– А может мы и правду не от мира сего, не из этой реальности? Иначе почему мы так далеки ото всех? Мы разговариваем на одном языке, но не понимаем друг друга. Мы выросли вместе, но мы чужие. Мы дышим одной смесью газов, но в мире нет воздуха, что насытит наши легкие. Наши идеи чужды остальным, нас не то, чтобы не понимаю, не то, чтобы призирают. Мы словно говорим тишиной. Мы – параллельные прямые.

Мне иногда кажется, что я посеял частицу себя где-то в другом месте. Там, где мне положено быть. В мире есть только отголоски, проекции тех мест и тех времен. Иногда я чувствую это, но не вполне осознаю. Ветер колышет траву, в сумерках ночной степи мелькают блуждающие огоньки. На сколько хватает взгляда – свобода. Чистые реки бегут через те земли, не разрезая континенты, подобно рекам нашего мира. На мгновения я чувствую это, а потом возвращаюсь сюда. Тоска съедает меня. Тоска по дням, которые я не прожил, по местам, которых не существует. Мы лишились того, чего никогда не было. Знакомо ли тебе это чувство? Это дни весны, когда снега уже нет, но трава еще не проклюнулась: ветер дышит надеждой на жизнь. Это май, когда солнце еще не выжигает, а жизнь господствует, когда все вокруг свежо. Это осень, когда природа покрывается цветами бронзы, меди и золота. Это мгновения, таких дней мало, но нам хочется жить в них. Словно бывают континенты, где вечная весна… А может они и есть, но мы их потеряли когда-то давно. И нам нужно быть там, а не здесь? Но, с другой стороны, я люблю чем-то и этот мир. Я хочу ступать по асфальту, стирать об него в кровь ноги, видеть, как небо горит неестественными огнями, хочу, чтобы выбросы из заводских труб сжигали мне легкие. Мое тело чувствует, что является частью этого мира, оно любит его. Мои уши ласкает грохот трамваев и шум радиопомех. Мое тело ни на что не променяло бы это.

– Ты так устал, мой пророк, так замучался. Теперь я понимаю, тебе действительно нужен кто-то, чтобы вместе идти к свету. Я хочу идти с тобой дальше, – при этих словах она наклоняется ко мне и целует меня в лоб. И этот легкий, крохотный поцелуй для меня теплее любого огня, милее любого рассвета. Пускай мой обман, моя любовь сотрет меня в порошок, но я не сойду с этого пути.

– Этель, – начал шептать я ей на ухо, прислонившись к ней лицом к лицу, – наш путь близок к завершению. Завтра вечером я приду к тебе и укажу место, где мы вознесемся.

– Тогда я буду с нетерпением ждать завтрашний вечер, – с этими словами Этель стала подниматься с кровати.

– Постой, – я беру её за руку, – не уходи. У меня никого нет. У тебя никого нет. Давай же хоть одну ночь мы не будем одинокими.

– Ты что? – она вдруг меняется в лице. На нем появляется маска испуга и отторжения, – секса что ли хочешь? Я думала. Я думала мы....

– Нет, нет. Ты не поняла. О бедная Этель. Ты так привыкла, что мир тебя использует как куклу, так отвыкла от человеческого тепла. Я просто предлагаю провести ночь рядом. Провести ночь в объятиях друг друга. Где здесь грех? Где здесь пошлость? Только человеческое тепло и единение.

По щекам Этель катятся слезы. Она закрывает лицо руками и падает на колени.

– Да. Да, привыкла. И это хуже всего. Хуже всего, привыкнуть к боли. До меня постоянно домогаются на работе. Алкаши, бомжи. Пристают, пытаются полапать. Я уже давно решила, что видят меня только как куклу для ебли. А я театр люблю, сказки. Детские, добрые. Путешествия по морю. Я танцевать люблю.

– С последним я могу тебе помочь, – говорю я, помогая ей встать, – а ведь я никогда не умел танцевать. Но в последние годы такая любовь к танцам проснулась. И к музыке. Сам не знаю откуда. Вот и танцую, как умею. Трясу телом, стараясь попадать в ритм. А нам большего и не надо, мы танцуем для себя, а не на показ. Только так можно вознестись.

