Апология дворянства

В трактовке Соловья должно выходить, что перед нами – русский автогеноцид и национальное самоубийство во имя торжества русских национальных архетипов. В чем я позволю себе усомниться.

* * *

Оправдание большевиков. Вполне сознавая, что из триумфа Ленина и Кº «вовсе не следует, что большевики действовали в интересах русского народа и работали на его благо», Соловей не устает ими восхищаться, уверяя нас, что «им удалось оседлать и возглавить мощный русский (этнический в своей глубинном истоке, но проецировавшийся в социально-политическую сферу) протест против культурно и этнически чуждой русским власти, имперской элиты и, тем самым, против воплощавшейся ими империи»⁶².

Это, по сути, все тот же главный тезис автора, только в другой, этнической проекции. В чем, собственно, и состоит пресловутое «новое прочтение» нашей истории.

Откуда Соловей взял, что «мощный русский протест» был в своем «глубинном истоке» этническим? Об этом будет сказано ниже. Пока замечу только, что «новое прочтение» принадлежит Соловью не вполне, а зиждится на принципиальной новации очередного западного авторитета (Джеффри Хоскинга), изложенной нашим историком так: «Большевизм был результатом интеграции на русской почве рафинированного западного марксизма с автохтонной народнической традицией. Возник новаторский синтез – «марксистский по начальному импульсу, но позаимствовавший у народников идею о революционности крестьянства, о руководящей роли небольшой группы интеллигентов и о «перепрыгивании» буржуазной стадии исторического развития для перехода непосредственно к социалистической революции. Пожалуй, более разумно считать большевизм той формой революционного социализма, которая лучше всего приспособлена к российским условиям…”. Большевизм был адаптирован к отечественной почве несравненно лучше любой другой заимствованной идеологии».

Апология большевиков – непременная оборотная сторона обвинения русского дворянства – ведется Соловьем настойчиво. Снова и снова вниманию читателя предлагаются достаточно однотипные формулировки, с упором на неясные, неуловимые, недоказуемые, гипотетические и – главное – в принципе неверифицируемые психологические нюансы, как выявлять и учитывать которые, не знает пока никто:

– «При всей внешней чуждости большевизма и большевиков России они оказались наиболее созвучны русской ментальности, что и послужило главной предпосылкой их политического успеха… Марксизм был адекватен именно России, он создал „сцепку“ именно с русскими архетипами. Правда, сначала он пережил „национализацию“, превратился из западного марксизма в русский большевизм»⁶³;

– «Русский этнический бунт возглавила одна из наиболее вестернизированных по своей номинальной доктрине политических партий – большевистская, для которой любая национальная проблематика была третьестепенна по отношению к социальной, члены которой гордились своим интернационализмом, и доля нерусских в руководстве которой была, вероятно, наибольшей в сравнении с любой другой общероссийской политической партией. Однако это была лишь внешняя сторона. В действительности именно большевики оказались наиболее созвучны – причем в значительной мере непроизвольно, спонтанно, а не вследствие сознательного и целенаправленного подстраивания – глубинной, внутренней музыке русского духа»⁶⁴.

Здесь, в этом небольшом абзаце, по-моему, каждое положение в отдельности и все они вместе самым серьезным образом искажают действительность. И насчет, само собой, «русского этнического бунта». И насчет «вестернизированности» большевиков – это что, эвфемизм такой? Самыми вестернизированными среди современников были, несомненно, кадеты-англоманы. А большевистская партия, если судить по руководящему составу, была отчетливо еврейской, но при этом Соловей ее относит к русским по некоей «музыке духа» (?). И насчет третьестепенности национальной проблематики для еврейских революционеров что-то сомнительно – то-то она вышла на первый план сразу после победы большевиков в Гражданской войне. А чего стоит изданный еще до той победы знаменитый ленинский декрет, по которому за антисемитизм полагалась смерть!

Вот насчет огромной доли нерусских в руководстве левых сил и особенно большевиков – это чистая правда, с нее бы и начинать. Но это привело бы Соловья к полностью противоположной концепции революции, чему он противится с отчаянием обреченного, пытаясь во что бы то ни стало представить ее «русской». И именно потому прибегает к эксперименту «нового прочтения» нашей истории глазами не историка, а психолога, зная, что тут поймать его за руку будет некому.

