Читать книгу: «Чести не уронив», страница 3

Глава 3

Так, бредя в задумчивости вдоль забора, под весёлое чириканье птах, радующихся ворвавшейся весне, я не заметил, как добрался до ворот, ведущих в святая святых для всех обитателей гарнизона – продовольственного склада. Врата сии украшала собою грузная фигура мужчины невысокого роста в полковничьей «шапке с ручкой» на голове и облачённая в офицерскую же кожаную куртку лётного состава. Куртка эта, так же, как и шапка, были не по чину данному субъекту. Но старший прапорщик Наливайко Пётр Данилович, а именно так звали обладателя головного убора старшего офицерского состава, с высоты своего положения начальника продовольственного склада дивизии плевал на субординацию и рассекал по гарнизону в новенькой шевретке на зависть летунам, донашивающим старое обмундирование ввиду отсутствия нового на складах. Правда, козырную шапку на людях пижонистый «кусок» не носил почему-то. Наверное, стеснялся. Блатовал в ней прапор исключительно на складе.

– Здорово, апостол Пётр! – первым поприветствовал я сурового привратника. И, пожимая пухлую, мягкую ладонь завсклада, с улыбкой добавил: – Ты никак Врата в свой Рай охраняешь? Бережёшь владения, а, Данилыч? – подмигнул я добродушно.

– Убережёшь тут от вас, нехристей. Опять сегодня ночью картошку свистнули. Всё утро вон подкоп заделывал. Твоя работа, а, Иванов? Кроме тебя с дружками, больше некому, – неожиданно зло бросил прапор, грозно сверкнув глазами из-под густых бровей. – Хоть бы рассказал напоследок, как вы через забор во двор попадаете. «Колючка» ведь везде.

– Обидные слова вы говорите, товарищ старший прапорщик. И не боитесь Бога прогневить. И ладно бы Данилыч, ты на меня дуру гнал, я бы по-христиански стерпел. Что с убогого возьмёшь?

Картошка эта сейчас у Саида в баталерке стоит. Ночью под водочку срубаем. А норы наши я тебе, борову беркширскому, и под расстрелом не сдам. Молодые тоже кушать хотят. Вот они и пойдут по проторенным тропам. Через неделю жди. От тебя всё равно не убудет.

– Но друзья мои что тебе сделали? – примирительно сказал я и, достав свой самопальный портсигар с «Мальборо», предложил прапорщику закурить.

– Саня Чуёк, Саид, Андрюха Бутым – святые люди. Мухи не обидят и копейки чужой не возьмут.

– Это кого ты тут в святые записал? – возмущённо вскинулся Наливайко и, демонстративно проигнорировав презент, достал свой собственный футляр для хранения сигарет. По сравнению с ним моя дешёвая поделка выглядела как нищий побирушка перед императором. Портсигар был великолепен! Весь из тёмного благородного серебра. Золотая накладка на его крышке была украшена затейливой гравировкой, которая гласила, что вещица эта редкостная – дар герою неба Петюнчику от некой Ляли за незабываемые минуты в Ялте в 1983 году.

Бог весть какой лапши навешал на уши неведомой Ляле наш славный герой капусты и тушёнки в далёком 1983-м, но дар был роскошным и вызывал жгучую зависть у всего окружения везучего хохла.

Наконец, сполна насладившись произведённым эффектом и посчитав себя вполне удовлетворённым, совсем не святой Пётр Данилович продолжил:

– Ладно, Чуев и Бутым – хлопцы добрые и честные, – похвалу эту нужно было понимать в том смысле, что перечисленные парни ни разу не были пойманы за руку бдительным завскладом, но Саидова ты сюда каким боком приплёл?! – Внушительное брюхо грозно заколыхалось под фасонной курткой.

Пётр Данилович давно считал Саида отъявленным негодяем, вечно посягающим на его кровное, и при виде которого у Наливайко поднималось давление.

– Да и чего ты с ними трёшься постоянно? – Прапор щелчком отбросил в сторону окурок и в злорадной улыбке обнажил крупные, жёлтые от никотина зубы. – Ведь это они с Гапуровым в позатом году чуть не зарезали тебя? Прямо туточки, аккурат возле вон той берёзы.

