Читать книгу: «Скромная жертва», страница 2

– Как она выжила?

– Да кто ж его знает? – мрачно заметил Гуров. – Я когда-то встречался с психиатром, который ее лечил. Он консультировал нас по другому делу.

– Воспитательницы из детского сада, обворовывавшей плохих, по ее мнению, родителей во время детских утренников, – улыбнулся Крячко. – Помню.

– В случае с Сониковой даже психиатр про нечистую силу твердил. Она потом как-то исчезла таинственно. Ребята из редакции «Криминальной России» хотели делать о ней фильм, но не нашли, – Гуров серьезно посмотрел на Юдина. – Вообще наша работа полна разных демонов.

– Я ж говорю, – Юдин припарковался у маленькой гостиницы на Шуровой Горе, – «Сумерки»!

– Ну вот! А мы ему: Булгаков, Гоголь, волшебство! – махнул рукой Крячко.

* * *

Белое здание отеля с голубыми крышей и французскими ставнями окружали аккуратные лужайки, на которых цвели крепкие молодые яблони, пышная белая сирень и белые, с фисташковым оттенком, розы. Неустанно ухаживавшему за ними садовнику удалось окутать дворик их густым, но прохладным, точеным, чистым ароматом, который царил в небольшом дворике гостиницы, несмотря на упоительную смесь запахов свежего укропа, лука, розмарина, шалфея, тимьяна, петрушки и кинзы, истомившихся в животах коптившихся над углями бронзовых судаков. Над ними колдовал невысокий, поджарый, по-волжски загорелый до цвета коричневой яшмы, с густыми седыми волосами и пышными усами старик.

– А вот и Степан Матвеевич! – довольный окончанием лекции о литературных мотивах в криминалистике Юдин с облегчением вышел навстречу коллеге.

Штолин пожал ему руку и уверенно шагнул поприветствовать устало выбравшихся из машины москвичей.

Здороваясь, он меланхолично катал во рту деревянную зубочистку. Тяжеловатая нижняя челюсть и прямая осанка выдавали в нем человека, не привыкшего подчиняться, бедноватая мимика – скрытность, выдаваемую за невозмутимое спокойствие, закатанные рукава выцветшей джинсовой рубашки – неприхотливость, воспитанную в его поколении надежной привычкой к физическому труду. Из-под кустистых бровей лукаво блестели ярко-голубые, с четкой широкой радужкой, как у голодного самца хаски, глаза.

Кожаный жилет, голубые джинсы, ремень с тяжелой пряжкой и ковбойские сапоги с массивным широким каблуком делали из него шерифа из вестернов категории B, который только и делает, что задумчиво курит трубку, меланхолично жует травинку, устремив свой тяжелый взгляд в прерии, и с прищуром провожает исчезающих в облаках пыли всадников, невозмутимо отправляясь доить корову. Этакая смесь техасского рейнджера Маркуса Хэмильтона из сурового вестерна «Любой ценой» и маршала Клэя Уиллера, укрывающего участников программы по защите свидетелей в сельской глуши Вайоминга, из комедии «Супруги Морган в бегах».

В кино от таких детективов мало толку. Они погибают, внезапно осознав, кто преступник, нелепо убитые при бескорыстном порыве помочь жертве, как в «Мизери». И смерть их всегда так глупа, что зритель не оплакивает ее ни секунды из оплаченного онлайн-кинотеатру времени, провожая героя на покой мимолетной мыслью: «Слабоумие и отвага! Да здравствует естественный отбор, идиот!..»

«Кто по доброй воле уложит себя в это клише, как в гроб? – спрашивал себя Гуров, глядя на ковбойскую одежду Штолина. – Тот, кто любит эстетику вестернов? До сих пор смотрит эти фильмы на допотопных видеокассетах? Или же тот, кто сознательно бежит от заезженных образов добрых и злых следователей, которые без конца тасуют в любом полицейском фильме и ведомстве? Тот, кто, зная свое величие, отрицает мимикрию и сознательно смешон, потому что не принадлежит к числу травоядных и хищников? Точнее, давно перешел в разряд сверххищников и является кархародоном, то есть белой акулой, акулой-людоедом, облюбовавшей тихие воды большой реки?»