* * *

Пси-фактор. Активное включение Соловьем в аргументацию психологического фактора, который невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть традиционными методами, создает мощную защиту для всей его концепции. Поэтому неудивительно, что он вновь и вновь педалирует этот фактор. Вот наиболее выразительный пример:

«Россия действительно была готова к революции больше других стран, но готовность эту определяли в первую очередь не социально-экономические условия, а социокультурные факторы и состояние русской ментальности… Возможность революции в решающей степени определялась происходившим внутри „черного ящика“ русской ментальности, где обрабатывались сигналы внешнего мира и формировались реакции на них. А работа ментальности (насколько вообще можно разобраться в этой сверхсложной теме) шла по имманентным (и этнически дифференцированным) закономерностям психики»⁶⁵.

Списывать на действие загадочного «черного ящика русской ментальности» глобального значения социально-политический катаклизм – Октябрьскую революцию, на мой взгляд, есть капитуляция историка перед действительностью, не устраивающей его по каким-то причинам в обнаженном виде и требующей драпировки и вуалирования. Трудно вновь не усмотреть тут традицию западной русологии, испокон веку много чего списавшую на «загадочную русскую душу». Не могу сказать, чего в этом больше: мистики или мистификации…

Вновь хотелось бы тут напомнить, что классовая борьба есть, все же, мощнейший исторический фактор, притом явно «социальный», а не какой-либо еще. Отрицать ее роль – на мой взгляд, излишне смело. Отказываться ее рассматривать, анализировать в текстах, посвященных революции, – мягко говоря, странно. И уж совсем несерьезной кажется мне попытка представить социальную революцию в качестве национальной, поскольку эти два вектора несовместимы по определению, онтологически. Никакая революция в принципе не может быть одновременно социальной и национальной, не будучи направлена против инородцев-колонизаторов. Каковых в России не наблюдалось, если не пытаться притянуть к делу варягов Рюрика (да и те, стараниями поколений русских историков, оказались в итоге балтийскими славянами) или татар Батыя.

То есть, Октябрьская революция была безусловно национальной – но лишь со стороны нерусских народов (еврейского в центре и разнообразных по составу инородцев на окраинах), стремившихся лишить господства русскую господствующую нацию. Что вполне понятно и объяснимо. Вот с их стороны это была действительно национальная революция: антирусская. И эта цель была ими более чем успешно достигнута.

Со стороны же русских Октябрьская революция была чисто социальной, направленной против тех классов и сословий (а вовсе не этносов), в ком эксплуатируемые видели эксплуататоров и угнетателей – от офицеров до помещиков, а главное капиталистов всех мастей: предпринимателей, купцов, кулаков и даже земледельцев-индивидуалистов⁶⁶. Да и интеллигенции русской («прослойке» между классами эксплуатируемых и эксплуататоров, как утверждал Ленин) досталось крепко. Стремление видеть тут какую-то национально-освободительную борьбу, битву двух русских «этноклассов», при том, что самая успешная часть предпринимателей принадлежала к русскому старообрядчеству, а про сельскую буржуазию и говорить нечего (плоть от плоти русского народа!) – означает лишь одно: дефективность оптики историка. Это в лучшем случае, если не ставить под сомнение добросовестность ученого.

Кстати, жизнь показала, что ничего врожденно этнического (архетипического, как сказал бы Соловей) культурная дистанция российских верхов и низов в себе не содержала. При советской власти вузы стали массово выпускать рабоче-крестьянскую интеллигенцию, которую готовили в т.ч. по вполне «дворянским» программам, включая знание языков и основ европейской культуры. Не находя в том ничего «этнически чуждого и враждебного». Что не позволяет принять тезис об «этнически дифференцированных» закономерностях психики верхних и нижних классов дореволюционной России. В душе весьма многих русских рабочих и крестьян, как выяснилось экспериментально, не содержалось ничего «имманентного», что не позволяло бы им адаптировать культуру «бывших». Ниже эта тема выговорена подробнее.

«Русская» революция?