– Дурак ты, Данилыч, – угрюмо буркнул я, отодвигаясь подальше от жизнерадостного придурка. Наливайко в прошлом был чемпионом Полтавской области по боксу и, несмотря на возраст не утратил кошачьей ловкости и бил в душу так, что некоторые от такого прилёта, бывало даже гадили прямо в штаны.

– У кого ты тогда ножи видел? – раздражённо я пнул проржавевшую консервную банку, желтеющую в прошлогодней листве, и добавил: – Соревнования то были. Дружеский поединок на приз газеты «Советский спорт».

– Ага, – согласно поддакнул старший прапорщик. – Приз вы разделили по-братски. Разбитую бровь Руслан себе на память оставил, а выбитый палец тебе достался. Так, что ли? – добродушно закончил экс-чемпион, не делая попыток атаковать.

– Ну, а что ты тогда тут буровишь, если всё знаешь? – разозлился я. Желание трепаться с прапором пропало. – Ладно, Данилыч, заболтались мы, пошёл я собираться. Домой завтра. Так что спи спокойно на своих консервах.

И на прощание помахав рукой прапорщику, пошагал к калитке в противоположной стене забора. Путь мой пролегал мимо приметной берёзы, росшей прямо посреди складского двора. А ведь прав был Наливайко. Ничего не забыл старый боксёр, хоть и мозги давно на ринге отбили. Именно здесь произошла наша с кавказцами решающая заруба, разрулившая давно зреющий конфликт и расставившая всё по местам.

Сколько времени прошло, а ведь всё помню. Будто вчера было. Вот тут, под берёзой и стояли мы тогда, решая, кому принять вызов и выйти один на один с мускулистым горцем, демонстративно крутившим сальто вперёд-назад, разогревая мышцы среди своих соплеменников, стоявших напротив нас.

Многочисленные стычки и потасовки, происходящие почти ежедневно между нами и кавказцами, стремящимися доминировать и уверенными в своём превосходстве над славянами, достигли критической точки и едва не вылились в массовую драку.

Шёл сентябрь 1991 года. На гарнизонные хранилища поступала сельскохозяйственная продукция, для складирования которой требовалась бесплатная рабочая сила в лице салабонов вроде нас. В тот день мы таскали мешки с картошкой вместе с матросами с базы обеспечения. На фоне деловито, словно муравьи, снующих с мешками на плечах людей в тельняшках выделялась компания смуглолицых молодцев, которая вольготно расположилась на пустых поддонах. Непринуждённо поигрывая чётками, они снисходительно взирали на происходящее.

– Опять даги борзеют, – земляк Саня Чуев сбросил с плеч очередную ношу и замер, переводя дух. – Пора кончать этот беспредел. Ты, Иванов, как хочешь, а я пойду сейчас Магу хлестану. Мне его рожа давно не нравится.

И, не дожидаясь ответа, он направился в сторону разразившейся гоготом компании. Я поспешил за другом и вскоре увидел, как в окружении горбоносых детей гор на земле извивается худенькое тело Витальки Дёмина.

Он, неизвестно какой по счёту раз пытался отжаться и всё время восклицал:

– Аллах акбар!

Вот оно значит, что. Развлечение себе придумали. Ну, держитесь, суки! Чуёк ударил первым прямо в искажённое гадкой ухмылкой лицо Магомеда. Того словно ветром снесло с поддона. Налетевшего было Курбана я встретил левой в солнечное сплетение, и пока он, согнувшись пополам, словно огромный налим, жадно хватал ртом воздух, пяткой в подбородок отправил его прямо в объятия копошащегося среди разбитой тары земляка.

И, стоя спина к спине с другом, я молча наблюдал, как оставшаяся троица, снимая на ходу и наматывая на кулак флотские ремни с массивной бляхой, приближается, охватывая нас широким полумесяцем. Латунная бляха на ремне – страшное оружие в рукопашной.

«Вряд ли выстоим», – мелькнула мысль. И, уже пытаясь наметить себе врага, единственного, которому успею вцепиться в горло, я увидел парней, спешащих от склада нам на помощь. Татарин Якуп бежал первым, держа наперевес доску, утыканную ржавыми гвоздями. Чуть поотстав от Якупа, размахивая над головой ремнём, спешил рязанец Вадим. И, догоняя лидеров, замыкал забег белорус Бутым.

