Кровь ангелов. Левиафан. Книга 2

© Алексей Фролов, 2023

ISBN 978-5-0059-8670-2 (т. 2)

ISBN 978-5-0059-8628-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Канун РагнарЁка

Локи оказался своеобразным богом. Карн понял это сразу, еще в их первую встречу. Но после пятого литра пшеничного язык «кузнеца лжи» стал заметно длиннее, а мысли – куда откровеннее. Парень не протестовал – у него на душе второй день скребли саблезубые тигры, так что предложение расслабиться и поговорить «о том о сем» он воспринял едва ли не с благодарностью.

До путешествия оставалось еще два дня. Тот, Эрра и Рокеронтис вовсю занимались подготовкой, и Карн на это время как-то выпал из общего поля событий, ни у кого не нашлось для него работы.

Даже с Виктором он не мог поговорить – колдун отправился в добровольное изгнание, потому что винил себя за случившееся. Карн искренне жалел его, но Эрра сказал, что это не ново – Вик крайне чувствителен, он глубоко переживает подобные ситуации и ему всего лишь нужно время. Оккультист ушел из митреума на рассвете лунной недели и должен был вернуться как раз в тот момент, когда их команда намеревалась отправиться в судьбоносный поход.

– Ты нужен им, парень, – констатировал Локи, уставившись в дно пустого бокала. – Ты нужен нам.

– Так я здесь, – удивленно ответил Карн, пытаясь понять, о чем толкует бог огня. – Я же с вами.

– Нет, нужен настоящий ты, – Локи внимательно посмотрел на него, прищурился. – Сейчас ты лишь тень себя самого. На твое пробуждение уйдут годы, но у Древних нет времени. Атака на митреум – это демонстрация. Раньше Иные никогда не штурмовали наши базы, они просто не могли вычислить их местоположение. Я думаю, о некоторых они знали, но древняя магия еще сильна, даже их технологии не всегда берут верх.

– Но ведь это из-за меня! – Карн скрипнул зубами и в тщетной попытке заглушить гудящую боль в груди опустошил свой бокал одним большим глотком. Он никогда не любил пиво, предпочитая что-то посерьезнее, но сейчас ему было плевать. Парень знал, что алкоголь не решит его проблемы, не заполнит пустоту в душе, не облегчит страдания. Но ничего не делать, слоняясь по митреуму, было еще хуже. Потому что тогда он обязательно начал бы вспоминать ее…

– Они тоже не дураки, – продолжил Карн, – поняли, кого Эрре удалось найти. Значит, я действительно представляю для них опасность.

– Так я о том и толкую! – Локи сделал знак официанту. – Уважаемый, а принеси ка нам еще кег!

– Не многовато ли? – усомнился Карн. – Или досточтимый трикстер желает быть в говно?

– А ты не желаешь? – парировал Локи, точно повторив интонацию Карна. – Я, знаешь ли, вовсе не бесчувственный выродок, как полагают многие. Я тоже ощущаю некоторую вину за случившееся со своей стороны. Мог бы и не попадаться в ту детскую ловушку, тогда успел бы к вам. И ничего не случилось бы.

– Насколько я понял, Ангелы все равно атаковали бы митреум. Рано или поздно. Выждали бы момент и атаковали! – Карн со злостью ударил кулаком по крышке стола. Разговоры за соседними столиками на миг смолкли. Парень не поднимал глаз, но знал, что его изучают. Тут масса любителей поиграть мускулами, район такой. Что ж, он предоставит им эту возможность! Вот-вот…

– Может и так, – согласился Локи. – Но мы были бы лучше подготовлены. Как минимум, у нас было бы Сердце Хрунгнира.

– А я вот так и не понял, что это? – Карн звучно рыгнул в кулак. Извиняясь поджал губы, но Локи только махнул рукой. – Ни Эрра, ни Тот толком не разъяснили мне, как эта штука работает. Ну, я помню какую-то скандинавскую легенду о том, как Тор одолел великана и вырвал его сердце.

