Читать книгу: «Одна Бездна на двоих. Далеко от своих. Близко друг к другу», страница 3

Жизнеобеспечение работало на аварийном режиме: мигающие жёлтые огоньки, тревожные сигналы, перебои в подаче кислорода. Фильтры натужно пытались прогонять воздух через себя, очищая его от неизвестных примесей. Батарея показывала семьдесят процентов заряда – сутки, может чуть больше.

Он застонал, собираясь с силами, медленно и мучительно сдвинул тяжёлый блок консоли с груди, освобождая возможность дышать полной грудью. Воздух ворвался в лёгкие, обжигая изнутри, возвращая остроту ощущениям. Руки дрожали, плечо горело острой болью – видимо, вывих или трещина. Но ноги двигались. Жив. Пока что жив.

Опираясь на остатки искорёженного кресла, он поднялся – медленно, осторожно. Мир закружился, качнулся перед глазами, будто палуба корабля в шторм. Он закрыл глаза, вцепившись пальцами в стальной остов – подождал, пока реальность вновь обретёт устойчивость.

Всё вокруг было красным – зловещим, нездешним оттенком ржавчины и крови. Сквозь зияющую дыру в корпусе он видел планету: песок с металлическим блеском, тёмные валуны, изрезанные следами падения, искривлённые скальные гребни. Над всем этим нависало солнце – тусклый, больной светильник, отбрасывающий густые тени, в которых таилась тревога.

– Выжил… – глухо прошептал он в замкнутом объёме шлема. – Какого дьявола… я ещё жив… один… совсем один…

Эти слова повисли в воздухе – тяжёлые, как свинец. Он остался здесь, на чужом мире, без оружия, без спасательных модулей, без шансов на быстрый контакт с «Асгардом». Его шаттл, его «Икар-12», был раздавлен, искалечен, превращён в груду металлолома.

И всё же он жил.

С трудом, превозмогая боль в плече, Крестов сделал шаг к пролому в корпусе. Каждый его шаг был испытанием: скрип обломков под ногами, потрескавшиеся панели, осколки стекла, вырванные жгуты кабелей. В отсеке для аварийного комплекта зияла пустота – ящик сорвало взрывом при падении.

Оставался только он сам. Человек. Пилот.

Единственный выживший на поверхности этой безымянной планеты.

Наконец он добрался до пролома и сделал первый шаг на поверхность чужой планеты.

Ветер ударил в него с такой силой, что Роман чуть не потерял равновесие. Пыль планеты – мелкая, как пудра, острая, как толчёное стекло – билась о поверхность шлема мириадами мелких дробинок, создавая непрерывный дробный стук. Ветер нёс её бесконечными потоками, поднимая с поверхности и швыряя в воздух, создавая причудливые завихрения и мини-торнадо, которые кружились между скал, словно танцующие джинны из древних арабских сказок.

Гравитация была заметно слабее земной – его приборы показывали 0,78g – но этого было вполне достаточно, чтобы чувствовать вес. Особенно вес того чудовищного одиночества, которое давило на плечи тяжелее любой физической ноши, сковывало движения, затрудняло дыхание.

На горизонте медленно догорали облака – рыжие, словно пропитанные железной рудой и засохшей кровью. Они двигались медленно, величественно, отбрасывая на поверхность планеты движущиеся тени исполинских размеров. Небо имело странный, болезненный оттенок – не голубое и не синее, как привычное земное, а скорее оранжево-красное у горизонта, переходящее в глубокий фиолетовый в зените. Два маленьких спутника висели в небе неподвижно, как мёртвые глаза какого-то космического существа, безучастно наблюдающий за его одиночеством и отчаянием.

На фоне этого чуждого, инопланетного пейзажа всё казалось мёртвым, безжизненным, враждебным. Только бесконечные пространства джунглей, причудливые скальные образования, вырезанные ветром из тёмного камня, и безмолвное, равнодушное небо. Единственными звуками были механическое жужжание системы жизнеобеспечения в наушниках да его собственное сердцебиение, которое гулко отдавалось в ушах, напоминая о том, что он пока ещё жив.

