На свои круги

– А вы уверены, что он был отцом этого ребёнка?

Барон Элвуд сменился в лице, видно, Ания всё же задела его за живое. Он медленно наклонился, приближая лицо к лицу баронессы, и ответил:

– Я-то уверен, моя сестра похожа на нас всех, а ты… Если я узнаю, что ты изменила мне, я убью его и тебя. Понятно?

– Я не изменяю вам. – Она смотрела на него снизу вверх, ненавидя его всеми фибрами души.

– Понятно? – Он повысил голос, не слыша её. Ания закрыла глаза и отвернулась лицом в раскрытую ладонь. – Я просто хочу, чтобы ты это знала.

Она ничего не ответила ему. Пусть убирается и оставит её в покое. Он во всём и везде видит измену, даже там, где её нет и не будет. Я устала от тебя! Уйди! Оставь меня!

* * * * *

Впервые после возвращения он застал её в часовне замка за молитвой. Молодая баронесса заметила пасынка и перестала читать молитву, словно вдруг забыла слова.

Орвил смотрел ей в лицо, понимая, что соскучился, что давно не видел, и не знал, что сказать. Баронесса поправила тонкую накидку на щеке, спадающую из-под обруча на голове, будто прятала что-то от глаз молодого человека. И Орвил заметил, что она прятала. Вздохнул, спрашивая:

– Это он, да?

– Зачем спрашивать? Вы и сами знаете ответ. – Отвернулась, еле скрывая раздражение. Снова вернулась к молитве. Орвил слушал её шёпот, наблюдал за чётким в свете горящих свеч профилем.

– О чём вы всё так неистово молитесь? – спросил вдруг, не дав ей закончить молитву.

Баронесса вздрогнула и посмотрела на него, поджимая губы.

– Вы, правда, хотите это знать? – Он кивнул. – Вам не понравится, что я скажу.

– И всё же?

– Меня замучил ваш отец. Мне было бы гораздо лучше без него… – Она многозначительно замолчала, а барон нахмурился, понимая смысл её слов.

– Вы за это молитесь?! – Он был удивлён. – Вы попадёте в ад!

– Я уже в нём живу…

– Так нельзя!

– Идите – расскажите ему! Вокруг меня и так одни предатели! Я уже не знаю, кому доверять. Ваш отец во всём видит измену. Он уже грозится убить меня, если я вдруг… за его спиной… – Она осеклась внезапно, понимая, что не должна хоть кому говорить всего этого. Это сор, который из угла не выметают. Она вздохнула и добавила уже шёпотом: – Зачем вы только привезли меня сюда? – Он смотрел ей в лицо, нахмуренный, не знающий что сказать, и Ания добавила снова: – Не бойтесь вы так, я не могу молиться на смерть, даже для него – не могу. Я просто прошу сил у Бога всё это выдержать.

– Миледи? – Появившаяся Кора застала их вместе и, может быть, даже слышала, что говорит госпожа с пасынком. Смотрела строго и недовольно. Ну вот, уже сегодня барон Элвуд будет знать о разговоре сына с мачехой.

«Сама виновата, не будешь оставлять меня даже в часовне, ещё и сама получишь».

Ания быстро перекрестилась три раза, не сводя взгляда со святого распятия. Господь милостив, он всё устроит в её жизни.

– Миледи, милорд ждёт вас у себя.

От взгляда Орвила не ускользнуло, как тяжело прикрыла при этих словах она глаза, будто о казни ей объявляли. Бедная, бедная девочка. С каким страхом она живёт, что ей приходится терпеть. Только сегодня приехали, а она уже с побитым лицом. Когда он успел? Разве можно так издеваться над женщиной?

Зачем, в самом деле, я привёз её сюда? В руки к этому старому тирану? В пору самому молиться, чтобы Бог избавил от власти этого человека, родного отца. Нет, этот мир катится в бездну.

Он провожал глазами уходящих женщин. Разве может у кого подняться рука на неё? Как можно? Отец, как ты можешь? Она годится тебе в дочери, а ты бьёшь её. Как ты можешь?

Вечером у камина он долго собирался с духом, чтобы заговорить с отцом об этом. Барон Элвуд сидел в кресле, вытянув ноги к огню, правая рука – на резном навершии трости, левая – на голове любимой гончей.

– Вы не должны так поступать с ней…

Рука барона на голове собаки замерла, в лицо молодого человека упёрся твёрдый взгляд.