Однако, в соответствии с клише, старик начал знакомство с шутки:

– Добро пожаловать! Ждем-пождем с утра до ночи. Смотрим в поле…

– Инда очи разболелись, глядючи? – подхватил Крячко.

Старик удовлетворенно кивнул:

– С белой зори до ночи.

Он повел сыщиков вдоль окон кухни гостиницы, где у печей и сковородок деловито суетился десяток поварих.

– Что сказать, юноши? Вы же позволите старику обращаться к вам не без фамильярности? – Гуров чувствовал, как Штолин буквально обыскивает гостей взглядом. – У нас тут, как видите, апрель, речка, теплынь, судаки в коптильне. Царская уха, между прочим, – он указал на чугунок на огне у деревянной беседки у воды, – на костре. Три вида рыбы…

– Карась, щука, стерлядь? – оживился Крячко. В нем проснулся азарт выросшего в Приморско-Ахтарске Краснодарского края рыбака, который гордился, что в его роду были и суровые архангельские поморы. Может, их просоленный нрав и позволил полковнику при всем его балагурстве ужиться с жестким, мрачноватым и резким Гуровым. Тот не смог подмять его, как делал с другими, а увидел равного себе. Товарища и напарника.

Коротая с Гуровым долгие часы слежки, он до сих пор погружался воспоминаниями в воды Ахтарского залива Азовского моря. До поступления в школу милиции он ловил у старого рыбозавода по осени жирную крупную тарань, которую вечно занятая хозяйством мать наскоро жарила, бабушка же тушила с чесноком к воскресному ужину в коммуналке с соседями, всю последующую неделю смакуя, как снятую вилкой тающую рыбью мякоть, похвалу.

– Как рыбак рыбака чую издалека, – в голосе Штолина промелькнуло не укрывшееся от Гурова торжество. – Браво, юноша! Только на похлебку там окуньки.

Крячко довольно хлопнул в ладоши.

– Неужто специально к нашему приезду ловлены?

– Волжанам, юноша, таких вопросов не задают! Все чин чинарем! – развел руками Штолин. – Рыба утром бороздила просторы матушки Волги. Сом прямо из протоки вон за тем островом, – он указал на гряду песчаных островов вниз по течению, – в кастрюлю пожаловал. А сами-то будете из каких рыбных мест?

– Мы их, – отчеканил Гуров, – не выдаем. А официальную версию вы знаете: прибыли из Москвы.

– Официальные версии, – Штолин не отводил взгляд от готовящегося блюда, – иногда страшно далеки от народа.

– Например? – жестко спросил Гуров.

– Например, от китайского. Или американского, – отшутился Штолин. – Вы какой предпочитаете?

– Российский.

Гуров смотрел на него в упор.

Будто почувствовав на себе его взгляд, старик медленно поднял на него глаза.

– Тогда поддержите отечественного производителя и отведайте дары нашей крафтовой пивоварни. Между прочим, крайне уважаемый местный бренд.

В его руках появилась бутылка нефильтрованного темного пива. На этикетке была изображена изможденная русалка с заплаканными водянисто-голубыми глазами. Пепельно-перламутровые пряди струились по ее хрупким плечам с почти прозрачной, мерцающей на изгибах рук зелеными чешуйками кожей. Она сидела на скользком камне, печально обхватив свой поджатый хвост, как ребенок, в какой-то промышленной зоне недалеко от моста. За широкой рекой, которая текла за ее спиной, виднелись Троицкий собор, гостиница «Словакия» и речной вокзал. Казалось, сирена намеренно отвернулась от Саратова, будто именно этот город был причиной ее горьких слез.

– Грустная особа, – Гуров покрутил в руках маленькую бутылку, словно созданную, чтобы годами дрейфовать по волнам, храня в своем чреве послание русалки. – Знаменитая местная утопленница?

– Кто знает, – Штолин усмехнулся в усы, стоя в клубах сизого дыма, – сколько в этих водах покоится прекрасных девушек, погибших из-за злой мачехи или несчастной любви?

Его взгляд остановился на водной глади.