– Асгард… – прошептал он, запрокинув голову и глядя в небо, где за плотными, багровыми облаками скрывался родной корабль с тремя сотнями трупами членов экипажа. – Слышите ли вы меня… знаете ли, что я здесь, внизу… что я жив…

Ответом ему было только завывание ветра и шипение радиопомех в наушниках.

Его ботинок с усиленной подошвой и амортизирующими вставками глубоко вдавился в красноватую пыль, оставив чёткий, рифлёный отпечаток – первый след разумного существа на этой планете со дня её формирования миллиарды лет назад. Он медленно прошёл несколько шагов, оставляя за собой цепочку следов, которая тянулась от обломков шаттла к небольшому возвышению – искусственному холму, образовавшемуся из грунта, выброшенного при ударе корабля о поверхность.

Подъём на холм занял почти десять минут – каждый шаг требовал усилий, дыхание сбивалось, в боку кололо. Травмы давали о себе знать, а разрежённая атмосфера планеты заставляла систему жизнеобеспечения работать с повышенной нагрузкой.

Наконец он добрался до вершины холма и увидел полную картину катастрофы.

Обломки «Икара-12» раскинулись по поверхности планеты в радиусе нескольких километров, словно гигантская рука швырнула игрушечный корабль об пол. Носовая секция с топливными баками и системой навигации лежала километрах в трёх отсюда, перевёрнутая и наполовину погребённая под красным песком. Из неё торчали обломки антенн и солнечных батарей, искорёженные до неузнаваемости. Основной корпус, где размещались жилые отсеки и лаборатория, треснул пополам, словно переломленный хлеб, обнажив внутренности – провода, трубопроводы системы жизнеобеспечения, искорёженные панели управления, изодранную обивку кресел. Хвостовая секция с плазменными двигателями почти не пострадала внешне, но была совершенно бесполезна без остальной части машины.

Повсюду валялись мелкие обломки – куски обшивки, детали приборов, обрывки кабелей. Ветер уже начал засыпать их песком, через несколько дней от «Икара-12» останутся только бугорки на поверхности планеты, а через годы – даже они исчезнут, стёртые временем и стихиями.

Всё, что можно было собрать для выживания, теперь нужно было найти среди этого хаоса разрушения. Вся его жизнь, всё его будущее зависели от того, что уцелело в этой катастрофе. Запасы пищи, воды, медикаменты, инструменты, запчасти для ремонта скафандра – всё это могло быть разбросано по поверхности планеты или погребено под тоннами песка и обломков.

Но внезапно его внимание привлекло нечто совершенно невероятное, что заставило сердце биться чаще, а дыхание – участиться.

В ста метрах над поверхностью планеты, среди клубов красноватой пыли и дыма, поднимавшегося от ещё тлеющих обломков, медленно парил другой космический корабль. Это был инженерный шаттл с «Асгарда» – судя по размерам и конфигурации, предназначенный для ремонтных и технических работ за пределами орбиты. Его небольшой, компактный корпус длиной около двадцати метров был окрашен в стандартные для инженерных судов цвета – тёмно-серый с жёлтыми сигнальными полосами по бокам и маркировками ремонтного отдела флагмана.

Корпус был почти невредим, лишь обшивка потемнела от воздействия плотных слоёв атмосферы при входе. Маневровые двигатели работали на минимальной мощности, удерживая машину на высоте около сотни метров над неровной поверхностью, но по неуверенным всполохам голубоватого пламени из сопел было видно – топлива у пилота почти не осталось. Шаттл зависал в воздухе с заметным напряжением систем – спуск сюда явно производился на пределе ресурса двигателей, с риском для автоматики и устойчивости.

– Что… как это возможно? – выдохнул Крестов, не веря своим глазам, протирая запотевший визор, чтобы лучше видеть.