Опровергая тезис о якобы «русской» революции, случившейся в Октябре 1917 года, я хотел бы прибегнуть для начала к тому аргументу, пользование которым составляет сильную сторону работ Соловья: биологическому, сиречь демографическому. Поскольку этнодемографический фактор – важнейший, едва ли не все объясняющий в истории человечества, ключевой для этнополитического метода. Динамика роста российского еврейства и порожденные ею последствия указывают на это очень ясно.

Считается, что демографический рост русских ставил их по этому показателю на второе место в мире после китайцев и на первое в Европе (за русскими шли немцы). Вот и Соловей упирает на данное обстоятельство. Но на самом деле это первенство мнимое: рост еврейского населения России дал бы фору всем прочим народам, включая и китайцев, просто на этот факт еще никто не обращал должного внимания. Пора об этом сказать.

Вообще, снятие табу с еврейской темы является важнейшим плюсом постсоветской научной жизни. Как отметила историк Т. Ю. Красовицкая: «сегодня общество крайне заинтересовано в анализе национальных проблем, особенно русско-еврейских отношений, как говорится, по гамбургскому счету»⁶⁷. С этим нельзя не согласиться.

Число «угнетаемых российским самодержавием» евреев росло непрерывно и чрезвычайно быстро. В эпоху первых разделов Речи Посполитой (1772—1795) их насчитывалось только в Литве, Волыни и Подолье около миллиона человек, еще не менее 200 тысяч жило в т. н. Царстве Польском, в общей сложности – примерно 1,3 млн. Но уже в 1850 г. на долю российских евреев приходилось 50% всего мирового еврейства⁶⁸, и это не считая караимов, раббанитов, грузинских, бухарских, молдавских и горских евреев. В 1897 г. в Империи было уже 5.060.000 евреев. А в 1917 г. – и вовсе 7.250.000⁶⁹.

Итого всего за 140 лет (1775—1917 гг.), если русские выросли числом примерно втрое, то у евреев – почти семикратный рост, даже несмотря на усиленную эмиграцию!! Еврейская община России была во всех отношениях главной в мире, определяла судьбы мирового еврейства.

Самые большие проблемы столь бурный рост евреев доставил, конечно же, самой России, где им были созданы тепличные условия. Последствия еврейской экспансии в экономику и систему образования России были колоссальны. Главное из них в том, что, поскольку правительство изначально видело угрозу данной экспансии для коренного населения страны, оно было вынуждено постоянно принимать определенные меры для ее сдерживания. Тем самым создавая из богатых и образованных евреев, стремящихся ко всей полноте могущества и влияния в России, самую настоящую контрэлиту, заинтересованную в смене строя и режима – со всем, что из этого вытекает. И не только из богатых и образованных, увы. Но и из бедных и темных евреев, всеми силами души стремящихся, однако, к образованию, богатству, положению в обществе, могуществу, влиянию, власти. А таких были многие сотни тысяч, особенно среди молодежи. Реальная и потенциальная контрэлита России: вот во что превратилось российское еврейство за сто лет проживания в теле России. Но контрэлита всегда стремится стать элитой и ради этого готова на все, даже на революцию.

Дело еще и в том, что в начале ХХ века 56% в тех же технических вузах уже составляли крестьянские дети. Получилась гремучая смесь. Главная движущая сила, пушечное мясо грядущей «социалистической» революции – русская крестьянская масса, предельно напуганная и раздраженная развитием капитализма в деревне, а потому заряженная на коммунизм и на анархизм (бунт, попросту) – посылала в города на учебу своих сыновей и дочерей. Но в России с 1880-х гг. наблюдался непрерывный кризис перепроизводства интеллигенции, карьерные возможности для которой были стеснены. Так что, по статистике, уже со второго курса свежий студент, не ожидавший в будущем для себя ничего хорошего, норовил идти не в мирную профессию, а в революцию, иже в российских условиях неизбежно оборачивалась тотальной крестьянской войной. И уже со студенческой скамьи русская революционная молодежь в городах получала себе еврейских вождей. Социальная война, таким образом, повседневно скрещивалась с войной этнической. Поначалу лишь в верхушечном своем слое (студенчество, интеллигенция), но с началом первой мировой дело дойдет и до низов, до масс.