Мы начинаем медленный танец в разгромленной комнате. Окруженные медленно падающим на пол снегом мы кружимся. Чувствую, что у каждого из нас сейчас играет своя музыка в головах. И танцуем так долго, долго, не замечая времени. Пол часа, час мы кружимся в молчаливом танце посреди тишины.

А когда наконец усталость подкашивает наши ноги, мы падаем на узкую старую кровать. Прямо так, в одежде. Мы лежим в теплых объятиях друг друга. Такая человеческая чистота души. Такое умиротворение. Да и не нужен мне никакой фильм. Исключат? Да и пусть. Что мне до этого. Что мне до всего мира? Сейчас у меня есть только Этель и бесконечность ночи.

10 ночь. Часть 1

Этель ушла незаметно. Когда я проснулся, её уже не было. Оглядываю комнату и прихожу в ужас от того, что наворотил вчера. У письменного стола валяется разбитая табуретка. Третья её ножка лежит на столешнице. Пол липкий от алкоголя, чей запах сейчас висит в воздухе. Одеяло на полу, скомкано. На нём останется пятно от пива.

Выхожу на улицу. Снег, выпавший ночью растаял в теплых лучах весеннего утра. Чувствую, что ночной снегопад – последний в этом году. За долгую зиму бескрайняя белизна успела мне надоесть. Да, это была долгая и тяжелая зима. Ощущение, будто проехался на адской карусели. Меня бросало то вниз, то вверх. Сейчас я всё еще чувствую слабость в ногах, но понимаю, что с каждым шагом буду лишь увереннее. Иду вдоль побережья, вдыхая бриз. Кричат чайки, в порт города заходят небольшие рыбацкие суда.

Всего-то нужно придумать место. Окончательное место. Ведь я обещал назвать его уже сегодня вечером. Я начал этот путь со лжи. Но что, если, погрузившись в пучину обмана, мне удалось показать себе правду? Быть может, сумасшедшая, полурелигиозная теория окажется верной. Такое уже случалось в истории человечества. Почему бы этому не случится снова.

Значит, мне нужно место с неимоверной энергетикой. Место, где в течении много лет скапливались эмоции и переживания. Таких в городе должно быть много, но из них вряд ли что-то подойдет. Чёрт, это было так легко, когда я просто придумывал бред на ходу. А когда задумался об этом всерьез, то, внезапно, все стало трудней. И совета спросить не у кого!

А точно ли, что не у кого? Мне ведь уже встречались люди, связанные с оккультизмом. Точно. Срываюсь с места и бегу по сырым улицам города прямо на окраины, к гаражам. Мимо сонных прохожих, спешащих на работу, мимо бродячих собак, по трамвайным линиям, через перекрестки. Бегу, словно боясь опоздать.

Еще весь день впереди, но ног я не жалею. Словно невидимая сила толкает меня вперед. Я буквально готов ощутить, как она толкает меня в спину, пролезает в мои ноги, заставляя их бежать быстрее.

Пролетая по лабиринту из сотни-другой гаражей, я оказываюсь у двери, в которую стучу. Нет ответа, стучу снова. Тут маленькая дверь гаража резко открывается и из неё выглядывает какой-то мужик.

– Что надо? Что такое? – удивленно спрашивает он.

– Фред, не сюда, – доносится голос справа от меня. Поворачиваю голову и вижу улыбающееся лицо Никс.

– Ошибся, извините, – быстро говорю я, после чего захожу обитель электрооккультистов.

– Что тебя привело. Нужен амулет от замыкания? Или глушитель помех?

– У вас есть глушители помех? Так, не важно. Нет, Никс, я не за этим. Хочу спросить, знаешь ли ты места с… эм… большой… концентрацией ментальной энергии, эмоций и всего такого? Вы просто в таких делах разбираетесь, поэтому и решил к вам заглянуть.

– Дерево распятых игрушек подойдет?

– Самое первое пробывал, не очень.