Инженерный шаттл, описав широкую дугу над развалинами «Икара», замер на высоте, продолжая зависать, будто сам изучал поверхность планеты через оптико-лазерные сенсоры, сверяя каждую складку рельефа с бортовой картой. Пилот – если он вообще был на борту – не торопился садиться. Это была осторожность или сомнение, или, быть может, обычная проверка зоны высадки по инструкции – Крестов не знал. Но в том, как машина застыла в воздухе, чувствовалась настороженность, холодный расчёт.

Сердце Романа забилось так сильно, что стук крови в ушах заглушил завывание ветра. Неужели он не один? Неужели кто-то из тех, с «Асгарда», рискнул спуститься сюда – несмотря на опасность, нестабильную атмосферу и возможные неисправности систем? Кто-то из тех, кого он знал по лицам, голосам, жестам на бортовых собраниях и в длинных коридорах корабля?

Он резко поднял правую руку и активировал аварийный маяк на наручном блоке управления скафандром. Ярко-красный свет замигал с частотой два раза в секунду, посылая световой сигнал бедствия на всех стандартных частотах. Одновременно он начал размахивать обеими руками над головой, прыгая на месте, стараясь попасть в поле зрения камер или оптических сенсоров инженерного шаттла.

– Здесь! – закричал он в радиопередатчик, переключая его на аварийную частоту, прекрасно понимая, что на этой дистанции связь может быть нестабильной из-за помех атмосферы. – Я здесь! Выживший! Пилот «Асгарда»! Прошу помощи!

Он повторял сообщение снова и снова, на всех языках, что знал – на английском, русском, китайском, испанском. Голос срывался от напряжения, горло саднило от сухости, но он не замолкал, продолжал махать руками, прыгать, делать всё, чтобы его заметили.

Инженерный шаттл висел неподвижно, как гигантская металлическая птица над его головой. Теперь Роман смог разглядеть его лучше: это определённо была техническая машина – об этом говорили плоские гондолы с манипуляторами, крепления под инструментальные модули, выдвижные антенные решётки, поблёскивающие золотистой плёнкой. На бортах тускло виднелись знаки техобслуживания флотилии «Асгарда» – знакомые, словно вестники дома. Они внушали надежду, которую Роман боялся потерять за эти долгие часы одиночества.

Длинная, зыбкая тень от корпуса «Икара-12» легла на песок планеты, а над ней завис инженерный шаттл – единственный признак того, что среди этого океана безмолвия, разрушения и смерти ещё теплилась искра жизни, ещё жила возможность спасения. Он не спускался ниже – но и не уходил, не исчезал в небесной бездне, будто сам решал, протянуть ли руку помощи этому упрямому выжившему.

Роман Крестов стоял на коленях посреди чужого мира, под багровым светом солнца, среди обломков своего корабля и развалин своих надежд, и впервые за эти долгие мучительные часы почувствовал: возможно, он не одинок во Вселенной. Возможно, в стальной утробе «Асгарда» ещё остались люди – его люди – готовые рискнуть ради него, ради друга, товарища, члена команды.

– Выжить… – прошептал он, и в этом шепоте звучали не только усталость и боль, но и стальная, несгибаемая воля к жизни. – Мы выживем… вместе мы выживем…

Глава 3: Призрачные следы надежды

Роман Крестов медленно брел по бескрайнему песчаному берегу, и каждый его шаг отзывался мучительной болью в израненном, разбитом теле. Красноватый песок под ногами был мелким, словно космическая пыль, и прилипал к разорванным подошвам его пилотского скафандра липкими комками. Волны бирюзового океана накатывали на берег с протяжным, почти человеческим стоном, оставляя пенистые кружевные узоры на алом песке. Вода переливалась всеми оттенками изумруда и сапфира – настоящая вода, какой он не видел уже долгие годы среди стерильных искусственных атмосфер космических станций и боевых кораблей.