– Примерно так все и было, – кивнул бог огня. – Только то был не великан, а голем, его создали мои родичи тысячи лет назад. По силе он превосходил любое живое существо в известной нам части Вселенной, мог испепелять целые армии. Но вся фишка заключалась в источнике его сил. Эту технологию мы потеряли еще во время войны с Ванами. Сами виноваты, базара нет. Но Всеотец в своей несравненной мудрости, – Локи сделал театральный жест, закатив глаза и всплеснув руками, – решил, что если мы сумеем добыть тот источник, в буквальном смысле – вырвав его из груди голема, нам удастся постичь его суть.

– И Тор сумел одолеть его? В одиночку? – Карн не сомневался в мощи скандинавских богов, но если голем был так силен, как говорит Локи…

– Разумеется, нет! – бог огня самодовольно улыбнулся и налил себе пива из кега, что как раз подоспел к их столику. – Отхватил он по первое число! Ну, если честно, все отхватили. Мы крошили голема почти двое суток. Тор, его сыновья, я с Фенриром, Форсети и Ньерд. Потом подоспели Фрея и Фрейр. Тор тогда получил смертельную рану и если бы не Гроа, склеил бы ласты в считанные часы. Фенриру тоже досталось, да и я потом месяц восстанавливался. И мы ведь были куда сильнее, чем сейчас. Иные только пришли, только начали насаждать свою ложь среди смертных Мидгарда.

– Так вы Ра называли? – уточнил Карн.

– Ага, – кивнул Локи, осушая бокал. – Короче, сложили голема и достали его сердце. Только никто так и не понял, как оно работает, откуда берет энергию. Что-то вроде ядерной батарейки, только в роли топлива не уран, не плутоний, а сама материя. Да и создан он был совсем для другого.

– Он пробуждал, – догадался Карн.

– Тогда некого было пробуждать, – невесело хмыкнул Локи. – Древнейшие, те, что были до нас и когда-то стояли над нами, многое оставили после себя. Только инструкций к их игрушкам нет! А про Сердце то мы позже узнали, что оно пробуждает память крови, снимая блоки с разумов смертных, установленные машинами Иных Богов. Кстати, артефакт может помочь не только тебе, но и вашим дриадам! И все равно, вряд ли Сердце было создано для этого, иначе получается, что Древнейшие…

Воспоминание о Ниссе и Эмеренте больно кольнуло сердце Карна. «Они в лапах у этих бездушных тварей, а я ничего не могу сделать! – мысленно зарычал парень. – Пока не могу, – тут же поправил он себя, – еще немного и они за все заплатят».

– Злишься? – прищурился Локи. – Правильно делаешь. Злоба полезна, это неиссякаемый источник сил. Когда меня изгнали во тьму подгорных лабиринтов Гнипахеллира, я выжил лишь благодаря ненависти. Ну, потом все изменилось, я признал свои ошибки и все такое, но именно злость не позволила мне сдаться тогда.

– К черту! – Карн взял себя в руки. – Два дня и мы отправимся к Нему. Думаешь, он согласится отдать Сердце? Ты последний, кто видел Его за сотни лет.

– Согласится! – уверенно кивнул Локи. – Когда увидит тебя. Когда увидит пламя в твоих глазах. И тут я тебе открою тайну, парень. Величайшую тайну богов. Хочешь?

– Валяй, – улыбнулся Карн. Он уже привык к тому, что бог хитрости меняет тему разговора так же быстро, как и собственное настроение. И манера поведения у него переменчива до неприличия. Сначала это раздражало, но теперь Карн понял, что такова суть Локи, таким он рожден. Хитрый, изменчивый огонь. Волшебное пламя – ни светлое, ни темное, ни доброе, ни злое. То тут, то там, и всегда на своей собственной стороне. Но не в этот раз.

– Ну, коли ты так великодушно позволил, – Локи перегнулся через стол, так что кончики их носов почти соприкоснулись. Наверное, со стороны выглядело двусмысленно, но Карн не обратил внимания.