В этом и была главная проблема, порожденная взрывным ростом количества евреев в России. Ибо все вышеназванное создавало предпосылки для той этнической войны (русско-еврейской), гипотезу которой, выдвинутую в свое время историком С. Н. Семановым, я разделяю.

Ради чего велась эта война? Ради того же, ради чего ведутся все войны: ради власти в стране, контроля над территорией со всеми ее ресурсами, от человеческих и ископаемых – до культурно-исторических. Важно постичь и признать, что вопрос «кто в доме хозяин?» со всей остротой поставили именно превратившиеся в контрэлиту евреи, а русскому народу и русскому правительству приходилось на него отвечать.

Отмечу еще немаловажное: исконный хозяин России – русское дворянство – был к 1917 году предельно ослаблен. Если Россию от Петра Первого до Александра Первого по справедливости считают русской дворянской империей, то в 1825 году этот исторический этап закончился. Русское дворянство, попавшее после разгрома декабристов под подозрение все в целом, было потеснено разночинцами и инородцами. Непрерывная демократизация – следствие Табели о рангах 1714 года – действовала в одном направлении: разрушая дворянство как класс политически и идейно, особенно с конца XIX века. А Великая Реформа уничтожила его экономически, да еще и породила исключительно русский тип «кающегося дворянина». Лишенное после реформ 1860-х годов своей экономической основы, разбавленное в огромном количестве как социально (жалованным дворянством – вчерашними поповичами, разночинцами и даже крестьянами), так и национально (представителями верхнего класса нерусского происхождения), русское дворянство – этот бывший хозяин России – не выполняло уже в должной мере своего исторического предназначения. Отодвинутые от кормила власти немецкими и польскими дворянами, а от источников экономической силы – буржуазией, в значительной мере еврейской, русские дворяне как класс фактически утратили контроль над страной еще на исходе XIX века. Образно говоря, в своей совокупности русские к моменту роковых решающих событий были народом, лишенным своей дееспособной элиты, были своего рода всадником без головы.

Таким образом, на самом деле накануне крушения монархии вопрос стоял трояко. Вернет ли себе власть в России русская элита? Завладеет ли ею окончательно элита немецкая? Перейдет ли власть к еврейской контрэлите? Этот главный вопрос любой революции – «вопрос о власти» – был решен в ходе трех революций и Гражданской войны в пользу евреев. После чего речь о возвращении к власти бывших русских или немецких элит уже не шла, по крайней мере до начала Великой Отечественной войны.

Такое решение данного вопроса имело самые серьезные последствия. В том числе, оно позднее аукнется евреям Холокостом в подконтрольных немцам регионах, а также репрессиями, чистками и дискриминацией в неуклонно «русеющем» Советском Союзе. То и другое при желании можно трактовать как историческое возмездие. С одной стороны – за изгнание немецкой аристократии из России и/или полное лишение ее всяких перспектив в нашей стране; а с другой стороны – за систематическое и тотальное уничтожение русских «бывших людей», то есть – всех подряд высших сословий русской России: русских дворян, священников, интеллигенции, промышленников и торговцев, офицерства, зажиточных крестьян, казачества. Сегодня мы понимаем, что это уничтожение было ничем иным, как продолжением русско-еврейской этнической войны, отнюдь не закончившейся с окончанием Гражданской⁷⁰. Но триумф евреев послереволюционного двадцатилетия тоже не поставил точку в этой истории…

Вернемся в свете сказанного к идеям Валерия Соловья. Уж если и говорить историку о слиянии каких-то мессианизмов в Октябрьской революции, то брать в рассмотрение вернее было бы русский и еврейский, а вовсе не социалистический мессианизм, отождествлять себя с которым у русской крестьянской массы не было особых оснований. Эта идея не нова, так что развивать ее я не стану⁷¹.