Память жестоко швыряла его назад, в те последние минуты ада. Флагман «Асгард» – гордость флота, дом для трехсот душ, крепость среди звезд – разлетелся на куски за считанные секунды. Сначала была вспышка – ослепительно белая, затем багровая. Потом – крики. Боже, эти крики по радиосвязи до сих пор звенели в его ушах.

«Пробоина в седьмом отсеке! Герметичность нарушена!»

«Реактор перегревается! Всем покинуть корабль!»

«Спасательные капсулы заблокированы! Мы не можем…»

А потом – тишина. Страшная, мертвая тишина в эфире.

Роман дрожащей рукой провел по лицу, стирая соленые следы – то ли пот, то ли слезы. Триста человек. Триста жизней, которые он знал в лицо. Командир. Молодой техник Джейсон, который только что получил письмо от невесты с Земли. Доктор Элла. Все они теперь были либо мертвы, либо превратились в сгустки плазмы в холодном космосе.

За его спиной громоздились непроходимые джунгли – зеленая стена первобытной растительности, поднимавшаяся на десятки метров в высоту, словно живая крепость. Лианы толщиной с человеческую руку переплетались между исполинскими стволами, создавая плотный полумрак, в котором могли скрываться любые кошмары. Листва размером со щиты шелестела на ветру, издавая звуки, напоминающие шепот тысяч призрачных голосов – голосов его погибших товарищей. Иногда из глубины зеленого лабиринта доносились душераздирающие крики – то ли хищных птиц, то ли каких-то неведомых тварей, от которых кровь стыла в жилах.

В небе над головой медленно плыли огромные красно-белые облака, похожие на клочья окровавленных бинтов. Они двигались величественно и зловеще, бросая движущиеся тени на поверхность планеты, словно пятна крови на хирургическом столе. Ветер, который час назад завывал как души проклятых, постепенно стих, превратившись в зловещий шепот, приносящий с собой странный, тошнотворный аромат – смесь соли, гниющей плоти, разложившейся растительности и чего-то металлического, напоминающего запах крови и взрывчатки.

Роман остановился, вытер пот и кровь со лба дрожащей рукой и поднял покрасневшие, воспаленные глаза к небу. На высоте примерно ста метров над землей неподвижно висел серебристый челнок – один из инженерных судов «Асгарда». Его обтекаемый корпус печально поблескивал в лучах чужого, безжалостного солнца, а из маневровых сопел изредка вырывались жалкие струйки пара от работающих стабилизаторов. Корабль-сирота, потерявший свой дом.

– Автопилот, – прохрипел он сквозь разбитые, окровавленные губы, и голос его был полон горечи и отчаяния. – Чертов автопилот… Ты даже не знаешь, что твои хозяева мертвы.

В его памяти все еще пылали последние минуты катастрофы. Он уже не видел, как командный мостик «Асгарда» взрывается в шаре огня. Как его товарищи-пилоты, не успевшие добраться до спасательных капсул, сгорают заживо в своих кабинах. Как части корпуса, размером с небольшие здания, медленно дрейфуют в космосе, унося с собой последние надежды на спасение.

Аварийные сирены. Вспышки взрывов. Аварийное разделение отсеков. И этот безумный, смертельный полет в спасательной капсуле через раскаленную атмосферу неизвестной планеты, когда корпус накалился докрасна, а он молился всем богам, чтобы тепловая защита выдержала. Молился за себя и за тех, кого уже не мог спасти.

Роман не знал ровным счетом ничего об этом проклятом мире. Он не знал, из чего состоит воздух, который сейчас осторожно втягивал через треснувшие фильтры разбитого шлема. Не знал, какие хищники, какие чудовища обитают в зловещих джунглях за его спиной или в черных глубинах океана перед ним. Не знал, сколько длится день на этой планете, и какие ужасы подстерегают его с наступлением чужой ночи. Не знал, есть ли здесь разумная жизнь, и, если есть – друзья это или враги. Пока он не проведет необходимые исследования и не обеспечит себе хотя бы подобие укрытия, каждая секунда здесь была русской рулеткой со смертью.