Противник, видя изменившийся расклад, соображал быстро. Не желая испытывать судьбу при явном меньшинстве, горцы, подхватив битых соратников под руки, отступили в глубину складского двора за старую берёзу. Судя по гневным гортанным выкрикам, они не думали сдаваться и надеялись на реванш.

«Что же, удача пока на нашей стороне. Надолго ли?» – угрюмо думал я, видя, как из складских помещений выскаквают и спешат к обиженным землякам многочисленные кунаки. С тоской я посмотрел туда, где неподалёку, делая вид, что их эти разборки не касаются, бестолковой кучей стояли хохлы. А рядом, словно овцы в загоне, жались друг к другу питерцы с москвичами. От этих помощи точно ждать не приходится. Ну, гады стёбаные! Холодная ярость захлестнула изнутри. Я с вами потом поговорю. Дай Бог, только в этой заварухе уцелеть. Я с вами так поговорю, что до конца жизни этот разговор не забудете, твари поганые.

Но это будет потом. А сейчас мы стоим впятером перед всё увеличивающимся в числе противником и ждём. Нападать самим уже смысла нет. Нас слишком мало. Значит, будем держать оборону. «Как наши деды когда-то», – мелькнула мысль. Только противник тогда был другой. Внешний. И вдруг разозлился на себя. Какая разница для русских, с кем драться! Как будто мы их выбираем. Били тех, побьём и этих. Главное, не сломаться и не прогнуться. Авось не убьют, а там мы ещё посмотрим, чей стержень крепче.

И ничего, что у Якупа глаза узкие и лицо смуглое, он давно по духу русский, иначе не стоял бы здесь, помахивая своей деревяхой с гвоздями. Вот кому похоже всё равно, что стебать подтаскивать, что стёбаных оттаскивать. Равиль Якупов из казанских татар. И в молодёжных уличных драках навидался такого, что происходящее его нисколько не пугает, а похоже даже нравится.

«Как будто дома побывал», – усмехнулся я. Да и остальные ребята ничего так стоят, спокойно. «Прорвёмся», – сказал я себе и ещё раз взглянул в сторону перебздевших питерцев. Ну, гады! Злость на трусов всколыхнулась с новой силой. И тут от толпы кавказцев отделился невысокий крепыш спортивного телосложения с рукой на перевязи и направился к нам.

Это был Иса Гапуров. Молодой вайнах из горного тейпа. Гапур, будучи парнем дерзким и упрямым, с первых дней службы клал с прибором как на устав, так и на традиции. Вёл себя независимо и не упускал случая показать своё превосходство. Имея чёрный пояс по карате и сплотив вокруг себя многочисленных земляков, установил в базе обеспечения свои порядки, подмяв под себя сослуживцев других национальностей, невзирая на их сроки службы. Командование смотрело на эти «шалости» сквозь пальцы и даже присвоило Гапуру звание младшего сержанта, рассчитывая на его лояльность. Новоявленный сержант не стал ограничиваться только своим подразделением, а оборзел настолько, что начал совать свой нос и в дела нашего полка. Благо, что здесь служили не просто уроженцы одной с ним республики, а односельчане. И даже двоюродный брат. Наши старослужащие во главе с Федосом притязания Гапура не одобрили, а ответили ему со всей широтой славянской души.

Юра Каширский – «дед» из первой эскадрильи, не посмотрел на все пояса и даны чеченца, а просто в курилке набил морду наглому агрессору. После того как первый урок усвоен не был, потомок князей Каширских сломал абреку руку. И предупредил, что в следующий раз не только вторую руку сломает, но и ноги перебьёт, чтобы тот не таскался к нам без дела. Гапур, при всей своей отмороженности, дураком не был и таскаться прекратил, не переставая при этом подзуживать брата с единоверцами на разные нехорошие дела. И вот сейчас, в позе Наполеона, с правой рукой на груди, он стоял перед нами и пальцами здоровой конечности задумчиво чесал ямочку на подбородке. Что ж, Иса – парень неглупый, интересно что он придумал на этот раз?