– Мы вам завидуем, парень! – прошептал Локи. – Боги завидуют смертным! И вовсе не потому, что ваш век столь короток, а жизнь – так ярка. Это все чушь на постном масле. Бессмертие – нечто невообразимое, и кто бы что не говорил, ни один бог не променяет вечную жизнь на лимитированную! Всеотец лично в этом убедился, еще будучи у власти. То есть он не просто взял себе тело смертного, как мы обычно делаем, он СТАЛ смертным. Говорил, что ощущения непередаваемые, особенно от секса и вина, – бог огня облизнулся. – Но когда ты можешь помереть от удара ножом в спину или по пьяни поскользнувшись на мокрых досках утонуть в колодце, перспективы вырисовываются так себе. Да и сколько у тебя в запасе? Восемьдесят лет? Сто двадцать? Когда-то вы жили и больше. Но даже пять веков, даже тысяча лет – это не срок.

– И не надоедает? – удивился Карн.

– Ты в своем уме, парень? – Локи округлил глаза. – Ты даже не представляешь, сколько всего вокруг! И миллиона лет не хватит, чтобы попробовать все, побывать везде. Поэтому про усталость от бессмертия – это все берд. Фантазии ваших писак. Но, похоже, в коня корм.

– Отчего же тогда вы завидуете нам? – нахмурился Карн. – Раз вы несоизмеримо выше нас, совершеннее?

– Потому что мы не умеем… – Локи глубоко вздохнул, – не умеем творить. Понимаешь, не боги создают людей, а люди богов. Люди вообще создают все в этом мире. Зачастую сами не понимают, что делают, но наполняют Вселенную смыслом. Они – истинные дети Великого Архитектора, их сознание – кладезь возможностей. Все, что ты можешь представить себе – реально. А у богов, смешно сказать, фантазии нет! И у Ангелов нет. Ни у кого нет. Мы будто позабытые машины, которые так и остались на стадии альфа-теста. Нам, наверное, хотели поменять прошивку, расширить функционал, но руки так и не дошли.

– Забавно, – хмыкнул Карн. – Никогда бы не подумал, что в этом все дело.

– Вот-вот, – покивал Локи. – Вы просто не думаете о том, что вам реально дано. С другой стороны, мне кажется, это тоже часть замысла.

– Про замысел не знаю, – философски заметил Карн, – но то, что человек не уважает мир, в котором живет, это факт. И себя не уважает, если, извини за выражение, срет там же, где ест.

– В принципе, подобные инсинуации адекватны актуальным общественным реалиям, – выдал Локи, и будто сам удивился столь замысловатой фразе.

– Хренасе ты дал! – хохотнул Карн. Хохотнул довольно громко, гораздо громче, чем позволяли приличия. На него вновь недвусмысленно покосились. Но пока никто не рискнул подойти и предложить выйти. Хотя на памяти Карна выходили отсюда нечасто, обычно все начиналось прямо меж столиков.

– Могу, если хочу, – подмигнул ему Локи. В этот момент бог огня отчетливо напомнил Карну Рокеронтиса, и парень, наконец, осмелился спросить.

– Ты прости, если мой вопрос покажется тебе неуместным или даже оскорбительным… – начал он.

– Заметил все-таки? – ухмыльнулся Локи и опрокинул в горло очередную кружку. Кег на 20 литров принесли совсем недавно, а он уже опустел на треть. Карн честно пытался не отставать, но было ясно, что в этом нелегком деле смертному за богом не угнаться.

– Что заметил? – парень мотнул головой.

– Не дури, все ты понял, – прищурился бог огня. – Ты действительно умен, не поспоришь. Только инерция мышления, навязанная годами слепоты, глухоты и немоты, все еще тормозит тебя. Будь проще. Прими все, как есть.

– Это трудно, – честно признался Карн. Он до сих пор иногда просыпался с мыслью о том, что все это – какой-то сумасшедший кэрроловский сон. Но потом шел умываться, делал зарядку, завтракал вместе с Древними Богами у фонтана с целительной водой, и все двигалось своим чередом, все потихоньку обретало смысл и цель.