Океан бился о берег все сильнее и яростнее, словно сама планета была разгневана его присутствием. Волны становились выше, злее, и соленые брызги больно хлестали по лицу, смешиваясь с кровью из ран. Вода была на удивление теплой – он чувствовал это даже через разорванные перчатки скафандра. В отчаянных попытках спастись, в смертельной борьбе за жизнь в падающей капсуле, он не сразу осознал, на берегу какого титанического водоема оказался. Горизонт терялся в багровой дымке, и океан казался бесконечным – морем, которое могло поглотить целые миры.

Примерно через час после его катастрофического приземления небо начало расцвечиваться новыми огненными полосами. Это гравитация планеты неумолимо притягивала некоторые обломки «Асгарда». Куски переборок, даже тела его товарищей – все это медленно падало с орбиты, оставляя за собой дымящиеся, огненные следы. Последние похороны великого корабля.

Он лежал на алом песке, привалившись спиной к большому куску обшивки, который чудом не размозжил его при падении. Левая нога была с трещиной. Ребра тоже были повреждены, каждый вдох давался с мучительной болью. Из разбитого носа сочилась кровь, а в левом ухе звенело. Но он был жив, и это уже было невероятным чудом в этой вселенной смерти и разрушения.

«Как мне соорудить укрытие в этом аду?» – размышлял Роман, глядя на медленно садящееся солнце красными от крови глазами. Светило было крупнее земного, бледно-желтого цвета с красноватым оттенком, и освещало все вокруг каким-то нереальным, болезненным светом. «Сколько времени до наступления ночи? Что может выползти из джунглей в темноте? Что может подняться из глубин океана?»

Он заставил себя подняться и, хромая, сделать несколько мучительных шагов к краю джунглей. Неизвестная красная земля хрустела под ногами, как толченые кости, а от зеленой стены растительности исходил удушающий, тошнотворный запах разложения, гнили и чего-то сладковатого – запах смерти и тления. Едва он приблизился к первым исполинским деревьям, как его охватил панический, животный страх.

– Боже мой, – прошептал он, и голос его дрожал от ужаса. – В каком проклятом аду я оказался? В каком кошмаре?

Но у него не было выбора. Страх – это роскошь, которую он не мог себе позволить. Роман заставил себя вернуться к разбросанным обломкам и начать самую страшную работу в своей жизни – поиски тел своих товарищей.

Падение с орбиты было неизбежно смертельным для тех, кто не успел попасть в спасательные капсулы или чьи капсулы были повреждены. Он находил искореженные, обгоревшие тела пилотов, с которыми пил пиво в кают-компании. Тела инженеров, которые проводили обслуживания двигателей. Тела бортовых техников, которые шутили с ним в коридорах «Асгарда». Людей, с которыми он делил службу, опасности, надежды на протяжении долгих месяцев своего побега.

Каждое найденное тело было ударом ножа в сердце. Вот лейтенант Мор – молодой парень, который всего месяц назад показывал ему фотографии своей новорожденной дочери. Вот старший механик Кузнецов – ветеран, который служил еще в прошлой войне. Вот… Ещё и ещё…

Несколько раз он пытался нырнуть в океан, надеясь найти в затонувших обломках что-то полезное для выживания, но каждый раз его охватывал парализующий страх. Кто знал, какие чудовища, какие кошмары обитали в темных глубинах этого чужого моря? Может быть, там плавали твари, которые могли разорвать человека на части одним укусом?

Когда он закончил хоронить товарищей – выкапывая неглубокие могилы в красном песке дрожащими, окровавленными руками, – Роман начал трезво обдумывать свое безнадежное положение. Он не знал, на какой планете находился и к какой враждебной фракции могли принадлежать местные обитатели – если они вообще существовали. Он не был уверен, что сможет прожить здесь даже одну ночь, не то, что неделю или месяц. Смерть могла прийти отовсюду – из джунглей, из океана, из воздуха, из самой планеты.