– Русские, – обратился к нам чеченец густым красивым голосом и не смог скрыть кривую ухмылку, взглянув на татарина Равиля. – Зачем нам эти танцы с саблями, – кивок в сторону Якупа с доской. – Ещё покалечим кого-нибудь. Давайте всё решим цивилизованно.

Опа, вот это номер! Я даже не подозревал, что Гапур слова такие знает. Интересно, что он понимает под словом «цивилизация».

– Предлагаю поединок, – меж тем вещал горец. – Один бой. Наш боец против вашего. Кто победит, значит, на той стороне правда. За нас будет мой брат Руслан стоять. Своего выбирайте сами. – И, развернувшись, пошагал к своим, где уже начал разминаться Руслан Саидов.

Сказать, что мы были сбиты с толку – значит, ничего не сказать. Такого поворота никто из нас не ожидал. Противник превосходит числом минимум втрое. Не думаю, что мы бы долго продержались против этой оравы. Всё бы закончилось яростной быстротечной схваткой с предсказуемым исходом. И тут такой подарок. «Или этот вождь краснокожих, рисуясь, решил поиграть в благородство, или же ещё не забылись уроки Юрки Каширского, данные этой обезьяне», – мелькнула злая мысль. А может, всё проще, и эти парни, стоящие перед нами, не такие уж и гоблины, а нормальные пацаны, которые, попробовав нас на «слабо» и получив по сусалам, решили разойтись красиво без ущерба для авторитета.

Именно так всё происходило у нас на гражданке. Проживая на окраинах небольшого горняцкого городка, получив воспитание в лучших традициях дворового братства и имея своеобразное представление о чести, мы бились с пацанами из соседних районов, свято веря в свою правоту. А потом, наспех помирившись с «коробками», вместе с ними ехали кошмарить «Техас» или громить сельский клуб в Семёновке. Нередко в тех ожесточённых стычках, не доводя конфликт до массового мордобития, мы решали исход противостояния одной-единственной схваткой лучших бойцов. У нас даже поединщик специальный был. Славка Богатырёв, по кличке Поп. Поднаторев в уличных месиловках, Слава мастерски владел рукопашным боем и редко когда проигрывал. «Эх, Попа бы сейчас сюда», – подумал я. Но Славик служит в погранвойсках на Дальнем Востоке, и надеюсь, что у него всё там хорошо. Но пора уже что-то решать. Саид закончил разминаться и вопросительно смотрит на нас, криво ухмыляясь.

– Я пойду, – дёрнулся Чуёк и принялся через голову стаскивать тельняшку. Саня – боксёр. Но чувствую: это ему не поможет. Судя по моторике движений, Саид занимался чем-то восточным. Кунг-фу какое-нибудь новомодное. Но как-то чересчур уж он картинно двигается, напоказ.

Точно, бокс тут не прокатит. Саид своими длинными ходулями Чуйка близко не подпустит, измотает на расстоянии и добьёт. Нет, тут что-то другое требуется. Простое и эффективное. Ну что же, попробуем. По-нашему, по рабоче-крестьянски.

– Саня, мне идти, – положил я руку на плечо друга. Я знаю, как его сделать, и ободряюще подмигнув на прощание, шагнул навстречу противнику.

Группа поддержки горца тут же разразилась гортанными выкриками и визгливым улюлюканьем. В отличие от своих собратьев, Саид не кричал мне оскорблений, а молча крутил головой из стороны в сторону, разминая мышцы шеи. Руслан – единственный из стоящих здесь бандерлогов – был мне по-настоящему симпатичен и подкупал своей простотой и открытостью. Он никогда не пытался гнобить своих однополчан. И уж точно меньше всех из своей банды заслуживал трёпки. Но, выйдя сюда защищать интересы этих козлов горных, ты сам сделал свой выбор, братан. Так что не взыщи. При других обстоятельствах мы бы, наверное, стали друзьями.

Улучив момент, когда Саидов, рисуясь, крутанул в воздухе «вандамовскую» вертушку и коснулся земли, я порвал дистанцию и кирзовым сапогом рубанул того по голени опорной ноги. Кирзак – это вам не мягкие борцовки, а здесь не татами. Таким сапогом кости ломаются, как пшеничная солома. И ударом правой в голову я завершил свою «колхозную двоечку», отправляя поклонника восточных единоборств в глубокий нездоровый сон.