– Послушай, Фред. А тебе это зачем? – недоверчиво говорит Никс, прищуривая глаза, – Ты же у нас “повешенный”, так? Жизнь в тупике, необходимость перемен? Хм. Возможно, я знаю, как тебе помочь. Ну, вернее, не знаю. Но могу указать тебе на человека, который знает. Ты же еще не знаком с Хазард?

– Та, кто рисует ваши карты?

– Да. И не только. Можно сказать, она наш теперешний лидер. Черт знает, сколько у неё ума. В Городе её правда не найдешь. Хазард в предгорьях живет. У неё дом к западу от Желтого городка.

– Недалеко от дурки что ли? – удивленно спрашиваю я.

– Ага, так и есть. Но он достаточно далеко, чтобы не слышать их криков по ночам. Думаю, она сможет тебе помочь, а ты нам.

– Что ты имеешь в виду, Никс?

– Узнаешь на месте.

Сказать, что Хазард Текно поселилась на отшибе, значит ничего не сказать. Пока Никс описывала мне путь до неё, я несколько раз забывал всё, что она сказала. “К западу” в понимании Никс означало: к западу, вниз по холму, через речку, на север, по горной тропе, три раза чередовать лево и право. Дойти туда это отдельное испытание. Пока я шел по предгорьям к главе электорооккльтистов, успел стереть себе все ноги до состояния, когда они захотели совершить самоубийство.

Домик Хазард Текно представляет собой небольшую одноэтажную хижину, заросшую сухим плющом. На обиталище электрооккултиста это совсем не похоже. Я ожидал увидеть гирлянды и тысячи фонариков. А может быть и двигатель рядом с домом. Крыльцо завешано ловцами снов самой разнообразной стилистики, но и в них нет ни одного электронного элемента. А туда ли я вообще попал? Неуверенно стучу в дверь, которая тут же открывается.

На пороге появляется женщина лет тридцати внешности не менее выделяющейся, чем у её коллег. На голове её красуется копна черных волос, которые вьются, словно попали в турбулентность. Её уши утыканы десятками серёжек-колец. Губы её накрашены золотой помадой, этот же цвет и у теней, которые переходят в рисунок, тянущийся от глаз к мочкам уха. Длинные ногти её повторяют цвет косметики. Одета она в чёрный свитер, платье такого же цвета и высокие сапоги.

Она недоверчиво наклоняет голову и пристально смотрит на меня.

– Что такое? Чего тебе надо? – спрашивает она совершенно спокойно, но словно с небольшой опаской.

– Меня прислала Никс, она…

– Погадать что ли? Они уже все карты раздали? Теория не подтвердилась? – не дала она мне закончить предложение.

– Нет. Не из-за этого. Мне нужна твоя помощь. Никс сказала, что ты можешь помочь мне, а я могу тебе.

– Тогда заходи. Только одно. Оставь на входе всю технику: часы, фонарики, рации, радио, переносные калькуляторы.

– Зачем мне приносить сюда калькулятор?

– Не знаю. Если бы у меня был калькулятор, я бы только и делала, что ходила бы и хвасталась им. Сейчас вроде как даже есть калькуляторы, которые интегралы считают.

– Были бы у меня такие калькуляторы, пока я учился на инженера....

– Ты бы не бросил учебу?

– Откуда ты?

– Знаю? Нет, просто предположила. Если бы отучился на инженера и пошел работать, тебе бы такой калькулятор понадобился. Вот я и подумала.

– Ладно. Не важно. В любом случае у меня ничего нет с собой из техники.

Кивком головы Хазард указала мне заходить внутрь. В хижине я увидел еще больше ловцов снов. Кроме них тут несколько книжных шкафов, забитых под завязку, рабочий стол, уставленный кистями, баночками с краской и бумагой. Внутри пахнет благовониями. Тут и там горят свечки, которые, кажется, являются единственным источником освещения здесь.

– А почему надо оставлять технику? – спрашиваю у неё я.

– Всё просто: с техникой я не дружу, – в шутливом тоне отвечает Хазард Текно, – это для твоей же безопасности, поверь мне. Ты ведь не хочешь, чтоб у тебя часы внезапно загорелись на руке?