– Славяне же не считали русалок чудовищами. Наши предки верили, что сирены всего лишь несчастные утопленницы, чей уход был преждевременным и неестественным. Только поэтому к ним относились как к нечистой силе.

– А вы?.. – Гуров сделал глоток из бутылки. Пиво оказалось крепким, хмельным, с умеренной ноткой горечи. – Как относитесь?

Старик помедлил с ответом:

– С сочувствием. Кто знает, сколько дел Ребекки было заведено после гибели девушек, которые поют печальные песни и водят медленные хороводы в камышах и между корягами в ночной воде?

– Дел Ребекки? Как в «Девушке с татуировкой дракона» Стига Ларссона? – Крячко обожал детективы. – Это выражение в ходу у сотрудников провинциального полицейского участка на острове, где происходит действие. Означает «нераскрытое дело, которое до сих пор мучает следователя». Когда душа из-за несделанной работы болит.

Штолин посмотрел на московских следователей задумчиво, будто решался на что-то, но ответил сухо:

– Бог с вами! Ну какие у русалок татуировки, юноши? Это моряки набивают карты, штурвалы, якоря. Да и при чем здесь дракон? Ну, – он поставил свой стакан на поднос, – даю вам полчаса на душ и смену гардероба – и милости просим на судаки и уху!

– Всенепременно! – Крячко подхватил чемоданы.

Гуров знал, что его приятелю такие эмоции чужды. Он умел мысленно отпускать прошлое, поэтому точно был не из тех, кто ходил с фотографиями таких «Ребекк» в кармане бумажника, как агенты ФБР из сериала «Мыслить как преступник». Этого бы не приняла в муже и всегда позитивная, домовитая жена Наталья.

Другое дело – Гуров. В ящике его стола по сей день лежали копии нескольких неизменно саднящих, как старые раны, дел. Три из них он снова и снова распутывал в ночных кошмарах. Метался в холодном поту по окраинам Москвы в безуспешных поисках убийц женщин и детей. Но с облегчением просыпался в объятиях Марии. Она, перепуганная, прижималась к нему всем телом с умоляющим шепотом: «Проснись! Проснись! Проснись!!!» А наутро деловито спрашивала, какие страхи стояли за его поведением, переходил ли детский страх в экзистенциальный ужас и в какой позе будет правильнее кататься по супружеской постели, чтобы это грамотно сыграть.

Гурова поражала эта ее актерская прагматичность на грани черствости. Жена, очевидно, ставила это качество выше их близости, а потому казалась Льву человеком-загадкой, женщиной-тайной, с которой он так и не смог до конца слиться.

Однако Гуров никогда не сомневался в своей оценке коллег. Он наверняка знал: бывших сыщиков не бывает. В мире столько зла, что у людей их профессии просто нет отдыха, даже если он верой и правдой заслужен.

Пенсионеры справляются с этим по-разному. Кто-то не признается себе, что по-прежнему ищет в людях зло, и ведет допросы всех подряд между делом, терроризируя домашних с особым наслаждением. Кто-то открывает частное детективное агентство и целыми днями доказывает параноикам неверность супругов. Кто-то, как бывшие сотрудники ФСБ, полицейские, криминалисты и юристы из США, объединившиеся в команду The Case Breakers, расследует старые, не дающие покоя обществу преступления.

Недавно они установили личность самого таинственного после Джека Потрошителя серийного убийцы – калифорнийца Зодиака. Однако их молодые коллеги сочли возможность быть на местах всех преступлений, похожие шрам и почерк, совпавший размер обуви недостаточными основаниями для эксгумации и анализа ДНК маляра и бывшего военного Гэри Френсиса Поста.

Гуров и Крячко, слышавшие доклад членов The Case Breakers на международной конференции «Мир серийного убийцы: модификация под влиянием массмедиа», были категорически не согласны с этим мнением. Оба разделяли глубочайшее сожаление The Case Breakers и верили, что где-то все же есть справедливость и милосердие не к мучителям, а к тем, кто погиб или лишился близких, видел, как кромсают ножом любимых, как стреляют им в голову, превращая в кровоточащее месиво дорогие черты. Что благонравно почивший Гэри Пост все же платит за свои преступления. Что имя Зодиака, долгое время остававшееся тайной, наконец прозвучало и маска, которую видели в последние минуты жизни объятые ужасом жертвы, навсегда сброшена. Что убийца больше не неуловимый монстр, а заклейменный позором набор букв на забытой могиле, проглоченный вечной тишиной звук.