Вообще, литература, посвященная теме «евреи и революция» весьма обширна, полностью реферировать ее здесь нет возможности. Я лишь отошлю читателя к нескольким источникам. Два из них – книги доктора исторических наук, профессора Высшей школы экономики О. В. Будницкого «Российские евреи между красными и белыми (1917—1920)» (М., 2006), и профессора Принстонского университета Юрия Слезкина «Эра Меркурия. Евреи в современном мире» (М., 2007) – подробно рассмотрены мною в специальном издании⁷². Третий источник – фундаментальное исследование профессора Эрика Хаберера «Евреи и революция в России XIX века» (Кембридж, 1995)⁷³. Наконец, четвертый источник, которому в скором времени исполнится сто лет, играет роль беспристрастного свидетеля, современного событиям Октября и Гражданской войны – это знаменитая, хрестоматийная книга «Россия и евреи»⁷⁴. Именно эти источники наиболее прицельно оппонируют Соловью в главном⁷⁵.

Начну с последнего. Составившие эту книгу авторы – И. М. Бикерман, Г. А. Ландау, И. О. Левин, Д. О. Линский, В. С. Мандель, Д. С. Пасманик – все до единого евреи, не принявшие революцию и исчезнувшие из революционной России вместе с русской белоэмиграцией. И за границей, исходя отчасти из чувства племенного самосохранения, отчасти из простой справедливости, выступившие с обличением зловещей и роковой роли евреев в революции.

С чем же они вышли на публику? Вот несколько цитат.

Вначале – о мотивах их выступления:

– Обращение «К евреям всех стран!»: «Советская власть отождествляется с еврейской властью, и лютая ненависть к большевикам обращается в такую же ненависть к евреям. Вряд ли в России остался еще такой слой населения, в который не проникла бы эта не знающая границ ненависть к нам. И не только в России. Все, положительно все страны и народы заливаются волнами юдофобии, нагоняемыми бурей, опрокинувшей Русскую державу. Никогда еще над головой еврейского народа не скоплялось столько грозовых туч»;

– И. М. Бикерман: «Русский человек твердит: „Жиды погубили Poccию“. В этих трех словах и мучительный стон, и надрывный вопль, и скрежет зубовный. И стон этот отдается эхом по всему земному миру… Нисколько не преувеличивая, отнюдь не изображая дела так, будто весь мир занят только нами, нельзя все-таки не видеть, что волны юдофобии заливают теперь страны и народы, а близости отлива еще не заметно. Именно юдофобия: страх перед евреем, как перед разрушителем. Вещественным же доказательством, пугающим и ожесточающим, служит плачевная участь России»;

– Д. С. Пасманик: «На нас лежит тяжкая ответственность за судьбы России и русского еврейства. Поэтому мы считаем необходимыми своевременно указать на содеянные ошибки и на правильные пути к спасению. Мы считаем своим нравственным долгом призвать всех наших единомышленников к борьбе с этим злом, которое растлило Россию, вызвало небывалый рост антисемитизма во всем миpе и привело к ужасным погромам в Poccии. Только этой борьбой мы спасем еврейство».

Но мотивы – это не главное, это лишь залог честности авторов. Теперь немного о фактической стороне дела, как она виделась в 1923 году, когда писалась книга, живым свидетелям и участникам событий.

И. М. Бикерман: «Не все евреи – большевики и не все большевики – евреи, но не приходится теперь также долго доказывать непомерное и непомерно-рьяное участие евреев в истязании полуживой России большевиками. Обстоятельно, наоборот, нужно выяснить, как это участие евреев в губительном деле должно отразиться в сознании русского народа. Русский человек никогда прежде не видал еврея у власти; он не видел его ни губернатором, ни городовым, ни даже почтовым чиновником. Бывали и тогда, конечно, и лучшие и худшие времена, но русские люди жили, работали и распоряжались плодами своих трудов, русский народ рос и богател, имя русское было велико и грозно. Теперь еврей – во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе красной армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект Св. Владимира носит теперь славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарскаго, а Павловск в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьей, и палачом; он встречает на каждом шагу евреев, не коммунистов, а таких же обездоленных, как он сам, но все же распоряжающихся, делающих дело советской власти: она ведь всюду, от нее и уйти некуда. А власть эта такова, что, поднимись она из последних глубин ада, она не могла бы быть ни более злобной, ни более бесстыдной. Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть еврейская и что потому именно она такая осатанелая. Что она для евреев и существует, что она делает еврейское дело, в этом укрепляет его сама власть»;