Странная женщина. Вроде бы шутит, а словно недоговаривает чего-то. Неловко мне рядом с ней.

– Действительно. А калькулятор может бунт поднять и перестать считать правильно, на ноль делить еще начнёт? – шучу я.

– Нет, но может начать кусаться, – Она говорит это, а лицо её становится совершенно серьёзным.

Начинаю сомневаться в целостности её рассудка. Хотя мне ли об этом говорить, если я вообще пришел сюда? Да еще и за советом!

– Хазард (Хазард, ведь, верно?), знаешь, ты не сильно похожа на своих коллег. Ну, на электрооккультистов, – говорю я, обводя взглядом хижину.

– А. Это. Всё просто, они больше “электро”, а я больше “оккультист”. Знаешь, почему мы вообще так называемся? Последний век технологии очень быстро развивались, а мы должны идти в ногу со временем. Ведь, если человечество принесло в мир что-то новое, вместе с этим придет и новая энергетика, новые сущности. Вот мы и занимаемся “новыми сущностями”. Всю историю цивилизации нас окружала мистика. Сейчас же из наших страхов и надежд родилась техномистика, что пришла на смену старым гномам и эльфам. Но даже при изучении чего-то нового, не стоит забывать про развитие старого. Эта работа уже на мне.

– Понял. Но, кажется, мы отвлеклись. В общем, мне нужен совет.

– Какого рода?

– Я ищу место, в котором сосредоточено как можно больше эмоций и энергии. Место для вознесения. Необычное место с уникальной атмосферой. Может это поможет, Никс отправила меня к тебе, когда вспомнила, что у меня карта “повешенного”.

– Повешенного? Ищешь уникальное место? Да. Да. Я знаю, что тебе нужно, знаю, куда тебе идти. Но лучше показать, чем сказать. В путь, – протараторила Хазард, после чего накинула на себя кожаную куртку с большим капюшоном из желтого меха и выпрыгнула на улицу, – пошли, поспешим.

Быстрым шагом мы проходим обратный путь по предгорьям. По пути Хазард рассказывает мне про оккультизм.

– Готовься. Объяснение будет странным и долгим. Тебе придется поверить в вещи, в которые люди обычно не верят, а если и верят, то им грозит Желтый городок. И так, готов. Город – место не простое, не самое доброе и хорошее. Мой предшественник, оккультист по кличке Ирокез, давно установил, что над нашим домом нависло проклятие. Никс и Кера уже рассказывали что-нибудь про Пожирателя Личности?

– Нет. Возможно, кажется, да. Не знаю, я тогда был пьяным.

– Это эфемерный монстр, что по ниткам распутывает наше сознание, а потом пожирает его. Он забирает у тебя одну черту характера за другой, пока ты, распадаясь, не становишься пустой оболочкой.

– Не верится. Бред какой-то, – странно, словно на автомате я открещиваюсь от всего мистического, хотя сам уже с головой в этой самой техномистике.

– Тебе нужно доказательство? Пустые оболочки людей? Пройдись по улицам, вглядываясь в лица прохожих. Зайди в офис, торговый центр. В нас всё меньше от людей. Мы теряем нашу индивидуальность. Сосуды для пустоты. Я слышала историю про девочку, которая умерла под действием проклятия, Лилиан Раэ, так её звали. Она сошла с ума, осознавая, что распадается. В бешенстве она напала на кого-то с ножом, и её застрелил её же лучший друг. Уверенна, если бы они поверили теории о Пожирателе, всё закончилось бы по-другому.

– Хватит. Я не хочу вспоминать это, Хазард.

– Так ты их знал?

– Да. Нам говорили, что всё это произошло на фоне нервного срыва и развившегося на фоне этого психоза. Если всё так, как ты говоришь, ответь мне на вопрос: почему, если существует такое легкое объяснение в виде мистического дьявола, то почему люди не признают его существование и не видят доказательств?

– Потому что мы живем в ловушке. Люди так часто наступали на одни и те же грабли мистицизма и религии, что, когда она подступает к ним в плотную, отказываются верить в её существование, но то лишь первая причина. Тут можно срезать кстати.