– Ты о чём?

– Вы поднимаете руку на свою жену, так нельзя… – Барон поднял ладонь в протесте, останавливая речь сына, перебил:

– Стой-ка! Ты правильно выразился – «на свою жену». Мне нравятся твои слова. Она – моя жена. Моя жена! Какое тебе дело до того, что я с ней делаю? Может быть, ты ещё придёшь сегодня в нашу спальню и подержишь свечи? Может быть, тебя интересует, как я её? Интересует, да?

Орвил нахмурился, смущаясь от резких и откровенных слов отца. Он предполагал, что именно так всё и будет. Он ничего не говорил, и барон продолжил:

– Не надо вмешиваться в мои отношения с женой. Если бы у тебя была своя жена, мне было бы наплевать, что ты с ней делаешь и как. Уж поверь мне.

– Просто я… Я привёз её сюда.

– Ну и что? Я мог бы послать другого человека.

Орвил вздохнул. Он мог бы сейчас сказать ему о том, что она годится ему в дочери, что её жалко, что она слабее, как женщина, но понимал, что это ничего не изменит. Вряд ли хоть что-то могло затронуть сердце этого человека.

– Она, в конце концов, пожалуется епископу. – Молодой человек заговорил о том же, о чём буквально только сегодня уже говорила баронесса. Это совпадение не могло ускользнуть от старого барона, он выпрямился в кресле и с усилием стиснул зубы. – Епископ – её опекун, он, в любом случае, не оставит её жалобы без внимания… Может быть, всё-таки вам… – Барон не дал ему договорить:

– Хватит! Вы сговорились? – Барон резко поднялся на ноги, и собака возле него заскулила – не глядя, он наступил на неё. Опёрся на трость, сверкая глазами в сторону сына. – Прекратите это! Оба! Ты и она! Прекратите!

Орвил снова нахмурился, слушая возмущения отца. Выходит, она уже угрожала ему пожаловаться епископу.

– Что ты хмуришься? Что – хмуришься? Хватит! За кого ты меня тут держишь? Думаешь, я ничего не знаю? Ничего не вижу? Я знаю, что сегодня вы болтали с ней в часовне. Она уже успела нажаловаться тебе на меня, да? Что она тебе рассказала? Какими словами?

– Она ничего мне не говорила… – Барон Орвил даже сам не узнал своего осипшего голоса. Проклятье! Что теперь он сделает с ней после всего этого?

– Да брось ты! Не говорила… Вы постоянно шушукаетесь за моей спиной, что-то замышляете. Ты смотри у меня. – Он показал сыну стиснутый кулак. – Ты меня знаешь. Долго разговаривать и предупреждать я не буду. Если узнаю, что спишь с ней… – Многозначительно покачал головой, и седина в его волосах сверкнула кровью в пламени горящего камина. – Я убью тебя. Делить с тобой крышу я ещё могу, но бабу… – Снова угрожающе покачал головой. – Хорошо ещё, если окажется в монастыре, но я не обещаю. Этого я не потерплю.

– Вы ошибаетесь… – Разве это был его голос? Нет, конечно, не его! Будто он и не барон вовсе, не воин, не мужчина. Мальчишка десяти лет, оправдывающийся за глупые шалости.

– Да не надо мне всего этого твоего бреда. Просто помни, что я слежу за тобой и за ней, помни мои слова.

– Вы ошибаетесь. У меня никогда и мысли подобной не было. Просто я подумал, что нельзя с ней так. Она же баронесса, она по рождению не ниже нас.

– Я этого не знаю, можно подумать! Не надо так думать, за тебя уже подумали другие! По-твоему, я не представляю себе, кого я взял в жёны? – Барон усмехнулся, глядя на сына через бровь. – Я знаю, что она баронесса, я прекрасно это знаю. Но не надо вмешиваться в мои дела и дела моей жены. Никуда она не пожалуется. Пусть только попробует…

Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен, тяжело опёрся на свою трость. Орвил исподлобья следил за старым бароном. Что он теперь сделает с ней? Как он заставит её молчать? Что применит? Боль? Страх? Силу?

«Держись, умоляю тебя, только держись. Не сдавайся ему. Не позволяй ему мучить себя. Я не смог тебе помочь, я сделал только хуже. Лучше бы я молчал, а сейчас он сорвёт на тебе всю свою злость. Твоему положению не позавидуешь».

