Десятки перечитанных легенд, бесчисленные попытки срифмовать нерифмуемое, многочасовые споры с филологами привели меня к логическому завершению работы над этой удивительной книгой. «Фамильяр?» – «Почему такое необычное название?» – спросите вы. Обычно фамильяром называют предмет, предающий его обладателю какую-либо дополнительную магическую силу или свойство, например, долголетие. Изготовленный мной фамильяр даст возможность каждому из читателей погрузиться в удивительный мир, возникший в пучинах изначального океана. Вас ждет удивительное путешествие сквозь века, где на просторах исторических весей затерялись следы предвечной Тиамат, прекрасной Мелюзины, могущественного Ярого Тура и самой обычной девушки, мечтающей купить новые джинсы, выбрать которые ей поможет бывший последний дракон, ставший современным городским клерком.

Я хочу искренне поблагодарить замечательного филолога Юлию Ивановну Романову и ее брата – Поверинова Егора Ивановича за титанический труд во время вычитки этого текста, а за выход книги отдельно благодарю Депутата Тюменской областной Думы Ольгу Владимировну Швецову.

Тиамат

Ты рождена волною океана,
В твоих глазах пылающий закат.
Черна зола потухшего вулкана.
Ты жизнь и смерть даруешь, Тиамат.

Бушует шторм, и пес возник из бездны,
И точно кровь, бурлит густой закат.
И будет так: с тобою мы исчезнем,
Укроет ночь крылами Тиамат.

Тоскливый вой пред ставшей сутью вечной,
В твоих когтях таится жуткий плен.
Гудят ветра, и пахнет дымом млечным,
Я, как Абзу, с тобою насовсем.

Мы возродим все детища вулканов,
Свирепый пес Симургом полетит.
Ты Тиамат, я шторм из океана,
Драконья кровь навеки исцелит.

Но знай и ты, о Тиамат, однажды
Вскипит вулкан, тебе рождая цепь.
Удар когтей я не познаю дважды,
Ты даришь жизнь, похожую на смерть.

«Здесь грозди звезд висят так низко…»

Здесь грозди звезд висят так низко,
Что можно их собрать в корзинку.
И древним взглядом василиска
Укажет ночь сквозь мрак тропинку.

И дождь ползет змеи шипеньем,

Густые мхи сплетают сети,

И лишь алтарь – мое спасенье,

Костров где пламень дивный светит.

Колдуньи ветер треплет косы,

Трещат сучки в большом кострище.

И там, где звезд танцует россыпь,

Моих следов ты не отыщешь.

Песнь Гамаюн

С тех пор прошло немало лун,
Десятки дней сошли водою.
Взмывала птица Гамаюн,
Садилась с сизою грозою.

Узнать о том, как начат род,
Цари с князьями и волхвами
Съезжались ночи напролет
И песне Гамаюн внимали.

И в океан ушла земля,
Родились зори, солнце, звезды.
Бродил Сварог, восход даря,
И зажигал в нас вечер поздний.

Я в песне той слыхал рассказ,
Как утка твердь земли достала
Из вод морских. И в тот же час
Змеиной хваткою сковало

Ее предвечное кольцо —
Юша хранителем назначен.
Мне не забыть ее лицо,
В нас новый мир отныне начат.

Легенда о Симаргле

Расступились седые деревья,
Что скрывали ночную поляну.
Псы не спят, охраняя деревню,
Но к утру они страшно устанут.

Вдруг алтарь сотворился из снега,
Лед вскипел, и земля затрещала.
Полнолунье прорезало небо,
Одинокая рысь закричала.

Бледно-красным мерцало пространство,
Отражаясь от лунного круга.
Звери начали в страхе метаться,
Робкий заяц дрожит от испуга.

На поляне костер чуть дымится,
Рядом ведьма стоит с оберегом.
Знает: зло не должно приключиться,
Но возник древний призрак из снега —

Тень давно мирно спящего бога.
Заискрился алтарь в предвкушеньи.
Он не должен деревню их трогать,
Ведь они заслужили прощенье.

Но обряд, что с тех пор изменился,
Древний бог уже не принимает.
Дунул ветер, и тын завалился,
Только пес с дикой яростью лает.

Он сорвался с цепи, точно зная —
Враг деревни намного сильнее.
Но в отличие от пустолаек
Он умрет, став для многих спасеньем.

Но для чуда есть места немного:
В час, когда тот алтарь заискрился,
Пес за смелость крылатым стал богом,
Пред которым весь лес преклонился.

И с тех пор он отцом стал природы,
Пес Симаргл – хозяин растений
И кормилец для многих народов,
Позабывших, кто дал им спасенье.

«Земля ото сна с первой зорькой проснется…»

Земля ото сна с первой зорькой проснется
На радость крылатого пса.
И солнца восход, как вино, разольется,
Прохладой вздохнут небеса.