Она указывает на небольшой лесок, растущий на холмах у города. Послушавшись её совета, иду с ней туда. Как только мы заходим в него, выясняется, что снег там по колено. Медленно пробираемся дальше, так как ноги уже сырые, и терять нам нечего.

– Извини, что так вышло, – говорит она, – я хоть и промышляю гаданием, но такого предсказать не смогла. Надо было взять с собой карты. Так вот, о чем это я. Вторая причина. Люди отказываются признавать, что деградируют. Ну вот смотри, вчера ты был любознательным, а теперь тебе ничего в этом мире не интересно. И ведь замечаешь за собой, а говорить не охота, ибо через гордость переступать надо. Странно, но Пожиратель личности жрет гордость в последнюю очередь.

– Мне кажется это намеренно. Если этот твой дух действительно обладает волей, то он может понять, что есть гордость людей будет ему не выгодно.

– Ты прав. Иначе не объяснить. Видишь, сделаем мы из тебя оккультиста ещё.

– Знаешь, я уже занял свою нишу во всякой мистической фигне.

– И чем промышляешь? – спрашивает Хазард с, казалось бы, неподдельным интересом.

– Религией про танцы.

– Звучит не плохо. Танцевать я тоже люблю. Хотя пока танцорам не молилась. И много у тебя последователей?

– Полтора, – честно отвечаю я. Затем, увидя её вопрошающий взгляд, дополняю: одна девушка, Этель. И еще я. Та самая часть, которая ноль целых пять десятых, это я. Так как я сам в это начинаю верить только сейчас. И, боюсь, вера эта либо от отчаяния, либо от прогрессирующей шизы.

Хазард остановилась. Путь преграждала небольшая река, по берегам которой весели крупные глыбы льда.

– Странно, – говорит она. Тут раньше маленький ручеек был. Перешагнуть и всё. А тут…

– Попробуем обойти?

– Долго. Короче. У нас есть два варианта. Либо лед на той стороне достаточно прочный, и мы сможем на него запрыгнуть, либо эти глыбы обвалятся, и мы измочимся еще сильнее. Ну что?

– Мне-то что терять? – говорю я уже в полете.

Падаю на той стороне в паре сантиметров от края. Встаю и принимаю Хазард. Делаю пару шагов дальше и проваливаюсь по пояс. Чувствую, что путь этот будет дольше, чем дорога, по которой я пришел к Текно.

– Знаешь, в чем третья причина? – спрашивает Хазард, когда мы наконец выходим из леса, – это просто. Она наступает в последний момент. Когда ты уже почти полностью опустошён как личность, тебе просто становится наплевать. Три эти фактора и привели к тому, что Город стал фермой, на которой разводят людей с целью прокормить бесконечно голодное зло.

– Невероятно. Как думаешь, этот Пожиратель, он и меня коснулся?

– Возможно. Для того, чтобы узнать надо проводить ритуал, а у нас на это времени нет. Сейчас нужно заскочить к Никс и взять карты. А потом отправимся на место.

И вот, город предстал перед нами. Мы прошли к гаражам, где находится убежище электроокккультистов.

– Ну всё, – говорит Хазард, – заходи, бери карты и пойдем.

– А ты почему не зайдешь?

– Я же сказала, с техникой не дружу. Если войду, то всему, что там делает Никс, конец. Я не хочу, чтобы кого-то из нас задушили провода её амулетов.

С самого моего начала общения с Хазард, во мне росло недоверие. Казалось, она что-то скрывает. Сейчас недоверие мое выросло настолько, что готово выплеснуться. Почему я вообще слушаю каких-то чудиков? Да я и сам такой же. До конца не могу принять, что погружаюсь в мистицизм с головой. До вчерашней ночи всё было обманом. Но сегодня лжи придет конец.

– Мне кажется, ты что-то не договариваешь. Отшучиваешься про поломку техники. Почему ты хочешь, чтобы карты забрал именно я? Боишься контактировать с остальными оккультистами?