Барон ушёл, хромая, под внимательным взглядом сына.

Уже ночью, зайдя в спальню, барон Элвуд, застав жену за чтением молитвенника, без слов дал ей пощёчину. Ания сидела на низенькой скамеечке и от неожиданности выронила молитвенник и закрыла щёку ладонью, глядела на мужа огромными глазами. Шепнула:

– За что?..

– Сама знаешь, за что… Жалуешься ему, да?

– Я? Кому? – Ания не поняла. От боли и злости в глазах стояли слёзы.

– Жалуешься ему на меня. Рассказываешь всё. Бедненькая девочка, все её бьют, обижают, никто её не жалеет. Хватит! – рявкнул последнее. – Мне надоело это! Хватит обсуждать меня за моей спиной! Хватит жаловаться.

– Я никому не жалуюсь. О чём вы говорите? – Губы дрожали от слёз, от боли, и слова давались ей с трудом. Барон снова замахнулся для удара, и Ания опустила голову, вжимая её в плечи.

– Не надо мне говорить… – Он не ударил её, опустил ладонь, процеживая каждое слово через зубы. – Я всё знаю.

Он отвернулся и стиснул ладонь в кулак, Ания видела на уровне глаз побелевшие костяшки пальцев на его руке. Сколько же злости к ней в нём было.

– Это он посоветовал тебе пожаловаться епископу, да? Ты сама бы не догадалась.

– Никто ничего мне не советовал… – прошептала в ответ, боясь поднять на него глаза.

– Да? А что это вы запели вдруг в голос, как святые отцы на клиросе?

– О чём вы? Оставьте меня в покое, перестаньте меня бить… Я перед вами ни в чём не виновата.

– Да ладно. Всё время шушукаетесь за моей спиной. Ты смотри у меня. Если я узнаю, что ты с ним, – многозначительно покрутил ладонью в воздухе, – вам не поздоровится, ни тебе, ни ему. Я тебя уже предупреждал сегодня. Думаю, ты понятливая.

– Вам не в чем меня подозревать. Я уже говорила вам сегодня. С вашим сыном меня ничего не связывает, он – мой пасынок, а я – его мачеха, так что…

– Вот и думай так дальше. – Согласно дёрнул подбородком, направился к двери. – Ложись без меня, я буду поздно.

Ания проводила его глазами и наклонилась, чтобы подобрать молитвенник. Слава Богу, он ушёл, слава Богу.

* * * * *

Ания с самого утра сидела за счетами. Приходилось каждый месяц обсчитывать растраты на ведение хозяйства в замке. В прошлый месяц, после подсчёта, она отчиталась перед мужем и, естественно, выслушала целую гору претензий. Она тратила больше денег, чем тратила предыдущая супруга барона.

Да. Ания не умела этого делать, всему приходилось учиться сейчас, в монастыре она в такое не вникала. Но теперь она стала хозяйкой, и барон требовал от неё хорошего и одновременно экономного ведения хозяйства. Она и не думала, что он такой жадный. Он долго выговаривал ей за растраченные деньги и предупредил на следующий раз.

Вот Ания и сидела, сверяя всё по несколько раз. Выходило, что она опять растратила больше, чем ждал от неё барон. Значит, опять будут крики и угрозы. И ничего не спрячешь, он ведь всё просматривает.

Ания вздохнула и отодвинула от себя листы пергамента, задумалась. Ладно, её научили читать и писать, она много лет прожила в монастыре. А кто бы делал это, если бы она была безграмотной? Сам барон? Или кто-нибудь из окружения, кастелян, например.

Самого барона дома не было, его вызвал к себе граф Гаварда – его сеньор. Барон уехал один, оставив сына здесь. Поэтому Ания не удивилась, когда в кабинет зашёл молодой барон. Молча огляделся и спросил:

– Где ваша камеристка?

– Где-то на кухне, – ответила Ания.

– Я думал, она от вас не отстаёт.

– Она сидела здесь, но ей надоело. Она отпросилась у меня…

– Вы здесь давно? – Он удивился.

– С утра, после завтрака.

– М-м. – Согласно кивнул головой. – Я вам не помешаю? Мне нужно написать письмо.

– Нет, не помешаете. Пишите, если надо.