Осталось только понять, к какой группе принадлежал Штолин. Опыт подсказывал Гурову, что, отойдя от дел, Степан Матвеевич не превратился в старого параноидального брюзгу и не терял формы ни на миг. Эти его копченые судаки с волжским гостеприимством – декорация, а замашки старомодного шерифа – продуманный образ для наивного молодняка вроде Юдина.

Настоящий Степан Матвеевич Штолин был описан в шикарном альбоме с биографиями лучших следователей страны, который Мнистерство внутренних дел Российской Федерации выпустило в позапрошлом ноябре, ко Дню сотрудника органов. Про Штолина там было сказано, что он не только раскрыл ставшее хрестоматийным «дело Геллы» Сониковой, но впоследствии специализировался на преступниках с ПТСР в острой и хронической форме. Раскрыл несколько серий изнасилований, спас четырех похищенных детей, посадил в «Черный дельфин» Файера – фаната «Фиксиков» и поджигания детских садов. Степану Матвеевичу приходилось сражаться один на один с олимпийским чемпионом сборной России по вольной борьбе, быть приманкой для знаменитой многодетной матери Леры Лески, душившей оставшихся на островах с ночевкой рыбаков. Так что Гуров ни секунды не сомневался, что почти комичный образ стиляги-шерифа, Клинта Иствуда на пенсии, рыбачащего на Волге и коптящего судаков на прогоревших углях, – лишь маска, настоящими в которой были только усмешка под седыми усами и лед проницательных голубых глаз.

Глядя, как Крячко и Штолин беседуют о преимуществах самодельных блесен, Гуров прочитал сообщение от Верочки: «По слухам, С. М. Штолина “увели” из следователей за то, что копался в эпизодах домашнего насилия даже в статусных семьях. PS Петр Николаевич спрашивает, во что вы вляпались!»

«Пока сами не знаем», – напечатал Гуров.

В этот момент из окна кухни высунулась дородная, покрытая сплошь клубничными веснушками женщина средних лет:

– Степан Матвеевич! Грузди мои заветрятся. И молодежь у вас там бойкая. Того и гляди, съедят все!

– Время обедать, юноши! – Штолин улыбнулся новым знакомым и Юдину. – Илья, вы здесь не впервой. Ведите! Мы с сударями судаками прибудем позже!

– Нас используют, – сказал Гуров, наклонившись к Крячко у дверей в банкетный зал гостиницы.

Тот согласно кивнул:

– Причем внаглую. Попались мы этому старику, как рыба в сети. Тоже мне! Великий, могучий добрый волшебник. Ээх!

– Найдем на него управу. В перерыв от причинения разумного, доброго, вечного съезжу почитать о его подвигах на благо отечества в архив.

* * *

Обед был таким дивным, что лишил Гурова утренней настороженности. Наваристая уха согрела его, как баня на даче тестя. А пряная малосольная сельдь под тонким слоем нарезанного кольцами молодого лука и порубленного дачного укропа, капуста, квашенная с клюквой и медом, грузди и бочковые помидоры из погреба Штолина и копченые им судаки убедили его в правоте Крячко, смакующего закуску из острых баклажанов с грецкими орехами и кинзой на домашнем ржаном хлебе с тмином.

– Надо скорее звонить начальству! Отчитаться, на какую каторгу оно нас из-за своей ангины отправило! Пусть, – он подцепил вилкой пару маринованных лисичек, – мучится!

– Есть из-за чего страдать, – подтвердил Юдин, выкладывая на тарелку жареную икру карася с яйцом, – бренд Made by Shtolin знаменит даже в Лондоне.

– А говорят, скромность выгодно отличает людей в провинции, – покачал головой Крячко.

Юдин пожал плечами:

– Так я не хвастаюсь, а факты констатирую. К нам в феврале один английский криминалист приезжал. Колин Саттон, слыхали?