– Нет, это не так, – напряженно отвечает Хазард.

– Тогда в чём дело? Пойми, если ты хочешь, чтобы я пошел помогать вам, я должен знать всё.

– Я могу доказать тебе, что мне опасно туда заходить, но даже само доказательство может подвергнуть нас риску. Ты должен довериться мне.

Это всё начинает меня раздражать.

– Так. Всё, хватит с меня обмана. Я пошел. Ищите кого-нибудь другого, а нужное мне место я и сам найду.

– Эх. Я подозревала, что "Повешенный” будет твердолобом. Ладно. Я покажу тебе. Только береги голову.

С этими словами она подошла к старой брошенной машине, у которой не было пары колес. Она слегка прикоснулась рукой к остову и затем резко отошла. Пару секунд в молчании мы просто смотрим на друг друга. Всё понятно, она сумасшедшая. Разворачиваюсь, чтобы уйти. Внутри меня растет чувство разочарования. Кажется, я просто захотел променять одну ложь на другую. Блуждаю по кругу. Как глупо.

– Берегись! – доносится окрик Хазард позади меня.

Поворачиваю голову и еле успеваю отпрыгнуть в сторону. Падаю в сырой сугроб. В гараж рядом со мной врезается машина. Та самая ржавая брошенная машина без колес! Какого черта? В ней ревет мотор, стекла трескаются и вылетают, словно разбрызгиваясь по улице. В итоге из-под капота начинает вылетать черный дым, и с жутким хлопком машина умирает окончательно. Я сошел с ума, не она. Хазард просто не могла бы взять и метнуть в меня машину. Текно подходит ко мне и помогает встать.

– Никому ни слова, понял? – говорит она, – а теперь пошли.

– Но что это было?

– То, о чем я тебе и говорила, дурачок мой повешенный. Опасно мне жить в Городе, вернее, ему опасно, чтобы я в нём жила.

И вот мы на месте, на набережной. Хазард в задумчивости смотрит на морскую гладь и вдыхает морской ветер.

– Люблю море, – говорит она, – всегда мечтала отправится в долгое плаванье. Жаль, не сошлось. Я бы потопила любой корабль, на борт которого взошла.

– Это и есть то место, куда ты хотела меня привести, набережная? Я понимаю, моряки приносят с собой из странствий множество эмоций и переживаний. В порту собирается энергетика со всего мира…

– Да нет, – прерывает меня Текно, – не в порт я тебя вела. Просто от сюда хорошо видно, – с этими словами она приняла из моих рук колоду карт и начала перебирать их, – Знаешь ли ты, что такое башня? Нет, это не просто здание, не просто карта таро. Башня есть центр притяжения. В скольких историях фигурирует башня, в скольких книгах? Это путь, это испытание, это перемены. Ты должен подниматься выше и выше. Башня – точка бифуркации мира сего. Так говорится в древней книге Альмадатхад, старинном трактате об оккультизме. Башня и повешенный всегда связаны! Твоя дорога – путь к небу!

С этими словами она достает из колоды карту башни, поднимет вверх, а затем бросает в воздух. Карта порхает какое-то время, а потом падает на мостовую рисунком вверх. Нарисованная башня указывает куда-то в море. В туже сторону указывает и Хазард.

– Твой путь лежит туда, – говорит она, – на остров, где стоит заброшенный маяк. Много лет на нём по ночам зажигались огни, хотя нога человека там не ступала очень давно. Маяк давно заброшен, но всё же по ночам светит. Я думаю, пожиратель личности обитает именно там. Там ты его и уничтожишь.

– Уничтожу? Как?

– Я дам тебе инструмент, – говорит Хазард, запуская руку в карман куртки, – то, что я делала очень долгое время…

– Погоди, почему остров? Ведь это просто так карта упала. Она и по-другому могла упасть. И рубашкой к верху, например.

– Повторим? – с насмешкой спросила глава электрооккультистов.

Хазард подобрала карту и снова запустила её в полет. Снова и снова. Так раз пять. Карта падала по-разному, но всегда лицом вверх, и всегда вершина башни указывала на остров на горизонте. Сердце мое бьется чаще. Желудок мерзнет. Я чувствую страх. Страх того, что я столкнулся с неизвестным.