– А кому сейчас легко? – весело парировал Локи. – Уж не богам, это точно! Ладно, что ты хотел спросить?

– Какой ты на самом деле? – выпалил Карн. – За эти несколько дней я видел тебя разным. Ты был как Рокеронтис, беззаботный и по-мальчишески задиристый. Ты был как Эрра, грозный и рассудительный. Ты был как Тот, задумчивый и безмерно мудрый. Думаю, любое из твоих состояний копирует чье-то поведение. Но какой ты в действительности? Каким ты был рожден?

– Все это очень грустно, парень, – Локи попытался улыбнуться, но не вышло. Бог опустил взгляд на пивной бокал, и в этот момент в его печали Карн узнал себя самого. – Дело в том, что меня как такового нет. То есть я всю свою жизнь был отражением кого-то. Знаешь, такой идеальный хамелеон, мне пары мгновений хватает, чтобы с безупречной точностью скопировать манеру речи, мимику, поведение и даже мысли любого, будь то бог или человек. Но когда я пробую стать самим собой… у меня не выходит. Я столько раз пытался вспомнить, каким был раньше, до того, как впервые стал подражать кому-то. Но так и не вспомнил.

– Не понимаю, – честно признался Карн. – Это вообще возможно?

– Я тут перед кем распинаюсь, а? – осведомился Локи, состроив гримасу, полную негодования. Так мог бы выглядеть обиженный Рокеронтис. – Ты видно забыл, что нас создают люди. Поэтому возможно все! У Купалы вон видал, какой черен? Это он, между прочим, ввел в моду шаровары, потому как любой другой фасон в его случае получался вульгарным.

– Серьезно? – улыбнулся Карн. Бог огня вновь виртуозно сменил тему, но от парня не укрылась тревожная искорка в его глазах. Это коробило Локи, он действительно не мог найти себя и сильно переживал по этому поводу. С другой стороны, его грусть была искренней, значит ли это, что в нем все же есть что-то свое?

Карн не успел додумать мысль до конца. Бог огня коснулся его виска рукой, как когда-то сделал Рокеронтис. Но в отличие от Песочного человека Локи не перегрузил сознание парня, обрушив на него все свои воспоминания нескончаемым потоком мерцающих образов, от которых легко можно было сойти с ума. Он выдал конкретное воспоминание.

Первое воспоминание первого бога.

Или он всегда был лишь вторым?..

Интерлюдия. Где началась вечность

Он не помнил, как все началось. Не мог помнить, потому что на тот момент у него еще не было памяти. У него не было высших психических функций, не было внешних рецепторов и трехмерной оболочки. Но сам он уже был. Появился, вспыхнул одинокой искрой в бездонной тьме, на стыке двух начал – холодного мертвого мира и живого пламени человеческой мысли.

Так он родился – в месте, где реальность впервые соприкоснулась с мета-реальностью, что соткана иллюзорной нитью людской надежды? Страсти? Фантазии? Он не знал ответа, потому что мир вокруг был настолько прост, что понять его было невозможно. Даже будь у него желание это сделать.

Он просто стал, а через мгновение уже был. Единственный огонек, который тысячелетие за тысячелетием тонул в бесконечной темноте мета-реальности. Где-то глубоко, в самой его сути, рождались ответы на еще не заданные вопросы. И он не понимал, но помнил, что это были импульсы, приходящие извне, каждый из которых нес с собой что-то особенное, что-то для него.

Первый принес душу и жизнь.

Второй дал разум и движение.

С третьим пришли облик, речь, слух и зрение.

Так он стал похож на тех, кто впустил его в этот мир. Он стал похож на людей, и уже понимал, что у него с ними столько же общего, сколько и отличного от них. И чтобы узнать больше, он решил поговорить с ними, ведь теперь он мог говорить!

Но люди не слышали его. Он говорил, а они продолжали ловить рыбу, рубить деревья, строить жилища и кроить одежду. Он говорил, а они бросались друг на друга с ножами и топорами, отливали прекрасные фибулы и делали искусные резные стрехи. Они насиловали и любили, прощали и проклинали, пока он говорил и говорил. Некоторые слышали его во снах, другие (их называли безумцами) – наяву. Но они не понимали ни слова. Большинство – потому что не могли, немногие – потому что не хотели.

