Эго убийцы

Портной не сразу сообразил, что случилось и чем закончится глупая "шутка" – настолько происходившее отстояло от его мастерской… от пошитого выдающегося (вне сомнений) костюма и от последней примерки… от спокойного бытия в последние годы, наконец.

В глазах вспыхнул ужас, Плауман, как кошка лапой, черпанул воздух правой рукой, ударил левой – попал по лицу убийцы – оставил четыре рваные полосы. Захрипел, словно подранок. Ухватился и попытался разжать руки противника (без малейшего шанса на успех) и только после этого (с колоссальным непростительным опозданием!) вспомнил об оружии.

Из-за пояса он вытянул "люгер", нелепо ткнул им в сторону Криндера. Тот, перехватив ленты одной рукой, ударил ребром ладони по пистолету. Пистолет упал и был отброшен за портьеру, в другой конец комнаты.

Жить оставалось считанные секунды. Портной ещё раз попытался разжать руки убийцы, святой огонёк жизни в его глазах стремительно угасал. Веки задрожали и устало опустились до половины, словно не имея сил закрыть глазницы полностью.

Криндер усадил труп на табуретку, пристроил его в углу, чтобы не упал.

"Во всяком случае, не сразу".

Откинул портьеру примерочной…

В центре комнаты, широко расставив ноги, стояла Ляля. В руках она держала пистолет.

"Пафосно до неприличия, – подумал Криндер, шагая вперёд. – Зачем так унижать и унижаться?"

Прогремел выстрел. Ещё один.

Стреляя, женщина закрывала глаза и, тем не менее, первая пуля (удачно… а возможно, нет) попала Криндеру в руку, прострелила трицепс, вышла наружу.

Вторая пуля ударила в ребро, сломала его и рикошетом вырвалась наружу.

Не останавливая движения, Криндер посмотрел вниз, увидел, что пиджак безоговорочно испорчен: "Какая жалость", кроме того, пришло проверенное опытом понимание, что через три-пять секунд станет больно. Нестерпимо больно: "Следует поторопиться!"

Убийца наложил на оружие ладонь, ломая пальцы, выдернул пистолет из рук женщины. Поднял его на уровень головы и выстрелил.

Разоблачившись и перетягивая раны, подумал: "Любовник избил мужа… муж застрелил изменницу… нелепость… во всяком случае, рабочая версия у полиции будет… будет, кого искать…"

Дорожные вещи оставались в гостинице, и это оказалось хуже всего. Как забрать их не вызывая подозрений – над этим следовало поразмыслить.

…ах, да – пуля попала Ляле в глаз.

С гостиницей всё разрешилось, как нельзя лучше. Выписка Криндера пришлась на пересменку. Дама, дежурившая с ночи, вперилась в жильца сонными мутными глазами, задала какой-то полагающийся вопрос… дабы не вдаваться в полемику и не выдать себя (порванные мышцы и ребро жгло огнём) Криндер заявил, что опаздывает на поезд, демонстративно сунул под бланк значительную купюру и подтолкнул бумажку регистраторше. "Ночная" дама стрельнула взглядом в заступающую сменщицу (не заметила ли?), кивнула и спрятала купюру в ящик.

"Вот и, слава Богу".

В поезде, приткнувшись на свою плацкарту, Криндер подумал, что: "всё прошло хорошо… вообще всё происходит правильно… город, конечно, замечательный, обаче я в нём чужой… бесконечно чужой. Инородный… и бегу я отсюда, яко воск от лица огня".

У соседки по вагону нашлись обезболивающие таблетки – банальный аспирин, – но и от него сделалось легче. Другой сосед поделился самогоном: "Плюнь ты на эти колёса! Дёрни первачу, полегчает!"

От смеси аспирина и первача сознание заволокло туманом (розовым, сладким и почти свободным от боли). Как поплавок опускался и поднимался один-единственный образ: Варвара Васильевна Негода.

"Уникальная женщина… редкого достоинства человек…"

Криндер задремал. Во сне улыбался и кряхтел, как младенец.