– Шести раз достаточно? – спрашивает Хазард, – какой шанс того, что на игральных костях шесть раз подряд выпадет шестерка? Один к шестерке в шестой степени! 46 656. Это шанс почти что ноль для обычных явлений. Что влияет на бросок карты? Её масса, скорость, с которой я её кинула, ветер, форма карты, гравитация. Сколько граней на кости судьбы? Возведи это количество в шестую степень! Вот и скажи, какой был шанс, что карты все шесть раз выпадут таким образом? В мире даже самое простое явление зависит от десятков факторов. Но когда эти факторы не в силах изменить результат, мы зовем это судьбой.

– Значит, моя судьба отправится на тот остров? Это опасно?

– Очень. Для тебя очень.

– А не для меня? Я собираюсь отправится туда с другим человеком.

– Скорее всего, Пожиратель почувствует амулет и примет тебя за главную опасность. Другому человеку ничего не будет угрожать. Фред, утоли мое любопытство, зачем тебе туда?

– Я хочу дотанцеваться до небес.

– Благородная цель. Нечего сказать. Возьми этот амулет. Я всю жизнь положила на его создание.

– Что мне с ним делать? Да и как вообще я пойму, как она выглядит, этот Пожиратель личности?

– Я не знаю, какую форму принимает зло, засевшее на маяке, но ты поймешь, почувствуешь. Фред Шольц, проложи свой путь к небесам, низвергнув тьму.

Я стою на набережной и держу в руке странный предмет из переплетённых ниток, камней и перьев. Хазард указала мне место. Быть может, это мои врата рая. Быть может это просто ложь. Если все это окажется лишь безумной выдумкой, ничего не изменится. Это будет последняя боль, которую мне нужно будет проглотить. Последняя горькая пилюля. Как я буду жить после этого? Не знаю. Но если все бредни окажутся правдой, то я могу помочь родному Городу. Хотя, какое мне дело до Города, которому я совершенно не нужен, которому наплевать на меня и на мои идеи?

Нет, дело есть. Этель, Клара, Ульрик, Франц… Конрад. Я вас всех люблю. Очень люблю. Вы создавали мою последнюю жизнь. Без вас я стал бы безликим ничем. Я никогда не мог выразить свою любовь, не мог донести её. Внутри меня пылает чувство, а уста отказываются излагать их, уж больно боятся чувства быть отвергнутыми. Мне никогда не хватало сил, никогда не хватало времени. Так всегда. Не успеваю донести свои чувства, а люди уже принимают их от других, отдают их другим. Уходят. А твои гниют где-то внутри.

Так было и с Дженни. Я так долго собирался с силами, чтобы признаться в чувствах, что упустил момент. Как рвалось мое сердце. Я помню теплый летник вечер. На улице полно гуляк, в Городе праздник. Легкий ветерок щекочет, освежает.

Мы стоим у твоего подъезда. Смотрим друг другу в глаза. Я опираюсь на маленький заборчик у дома, ты стоишь, пряча руки за спиной. У нас обоих болят ноги от долгой гулянки, но оба мы улыбаемся. Ты уже давно знаешь, что нравишься мне, но еще ни разу я не говорил тебе “люблю".

Сейчас. Сказать сейчас. Мои зрачки испаряются, по мышцам моим проходит дрожь, а сердце так горит, обугливает внутренности. Люблю. Так люблю. Скажи. Скажи сейчас. Нет. Нет. Да.

Завтра будет поздно, ты уедешь и не вернешься еще полгода. Я скажу, приму её в объятия. А она оттолкнет меня. Бросит грустный взгляд. Моя любовь – твоя обуза. Идти рядом, разговаривать. Не любить, барьер не разбить между двумя душами. Ты её попутчик. Но скажи. Не могу, ноги тают, глаза вытекают из глазниц, мозг закручивается.

– Ну лан, мне пора: завтра экзамен. Всю ночь просижу, чувствую, но подготовлюсь, – говорила Дженни.

