Читать книгу: «Стеклянный купол», страница 4

7

В Ардии новый год наступал с первого дня весны. Землепашцы верили, что в эту пору сама природа рождается вновь, как младенец. У лиерли и тейленли существовали свои традиции – они отсчитывали годовой цикл с начала осени. Сбор урожая был для них особым ритуалом, который символизировал милость восьми богинь. Доверху наполненные закрома считались признаком праведности и давали надежду пережить следующий год. Голбитор тоже отмечал его начало, в храмах Серебряного Властителя проходили пышные торжества. Городские площади заполняли толпы народа, жрецы обращались к ним с праздничной проповедью. Знатные граждане собирались перед главным храмом, однако внутрь можно было попасть только по особому приглашению верховного жреца. Такое приглашение получали благородные голбиты и выдающиеся жители города. Ареи по праву считались одной из самых богатых семей Имонгонарха, поэтому старый Ливе не удивился милости Алавия Геора. В назначенный час они с Феарией явились к вратам храма.

Здесь уже собиралась вся городская знать. Ливе и Феария были знакомы с каждым из присутствующих, но впервые с ними общались так холодно. Слухи в Имонгонархе расползались быстро – все понимали, что Ареи присутствуют на торжестве в последний раз. Династия Георов уже расправилась с несколькими влиятельными соперниками, в участи ее новой добычи не сомневался никто. Изгоев такое отношение даже устраивало. Ливе вообще не хотел сюда приходить, но ему нужно было встретиться с Хизарией чтобы договориться о сделке. Хизария нашла его первой. Более того, она оказалась единственной, кто не ограничился сухим приветствием.

– Кого я вижу! Да хранит тебя Голбакан, достопочтенный Ливе Арей! И тебя, прелестная Феария! С вашим появлением этот праздник стал ярче!

Феария ответила на приветствие натянутой улыбкой, а в глубине души испытала легкую зависть. Хизарии было уже под шестьдесят, она была на двенадцать лет старше мужа, но при этом сохранила природную красоту – даже возрастные морщины ее не портили. Мать Алавия по-прежнему выглядела стройной, могла похвастаться здоровой кожей, длинными золотыми волосами и большими васильковыми глазами с веселым прищуром. Именно она передала сыну мягкую, вечно детскую внешность, и сама напоминала чудом стареющего ребенка.

Ее муж, который стоял рядом, выглядел совершенно иначе. Орию Геору было не больше сорока, он тоже уродился златокудрым красавцем, но в свои годы выглядел блекло и устало. Желтые выцветшие глаза казались пустыми, кожа – бледной, тонкие черты лица болезненно заострились. Орий был на голову ниже Хизарии. Не смотря на это, глава семейства окидывал соперников ястребиным взглядом, явно уверенный в собственном превосходстве.

– Приветствую тебя, прекрасная Хизария из дома Георов! И тебя, уважаемый Орий! Пусть Голбакан дарует вам свою милость! – пролепетал Ливе.

Почтенный возраст имел свои преимущества: муж Феарии мог оскорблять недругов со стариковской непосредственностью. По этикету голбитов первым всегда обращались к мужчине. Одним лишь приветствием плутоватый Ливе подчеркнул, кого в этой паре считает главой семьи. Окружающие прекрасно его расслышали, а ястребиный взгляд Ория полыхнул бессильным гневом. Хизарию же, напротив, это позабавило.

– А тебе – здоровье, старый хитрец! – улыбнулась она, не обращая внимания на сдавленный клекот мужа. – Хотя, как вижу, оно у тебя еще на зависть! Во всяком случае, голова работает хорошо. Знаю, зачем ты меня искал. Догадываюсь, о чем мы будем говорить и даже о чем договоримся. Рада, что уже сегодня этот нелепый конфликт будет исчерпан. Поэтому предлагаю встречную милость. Мы войдем в храм вместе, рука об руку, как добрые друзья. На глазах у всех, чтобы все видели – отныне Ареи и Георы в мире. После этого я наконец-то представлю тебя сыну. С глазу на глаз. У него есть что предложить вам обоим. Поверь, Ливе, мы как никто другой заинтересованы в вашем благополучии.

– Твоя милость безгранична, моя прекрасная госпожа. – Ливе ответил Хизарии почтительным кивком. – Я давно хотел познакомиться со святейшим Алавием, о его добродетелях уже легенды слагают. Как и о твоей красоте. Эх, был бы я помоложе лет на тридцать, с радостью отбил бы тебя у достопочтенного Ория!