Ания поднялась из-за столика и прошлась по кабинету, прогибая уставшую спину. После того случая, когда барон выговаривал ей об измене, Ания старалась не встречаться с молодым человеком, чтобы не вызывать сомнений у подозрительного мужа. Если они и виделись, то только за столом, и всеми силами Ания старалась не выказывать никакого интереса. Да и сама замечала, что молодой барон избегает её, всё меньше обращает внимания и даже не смотрит в её сторону.

Орвил занял место за письменным столиком и пододвинул к себе перо и баночку с тушью. Глаза сами собой наткнулись на записи мачехи, он прочитал несколько строк.

– Вы проверяете счета? – спросил, глянув исподлобья.

– Да. У меня ничего не получается. Я пересчитываю всё с самого утра, но… – Она пожала плечами.

– Много ошибок? Не можете посчитать?

– Нет, я всё посчитала, всё правильно, но я снова перетратила лишние деньги. Ваш отец сожрёт меня за это. Он в прошлый месяц выговаривал мне, а сейчас… – Она усмехнулась, не договорив.

– Да, он может…

– Неужели он такой жадный? Столько людей живёт здесь, все питаются, пьют, а за всё платит барон. А отвечаю за всё я! Если ему так важно экономить, разогнал бы лишних людей отсюда. Гора пажей, молодые рыцари, жёны бывших на службе рыцарей, оруженосцы, я уже не говорю про постоянных гостей!

– Так везде, не только здесь. Так принято. Сеньор должен давать пристанище своим рыцарям, пока у них нет земли или они отслуживают свой срок, их жёнам, если мужья погибнут на службе. Как ваша Кора, например. – Ания при этих словах усмехнулась. – Кто-то отдаёт своих сыновей на обучение, и они живут здесь как оруженосцы или пажи, если ещё маленькие. Да, вы правы, и гостей постоянно много.

– Да. – Ания вздохнула, пожимая плечами. – Да.

– Давайте, я вам помогу?

– Вы – мне? – Она улыбнулась недоверчиво.

– А что? Я дам вам несколько советов, где можно сэкономить в домашнем хозяйстве. Это ваше дело, вы ведь можете ими и не воспользоваться. Если только послушать, от вас не убудет.

– Откуда вы можете это знать? – Он пожал плечами, и Ания обернулась к двери. – А если вернётся Кора? Ваш отец будет знать об этом уже в первый день приезда.

– Может быть, она подождёт возвращаться? Я быстро. – Он поднялся на ноги и предложил: – Садитесь. – Ания села и подтянула к себе документы. Орвил склонился над ней, рассматривая её записи. – Вот смотрите, как часто вы меняете тростник на полу в комнатах?

– Раз в десять дней, – ответила Ания, глядя в лицо молодого барона в упор. Как же близко от неё он был! Она даже слышала его дыхание, его запах.

– Меняйте раз в две недели! От десяти дней больше всего на четыре дня, тростник потерпит, а вы в месяц на один раз не купите тростника целый воз. Вот вам и экономия.

Ания нахмурилась. Откуда он всё это знает?

– Всех этих людей, кто живёт в замке: пажи, оруженосцы, рыцари, вдовы – вы кормите каким хлебом обычно? Какой хлеб им подают к столу?

– Такой же, как и вам, и мне, и вашему отцу. Здесь все едят хороший хлеб. – Ания пожала плечами.

– Если вы будете кормить всех этих людей хлебом из более серой муки, ничего страшного не будет. Да и мы сами вряд ли заметим разницу. Сэкономите на оплате мельнику и пекарю. – Он глянул на неё и встретил её взгляд в упор совсем близко. – Можно попробовать договориться с какой-нибудь семьёй из деревни. Если вы станете меньше брать с них оброк, хозяин вам бесплатно и лесу, и тростника навозит, вот увидите. Экономить можно на мелочах, а в целом выходят хорошие суммы. Вы уложитесь в отведённые отцом деньги.

Он выпрямился, и Ания опустила голову, пряча взгляд. Орвил продолжил говорить, но голос его уже дрогнул:

– Всю эту молодёжь из замка отправляйте почаще на охоту за дичью. Не ждите, пока эта мысль придёт в голову отца, сами выгоняйте их. Соберётся один, два, за ними потянутся и другие. Им полезно, а вам всегда будет, что подать к столу.

Ания глянула на него.

– Откуда вы всё это знаете? Это – дела женщин, но не вас!

Он помолчал, не зная, отвечать ли ей.