Всё, шоу закончилось. Или ещё нет? Притихшие кунаки отнесли не приходящего в себя Саида к забору и принялись поливать водой, пытаясь привести его в чувство и смыть с лица кровь, хлещущую из разбитого надглазья. Остальные дружбаны Руслана, видимо не удовлетворённые результатом боя, уже сбросили с себя голландки и бодро наматывали ремни на кулак.

Вот шайтаны брехливые, договаривались же… Ни в чём козлам верить нельзя, в волнении я сжал пальцы в кулак и тут же застонал от боли. Крепкая башка у горца оказалась, да и я лоханулся: недостаточно стиснул кисть при ударе, вот мизинец правой и выскочил из сустава и теперь отрешённо повис, напоминая о себе острой пульсирующей болью. Чёрт, как не вовремя. Левая у меня никакая. Теперь точно не отобьёмся, если все разом попрут.

– Мага, давай со мною раз на раз. Или очкуешь? – Чуёк высоко подпрыгнул и пробил руками в воздухе «двоечку». Приземлившись, ловко крутанул сальто назад, ничуть не хуже, чем Саид, и выдал уже «тройку».

– Пижон, мля, – улыбнулся я другу.

Чернявый Магомед, угрюмо зыркнув правым глазом, левый был надёжно запечатан огромной гематомой, согласно кивнул и принялся мотать на кисть эластичный бинт.

Что ж, толково братишка придумал. Так глядишь, мы их всех тут по одному перебьём. И я громко захохотал. Нервное напряжение рвалось наружу и требовало выхода.

– Всё, я сказал, – зарокотал над площадкой знакомый баритон. Гапур оторвался от наконец очнувшегося брата и направлялся к нам.

– Курбан, Мага, Шамиль, гыр-гыр-гыр-ёк, – выдал он на своём клекочущем наречии. Из всего сказанного я понял только «Ёк». Нет по-нашему. Запрещает, значит, что-то местный эмир своим нукерам. Сейчас узнаем, что.

– Всё, по-честному, Саша, – сказал Гапур, подойдя ближе.

– Давай присядем, – кивнул он в сторону перевёрнутых ящиков, валявшихся неподалёку, и, усаживаясь на складскую тару, продолжил: – Ты победил. А уговор, как говорится, дороже денег. Живите спокойно, тяните свою «чижовку», если уж так хочется. Никто из наших больше вас цеплять не будет. Слово. Только душевно тебя прошу, не встревай ты больше за этих, – горец кивнул в сторону понуро таскающих мешки обделавшихся сослуживцев и плотоядно ухмыльнулся точно хищник, выбирая себе очередную жертву. – Не стоят они того, Саша. Ты сам видел, как они себя вели только что. Эти редиски «кинут» тебя при первом же шухере, – перефразировал он персонажа известной комедии. И, довольный шуткой, расслабленно закурил. Сделав затяжку, он протянул мне здоровую левую руку, держа сигарету в зубах.

– Ну что, мир, а, Иванов? – выжидательно уставился на меня.

– Перемирие, – пожал я руку чеченца. – Посмотрим, как вы дальше себя поведёте, – и без перехода спросил: – Как там Руслан? Кость цела?

– Цела. Нога только сильно опухла. Глаз ты ему разбил очень. Зашивать придётся. Шрам теперь останется, – и уже с интересом посмотрел на меня. – Где ты так бить научился? Это ведь что-то зоновское, да?

– Не совсем, – ухмыльнулся я. – Улица, конечно, ещё не колония, но учителя у нас были старые сидельцы. Так что сам понимаешь: по-другому всё закончиться просто не могло, – развёл я руками и тут же охнул от боли, прострелившей правую кисть.

– Палец выбил, да? – Гапур участливо посмотрел на мою руку и тут же осклабился: – Это потому, что удар ставить не умеешь. Недоучили тебя твои урки. Слушай, а давай я вправлю, – загорелись глаза у горца. – Меня дед учил.

И, не обращая внимания на мои возражения, что-то пророкотал на своём, не обращаясь вроде ни к кому конкретно. И снова склонившись ко мне, обхватил твёрдыми, как клешни, пальцами многострадальный мизинец.