– Думай, что мелешь, старик! – раздраженно проскрипел Орий, его глаза покраснели от злобы.

– Ворота вот-вот откроются, – разрядила обстановку Феария. – Давайте подойдем ближе, иначе благородные господа нас затопчут.

Хизария рассмеялась на ее замечание.

– Какая очаровательная у тебя жена, Ливе! И такая молодая! Наверняка не дает тебе продыху по ночам! Не боишься за сердце? В твои-то годы…

– Вашу руку, моя госпожа, – вежливо прервал ее Ливе.

Внутрь они попали одними из первых – вчетвером, рука об руку. Там их встретил Алавий в сопровождении жрецов. Он лично расцеловал каждого гостя, причем Ливе с Феарией оказал те же почести, что и отцу с матерью. Ареи и Георы заняли почетное место перед роскошным серебряным алтарем. Сразу за ним возвышалась десятиметровая статуя Голбакана – могучего воина в богатых доспехах. В каждой руке гигант сжимал по четыре цепи. Цепи удерживали восемь женских фигур, на шеях которых замкнулись железные кольца. Богини лиерли раболепно склонились у ног жестокого господина. Для большего их унижения статую Голбакана покрывало чистое серебро, а пленницы, вместо положенного золота, довольствовались желтой краской. Под высоким храмовым сводом чадили масляные светильники, на стенах тоже висели лампы – зал горел в сотнях огней.

Как только храм заполнился, Алавий Геор начал длинную торжественную речь. Он рассказывал о прошлом и грядущем, говорил о равенстве между лиерли и тейленли, поминал восемь сестер и Серебряного Властителя, славил бога и императора. Когда он закончил, было уже глубоко за полночь. Обычно в это время толпа начинала расходиться: благородные голбиты отправлялись в свои особняки, где праздновали до самого утра. Но в первый год своего верховенства Алавий решил изменить традицию, он подготовил для гостей нечто особенное. На дальнем конце зала распахнулись двери, и слуги проводили собравшихся в особняк верховного жреца. Как оказалось, храм связывался с ним напрямую, через воздушную галерею.

Благородные гости попали в живой сад под величественным стеклянным куполом. В самом его центре, среди деревьев, плескался мраморный бассейн. Сад заранее подготовили для торжества: каменные столешницы заполняли блюда с яствами, травяные лужайки устилали пышные перины, белые статуи перетягивали гирлянды из цветов. Несмотря на глубокую ночь, света здесь было еще больше, чем в храме, на ветвях горели масляные лампы. Вызывающая роскошь поразила даже искушенную знать – повсюду звучали слова восхищения. Но гости до сих пор не понимали, для чего именно приглашены. Когда они привыкли к окружающей обстановке, слово взял сам хозяин. Алавий Геор встал у кромки бассейна и заговорил:

– Посмотрите наверх! Над нами нет черепицы – только стекло! Прозрачный купол, через который с неба взирает сам Голбакан! Смотрит и радуется! Я тоже рад видеть вас под этим куполом, друзья! В особенности нашего великолепного префекта Ариорна Камеора – голос самого императора!

Алавий широким жестом указал на зрелого мужчину, который стоял на другом краю бассейна с красавицей-женой. Остальные поддержали его почтительными возгласами. Когда голоса смолкли, верховный жрец продолжил:

– Уже год, как я возглавляю храм в Имонгонархе, но впервые встречаю этот праздник вместе с вами. Мой предшественник, мудрый и благословенный Нае Клибор, день ото дня призывал вас к скромности, воздержанию и послушанию. «Праведник радуется запрету!» – говаривал старый Нае. Все так, ведь это завет самого Серебряного Властителя. Но не единственный. Есть у него и другой завет: «Всякая праведность заслуживает похвалы!» И сегодня, как глашатай нашего бога, я должен вас похвалить. Целый год вы крепили славу, мощь и достаток Имонгонарха, возвышали его среди других городов империи. И возвысили! Сегодня он не уступает самой столице! Разве это не заслуживает похвалы?! Разве за это не положена достойная награда?!

Все присутствующие поддержали лестную речь одобрительными криками. Громче всех кричали префект и его молодая жена.

– А если так, – продолжил Алавий, – предлагаю прямо сейчас завести новую традицию! Словом, которым наделил меня верховный жрец Татромарха и сам Серебрянный Властитель, я объявляю новогоднюю ночь временем воздаяния для праведников! Хочу, чтобы еще до рассвета каждый из вас воплотил заветные мечты, исполнил сокровенные желания, обратил грезы в быль! Я не всесилен, но кое-чем смогу вас удивить! Все в этом зале для дорогих гостей! Все угощения – для вас! Весь этот сад, бассейн и особняк – для вас! Мои слуги – ваши слуги! Мои рабы – ваши рабы!