Он же: «Евреи были не только объектом воздействия во время этой тяжкой смуты. Они также действовали, даже чрезмерно действовали. Еврей вооружал и беспримерной жестокостью удерживал вместе красные полки, огнем и мечем защищавшие „завоевания революции“; по приказу этого же еврея тысячи русских людей, старики, женщины, бросались в тюрьмы, чтобы залогом их жизни заставить русских офицеров стрелять в своих братьев и отдавать честь и жизнь свою за злейших своих врагов. Одним росчерком пера другой еврей истребил целый род, предав казни всех находившихся на месте, в Петрограде, представителей дома Романовых, отнюдь не различая правых и виноватых, не различая даже причастных к политике и к ней не причастных. Пробираясь тайком с опасностью для жизни по железной дороге на юг, к белой армии, русский офицер мог видеть, как на станциях северо-западных губерний по команде евреев-большевиков вытаскивались из вагонов чаще всего pyccкиe люди»;

Он же: «Это только человек с извращенными мозгами, воспитанный на прокламациях, ничего, кроме прокламаций и программ, в мире не видит. Нормальный человек думает и чувствует иначе. Он видит, что поднявшаяся смута слепо, без разбора уничтожает все, что ему дорого, от Державы Российской до его родного гнезда, от царской семьи до самых близких ему по крови людей: отца, сына, родного брата. Среди действительных добровольцев белой армии вряд ли было много таких, у которых революция не отняла самого ценного, самого дорогого. Он видит дальше, что в этой смуте евреи принимают деятельнейшее участие в качестве большевиков, в качестве меньшевиков, в качестве автономистов, во всех качествах, а все еврейство в целом, поскольку оно революции не делает, на нее уповает и настолько себя с ней отождествляет, что еврея-противника революции всегда готово объявить врагом народа. И этот нормальный и жестоко от революции страдающий человек делает свои выводы»;

Г. А. Ландау: «Когда грозный бунт в эпоху непосильных военных напряжений потряс страну и сбросил всю государственную иepapxию – к власти подошли единственные организованные силы, оказавшиеся созвучными тенденциям развала, именно идеологии и партии революционные, социалистические. В них – как выше указано – огромное место занимали евреи; тем самым евреи приблизились к власти и заняли различные государственные „высоты“ – пропорционально не их значению в России, а их участию в социалистических организациях. Но далее, заняв эти места, естественно, что – как и всякий общественный слой – они уже чисто бытовым образом потащили за собой своих родных, знакомых, друзей детства, подруг молодости… Cовершенно естественный процесс предоставления должностей людям, которых знаешь, которым доверяешь, которым покровительствуешь, наконец, которые надоедают и обступают, пользуясь знакомством, родством и связями, необычайно умножил число евреев в советском аппарате»;

Он же: «Поразило нас то, чего мы всего менее ожидали встретить в еврейской среде – жестокость, садизм, насильничание, казалось, чуждое народу, далекому от физической воинственной жизни; вчера еще не умевшие владеть ружьем, сегодня оказались среди палачествующих головорезов».

Никакие цитаты, впрочем, не заменят впечатления от книги в целом, которую я и рекомендую вниманию вдумчивого читателя.

Авторы, конечно, не знали и сотой части того, что сегодня знаем мы об участии евреев в революции, об их роли в создании советского правительства, всей советской администрации и, что чрезвычайно существенно, советской репрессивной системы⁷⁶. Особенную важность я склонен придавать национальному происхождению самых значительных и зловещих фигурантов дела: Ленина и Дзержинского. Ни в одном из них не было ни капли русской крови. Зато еврейская кровь – была в обоих. При советской власти этот факт не обсуждался, точнее: замалчивался. Он служил Большим Государственным Секретом.

Но для своей эпохи слово авторов берлинского «крика души» было честным. А что самое важное – они, отдадим должное, не остановились и перед главным выводом, выписанным рукой Пасманика: «Ответственно ли еврейство за Троцких? Hecoмненнo. Как раз национальные евреи не отказываются не только от Эйнштейнов и Эрлихов, но и от крещеных Берне и Гейне. Но в таком случае они не имеют права отрекаться от Троцкого и Зиновьева». «Отрицание ответственности с еврейской стороны в значительной мере основано на недоразумении», – вторил ему, обращаясь к своим соплеменникам, И. О. Левин.