– Сейчас бинты принесут, и мы упакуем всё в лучшем виде. А пока потерпи немного. Ты ведь мужчина.

И неожиданно резко дёрнул палец вниз.

– Ох ты же, сука обрезанная, – заскрипел я зубами, не в силах справиться с болью, острым гвоздём прострелившей казалось даже мозг.

– Потерпи, потерпи, Иванов, – обматывая бинтом пальцы, пакуя их как в лубок, бормотал довольный собой вайнах. – На Ивановых, говорят, вся Россия держится, а ты из-за какого-то пальца ругаешься. В медицинский буду поступать, – завязывая бинт на бантик, заключил будущий светило, счастливо улыбаясь.

Палец так и не сросся правильно. Его потом дважды ломал наш коновал из медсанчасти, пытаясь исправить врачебную ошибку знахаря Гапура. Да только палец проявил характер и, не желая терять индивидуальность, так и остался торчать кривой веточкой среди своих собратьев.

Глава 4

– Чуёк где? – бросил я дневальному, влетая в родной кубрик, расположенный на втором этаже трёхэтажной казармы.

– Здесь где-то, – лениво пожал плечами тот. – Может, в ленинской комнате гладит что. Он утром тут с утюгом бегал.

И, потеряв ко мне интерес, принялся азартно шлифовать куском фланели бляху с якорем.

«Интересно, что там этот «золушка» гладить надумал? Его парадка, отутюженная давно в баталерке, дожидаясь своего часа, висит. А повседневка, так же, как и моя, на обноски бомжа похожа и в глажке не нуждается».

Так думал я, направляясь по «взлётке» в комнату, по привычке называемую ленинской.

Чуев, по-домашнему облачённый лишь в тельняшку и кальсоны, стоял у стола, накрытого солдатским одеялом, и размеренно водил утюгом по разложенным там же чёрным форменным клёшам, стремясь довести стрелку на брючине до совершенства. Негромко напевая себе под нос, он время от времени орошал клёши водой из алюминиевой кружки и вновь принимался за дело. Неподалёку на спинке стула висела синяя фланелевая рубаха с голубыми погонами, украшенными сержантскими лычками на плечах. На сиденье уютно устроилась бескозырка с самодельным «крабом» и свесившимися ленточками, которые едва не касались хромовых ботинок со спиленными внутрь подошвами, стоявших на полу. Вся эта композиция являлась безупречным образцом формы, сделавшей бы честь любому дембелю. Сверху фланки был накинут синий гюйс с тремя полосками, чья белая изнанка чернела росписями друзей.

Тщательно отглаженная фланелевка несла на себе кипенно-белый аксельбант, витой змеёй расположившийся поверх значков на правой стороне груди. Значки, поблёскивающие яркой эмалью под акселем и призванные рассказать всем желающим о доблести и мастерстве их носителя, были сплошь высшего ранга. Здесь вам и знак «Воин-спортсмен» первой степени и «Отличник ВМФ». А украшал этот иконостас знак «Мастер», говорящий о высшей квалификации его обладателя.

– Чуёк, – обратился я с порога к Сане. – «Мастер» прямо как у меня. Где надыбал?

Знак этот был вещью редкой. Честно заслужить его было практически невозможно, а потому счастливчики, сумевшие раздобыть такой раритет, вызывали жгучую зависть у сослуживцев. Мне его Юра Каширский по почте переслал после того, как вернулся домой. Больше такого ни у кого в полку не было.

– А это твоя парадка, – безмятежно ответил друг, продолжая водить утюгом по чёрной шерсти брюк.

– То есть? – опешил я от такой подачи.

– А то и есть. Ты же завтра уезжаешь, а форма твоя, как ты её бросил, так и валялась в баталерке. Ты где был-то, вообще?

– Саня, братишка!

Нахлынувшие чувства, вызванные заботой друга, спазмом сдавили горло, мешая сказать хоть слово.

– Да я это, после обеда хотел погладить, – промямлил я, взяв себя в руки, и сбивчиво рассказал о стычке с азерами на камбузе.

– Понятно. Всё развлекаешься, – подвёл итог зёма и выключил утюг.

– Всё, погнали в городок за бухлом, – я, наконец, вспомнил зачем искал Чуйка. – И пожрать чего-нибудь возьмём.