Гуров и Крячко изумленно переглянулись.

– Так вот он и сказал, – беззаботно продолжал Юдин, – что закрутки Штолина нужно на международном рынке продвигать. С собой только сельди три банки на сэндвичи увез.

– Саттон из сериала «Охотник»? – медленно проговорил Гуров. Он смотрел этот фильм с женой Марией, когда она проходила пробы для съемок в российской адаптации. Ей отказали с формулировкой «слишком красива для жены главного героя». Режиссер искал типаж в стиле «настоящая англичанка», помня, что именно благодаря погоде, кухне и красоте женщин своей родной земли англичане прекрасные моряки.

– Автор сериала «Охотник», – лукаво заулыбался Юдин. – Фильм по его мемуарам поставили. Он нам рассказывал, как двух серийных маньяков ловил.

– Сильно! – позавидовал Крячко.

– А с чего это в Саратов такие лекторы жалуют? – поддел Гуров. – Столица Поволжья обгоняет столицу?

– Стараемся! У нас министр внутренних дел новый. Западник. Точнее, верит, что у них иногда опыт необычный есть, смекалка. А у нас – ум. И нам их наработки не как высокое достижение, а как направление мысли даны. Бери, учись, разбирай, как Ламборджини свою «Феррари» – езжай своей дорогой! Так что он к нам каких только спикеров не привозил! Перед Новым годом вот немец был. Маркус Шварц. Энтомолог из Института судебной медицины в Лейпциге.

– Ого! – присвистнул Крячко. – Мне наш медик Филинов его книжку давал.

– «Когда насекомые ползают по трупам», – кивнул Юдин. – Он нам про случаи из нее рассказывал. И несколько аспирантов и магистрантов с биологического факультета нашего университета обучил. Все сейчас в нашей сфере работают. Штолин костьми лег, чтобы в Саратове-Энгельсе девчонок-близнецов оставили. Леля и Лиля Береговы. Серьезные, бойкие, надежные, как волжский берег, – он смущенно бросил быстрый взгляд на похожих, как две капли воды, девушек за соседним столиком. – Вон они, кстати. Вместе с остальной группой на занятие пришли.

Магия штолинских судаков отступила, и Гуров понял, что присутствующие в кафе были не постояльцами гостиницы, а их с Крячко будущими учениками. И самыми необычными среди приехавших на занятия действительно были близнецы.

– Береговы, – в голосе Юдина слышалось подлинное восхищение, – прославились в криминалистическом сообществе после участия в расследовании удушения местной фитоняшки под ником honey2001. В миру – Ханны Гринблатт, паршивой, прости господи, для местной еврейской общины овцы. Была лицом, в смысле попой, турецкого производителя спортивных легинсов. Мы искали убийцу среди блогеров-конкурентов, сумасшедших фанатов, отвергнутых бойфрендов. Оказалось, дело рук бывшей свекрови, с сыном которой Ханна рассталась сто лет назад, – простой тетки, местного сыровара от сохи. Ольга Усова была поваром, долго копила деньги и учила итальянский, чтобы поехать с мужем на фарфоровую свадьбу в Тоскану. Там увидела объявление о наборе на курсы сыроваров – и понеслось. Вернувшись в Саратов, открыла сыродельню, стала организовывать дегустации для випов, поставлять сыры на светские мероприятия, корпоративы. Родительские комитеты элитных школ боролись за ее сырные корзины на подарки учителям. Бывшая невестка была важной частью бренда: встречала гостей, продвигала рикотту Усовой как идеал здорового питания в соцсетях. В общем, эта курица исправно несла бывшей свекрови золотые яйца.

– И что же ее, – Крячко отправил в рот фаршированное яйцо с домашним майонезом и треугольничком красной рыбы, – не устроило?

– Ханна по-прежнему была любовью всей жизни для ее сына, которого Усова рожала для себя и растила одна.

– Дом, который построил Эдип? – понимающе подхватил Крячко.

– Коттедж.

Юдин помолчал и заговорил быстро, как бы между прочим. Гуров с Крячко знали, что так сыщики выдают знание, которое стоило многих душевных сил.

