Читать книгу: «Протокол «Рецидив»»

1. Пробуждение

Первым ощущением был запах. Стерильный, чуть сладковатый, как после грозы, но без пыльной пряности озоном, но при этом стерильный, словно в лаборатории. Кай открыл глаза. Над ним был ровный матово-белый потолок, мягко светящийся рассеянным светом.

Он лежал на удобной койке в небольшой комнате с голыми стенами. В памяти – ни имени, ни прошлого, только базовые понятия: он – человек, это – его комната, за дверью – Поселение 73 . Имя «Кай» пришло само собой, как только он сел, словно его вложили в мозг вместе с умением дышать.

Дверь отворилась беззвучно. Вошел человек в таких же простых, но комфортных серых одеждах.

– Ты проснулся. Отлично. Я Элиас. Добро пожаловать в жизнь.

Так начался его первый день…

Недели сложились в месяцы, плавные и предсказуемые, как движение шестеренок в механизме Автоматической Системы Поддержания Комфортной Жизни. Система давала всё. Еда появлялась в нишах на кухне – всегда свежая, всегда вкусная, всегда разнообразная. Одежда самоочищалась и никогда не изнашивалась. Развлечения – голографические игры, импровизированные концерты, библиотека обезличенных книг, без автора и названия – стоило только описать, какую историю ты хочешь прочесть сегодня, там было все и на любой вкус.

Работать не требовалось. Смысл жизни сводился к ее проживанию. К поиску личных увлечений. К общению.

Именно в общении Кай нашел некое подобие якоря. Через месяц после пробуждения он встретил Леру. Она рисовала голографические пейзажи – причудливые леса, которых никто не видел, но которые она, по ее словам, «помнила кожей». Ее картины были полны движения и тревожной, почти живой красоты. В них было больше жизни, чем во всем остальном поселении вместе взятом.

– Тебе не кажется, что всё это… слишком идеально? – как-то спросил он ее, глядя, как она создает очередной образ хищного, искривленного дерева.

Лера усмехнулась, не отрываясь от работы.

– Идеально – не значит правильно. Это как дышать воздухом из баллона. Чисто, стерильно, но пахнет… ничем.

Она была права. Воздух пах ничем. И жизнь была такой же.

Однажды, примерно через три месяца после его пробуждения, в Центре общения поднялся шум. Кай и Лера пришли посмотреть. В самом центре зала, на низком пьедестале, лежал неприметный серый диск. Возле него стоял один из старейших жителей, Мастер Теренс, человек с тихим голосом и спокойными глазами, который всегда казался немного отстраненным от общей благодушной суеты.

– Друзья! – его голос был негромким, но его слушали. – Сегодня, занимаясь каталогизацией архивов Системы, я нашел нечто удивительное. Нечто, что, я уверен, прольет свет на наше существование.

Он коснулся диска, и над пьедесталом возникло голографическое изображение. Человек в странной, не серой, а синей одежде, с лицом, исчерченным морщинами мудрости и боли.

«Эта запись – „История мира сего“. Если вы смотрите это, значит, наша жертва была не напрасна. Мы были могущественной цивилизацией, мы парили среди звезд… и мы едва не уничтожили себя в войне за ресурсы. Мы поняли, что наше знание – наш враг. Мы выбрали забвение. Мы создали Автоматическую Систему, которая обеспечит нам комфортную, мирную жизнь, лишенную амбиций, ведущих к погибели. Вы – наши потомки. Вы – те, кто выбрал жизнь без прошлого, ради будущего без войны. Берегите этот покой. Он – наше наследие и ваша защита».

В зале повисла тишина, а затем начался гул обсуждений. Для большинства это было откровение, дающее долгожданные ответы. Да, теперь всё вставало на свои места. Их жизнь – это осознанный выбор предков. Это благо.

Кай смотрел на запись со странным чувством. Объяснение было логичным, даже красивым. Но оно не цепляло его, не рождало в душе ни облегчения, ни энтузиазма. Это была просто еще одна информация, словно намеренно кем-то вброшенная в их идеальный мирок.

– Ну что? – Кай посмотрел на Леру взглядом без доли удивления, словно убедившись в своих смутных подозрениях. – Теперь ты знаешь, почему воздух пахнет ничем.

Она внимательно смотрела на голограмму, уже повторившую свое сообщение.

– Знаешь, что меня смущает? – прошептала она. – Он говорит о «жертве» и «забвении». Но у него на лице… не скорбь. У него на лице усталость тюремщика.