Книга «Россия и евреи» – не научное исследование. Его, пожалуй, кое-кто упрекнет в субъективности. Но это живое свидетельство, и настолько честное, животрепещущее и убедительное, что вполне заслуживает быть отправной точкой для ученого, служить для него верным камертоном. Особая важность данного свидетельства в том, что оно исходит именно от евреев, что не позволяет взять под сомнение его непредвзятость и научную ценность.

Мнения, выраженные в цитированной выше книге, полностью подтверждаются, однако, фактами и такими сугубо научными источниками, как исследования Будницкого и Слезкина, проанализированные мною предварительно в отдельной работе. Ценность этих исследований также во многом определяется тем, что оба автора – евреи, вряд ли заинтересованные в возведении напраслины на свой народ. Тем не менее, анализируя их книги, размышляя над прочитанным, можно придти к следующим выводам.

1. Из этих книг непреложно следует (хотя сами авторы избегают оперировать подобной гипотезой), что к концу XIX – началу ХХ века в России уже вовсю шла необъявленная и даже всячески маскируемая образованными слоями общества, но тем не менее реальная русско-еврейская этническая война⁷⁷. Со стороны евреев это выражалось в стремлении к полновластию в России, экономическому и политическому, которое достигалось двумя взаимоисключающими способами: экономического превосходства и экспансии, с одной стороны, и социалистической революции, сопровождающейся всеобъемлющим перехватом управления страной, – с другой.

2. Начавшаяся Первая мировая война весьма обострила указанную этническую войну за счет трех факторов. Во-первых, из-за массового централизованного переселения едва ли не во все губернии России евреев из Черты оседлости, оказавшейся в прифронтовой полосе (правительство не доверяло евреям, подозревало их в подрывной деятельности и шпионаже в пользу немцев и отселяло куда подальше), что повсеместно привело к резкому ухудшению отношений между евреями-переселенцами и коренным населением, подвергшимся неожиданному и массированному нашествию ярко выраженных инородцев, иноплеменных. Во-вторых – из-за быстрого роста жестокого антагонизма между евреями, оставшимися в Черте оседлости и вообще в прифронтовой полосе, с одной стороны, и российской армией и нееврейским населением в обстановке войны – с другой. В-третьих, проведя массовую мобилизацию, царская власть направила в действующую армию не менее 500 тысяч евреев, что привело к смычке крестьянской войны, тлевшей, не затухая, в России с 1902 года, с еврейской революцией. Вооруженные русские крестьяне и рабочие в солдатских шинелях и матросских бушлатах получили себе еврейских вожаков и пропагандистов, пропитанных идеями социал-демократии и социал-революционерства.

3. Большевистский переворот и последовавшая за ним Гражданская война стали для своего времени (1917—1920 гг.) наиболее яркими проявлениями русско-еврейской этнической войны, носившей ожесточенный общенародный характер с обеих сторон. Ответственность за Октябрьский переворот и за слом всего русского образа жизни, последовавший за переворотом, в определяющей степени лежит на евреях. Со своей стороны, антисемитами были и евреев громили все русские войска, что красные, что белые, что зеленые – ибо по-другому и быть не могло на этнической русско-еврейской войне. В ходе этой войны евреи как народ, первоначально действовавший порой по обе стороны фронта красных и белых, скоро и окончательно определились в пользу красных, вливаясь в ряды Красной Армии и ЧК не только в личном порядке, но даже в составе национальных воинских формирований.

4. Судьба России решалась не только на фронтах Гражданской войны, но и на относительно мирных территориях, где происходил стремительный передел власти в пользу евреев, занимавших места в ЧК, партийном и государственном аппарате и других властных структурах, повсеместно вытесняя саботировавшую русскую интеллигенцию, заменяя собой русскую полицейскую силу. В дальнейшем это скажется на всем характере Советской России, особенно первых двух десятилетий ее существования.