Следом он подал условный знак, и в сад вступили десятки обнаженных невольников. Мужчины и женщины всех оттенков кожи покорно выстроились перед гостями. Каждого раба явно отбирали – Феария не увидела ни одного уродливого тела. Гости опешили от неожиданности, но их смущение продлилось недолго.

– Я… могу выбирать? – спросил Амей Одиор, владелец квартала оружейников. Его пожилая жена стояла рядом и гневно нахмурилась.

– Разумеется, достопочтенный Амей! У самого смелого всегда лучший выбор! И подыщите кого-нибудь своей прекрасной жене. Беспокоиться не о чем: эти рабы превосходно обучены и никак ее не обременят.

Двусмысленный намек вызвал взрыв хохота, который окончательно разрядил обстановку. Благородные господа больше не скромничали, теперь они торопились выбрать партнера по вкусу. Иногда из-за этого вспыхивали ссоры. Впрочем, к восторженной толпе присоединились не все.

– Благодарю за невиданную щедрость, святейший, – обратился к Алавию префект, – но такой красавицы, как моя жена, среди этих рабынь не сыскать.

– Вы правы, достопочтенный Ариорн, – улыбнулся Алавий. – Воистину, счастливы тем, что имеете. Но тогда и нет нужды выбирать! Прислуга проводит вас в самые изысканные покои. Там вы сможете познать особые удовольствия вместе с прекрасной женой.

– О, на это я согласен! – рассмеялся префект.

Вместо слов Алавий тут же призвал слуг, которые увлекли за собой благородную пару. Когда все гости оказались заняты, хозяин наконец проследовал к своим родителям. Те по-прежнему стояли рядом с Ареями. Ливе и Феария изумленно наблюдали за происходящим: воодушевленные вседозволенностью, знатные господа позабыли о всяком приличии и предавались любви у всех на виду.

– М-да, Тирея из Стефоров уже не та, – задумчиво произнес Ливе. – Посмотри, душа моя, у нее задница сморщилась, как урюк. А ведь Тира моложе меня лет на десять… Как же выглядит моя задница? Хорошо, что ты видишь ее все реже.

– У тебя крепкие бедра, муж мой, – отрешенно успокоила его Феария. – И уж точно не такие жирные.

– О, благодарю!

– Мама! Отец! Достопочтенный Ливе! Прелестная Феария! – Каждое обращение Алавий Геор сопровождал почтительным кивком. – Наконец-то у нас появилась возможность уединиться. Мои гости уже достаточно увлечены и вскоре позабудут, зачем вообще собрались. Впрочем, так и было задумано. Для вас же у меня подготовлено нечто особенное.

Хизария смотрела на сына с нескрываемым обожанием. Орей, напротив, казался слегка взволнованным. Алавий это заметил.

– Я сделал все, как ты любишь, отец, – вкрадчиво сообщил он. – Тебя уже ждут. Настоящие профессионалы, я заплатил им вдвойне. Как только пожелаешь…

– Не продолжай, – оборвал его Орей. – Просто скажи, где.

– Тебя проводят.

Когда Орей удалился, Хизария облегченно выдохнула.

– О, да восславится великий Голбакан! – воскликнула она и вскинула над собой руки. – Я целый вечер терпела этого зануду, а ты все говорил, говорил! Разве ж можно так с родной матерью, милый? Скорее бери Ареев, и идем!

– С Ареями я разберусь сам, – строго посмотрел на нее сын.

– Сам? – изумилась Хизария. – Что это значит, Аваль?

– Это значит, что на сей раз мне поможет Шения.

– Шения? – Глаза Хизарии вспыхнули гневом. – Правильно ли я тебя поняла, милый? Теперь Шения твой советник? Вместо меня? Да как ты…

Она осеклась, когда вспомнила, что они не наедине. Алавий держался невозмутимо. Пока Хизария задыхалась от возмущения, он продолжил:

– Я приказал подготовить мраморную баню с ароматной купелью, отобрал лучших рабов. Бери их, сколько пожелаешь. Можешь еще девок кликнуть, для разнообразия. Обещаю, эта ночь станет незабываемой.

– Это ночь уже незабываема! – яростно бросила Хизария. – Прямо сейчас ты разрушаешь нашу семью!