– В общем, Усова сначала разрушила брак сына, а потом невестку убила. Да так грамотно все организовала – соблюдать чистоту привыкла же, – что единственную улику обнаружили только близнецы. В пролежавшем на окраине городской свалки теле Гринблатт жили мухи не только отечественные, всеядные, но и особые сырные, из пропахших лавандой мест.

– То есть Прованса, – подытожил Гуров, вспомнив, как во время путешествия на фарфоровую свадьбу часами торчал в этих сиреневых полях, фотографируя для соцсетей жену.

Он внимательно рассмотрел девушек. Их овальные лица, похожие на пугающие «голые» карнавальные маски цвета слоновой кости, казались неприметными благодаря коричневой туши и мерцающей пудре, высветлявшей линию высоких скул. Ростом чуть выше среднего, стройные и спортивные шатенки с медным отливом, Береговы выглядели в равной степени строго и неприступно в одинаковых голубых рубашках мужского кроя, черных юбках-карандашах и остроносых туфлях-лодочках с высокими прямыми шпильками. Между замшевым носком и задником каждой туфли виднелись соблазнительные изгибы узких стоп. По их тыльной стороне пересечением четких линий вились татуировки в виде нежного светло-сиреневого цветка на разветвленном стебле с крупным, слегка волнистым с краю листом.

– Открытые туфли – их фишка, – вздохнул, перехватив взгляд полковника, Юдин. – Весь отдел влюблен в Береговых. И всем – от ворот поворот.

– Уж не твою ли скорбную историю мы слышим, капитан? Тебя пожалеть? – хохотнул Крячко.

– Да ну что вы! – зарделся Юдин. – Это я так…

– Так мы тебе и поверили! – хрустнул соленым огурцом Гуров.

Одна из девушек повернулась в его сторону, откинув упавший на плечо высокий гладкий хвост. Вторая продолжала сосредоточенно вслушиваться в болтовню соседа по столику, покусывая накрашенные нежно-розовым блеском губы. Гуров с интересом отметил, что сестрам Береговым шли даже резкие, в черной оправе очки.

– С кем она говорит? – спросил он Юдина.

– Да, Илья, – поддержал его Крячко. – Поведай-ка нам, боец, под уху, ху из ху.

– Ну, высокий красавчик-блондин, непробиваемая груда мускулов рядом с Лелей, – в голосе Юдина мелькнула ревность, – Олег Назаров. Оборотистый парень из Балашова. В Сети много прошлогодних интервью с ним, в том числе на федеральных каналах, о деле банды кладбищенских вандалов. Портили монументы братков из девяностых. Всколыхнули несколько угасших еще в девяностые бандитских войн.

– На федеральный уровень парнишка вылез, значит? – Крячко принюхался к дымку над разделанным на тарелке копченым судаком.

– И все не залезет обратно. Авторитеты оценили его усилия по поимке стравивших их вандалов. Теперь у Олега много покровителей в верхах.

– Надо же! А мы будем нести доброе-вечное таким людям, – проворчал Гуров.

– Будем! – дотянулся своей рюмкой до его бокала с морсом Крячко.

– За соседним столиком, – Юдин присоединился к тосту, – как всегда один, Паша Банин.

– Сейчас нырнет в оливье и утонет в майонезе, – Крячко прищурился.

Гуров кивнул:

– Не офицерская косточка. Тюфяк тюфяком.

– Не ведитесь на это! – покачал головой Юдин. – Этот тюфяк стреляет так, что в сырную муху, которую близнецы достали из тела Гринблатт, на раз попадет. И бегает быстро. Я сам видел, как он однажды курьера «Яндекс Доставки», который мог оказаться важным свидетелем, по набережной час догонял. Вообще, – в его голосе послышалось невольное восхищение, – Паша – представитель вымирающего вида, классический сыщик-интеллектуал, провинциальный российский Шерлок Холмс. За эрудицию получил в отделе кличку «Мозг». Юридическое – его шестое образование. Он талантливый, опытный химик, физик, психолог, социолог, религиовед. Карьера пошла в гору после раскрытия серии кровавых ритуальных убийств. Актер массовки, которого поперли из местного ТЮЗа за пьянство, пошел по стопам Чарльза Мэнсона. Собрал из неблагополучных ребят аналог «Семьи», своих детдомовцев и пэтэушников прозвал «Лицедеями» и призвал нести свет своего учения обитателям коттеджей на местной Рублевке, в селе Усть-Курдюм.