– На фига? – непонимающе уставился на меня Чуев. – У нас вон пятилитровка «шила» заныканная стоит. Картошка есть, тушёнка, грибов откроем…

– Да ну, – отмахнулся я, – от твоего «шила» ещё ослепнем на хрен. И тушёнка уже в горле стоит. Хочется чего-нибудь этакого, гражданского, – сглотнул я набежавшую слюну.

– Как будто от твоего «Рояля» не ослепнем, – проворчал Саня, затягивая тренчик на потрёпанных штанах.

– Ну что, голуби, попались? – Стоявший на ступенях Дома офицеров высокий мужчина в спортивном костюме и с маленькой собачкой на кожаном поводке был заметно пьян. Военный комендант гарнизона майор Горегляд собственной персоной.

Слегка покачиваясь, майор всё время пытался раскурить торчащую изо рта папиросу, поднося к лицу зажатую в пальцах спичку. От этих манипуляций короткий поводок, намотанный на кисть, натягивался, заставляя собачку вставать на задние лапы и высоко задирать кудлатую голову с бантиком на чёлке.

– Это залёт, – выдохнул вместе с дымом с пятого раза прикуренной беломорины комендант и победно уставился на нас. Обрётшая, наконец-то, равновесие болонка возмущённо тявкнула и принялась трепать зубами спортивную штанину хозяина.

«Эх, пристрелить бы гада», – мечтательно подумал я, глядя на самодовольного майора, жевавшего мундштук потухшей папиросы, не обращая внимания на своего кабысдоха.

А как всё хорошо начиналось. Мне бы от такого начала ещё тогда насторожиться. Предупреждал же Чуёк. Ну, да ладно, что теперь терзаться. Как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отвалились.

Преодолев хорошим туристским шагом полтора километра лесной вырубки, разделяющей служебный городок от жилого, мы выбрались на окраину населённого пункта и, озираясь, порысили в сторону единственного на весь посёлок гастронома, который располагался на первом этаже одной из трёх десятков типовых пятиэтажек. За порогом магазина нас ожидало зрелище просто фееричное. Продавщица Ленка, рыжая здоровая бабища, стоя за прилавком и уперев руки в бока, крыла матом на чём свет стоит вороватого забулдыгу-грузчика Витька. И проделывала это так виртуозно, что у меня закрались подозрения по поводу её бурной молодости.

– Во даёт, – восхищённо пробормотал Чуёк. – Точно в торговом флоте боцманом служила, – разделил мои догадки друг.

Витёк, пойманный за руку при попытке спереть бутылку «Столичной», даже не думал оправдываться. Ибо чревато. Ленка в запале могла перейти от слов к делу и запросто поколотить похмельного Витю, что она регулярно и проделывала. У Виктора только недавно синяки сошли. И вот опять за старое принялся. Рисковый, однако, мужик, этот грузчик. Даже Ленки не боится. Хотя алкоголизм – болезнь коварная, ещё и не на такие подвиги толкает.

Насладившись колоритным фольклором, извергаемым продавщицей-боцманом, я, чтобы привлечь её внимание, вежливо прокашлялся. Ленка тут же обернулась на шум, и её красное от натуги лицо расцвело в приветливой улыбке. Рада, значит. С чего бы такая милость, интересно. Мы для неё всегда были всего лишь матроснёй, не заслуживающей внимания. А тут лыбится так, как будто долгожданных родственников встретила.

– А, ребятушки мои дорогие пришли. Заждалась вас, – и, зло взглянув на Витька, рыжая пройдоха заулыбалась ещё шире.

– Я вам тут всё приготовила, что полагается. Так что извольте получить, как говорится.

И Ленка, пошерудив рукой под прилавком и найдя искомое, выставила на стол два пакета с яркой рекламой пепси-колы. Пакеты были под завязку наполнены чем-то, пока нам неизвестным.

– Что это? – просипел Чуёк, не сводя вытаращенных глаз с завмага.

– Ну как что? – затарахтела рыжая. – Спирт «Рояль» ваш любимый, ликёр «Амаретто», селёдочка там, сардины… Да много чего ещё. Сами увидите. Берите давайте. Не задерживайте, – закончила Елена, заметив новых покупателей.