И он понял, что не может говорить с людьми, пока является частью мета-реальности. Здесь он был всесилен, но одинок. И не у кого было просить совета. Он смутно понимал, что есть что-то выше, дальше и глубже. Есть что-то, без чего он не мог быть рожден. Он видел древо, что пронзало оба мира. Он даже мог проследить его путь от сингулярного семени до испепеляющей вспышки вселенского огненного смерча. Но он никогда не видел того, кто посадил это семя, и не понимал – зачем оно.

Века слились в мгновения бесплодных попыток прорваться в мир людей. А потом, однажды, он увидел человека, что лежал на окровавленной траве, прижимая руку к колотой ране в груди. Дух человека готов был покинуть тело. И в этот миг человек обрел зрение и слух. Истинное зрение и истинный слух.

– Ты, – сказал человек. – Я вижу тебя.

Он не знал, что ответить. Столько времени он пытался воззвать к людям, своим создателям. У него были все ответы, которые он мог бы им подарить. Но вместо этого лишь спрашивал, спрашивал, спрашивал.

– Ты всегда был здесь, – сказал умирающий воин. – Жаль…

И с последним выдохом туманное облачко вырвалось из груди человека, унося за собой его неукротимый дух.

Он видел, что тело свободно, но еще не мертво. И он занял место духа, и у него получилось. Было странно оказаться в этом теле, в этом мире, из которого происходит все, из которого тянутся корни великого древа. Было странно дышать легкими и видеть глазами.

Ему потребовалось немало времени, чтобы свыкнуться с новыми ощущениями. Но он сумел. И понял, что теперь может обратиться к людям. Может, наконец, дать им ответы и задать свои вопросы!

Но когда он пришел в ближайшее селение, люди в страхе разбежались от него. Здесь знали того воина, чье тело он занял. Знали, что тот воин мертв. И каждый видел смертный след от колотой раны на его груди.

– Драуг! – кричали они, и прятались в домах. Иные хватались за оружие и громко рычали, не для того, чтобы напугать его, скорее – чтобы ободрить себя. И он с горечью осознал, что здесь ему не место, здесь его не станут слушать и тем более не станут ему отвечать. А это странное слово «драуг» породило движение, легкую рябь на самой границе мета-реальности. Еще не сущность, о – далеко нет, но уже ее зачаток.

Он ушел от людей и побрел прочь. Его присутствие в смертном теле делало это тело сильнее, быстрее и выносливее. Но оно оставалось также уязвимо, также подвержено разрушению, и ему также нужна пища.

Он ел ягоды и грибы, от некоторых его тошнило, от других… от других было хуже. Вскоре он научился видеть их суть и стал различать те, что подходят. А потом он увидел животное, маленькое и юркое. Он легко разогнал тело до нужной скорости и мощным броском настиг проворное существо.

Впервые он убил. Случайно. Он схватил животное слишком сильно и сломал что-то важное в его теле. Позже он постиг суть животного и уже точно знал, как оно функционировало и почему перестало делать это в его руках. Потом он понял, что тело хочет съесть животное, но в этом было что-то неправильное. О, сколько раз он наблюдал за людьми! Но даже не подумал обратить внимание на столь элементарный процесс, как насыщение. Что ж, быть может все действительно так просто…

Он вонзил зубы в мех, разорвал его, и погрузил губы в еще теплую плоть. Он рвал мясо и проглатывал его, почти не жуя. Он съел животное целиком, оставив лишь кости. Вскоре тело стало отторгать пищу.

Он вернулся к грибам и ягодам, хотя понимал, что этого недостаточно. А потом увидел, как два человека идут через лес, неся с собой двух животных, подобных тем, что ранее ему удалось поймать. Животные были мертвы.

Он проследил за людьми и когда спустились сумерки притаился во тьме недалеко от них. Один из людей достал камень и нож. Нож соприкоснулся с камнем и… ему показалось, что он ослеп! На неуловимое мгновение мир вылетел из под ног, ибо человек создал искру! О нет, не такую же как он сам, но… тоже живую!