– От матери. Она всё это делала на моих глазах, пока была жива. Я очень долго рос с ней, она воспитывала меня, всюду следом таскала, отец потом только забрал меня. Ему вообще-то долго было не до меня. Он был в походах, на войне, постоянно у графа Гавардского в свите, он меня и не замечал, ему не до меня и тогда, и сейчас.

– Почему? Вы же его сын.

– Он никогда меня не любил. Да и мать тоже. Вы, наверное, не знаете. Этот брак отца и матери… Её отец всегда поддерживал графа Мард, а отец мой, ваш муж, графа Гавард. Но они тогда объявили перемирие и заключили несколько браков, чтобы скрепить его. И вот, – он пожал плечами, – плодом этого перемирия являюсь я. Только ничего это не дало. Мне ещё и пяти лет не было, как они уже начали войну снова, а отец возненавидел и её, и меня. Он и сразу-то к ней не очень относился, а тут… Он считает, что во мне больше от матери, чем от него. А я напоминаю ему о том глупом браке на женщине из враждебного круга. О его молодости и слабости, что позволил всё это. Он никогда не сделает меня наследником.

– Разве он имеет на это право?

– Он будет его иметь, когда у него родится другой сын.

При этих словах алая краска залила щёки Ании, ведь родить этого «другого сына» должна была барону она.

– У него не будет других сыновей, вот увидите, – выпалила в горячке.

– Почему? – Орвил удивился.

– Разве может Бог дать ему сыновей? – ответила вопросом на вопрос. – Это было бы не справедливо. Если ребёнка не будет, меня ждёт монастырь, я уже знаю, он предупредил меня. Уж лучше монастырь, чем… – Она закрыла глаза и отвернулась.

– Он запугивал вас? Он угрожал вам тогда?

– Наверное, как и вам.

– О, да… – Он вздохнул, вспоминая тот вечер.

– Нам нельзя встречаться, тем более один на один. Если кто-нибудь из слуг донесёт… – продолжила Ания, глядя на своего пасынка снизу вверх. – Он грозился расправами над вами, надо мной. Откуда столько ненависти в одном человеке?

– Он и вам говорил об этом? Он считает, что вы… со мной… – замялся и не договорил.

Ания опустила глаза, покусывая губу. Орвил молчал, рассматривая её лицо, читая её растерянный взгляд. Спросил:

– Вам худо с ним, да?

Ания глянула через бровь, шепнула:

– Да уж, ничего хорошего нет. Если это прелести брака, то уж лучше я осталась бы в монастыре и со временем приняла постриг.

– Епископ бы этого не позволил. Ваши земли, титул, всё это надо кому-то передать, а раз у вас нет родственников, то только мужу.

– До двенадцати лет я жила с родителями, меня любили, любила мать, любил отец, никто никогда и грубого слова мне не говорил, не то, что бить. А здесь… Здесь этот человек позволяет себе бить меня по лицу. Мне стыдно показываться людям на глаза. Будто я служанка, плохо вымывшая пол!

– Это не вам должно быть стыдно, это должно быть стыдно ему. Это он поднимает на вас руку. Вы знаете, как моя матушка гордо носила его побои? Она никогда не прятала их от всех. И все её жалели, а его осуждали, до сих пор осуждают. И его это злило, очень злило. Вы не виноваты. Вы ни в чём не виноваты! Поймите это.

Ания закусила дрожащую губу. Она всё время прятала синяки и ушибы, замазывала их кремами, пудрой, стыдилась побоев своего мужа. А этот молодой человек считает, что виноват его отец, и видно было, что он жалеет её.

– Вы не виноваты, – повторил он.

– Может быть, – прошептала она в ответ, глядя в сторону.

– Миледи! – В кабинет зашла камеристка, смерила молодых людей таким взглядом, будто застала их за смертным грехом.

– Что случилось, Кора?

– Прикажите подавать обед, всё уже готово.

– Хорошо. Сейчас я всё сделаю.

– Ладно. Я пойду. – Орвил направился к двери.

– А ваше письмо? – Ания остановила его вопросом.

– Потом, оно немного подождёт. – Ушёл.

Камеристка проводила его взглядом прищуренных глаз. Ания заговорила первой:

– Можете рассказать своему господину, когда он вернётся, вы же всё время это делаете.

– Это не ваше дело, миледи, что я делаю и кому служу.