– Чудны дела твои, господи!.. – вздохнул Крячко.

– Особенно на саратовской земле, – усмехнулся Гуров. – В Москве рассказать кому – не поверят.

– «Лицедеи» вламывались в богатые дома по ночам, любили резать семьи. Последним был дом местной предпринимательницы, варившей для фермерских ярмарок и маркетплейсов свечи и пастилу. Трое сыновей мал мала меньше, муж хозяйственный, кот, собаки, таз с черепахой, хомяк в клетке, перепелки в сарайчике, кормушка для синиц на окне. Перебили всех: людей, живность. Банин вычислял «Лицедеев» полгода. Нашел дачный поселок с заброшенным переулком Хмельный, где они устроили подобие фермы Мэнсона. С ритуальными жертвоприношениями животных, оргиями, наркотой. Часть банды накрыли там. Остальных ОМОН брал в буфете «Чехов» – концептуальном кафе для городской богемы. Среди винтажных стульев, полноразмерных иллюстраций из литературной классики на стенах, книг в золоченых переплетах. При свете свечей.

– Романтично, – улыбнулся Гуров. – Что насчет других учеников?

– Лиля говорит с Папкой.

– Каким папкой? – удивился Крячко. И неуверенно добавил: – Это же девушка. Вроде бы.

Его, как и Гурова, смутила безразмерная толстовка с портретом героини сериала «Метод», грозно держащей на изготовку заточенный до жала карандаш, широкие серые штаны и желтые кеды.

– Парень это или девушка, боевая задача спрятать фигуру выполнена на «отлично», – поддержал недоумение друга Гуров.

Будто почувствовав, что ее обсуждают, девушка повернулась к ним. У нее было нежное лицо с золотыми веснушками, похожими на блестки в детской пене для ванн или мелкие водоросли в едва зацветшей воде, которое она зачем-то сделала старше скульптурным макияжем с бежевыми губами и египетскими сине-зелеными стрелками, расходящимися в стороны рыбьим хвостиком в уголках глаз. Из-под капюшона вдоль виска вилась голубая прядь.

– Имеется в виду виртуальная папка, – пояснил Юдин. – Компьютерный файл. Потому что Лиза Колтова – гениальный программист, геймер, хакер, гик. Остроумная, резкая, гневливая, вспыльчивая, – он сморщился, – но в отделе компьютерной безопасности на нее молятся. Потому что бороздит офшорные счета на любых островах, инкогнито добавляется в чаты извращенцев со снафф-видео, когда пропадают дети, входит в даркнет как к себе домой. Многие думают, что она сама маньяк.

– Психологи говорят, что компьютерные игры снижают агрессию, – пробурчал Крячко, и Гуров сдержанно улыбнулся, вспомнив, сколько вражеских танков его напарник успевал подбить в обеденный перерыв.

– Не у всех, – поджал губы Юдин. – Вон там, за столом в углу, Глеб Озеркин. Официантку достает, кретин!

– Знакомая фамилия, – Гуров задумался.

Он сын известной детской писательницы Ольги Озеркиной, – Юдин грустно уставился в тарелку с копченым судаком. – У нее был дом в селе Пристанное в двадцати минутах езды от города. Она жила там с конца мая по октябрь с семьей и привозила богемных приятелей на «православный ретрит». Ходила к батюшке из местного храма, регулярно поддерживая крупными пожертвованиями в валюте во всех смыслах дорогого духовника.

– История стара, как мир. Богема отмаливает грехи. А криминал-то в чем?

Гуров начал думать, что Юдин просто расстроен из-за того, что не может добиться внимания Береговых. Ни одной, ни второй сестры.

– Деревенские прозвали «друга всех детей» Салтычихой.

– Однако, – хрустнул соленым огурцом Крячко.