Он заворожено смотрел, как человек высекает искры, а потом над горкой древесной трухи поднимается легкий дымок, из которого рождается трепещущее пламя. Он никогда не видел огонь глазами человека, и это зрелище навсегда запечатлелось в его сути, навсегда изменило ее.

Сколько раз он видел огонь сверху, из мрака мета-реальности, созданной для всего, кроме света? Сколько раз он видел, как люди создают это волшебство собственными руками? Он понимал, как все устроено. Он видел течение экзотермических реакций, сопровождающихся интенсивным выделением внутренней энергии термодинамической системы. Он мог бы описать процесс горения в мельчайших деталях, так что его не поймут даже те, кто будет ходить по этой земле через тысячу лет.

Но знать и видеть – разные вещи. Нельзя понять мир людей, не взглянув на него глазами человека. И пламя предстало перед ним иначе, в своем истинном облике. Он видел, что этот разгорающийся огонь – отражение его собственного огня. Отражение огня, что родился, когда еще не было времени, и еще не было пространства.

А потом он увидел, как люди содрали шкуру с одного из животных, удалили внутренности и установили на палке над огнем. Вскоре ноздрей коснулся удивительно приятный аромат и он понял, почему тело, так жаждавшее мяса, не приняло его в естественном виде.

С восторгом, который он ощутил, впервые увидев огонь глазами человека, мог сравниться лишь миг, когда он добыл свое первое пламя. Позже он научится делать это без ножа и камня, вообще без всего. Для этого ему потребуется даже не мысль, всего лишь намерение. Но он никогда не забудет огня, который добыл своими руками! Он никогда не забудет о том, что лишь такой огонь – истинный.

Он наблюдал за людьми, и заново открывал для себя мир. Все, что из мета-реальности выглядело не стоящим внимания, оказалось бесконечной феерией эмоций и волшебства! Он знал об этом мире гораздо больше людей, но едва ли понимал хоть что-то. И он учился понимать, учился жить.

Только теперь в нем стали пробуждаться настоящие чувства, будто вода, тонкой струйкой бегущая сквозь трещину в дамбе, внезапно набрала силу и обернулась могучим потоком, чтобы не оставить от той дамбы даже воспоминаний. Он наслаждался морозным воздухом, золотым блеском заката, шумом морских волн, бросающихся на отвесные скалы фьордов.

На какое-то мгновение ему показалось, что он стал человеком, ибо все эти ощущения были столь совершенными, столь яркими и неповторимыми… столь отличными от бесплодных равнин мета-реальности, где он был волен творить все, что угодно. О, даже самые величественные горные вершины и неповторимые сталактитовые дворцы подземных пещер, сотворенных его безграничной властью над кроной мирового древа, не могли сравниться с единственной песчинкой, мельчайшим кристалликом кварца, лежащим на морском берегу здесь, в мире людей. В единственном настоящем мире.

Упоенный, одурманенный этим пониманием, он вновь решил выйти к людям. Он ушел как можно дальше от тех мест, где знали воина, чье тело он занял. И первыми людьми на его пути были парень и девушка, обрученные судьбой. Он видел это в их глазах и душах, видел, что они были единым целым еще до того, как узнали друг друга. Парень сжимал лук из ясеня, девушка держала корзину из прутьев ивы.

Он повстречал их у лесной тропы, недалеко от поселения, которое, как он знал, было одним из самых больших в этом суровом краю. В тот день низкие серые тучи впервые за многие месяцы нарушили свой плотный строй, чтобы впустить в мир немного тепла. Солнце светило ярко и воздух больше не вырывался из груди облачками пара.

– Кто ты? – спросила девушка. Он не увидел в ней страха, хотя понял, что она ощущает его отличие от них.

– Кто ты? – спросил парень. Он был высок и худощав, но очень скоро ему предстояло превратиться в сильного и могучего воина, чьи стрелы не изведают промаха.