– Да, я хорошо знаю, кому вы служите. Господь накажет вас за это, вот увидите.

– Не вам обвинять меня в грехе.

– Да уж, – Ания вздохнула, – я, наверное, великая грешница, куда уж мне.

– Вы обманываете собственного мужа. – Каким острым был её взгляд, как упрямо, фанатично поджимала она тонкие губы. Ания еле-еле выдерживала на себе её осуждающие взоры.

– Я никого не обманываю. Поговорить с человеком – не преступление. А вот вы – глубоко несчастная женщина. Вы вдова, и Бог не дал вам детей. Вы всю себя отдаёте слежке за мной, будто это смысл всей вашей жизни.

– Ещё посмотрим, даст ли Бог вам детей. – Она гордо вскинула острый подбородок, смеривая молодую баронессу высокомерным взглядом, будто была, как минимум, графиней.

– Если Господь не даст ребёнка мне, то не даст его и вашему хозяину. Только кому он нужнее.

– Ну-у, – протянула, – если вы вдруг родите, это не значит, что это будет ребёнок милорда Элвуда.

– Да как вы смеете! – Ания от возмущения вскочила на ноги, сверкнув глазами. – Как вы смеете обвинять меня в чём-то? Какое имеете право? С чего вы делаете такие выводы? Только потому, что я пару раз поговорила с пасынком? Чудовищно! У вас чёрная душа, если вы думаете об этом. Чёрная душа, – повторила, непроизвольно стискивая кулаки. Долго они молчали, глядя друг на друга.

– Пойдёмте обедать, миледи, вас уже ждут.

– Пойдёмте, – согласилась и направилась к двери кабинета. Камеристка пошла следом.

Глава 8

Эрвин проснулся на удивление рано, быстро оделся и вышел на улицу, удивлённо замер на крыльце. Оказывается, за ночь выпал снег. Это был первый снег в этом году. Вчера ещё вся земля была покрыта палыми листьями, тёмно-зелёной пожухлой травой, а сегодня уже всё под снегом. И тепло. Чистый воздух покалывал лицо, а при вдохе – горло, лёгкие.

Нет, небольшой морозец всё-таки был.

Эрвин спустился с крыльца и огляделся. В свете наступающего рассвета кто-то уже смёл снег с крыльца и расчистил тропинку до угла. Во сколько же встал этот человек, чтобы столько успеть сделать?

Эрвин быстро дошёл до угла и замер. Это была девушка, что неудивительно для обители бегинок. Сейчас она стояла, сжав ладони в кулаки, грела руки друг о дружку, дышала на них.

– Ллоис? – Эрвин узнал её, девушка обернулась, её тёмные брови вскинулись в удивлении.

– Это вы? Так рано поднялись?

Эрвин подошёл ближе, смотрел с улыбкой.

– Это вы столько успели здесь сделать? Вы, наверное, начинали ещё в темноте? – Она согласно кивнула. – Замёрзли? – Он вдруг взял её руки в свои ладони, стал греть. – Я согрею вас…

– У вас такие тёплые руки. – Голос её дрожал, наверное, тоже от холода.

– Почему вы без перчаток? Холодно же.

– Я вяжу себе, ещё немного осталось.

– Вот и зима. А вы с голыми руками. – Он грел её ледяные ладони, касался каждого кончика пальца, чувствуя гладкие ногти. Какие у неё маленькие ладони! Чудо! Ему нравилось касаться её, трогать её пальцы.

– Я хотела убрать дорожку, скоро служба начнётся, сёстры встанут, и придётся идти в церковь через снег, – заговорила она, оглядываясь на церковь за спиной.

– Я помогу вам. Согрелись?

Она кивнула. Но Эрвин не торопился отпускать её рук. Они так и стояли, глядя друг на друга, Ллоис снизу вверх, а Эрвин сверху. Он видел её всю одним взглядом: тёмный тёплый платок, выбившиеся пряди волос на висках, на лбу, румянец на скулах, большие серые глаза.

Он почувствовал, как руки сами собой отпустили её ладони, а пальцы побежали вперёд по складочкам платья, шали, по рукавам до локтей, вверх до плечей. Притянул её к себе, чтобы поцеловать. Но в последний миг Ллоис чуть отвернулась, и Эрвин сумел поцеловать её только в уголок губ, почувствовал, как пальцы бегинки упёрлись в грудь, отталкивая. Он отпустил её и сделал шаг назад.