У одного из погибших инженеров он нашел целый шлем и заменил им свой, треснувший при аварийной посадке в инженерный шаттл. У другого – техника Родригеса – обнаружил персональный ранец с джет-паком, реактивную установку, которая использовалась для перемещений в открытом космосе и на планетах с низкой гравитацией.

Первую ночь на этой проклятой планете Роман провел без сна, прислушиваясь к зловещим звукам, доносившимся из джунглей. Вой, рычание, какие-то нечеловеческие крики – симфония ужаса и смерти. Он расположился прямо на берегу, между океаном и зеленой стеной, не зная, откуда может прийти смерть. Из джунглей могли выползти хищники размером с танк. Из воздуха могли спикировать крылатые чудовища. Из глубин океана могли подняться морские монстры. Каждый шорох, каждый всплеск, каждый вздох ветра заставляли его вздрагивать и хвататься за найденный среди обломков плазменный резак – единственное оружие, которое у него было.

О доме, которую покинул. О девушке, которая ждала его возвращения. О Джо, помогший сбежать от Доноров. Они никогда не узнают, что он выжил. Они никогда не узнают, что он умер в одиночестве на безымянной планете за световые года от дома.

С восходом чужого солнца – кровавого, безжалостного светила – Роман воспрянул духом. Висящий над землей инженерный челнок подарил ему слабую надежду. На борту должны были быть инструменты, запасы еды и воды, оборудование – все необходимое для выживания. Но чтобы добраться до него, нужно было рискнуть жизнью еще раз.

Роман подошел к вещам, которые заранее снял с тел товарищей перед их последним пристанищем. Джет-пак был тяжелым, килограммов на двадцать, но выглядел невредимым – удивительно, что он не взорвался при падении. Роман надел его на спину дрожащими руками, проверил индикаторы заряда. Топливной смеси хватало примерно на десять минут полета – этого должно было хватить, чтобы добраться до челнока и вернуться обратно. Если повезет. Если не откажет техника. Если…

«Если не хватит топлива, – думал он, затягивая ремни, – я разобьюсь насмерть, упав с высоты ста метров. Но если буду стоять на месте, то просто умру медленной, мучительной смертью от голода, жажды или от клыков местных хищников. Нужно действовать. Нужно бороться до конца».

Роман активировал джет-пак, и реактивные сопла заревели, поднимая его в воздух. Полет давался с огромным трудом – левая нога пронзала болью при каждом движении, а в груди кололо от сломанных ребер. Он старался экономить топливо, перемещаясь короткими, рывкообразными пролетами, но каждый маневр мог стать последним.

– Ну же, – ругался он сквозь стиснутые зубы, борясь с болью и страхом. – Ну же, не подведи меня сейчас! Не сейчас!

Высота была головокружительной. Внизу простирался алый берег, усеянный обломками его прежней жизни. Джунгли казались бесконечным зеленым морем, полным скрытых угроз. А океан… океан был похож на расплавленный сапфир, красивый и смертельно опасный.

Наконец, израсходовав половину топлива, он добрался до челнока и мягко, как мог, приземлился на его металлический корпус. Люк был открыт – система аварийной разгерметизации сработала автоматически, когда материнский корабль начал разрушаться. Словно корабль знал, что его ждет смерть, и приготовился к ней.

– Есть здесь кто-нибудь? – крикнул Роман в пустоту, хотя прекрасно понимал, что внутри никого нет. – Отзовитесь! Пожалуйста!

Но ответила ему только эхо – жестокое напоминание о том, что он один. Совершенно один во всей этой вселенной.

Челнок был стандартным инженерным судном – рабочей лошадкой флота, предназначенной для ремонтных работ в открытом космосе. Внутри аккуратно расположились ящики с инструментами, запасными деталями, расходными материалами. Роман, будучи пилотом флагмана, не имел большого опыта в работе с инженерным оборудованием, но взял только то, в чем был абсолютно уверен: плазменные резаки, которые могли прорезать металл, мультитулы, универсальные пилы, различные мелкие инструменты.