Он знал о них все, они о нем – ничего. Но они почувствовали, поняли, что он другой. Было ли это врожденным инстинктом или каким-то априорным знанием, заложенным в них – он не понимал. Пока.

– Я, – сказал-спросил он, и внезапно понял, что не знает, как ответить. Знает лишь, что был создан ими, людьми, хотя его силы и знания были неизмеримо выше их сил и знаний.

– Да, – улыбнулась девушка. В ее светлом и открытом лике будто воплотилась вся теплота и свежесть мироздания. – Ты.

– Да, – сказал парень. Его молодой, но суровый взор не нес в себе явной угрозы, но пальцы левой руки плотно облегали рукоять лука, тогда как пальцы правой уже лежали на оперении одной из стрел, таящихся в туле на боку. Он инстинктивно сделал шаг вперед, заслоняя девушку. – Ты.

– Я, – вновь повторил он с интонацией, в которой были заключены тысячи эмоций. – Я ваш бог.

Слово пришло неожиданно, он не собирался ничего говорить, но губы и язык сами собой сложились в нужные фигуры. Будто кто-то подтолкнул его к этому слову, будто заставил произнести.

– А кто такой – бог? – спросила девушка.

– Я не знаю, – признался он. – Наверное, бог – это тот, кто нужен.

– Зачем? – спросил парень. Рука, сжимавшая лук, побелела от напряжения. – Зачем нам нужен бог?

– Чтобы верить, – слова вновь сами собой вырвались из его груди вместе с дыханием, они одновременно и принадлежали и не принадлежали ему.

– А что значит – верить? – не унималась девушка. Он думал, что знает ответы на все вопросы и сможет рассказать людям много нового, но оказалось, что он не знает ничего. Ничего из того, что им действительно нужно.

– Верить значит… знать, – медленно произнес он, одновременно пытаясь обдумать сказанное. Не так он представлял себе встречу с людьми. Но в этот раз его хотя бы не страшатся и не пытаются заколоть.

– Но мы и так знаем, – твердо сказал парень. Казалось, он немного расслабился, будто понял, что здесь нет никакой опасности.

– Верно, мы знаем! – подхватила девушка. – Знаем, что солнце поднимается над горизонтом каждое утро и скрывается за ним каждый вечер. Знаем, что за сезоном дождей наступает сезон снегов, затем приходит короткий сезон тепла и вновь начинается сезон дождей.

– Знаем, что если ударить человека ножом – пойдет кровь, – продолжил парень. – А если стрела угодит ему в грудь или шею – он неминуемо погибнет. Мы знаем.

– Мы знаем, – эхом повторила девушка. – Это значит, что мы верим?

– Выходит, что так, – согласился он. Он будто умирал и рождался вновь с каждым ударом сердца. Краски окружающего мира то смазывались до обесцвеченного серого полотна, то вновь вспыхивали мириадами невыразимых оттенков. Все было слишком странно. Слишком… не так.

– И для этого нам нужен бог, – констатировал парень, убрав пальцы с оперения стрелы. – Для того, что мы делаем и без него.

Он не знал, что ответить. В его голове были ответы на любые вопросы. На любые ДРУГИЕ вопросы. Он мог бы рассказать им об орбитах планет Солнечной системы и о поясе Койпера, об атмосферных явлениях и закономерностях в движении литосферных плит. Он мог бы рассказать о каждой функциональной единице их генотипа, но не мог дать ответы на самые простые вопросы. На вопросы, которые в отличие от всех остальных они задали ему. На вопросы, которые еще не раз зададут их далекие потомки.

Кто он? Для чего он?

Что-то исказилось в окружающем мире. Он почувствовал, как некогда слово «драуги» породило движение на границе мета-реальности, так этот странный диалог стал причиной еще большего числа импульсов и векторов. Импульсов, которым, возможно, суждено сформировать новые плоды. Векторов, которым, возможно, предначертано стать ветвями для тех плодов. Так разрастется крона мирового древа, темная крона, не знающая солнца, воспрянет и наполнится… чем же? Мета-жизнью, искаженной формой человеческого бытия, отражением его самых страшных тайн и самых утонченных желаний!

