налево – то, что называют пространством. Комод в пять ручек, тумба с лампой под синим абажуром, диван-книжка Дона. Поворот. Поленница, круглая чугунная печь (стоит на подиуме, колени её почернели от времени), угловой диван с приставным пуфом (просто добавь к «п» бесконечное ф-ф-ф-ф-ф-ф-ф). Поворот. Книжный шкаф, торшер с кремовым абажуром. По ковру к новому повороту и ещё одному дивану. Ванная за стеной цветного стекла. Диван сказок напротив печки, ещё маленький переносной столик и два окна в крыше. Всё по-дачному эклектично и загромождено. Более-менее свободно у печки. Здесь шкура-ковёр на полу, как во взрослых фильмах, но это для шика – пол очень тёплый – можно зимой ходить босиком.

Мансарда – королевство сказок. Здесь всем есть место. Сказочник всегда на диване перед камином, детей сразу укладывают там, где они будут потом спать, взрослые, если они допускаются, сидят на полу. Свои места у Поля, шарпея и кота. Мансарда – королевство детей, но у стены на всякий случай складные ширмы, чтобы уберечь заночевавших взрослых от глаз случайно проснувшегося среди ночи ребёнка.

Маруся первой повела малышей наверх. Дон пропустил Лизу вперёд, потом догнал, шёл рядом – у обоих по возрасту угловатые фигуры, но Дон чуточку выше, хотя Лиза почти на год его старше. Шарпей начал равнодушным королевским шагом, не выдержал, сорвался на бег, обогнал, чтобы залечь в лучшем месте на угловом диване, но там уже кот. На подлокотнике. Снова в дураках, и люди наверняка судачили о его несдержанности, а он просто безумно любит сказки, хотя ясно, как в чёрную ночь, что пора остепениться и не носиться по лестницам, как щенок в пору смены клыков. Ещё этот Поль – старая гора мяса, по такому случаю наверняка поднял морду с передних лап и посмотрел ему вслед укоризненно, но без презрения, и от этого особенно обидно. Как он стар, этот привратник Поль. Он рождён ещё в бесхвостую эру, в эру мясников и грубой силы, когда гуманизм был монополией людей. И он служит этому страшному Андрею, который взглядом гвоздит к полу всё, что движется на четырёх лапах. Кот всё-таки свой, политкорректный. Уместимся.

Рафа тоже поднялась в мансарду – устроить малышей на угловом диване, помочь Дону разжечь дрова в печке, утихомирить споры – всегда до слёз при выборе сказки, хотя выбрать надо всего из двух: Песочные часы или Итальянский кондитер.

Сегодня победили Часы. Маруся на диване сказок начала историю, в одном месте страшную, почти везде грустную и такую длинную, что никто ещё не смог дослушать её до конца, возможно, даже сама Маруся позабыла, чем оканчивалась сказка, но волшебства её голоса детям вполне достаточно. Первым заснул Дон, потом Рафа, поцеловав сопящих малышей, ушла вниз, и Песочные часы замерли, не дойдя до середины. Лиза позвала Марусю к себе на диван, они долго шептались, потом сидели головами вместе, до спутанных волос, листали смартфоны. Наконец, и Лиза заснула.

…

Тётя улыбнулась: «Вы меня смешите», и мужчины за столом устыдились. Отправили вино в отставку и пригласили дуэт из зернового клана. Столичная штучка в красно-бело-золотом тартане поддержала под руку кривого в дым, угловатого шотландца. Начался тягучий ледяной блюз в два горла. Разговор убавил громкость, редкий вопрос тормошил всех сразу, тосты клевали носами, и Тётя поспешила сказать своё слово. Поспешила сказать до возвращения Рафы, чтобы слово имело больше веса в глазах мужчин: «Я хочу выпить за вашу дружбу. Вы столько лет вместе». Недолгий, но горячий спор («Двадцать». – «Не болтай, ещё нет двадцати»), рюмки высушены до капли, и решено переселиться на шезлонги, поближе к розарию. Тётя Саша не захотела прилечь, встала у перил, вполоборота к остальным, без стеснения вспоминала старую дачу, перечисляла, кто был на ней зачат или, по крайней мере, над кем и как там работали. Мужчины уточняли, шутили.

Разговоры, разговоры, две сигары на троих. Караганда вяло управлял бутылками. Рафа вернулась из мансарды, устроилась на сдвинутых шезлонгах между мужем и Андреем так, чтобы обе руки могли случайно встречаться. Белокурая бестия с фигурой королевы, бриллиант самого лучшего цвета, мечта, посылающая надежду, и одновременно песчинка, которая может разрушить любой самый притёртый годами механизм дружбы. Это Рафа Фишер, молодое зеркало Тёти Саши, гран-при мира «За лучшую фигуру после двух родов».

Впрочем, уже поздно. Лёд в ведёрке превратился в холодную лужу и будет забыт до утра; стол прибран; Рафа затормошила мужа: «Петя, вставай». Каменное тело заворочалось, по-бычьи мотнуло головой, пошло на голос жены, не без героизма забралось по лестнице в гостевую комнату, легло на правильный, тихий бок.

Разговоры затихли окончательно. Андрей ушёл спать в свой сарайчик. Караганда ночует в бане, в святом месте, на дорожку получил рюмку ликера и напоминание не забыть открыть форточку в парилке. Тётя выключила свет везде, ушла к себе в кабинет.

Ночная тишина устроилась было на террасе, но тут же спряталась в дальнем углу, за пальмой в кадке, потревоженная Марусей. Девушка спустилась по лестнице босая, в холле включила свет, повертелась перед зеркалом, на мужской рубашке, в которой после бани, расстегнула ещё одну пуговицу, взяла с кресла плед, в куче обуви перед дверью ногой нащупала подходящую и уже тронула стекло.

– Не делала бы ты этого. Пойдём, сегодня ляжешь у меня, – бабушка, видно, караулила, или бессонница у нее? Обломала в любом случае.