В кормовом отсеке, словно подарок судьбы, он нашел запечатанный ящик с армейскими продовольственными пайками и несколько резервуаров с очищенной питьевой водой. Этих запасов хватило бы на месяц строгой экономии, а может быть, и на полтора, если питаться раз в день.

– Мою спасательную шлюпку разнесло в щепки во время катастрофы, – пробормотал он, осматривая искореженные обломки в грузовом отсеке. – Но вот эта часть верхней обшивки… Да, она может сгодиться.

Все, что не боялось падения, все, что не могло разбиться при ударе, он сбрасывал вниз в противоударных контейнерах, молясь, чтобы полезные инструменты и припасы не пострадали при падении на песок. Более важные и хрупкие предметы он бережно упаковал в герметичные отсеки своего пилотского скафандра.

Когда весь полезный груз был подготовлен к транспортировке, Роман совершил самый рискованный поступок в своей жизни – рискнул снять шлем в атмосфере неизвестной планеты. Воздух пах океаном, гнилой растительностью и чем-то металлическим, но дышать им можно было. Кислорода было достаточно, токсичных газов он не почувствовал. Никаких немедленных отравлений не последовало – это был обычный воздух, пригодный для дыхания человека. Он только молился всем богам, чтобы здесь не было невидимых патогенных бактерий, вирусов или споров, которые могли бы медленно убить его изнутри.

Спуск с джет-паком прошел без катастроф, хотя топлива оставалось критически мало. Роман аккуратно опустился на красный песок рядом с разбросанными контейнерами, и его ноги подкосились от облегчения. Он выжил. Пока что он выжил.

Несколько часов спустя, когда чужое солнце начало клониться к горизонту, Роман сидел возле костра, разведенного из сухих обломков дерева. Он грелся от холодного, влажного ветра, дующего с океана, и медленно жевал безвкусную питательную пасту из армейского пайка. Перед ним лежала внушительная гора спасенного оборудования – инструменты, припасы, запчасти. У него были все шансы выжить, по крайней мере, ближайший месяц. А там… там видно будет.

– Я даже чувствую некоторую гордость за проделанную работу, – пробормотал он, разжевывая резиновую на вкус пищу. – Триста человек погибли, а я.. я все еще здесь. Я все еще борюсь.

Но слова прозвучали горько. Какая гордость может быть в том, что ты остался жив, когда все твои товарищи мертвы? Какая гордость в том, что ты единственный, кто видел, как великолепный «Асгард» превратился в облако плазмы и обломков?

Солнце садилось за бесконечный горизонт океана, окрашивая небо в кровавые, апокалиптические тона. Волны становились спокойнее, но из джунглей доносились новые, более зловещие звуки – ночная жизнь планеты просыпалась, и что-то подсказывало Роману, что местные хищники выходят на охоту именно в темноте.

Роман Крестов, единственный выживший с флагмана «Асгард», последний свидетель великой катастрофы, в которой погибло триста его товарищей, готовился встретить свою вторую полную ночь на неизвестном, враждебном мире. Он не знал, станет ли эта ночь последней в его жизни, но знал одно – он будет бороться до конца. За память о погибших. За право на жизнь. За надежду когда-нибудь вернуться домой к своей Лютеции.

Костер потрескивал, отбрасывая дрожащие тени на красный песок. В этих тенях Роману мерещились лица его мертвых товарищей – они словно наблюдали за ним, ждали, сможет ли он выжить там, где они не смогли.

Роман всё чаще покидал свой импровизированный лагерь на побережье, словно невидимая сила тянула его вглубь этого красного, дышащего жизнью мира. Каждое утро, когда алое солнце медленно поднималось над горизонтом, окрашивая красно-белые облака в оттенки крови и молока, он брал самодельный посох из обломка антенны и отправлялся в джунгли – не столько из любопытства, сколько от невыносимой тяжести одиночества, которая давила на грудь свинцовой плитой.