– Извини…

Она опустила голову, ничего ему не говоря. Эрвин подобрал лопату и принялся чистить снег на тропинке к церкви, молча, сосредоточенно отбрасывал его вправо и влево. Брал большими полными лопатами и быстро продвигался вперёд. Ллоис продолжала стоять на том же месте и скоро осталась за спиной. Когда Эрвин уже почти добрался до церкви, зазвенел колокол. Пока он убирал снег с паперти, по двору прихода уже заходили сёстры.

Увлёкшись работой, Эрвин и не заметил, что Ллоис подошла и встала рядом, наблюдая за его действиями.

– Хватит. Вы уже, наверное, замёрзли.

Но Эрвин всё тщательно убрал и только потом обернулся к девушке, хрипло дышал от работы, от чего клубы пара кружились у его лица.

– Всё! Теперь ваши сёстры не замочат ног.

– Да. Спасибо вам. Я делала бы это намного дольше. Замёрзли? – Он отрицательно дёрнул подбородком и вытер пот со лба ладонью вверх, поставил дыбом влажные волосы. – А руки? Вам тоже надо связать перчатки.

Эрвин засмеялся вдруг. Стоял, опираясь на лопату, и смеялся. Ллоис с улыбкой наблюдала за ним.

– Скоро служба, не будем мешать. Да и мне надо успеть переодеться, а то я опоздаю. Вы пойдёте на службу?

Они пошли назад по расчищенной от снега дорожке. Перед входом в приход их ждала настоятельница.

– Доброе утро, Ллоис, доброе утро, Эрвин. Это вы уже успели поработать с утра? Молодцы.

– Да, матушка. Доброе утро и вам. – Ллоис буквально светилась, улыбаясь, и одновременно стеснялась своих чувств – опускала глаза.

Матушка Гнесс перевела взгляд на лицо Эрвина.

– После службы зайдите ко мне, мне нужно поговорить с вами.

– Вы что-то узнали?

– Нет, не об этом. Зайдите обязательно.

– Хорошо.

Он с нетерпением ждал окончания службы, мучился, что же хотела сказать ему настоятельница. И в ожидании глядел ей в лицо, собираясь ловить каждое слово. Но старая женщина медлила начинать разговор, и Эрвин ещё больше изводился.

– Я видела вас сегодня утром, – наконец-то, начала она и смотрела ему в лицо.

– Сегодня? Утром? – Он нахмурился.

– Я заметила ваше отношение к Ллоис. Я вижу, как вы смотрите на неё. Я понимаю, вы молодой человек, мужчина, она – девушка, привлекательная, очень молодая девушка. Девочка. – Настоятельница вздохнула. – Вы старше, вы должны быть умнее. Я на это надеялась. На ваше благоразумие. Думала, вы сможете удержать себя в руках. Но… Сегодня утром. Вы позволили себе вольность…

Лицо Эрвина вспыхнуло, аж в ушах зашумело. Она видела, что он пытался поцеловать Ллоис сегодня утром! Как она могла увидеть?

– Вы побудете и уйдёте отсюда, а она останется. Она будет жить здесь.

– Я женюсь на ней! – выпалил он в горячке.

Матушка Гнесс вздохнула и присела на скамью.

– Сядьте, – попросила. – Мне надо серьёзно с вами поговорить. – Указала на низенький табурет.

– Я постою, спасибо.

Настоятельница долго собиралась с мыслями.

– Вы оказались здесь благодаря случаю, несчастью, что с вами приключилось. Сейчас ещё вы не знаете, кто вы и откуда…

– Вы думаете, я не смогу содержать семью? Вы не хотите отдавать Ллоис проходимцу? – Он перебил нетерпеливо спокойную и мягкую речь настоятельницы, но женщина слушала его с улыбкой.

– Нет, сын мой, совсем нет, я не боюсь, что вы не станете хорошим мужем и хозяином, за это я не боюсь. Но… – Она опять вздохнула. – Надо подумать о Ллоис.

– Что – Ллоис?

Матушка Гнесс снова вздохнула, в какой уже раз.

– Я сомневаюсь, что Ллоис сможет стать вам женой, хорошей матерью, хозяйкой.

– Почему?

– В прошлом она пережила трагедию, жестокую несправедливость…

– Я знаю, – он опять перебил. Ох уж, эта нетерпеливая молодёжь. Настоятельница покачала головой. – Её мать назвали колдуньей и сожгли на огне. А её бросили. Но я буду защищать её, я не дам никому её обидеть. Поверьте мне!