– За жестокое обращение с детьми и животными, – кивнул Юдин. – Утром она посещала исповедь. Днем полола лебеду в церковном сквере (батюшка был щедр на послушания для богатых покровителей). А вечером отправлялась домой. Детей и собаку со щенками бить. Скулеж и плач на весь двор. Дочь на себя руки наложила после школы. А Глеб как раз закончил следственно-криминалистический факультет юридической академии и родную мать за доведение до самоубийства посадил. Даже у Малахова выступил. Сейчас берется за тяжелые семейные истории: убийства за наследство, месть рогоносцев, склоки сиблингов, инцест. Консультирует киношников. Сценаристов сериала «ДНК», например.

– Это где у героя инициалы такие, потому что он Дмитрий Николаевич Карин? – хмыкнул Гуров.

Все молодые коллеги в их с Крячко отделе дружно ждали второй сезон этого мини-сериала. Мария тоже хвалила его. Снимавшаяся в нем актриса даже консультировалась с ней, каково это – жить с сыщиком, который, расследуя убийства, совершенные супругами или родственниками жертвы, разуверился в браке и избегает создания семьи.

– Он самый. Наши, кстати, без труда узнают в герое Назарова. Он на гонорары консультанта построил себе дом на нашей Рублевке, в селе Усть-Курдюме. Принципиально живет один. Женщин презирает как класс. Сотрудницы всех отделов на него по очереди жалобы начальству писали. Папка – единственное исключение.

– Взаимный абьюз? – понимающе кивнул Гуров.

– Они на месте преступления подрались.

– Приятные все люди, ничего не скажешь! – проворчал Крячко. – А почему их так мало? Конференц-зал позволяет обучить больше людей.

– Это решение Штолина. Он считает, что усвоение знаний в маленьких группах более эффективно, поэтому нужно тщательнее выбирать слушателей конкретного курса. Чтобы они были из разных мест и специализировались на разных типах преступлений. Штолин сам подбирает каждую группу. Обычно все же человек по десять. Но этот состав, по его мнению, самый сильный.

– Тогда зачем их чему-то учить?

Гуров все больше убеждался в мысли, что старик зачем-то вызвал в Саратов специалистов по поиску серийников из Москвы.

Юдин задумался:

– Они все некомандные игроки. Неудобные одиночки. Непредсказуемые занозы в заднице, – он обвел взглядом молодых коллег. – Вспыльчивые, желчные, заносчивые, готовые пренебречь правилами. Клумба нарциссов. В каждом расследовании доверяют только себе и абсолютно игнорируют мнение других. Расследование для них прежде всего вызов своему интеллекту.

– Прямо сериал «Кости»! – отмахнулся Крячко.

– Так и есть, – Юдин был серьезен.

– Ну, курсы тимбилдинга я вести не умею, поэтому будем учить молодняк плавать броском в воду, – подытожил Гуров.

– Предлагаю в завершение торжественного обеда поднять еще один тост за наших гостей, – раздался предшествовавший аплодисментам голос Штолина.

Услышав свое имя, Гуров поднялся, исподволь наблюдая за реакцией молодых звезд провинциального сыска.

Сестры Береговы сделали несколько ленивых хлопков в ладоши, нервно покачивая острыми носами дорогих черных туфель. Их сосед Назаров, сжав челюсти, смотрел на приезжих с вызовом. На лице Банина было написано искреннее восхищение. Папка, казалось, больше интересуется реакцией на лекторов ненавистного ей Озеркина. Тот был предсказуемо исполнен дистиллированного презрения ко всем вокруг.

– Вежливые детки, ничего не скажешь, – прошептал Крячко.

Гурова не волновала этика. Он и сам пренебрегал вежливостью с теми, кто не успел заслужить его доверия. А доверие он направо и налево не раздавал.

Но эти шестеро были явно не заинтересованы в учебе. Смотрели свысока на лекторов и друг друга ни в грош не ставили. Будто их собрали насильно для решения какой-то задачи, запредельная сложность которой требовала объединения их высокоразвитых, уникальных навыков под руководством Гурова и Крячко.

Капитуляция Орлова перед сезонным гриппом давно стала легендой в ведомстве, поэтому Штолину не составило никакого труда заполучить их. Достаточно было просто назначить обучение на апрель. Но с какой целью ему понадобились Гуров и Крячко?