Дни здесь тянулись как липкая патока времени, каждый час отмерялся болезненными ударами сердца, каждая минута превращалась в маленькую вечность. Роман потерял счёт дням – то ли месяц прошёл с момента крушения, то ли три, то ли полгода. Время на этой планете словно застыло в красноватом янтаре заката, который никогда не переходил в настоящую ночь, а лишь сменялся тусклым свечением двух спутников.

Зелёная стена растительности встречала его каждый раз одинаково – влажным дыханием тумана, переплетением лиан толщиной с человеческую руку и пронзительными криками невидимых существ. Красноватая почва под ногами хлюпала от постоянной влаги, оставляя на подошвах его потрёпанных ботинок липкие следы, которые тут же покрывались опавшими листьями размером с ладонь. Эти листья шелестели под ногами с тихим шёпотом, напоминавшим голоса.

– Ещё один день, – шептал он сам себе, раздвигая очередную завесу из свисающих побегов, покрытых росой, которая стекала по его лицу солёными дорожками, смешиваясь с потом и слезами, которые он уже не стыдился проливать. – Ещё один чёртов день в этом красно-зелёном аду, где даже воздух пахнет забвением.

Тишина джунглей была не просто отсутствием звуков – она была присутствием чего-то большего, чего-то давящего и всепоглощающего. Роман чувствовал её физически, как тяжёлое одеяло, которое накидывали на его плечи каждый раз, когда он углублялся в чащу. Иногда ему казалось, что за ним кто-то наблюдает – не хищник, не враг, а само это место, эта планета, изучающая его с холодным любопытством исследователя, препарирующего очередной образец.

«Я схожу с ума, – думал он, останавливаясь возле очередного ручья и опуская в прохладную воду дрожащие руки. Медленно, методично, день за днём я теряю рассудок в этой зелёной тюрьме без стен.

Но с каждым походом джунгли открывались ему всё больше, становясь одновременно более знакомыми и более чужими. Он научился различать звуки – те пронзительные вопли, которые поначалу заставляли его хвататься за самодельное копьё, оказались всего лишь перекличкой ярких птиц, похожих на попугаев, но размером с орла. Их оперение переливалось изумрудными и золотыми оттенками, а клювы были настолько массивными, что казались способными перекусить человеческую кость одним движением.

Эти создания наблюдали за ним с ветвей исполинских деревьев, поворачивая головы с механической точностью роботов. В их глазах – маленьких чёрных бусинках – не было ни любопытства, ни страха, только равнодушное изучение. Роман часто ловил себя на том, что разговаривает с ними, ведёт долгие монологи о войне, о доме, о товарищах, оставшихся в космосе.

– Знаете ли вы, что такое дом? – спрашивал он у одной особенно крупной птицы с переливающимся оперением. – Это не место, где ты родился. Это место, куда ты хочешь вернуться каждую ночь, засыпая под чужими звёздами.

Птица молчала, лишь иногда издавая тот самый пронзительный крик, который поначалу пугал его до смерти.

Роман обнаружил, что эти создания – всего лишь падальщики, хотя их крики действительно напоминали рычание хищника. Они слетались к остаткам морских выбросов, которые волны оставляли на берегу, и с жадностью пожирали разлагающуюся плоть. Постепенно он понял, что на этом острове, возможно, вообще нет крупных хищников – по крайней мере, тех, что представляли бы угрозу для человека. Это открытие не принесло ему облегчения, скорее наоборот – усилило ощущение нереальности происходящего.

«Даже опасность была бы лучше этого, – размышлял он, сидя у костра и смотря на звёзды, которые здесь складывались в незнакомые созвездия. По крайней мере, борьба за жизнь дала бы смысл каждому дню. А так… что я здесь делаю? Для чего выживаю?