– Я знаю, мальчик мой, я знаю, что вы никогда не сделаете ей больно, я знаю. Но…

– Почему опять «но»? Вы же не монахини, вы – бегинки. Если она захочет, она может уйти, выйти из вашего прихода. Ведь так?

– Так, Эрвин, так, но… – Он опять перебил:

– Опять «но»! – В отчаянии вскинул руки.

– Успокойтесь и выслушайте меня. Хорошо? А для начала присядьте.

Эрвин потоптался на месте, потом всё же сел на предложенный ему ранее табурет.

– Люди бывают злыми и иногда даже сами не могут понять, почему. Три года назад Ллоис потеряла мать после страшного обвинения в ведьмовстве. – Настоятельница шепнула молитву и перекрестилась. – Это вы уже знаете, думаю, Ллоис сама рассказала вам об этом. Так? – Он согласно кивнул головой. – Она не рассказала вам другого, да и вряд ли смогла бы. – Матушка Гнесс вздохнула. – Когда мать её забрали, ей было тринадцать лет, ещё ребёнок, правда? Сожгли и разорили дом, забрали скот. Девочку бросили одну против всей деревни, мать – ведьма. Каким должно было быть отношение к ней, как вы думаете? Над ней издевались, местные крестьянские парни насиловали её, она умирала с голоду и впала в отчаяние. Наши сёстры случайно нашли её, когда она пыталась утопиться в озере. Знаете, скольких сил стоило мне вернуть её к жизни? Она год не разговаривала. И сейчас, – настоятельница снова вздохнула, – сейчас я боюсь, что вы разобьёте ей сердце. Вряд ли она допустит к себе мужчину после того, что пережила. Она не будет вам хорошей женой и хорошей матерью вашим детям, я уверена в этом.

Ошеломлённый Эрвин смотрел в сторону и видел перед собой испуганный взгляд девушки, когда он взял её за руки сегодня, её протест его поцелую, чувствовал снова и снова сопротивление её пальцев на груди. Она была против! Она сопротивлялась ему, его напору, его страсти, а он не понял. Принял всё за женскую черту противостоять, чтобы усилить интерес.

Вскочил на ноги, заметался туда-сюда. Но ведь он помнил, помнил её улыбку, блеск её глаз потом, когда они возвращались вдвоём. Он тоже ей не безразличен! Может быть, она и боится, но она доверяет ему!

– Ей будет лучше остаться здесь, – продолжила настоятельница, – здесь она живёт в покое и в любви. Не надо тревожить её душу, заставлять её вспоминать прошлое. Сейчас она с Богом и с другими девушками…

– Я уйду! – Он перебивал снова и снова, буквально понимая слова женщины.

– Нет. Я не об этом, Эрвин. Просто держите себя в руках, не надо лишнего внимания к девочке. Она переживёт и вас, как пережила всё остальное. Следите за собой, не позволяйте себе того, что позволили сегодня утром. Умоляю вас.

Эрвин не знал, что сказать, молча смотрел в лицо настоятельницы. «Ллоис… моя Ллоис…»

* * * * *

Ания натянула поводья и остановила лошадь. Та, взрыхлив свежий снег копытами, замерла, зазвенела удилами, склоняя голову. Баронесса обернулась, ища глазами свою камеристку, женщина неторопливой рысцой догоняла её верхом – она даже здесь не отставала.

Молодая баронесса выехала прогуляться по свежему снегу и, сходу пришпорив лошадь, умчалась, обогнала всех слуг охраны, вот, только камеристка, как всегда, была рядом. Противная Кора, она везде следовала по пятам и всюду совала свой нос.

Ания подождала её, всё равно от неё никуда не денешься. Женщина поравнялась и остановила лошадь. Что ж, ветер и снег и её приукрасили – на лице румянец, глаза светятся по-молодому.

– Вы не жалеете теперь, что выбрались? – спросила её первой.

– Надеюсь, вы не станете делать это чаще, чем раз в неделю, этого достаточно.

– Почему? Смотрите, как красиво вокруг, а воздух, таким воздухом только дышать! Вернёмся домой, сразу к камину и глинтвейна – красота! Разве нет?

– Вам пора подумать о другом.

– О чём это? – она удивилась.