И вновь стаи птиц запоют, как и прежде,
Над этой прекрасной землей.
И каждый родник воспылает надеждой
Навек стать живою водой.

И древняя кровь силой трав диких станет,
И соком прольется берез.
И землю хранить никогда не устанет
Великий крылатый тот пес.

Огнецвет

Рушить не смей этот древний запрет,
Змейкою черною тропка пусть вьется.
Чащей рожден тот цветок огнецвет,
Сердце при виде которого бьется.

Все, что незримо, открыто теперь,
Даже родник, что с живою водою.
Вдруг заскрипела забытая дверь,
Чудится, будто запахло бедою.

Выпьем с тобою хмельного вина,
Морок соткут позабытые ветры.
Вздохи дождя, сеет злато луна,
Песни волков будут скоро допеты.

Пламенем вспыхнул цветок огнецвет,
Будем с тобою мы лишь до рассвета.
То ли мы есть, а быть может, нас нет —
Кажется, черт сам не знает об этом.

Ведьма-хозяйка

Ночь так густа, и небо в огне,
Звезды укажут дороги.
Всадник возник на черном коне,
Дремлют могучие боги.

Сталью сияет сотканный плащ,
Меч заострен до предела.
В путах ветвей лишь слышится плач,
Ведьмино пламя взлетело.

Конь захрипел и встал на дыбы,
С места в галоп устремляясь.
Капли живой и мертвой воды
Падали, листьев касаясь.

Топот копыт, и в ярости конь.
Всадник его погоняет.
Плотной стеною ведьмин огонь
Спрятать людей помогает.

И расступилась ночью земля,
Черного стража пленяя.
Отблеск меча уж сжигает заря,
Ведьма парит молодая.

«Уже настало время для чудес…»

Уже настало время для чудес,
Царит зима, и вьюга волком воет.
Солнцеворот, не спит дремучий лес,
И в свете звезд опять там кто-то бродит.

Танцует снег, искрясь, возник алтарь,
Чего-то ждут уснувшие чертоги.
И кажется, что лев – звериный царь —
Не прочь бы унести подальше ноги.

И дремлет в ожидании земля,
Как будто ведьмы танец – так и надо,
Как будто только ей благодаря
Поддержан будет вековой порядок.

И красным светом плещется луна,
И льется ночь прохладой невесомой.
И в зимнем небе ведьма не одна —
Дракона тень возникла снежным комом…

Есть нотки чуда в толще многих лет
И в наши дни, чтоб сказку сделать былью.
Застать бы лишь декабрьский рассвет,
В который нас уносят Хорта крылья.

Дурман-трава

Ночь искрится вином густо-красного цвета,
Расползается хмель ядовитой змеей.
Всколыхнулись кусты от неспавшего ветра,
И лениво дракон вновь летит над землей.

Заклубился туман над проклятым болотом,
И коварная топь гулко чавкает пусть.
Ведьмы древняя страсть, как волненье от взлета,
У ночного костра пробуждает в ней грусть.

Вскинув голову, вдруг там увидела что-то,
Где средь сонных берез воцарил жуткий мрак.
Быть хозяйкой земель – юной ведьмы забота,
Но не спит в эту ночь докучающий враг.

И с усмешкой она завела странный танец,
Тот, в котором земля ведьме силу дает.
Затаился хитрец тот – дракон-чужестранец,
Наблюдает за тем, как возник хоровод.

Расступилась вдруг ночь, и нечистая сила
Потекла, как река, из забытых камней.
И возня началась в прежде мирных могилах,
Наводя страх и смерть на несчастных людей.

Озарилась земля струйкой лунного света,
Заплясали огни, нечисть стала визжать.
Ведьмы танец затих с наступленьем рассвета,
От прохладной росы она будет дрожать.

А за сонной рекой, в позабытых чертогах,
Где густою стеной встал белесый туман,
Как проклятье давно ослабевшего бога,
Прорастает трава под названьем дурман.

«Чудеса ночь рождает незримо…»

Чудеса ночь рождает незримо:
Древний бог на могучем коне.
Оттого, что вдруг стала любимой,
Сердце ведьмы пылает в огне.

Звездный свет, кем-то всюду разлитый,
Ветер косы ее разметал.
И сквозь чащу минувших событий
К ней дракон, не таясь, прилетал.

Слезы призраком лунного злата
Чуть скользнули по юной щеке.
Пусть летит хоть куда змий крылатый,
Пусть останется там вдалеке.

Этот взгляд ранит душу острее,
Чем серебряный древний кинжал.
Загадать бы какой-нибудь фее,
Чтобы он поскорей прилетал.

Пребывая в полнейшем смятеньи,
Глушит ведьма безудержный стон.
Только чтоб мимолетным виденьем
Этой ночью явился дракон.