– Э-э-э-э-э, а сколько мы должны? – поинтересовался я, не веря своим глазам. Сегодня же на дворе не Новый год, а Ленка не Дед Мороз. С чего бы такие подарки?

– Да какие деньги? Ну что вы, – замахала руками продавщица, – Нешто мы не понимаем. Домой едете, отметить нужно. Коля Федосеев уже всё решил.

И Ленка, закинув в рот очередную барбариску, потеряла к нам всякий интерес.

– Ну, Федос, ну мужик! Не всякий способен на такое, – не переставал я восхищаться старшиной, сжимая в руке тяжеленный пакет и всё время оглядываясь по сторонам. Мы только что чудом разминулись с комендантским патрулём и здорово мандражировали, как это часто бывает, когда опасность миновала.

– Не спорю, Федос – фигура, – Чуёк перебросил свой пакет из руки в руку. – Только мог бы этот мужик и в кубрик пакеты привезти. А то пока до казармы догребёшь – вспотеешь весь.

– Да ты что, не понял ничего? – недоумённо посмотрел я на друга. – Федос скорее руку себе отгрызёт, чем лишит дембеля последнего самохода. Это же кайф-то какой, Саня, – шумно вдохнул я в себя весенний воздух. – Адреналин!

– Так-то да, – вздохнул Чуев и вдруг забеспокоился. – Постой, ты куда? Наша тропинка вон направо.

– Саня, давай в последний раз налево сходим, – посмотрел я в глаза друга. – Просто скажу ей последнее «прощай» и всё. Но если хочешь, бери пакеты и шагай в кубрик. Я один сгоняю. Так даже проще, налегке-то.

– Да далась она тебе. Из дома ей напишешь, если не забудешь. Она-то уж точно через неделю тебя не вспомнит. Новые ухажёры найдутся, – затянул было кореш, но, заметив, как окаменело моё лицо, выдохнул и решительно пошагал по дорожке, ведущей к гарнизонному Дому офицеров.

Стоя перед деревянной дверью, выкрашенной в стандартный белый цвет и с табличкой «Библиотека», я негромко постучал. Чуёк тактично со мною не пошёл, а остался болтать в раздевалке с уборщицей Маринкой, пообещав свистнуть «если что».

За мощным дубовым столом, украшенным лишь массивной бронзовой чернильницей, сидела миловидная женщина лет сорока со скучающим лицом. В руке она держала небольшой кулёк из газеты, наполненный тёмными кедровыми орешками. Не меняя выражения лица, дама кидала в рот орех за орехом и сплёвывала полными чувственными губами шелуху в мусорную корзину под столом. Одна из половинок ореховой скорлупы не пожелала отправляться в мусорку и дерзко примостилась в глубокой ложбинке высокой груди, вздымающейся под тонкой цветастой блузой с расстёгнутыми верхними пуговицами.

Людмила Горегляд, а именно так звали обладательницу аппетитной груди, работала в ДОфе заведующей библиотекой и была замужем за военным комендантом гарнизона, майором Фёдором Гореглядом. Моя Люся. Наш роман закрутился ещё зимой. В тот день майору, заядлому коллекционеру, посчастливилось приобрести где-то старинный дубовый стол. Кстати, тот самый, за которым сейчас сидела Люда. Антиквар, у которого, по мнению жены, квартира и так была забита старым хламом, не придумал ничего лучшего, как временно разместить раритет у супруги на работе: и вещь будет под присмотром, и Люське приятно. Для доставки нелёгкого экспоната майор дёрнул нас – арестантов гарнизонной гауптвахты.

Не знаю, что меня подкупило в ней, может, свою роль сыграл пресловутый спермацыклёз, свойственный для юношей, лишённых женского внимания, но на жену коменданта я запал сразу и бесповоротно. Люська долго не ломалась и на мои неуклюжие ухаживания ответила со всем жаром неистовой женской души. И с тех пор под завистливые взгляды сослуживцев, которые не в силах избавиться от поллюций, преследовавших юные организмы, каждое утро стыдливо застирывали нижнее бельё, я при первой же возможности, спешил в библиотеку, чтобы встретиться с возлюбленной. Жаль, что возможностей было немного, и встречи наши случались реже, чем хотелось.