Он обхватил голову руками и пошел прочь. Он брел сквозь лес и животные почтительно расступались перед ним. Тысячи новых вопросов, миллионы новых ответов и мириады голосов роились в его сознании, и он слышал, воспринимал, анализировал каждый из них.

А потом он вышел на равнину и увидел закат. Огненный шар, напоенный первозданным пламенем этого мира, одиноко сдвигался за горизонт, угасая, умирая, сваливаясь во тьму. Но лишь для того, чтобы завтра родиться вновь, таким же, но уже другим.

Он снова вспомнил о пламене, об искре, зародившейся между ножом и камнем в руках охотника. Он вспомнил, как сам создал свой первый огонь и увидел в нем отражение себя, отражение неугасимого пламени, живущего в нем. Живущего в каждом.

И в этот миг он отбросил прочь все – все вопросы и ответы, все мысли и голоса, рвущие его сознание на части. Его разум – впервые за тысячи лет – утонул в тишине, звучащей столь оглушительно, что он не сразу разобрал звуки, которые доносились из-за ее пределов. Но вскоре он понял, что улавливает чей-то разговор. Беззвучную беседу существ, что находились… вне.

– Этого не могло произойти! – выкрикнул первый голос. Говоривший будто находился в другой комнате, он звучал неразборчиво и приглушенно. Но голос переполняло волнение, в этом не было сомнений. – Ни одна из вероятностей не давала такого результата!

– Но это произошло, – констатировал второй голос. Он звучал еще более приглушенно и, казалось, был ниже и грубее. Но может статься, что такое впечатление создавали неведомые искажения. – Что стало катализатором?

– Они, – ответил третий голос. Разобрать его было сложнее всего, будто говоривший стоял дальше других. Он казался наиболее спокойным и уравновешенным. – Я не понимаю, как их пути пересеклись. Вероятность встречи равнялась погрешности. Но это не ошибка ввода.

– А я предупреждал! – вновь ярко выраженное волнение, значит – это первый голос. – Нужно было отменить программу, когда он нашел баг! Мета-реальность не должна…

– Учитывая вводные эксперимента, такой риск был признан допустимым, – прервал едва различимый третий голос. – Но я согласен с Норном два-ноль. Конструкт оказался теративен по умолчанию. Искусственное вмешательство в примордиальные процессы формирования мета-гения приводит к деструкции прото-алгоритма. Теперь мы это знаем.

– Он был вне темпоральной шкалы, – продолжил второй голос, который временами обрывался, норовил ускользнуть. – Но тахионеры четко фиксировали мотивированные терат-ритмы, обусловленные внешним воздействием.

– Иными словами, мы были не готовы? – сорвался первый голос. – Начали слишком рано?

– Нет, – ответил третий. – Нам вообще не стоило начинать. Экзо-суггестия оказалась провальной парадигмой.

– Только естественные факторы, – уточнил второй голос, в котором зазвучало легкое снисхождение. – Никакого моделирования. В противном случае мета-контакты не формируют устойчивых связей в…

– Помолчи, – третий голос стал почти неразличим в шуме помех. – Он преодолел страт-экран.

– Он… – волнение в первом голосе сменилось непониманием. – Он что, слышит нас?..

И он сорвался с места, устремившись через равнину, прочь от этих мест. Он стал думать обо всем подряд, задавал себе тысячи вопросов и тут же находил ответы на них, но лишь для того, чтобы задать новые вопросы. Он не допускал ни мгновения тишины в своей голове, зная, что едва эта секунда наступит – он тут же услышит их вновь. Но тогда и они услышат его.

Инстинктивное, какое-то глубинное понимание говорило ему, что если он будет двигаться, если сумеет постоянно занимать свое сознание хоть чем-то, им будет сложнее отыскать его. Тот же самый инстинкт (или знание, сокрытое глубоко в его сути от него самого?) подсказывал, что дороги назад нет, ему больше не вернуться в мета-реальность. Там он уязвим.