– Шения – тоже моя семья, – холодно заметил Алавий. – Впрочем, не беспокойся, она тебе не ровня. В ней кровь Георов, не наша. Не шикай на меня, мама! С друзьями я смею быть откровенным, а скоро мы станем еще ближе.

– Но рядом должна быть я!

– Будешь. Однако сперва мне нужно переговорить с нашей гостьей, наедине. Ты знаешь, зачем нужна Шения, поэтому ревнуешь напрасно.

– Не могу поверить…

– Не забивай себе голову! Сегодня я был полностью честен, хочу сделать новогоднюю ночь особенной для всех. В первую очередь – для любимой матери. Поэтому иди в парную и расслабься. К утру у тебя будет еще больше власти.

– У меня или у тебя?

– У нас.

Хизария фыркнула, но подчинилась и направилась прочь. Она раздраженно отогнала угодливых слуг. Алавий внимательно за ней проследил, а следом обратился к Ливе Арею:

– Полагаю, вы услышали достаточно, уважаемый Ливе. Давайте без лукавства, мы оба знаем положение дел. В ближайшее время мать лишит вас всего, и я охотно ей в этом помогу. Будете прозябать в нищете: вам начинать сначала уже поздно, а Феария в одиночку не справится. Во всяком случае в Имонгонархе, который отныне принадлежит мне. Но есть и другой выход. Все останется как прежде, однако с этого дня Ливе Арей будет торговать под властью Георов. Вы станете значимой частью нашего общего дела, до конца жизни сохраните влияние и уважение. Что скажете, Ливе?

– Скажу, когда вы закончите, юноша, – невозмутимо заявил старик. – Мне много лет, в своей жизни я провел достаточно переговоров. Поэтому не люблю недосказанность. Чего еще будет стоить ваша милость?

– Феарии, – тут же ответил Алавий. – Вы уступите мне Феарию. Для всех она останется вашей женой, но по-настоящему будет принадлежать только мне. Когда вас не станет, я узаконю наши отношения.

– Но разве Феария – вещь, чтобы уступать ее или выставлять на торг? Я никогда не принуждал Феаиль к близости, она и сейчас свободна выбирать. Вам, кстати, тоже не советую подчинять женщин силой. Это унизительно, юноша. И унизительно не для них – для нас, мужчин. Так поступают только слабаки.

– Вы Голбакана считаете слабаком? Глумитесь над нашим учением?

– Не более чем вы, когда предлагаете мне продать жену – свободную гражданку Голбитора, хозяйку знатного дома. Удивительно, с вашей-то внешностью, молодостью, влиянием… Неужели это последнее средство? Вам так и не удалось соблазнить мою Феаиль? Быть может, плохо старались?

К удивлению Феарии, Алавий переменился в лице и побагровел: похоже, насмешка Ливе попала в цель.

– Следи за словами, старик! – яростно прошипел верховный жрец. – Ты все равно скоро сдохнешь! И тогда твоя драгоценная Феаиль станет моей! Но уже не как законная жена – как рабыня. Мне как раз нужна восьмая наложница. Сальбари. Рабынь не нужно соблазнять, они сами мечтают угодить господину. Кстати, ты можешь в этом убедиться. Ночь в самом разгаре, выбирай любую! Или пристройся к какой-нибудь благородной шлюхе, утром она наверняка все забудет. Хотя, куда там! У тебя, наверное, и не встанет уже!

– Идем отсюда, – попросила мужа Феария. – Тебе не стоит волноваться.

– Я совершенно спокоен, душа моя, – тихо признался Ливе, – и как раз взвешиваю то, что услышал от нашего радушного хозяина. Думаю, он прав, неважный из меня заступник. Дадим святейшему Алавию еще один шанс? Ступай с ним и послушай, что он тебе предложит. Наедине. Если этот юноша тебя убедит, я не буду препятствовать вашей связи. Если же ответишь отказом – сделаю все, чтобы сохранить твой покой. Старый или нет, я все еще уважаемый человек. Не последний в городе! И пока я жив, решать свою судьбу будешь ты.

Феария недоверчиво покосилась на Ливе, но он смотрел твердо. Тогда она обреченно склонила голову и подала руку Алавию.

– А ты действительно мудр, старик, – ухмыльнулся тот. – Возможно, мы все-таки поладим. До утра еще далеко – развлекайся с кем хочешь!

– Да куда там! – мрачно улыбнулся Ливе. – Вы ведь правду сказали, юноша, у меня давно уже ничего не стоит. Так что я, пожалуй, присяду к какому-нибудь столу, отведаю прекрасного вина и полюбуюсь дряблыми задницами. В отличие от вас, я помню их молодыми.