Нет. Если скажу ей сейчас, она же наверняка будет волноваться. Не может быть, что её это не затронет. Нельзя, у неё завтра экзамен, мне не следует волновать её. Мы обнялись и распрощались.

Поступил я тогда так от чистого сердца, или это всего лишь было оправдание трусости? Я и сам до сих пор не знаю. Но чувствую, что я совершил тогда двойной обман. Первый обман был самому себе. А второй был обман в сторону Дженни. Обман молчанием. Иногда молчание – главный обманщик.

Я стою, держа в руках амулет, смотрю вдаль на остров, где возвышается мрачный маяк, о котором уже давно ходят зловещие легенды и слухи. Сегодня я окончу свой странный путь, построенный из обмана и танцев. А потом покончу с любой ложью, ибо ложь моя станет правдой. В голове моей крутятся мысли об Этель, раскаляя мое сердце. Я всё ей скажу без страха. Я чувствую, чувствую, что люблю её.

Пускай меня эта любовь сотрёт в порошок, в пепел, не оставит и следа от былого Шольца. Я потерял себя в бесконечном лабиринте лжи, что сами построил. Но в этом мраке я нашел другого потерянного человека, Этель. И она стала для меня светилом, а я стал её надеждой. Кому мы еще нужны, кроме как друг другу. А больше и не надо. А зачем мне больше?

***

Я дышу в темноте. Я стою в тишине. Перегоревшая лампочка не освещает старый тесный подъезд, пахнущий пылью. Я стою перед дверью, покрашенной в чёрный цвет. Глазок смотрит на меня, как адский страж. Его взгляд бездонен. Чувство, что плитка на лестничном пролете тает, затягивает меня. Закрытая дверь предстает бесконечным коридором. Шагну вперед и кану в никуда. Меня словно удерживает некая темная сила. А может и действительно удерживает. Впивается тоненькими когтями-проводами в плоть, щекочет нервы изнутри, выпивает витамины из организма.

Дверь. Каждый раз дверь. И либо надо постучать, либо проводить кого-то за неё. Двери обладают страшной силой. Этот страх, откуда он исходит? Я больше не имею на него права. Не лгу ли я себе в очередной раз, испытывая чувство страха? Нет времени над этим думать. Я стучусь.

Бесконечно долгий промежуток времени проходит перед тем, как дверь открывается.

На пороге меня уже ждет Этель Мейер. На неё накинуто пальто, под которым виднеется красивое зеленое платьице. Она выглядит в нем куда моложе, чем есть на самом деле. Просто выпускница. А глазки блестят. Я уже замечал это за ней, когда она действительно увлекалась моими россказнями, Этель словно сразу же молодела. Тем она становилась мне лишь милее.

– Этель… куда это ты так красиво разоделась? – спрашиваю у неё я, улыбаясь.

– В рай, конечно. Ты же пришел сюда за мной, чтобы мы могли окончательно сонастроиться?

– Да. Просто путь не самый чистый, возможно, попачкаемся. Нам не близко. Нам на заброшенный маяк.

– Тот самый, где еще огни сами загораются? Пойдем.

– Подожди, Этель, – останавливаю её я, – перед тем как мы уйдем… ух, это будет не легко. Я хочу, чтобы ты мне рассказала о том, что гложет тебя, что тебя терзало. Полностью, чтобы ничего не осталось в тайне. Потом и я скажу тебе кое-что важное.

Мы проходим внутрь и садимся на кровать. Я обнимаю Этель одной рукою.

– Скажи пророк, зачем тебе все это знать.

– Все просто. Наше дело требует истинности и искренности. Как можно сонастроиться через танцы, когда твое тело сковано тысячей внутренних зажимов лжи?

Вновь окидываю глазами комнату Этель, замечаю то, что при первом посещении этого места не бросалось в глаза. Стол подперт книжкой, на корешке которой нарисован маленький белый корабль. У подушки лежит небольшая вязанная жабка. Вижу обрывок бумаги на стене. Приглядевшись, вижу очертание побережья Экзайленда. Когда-то на этой стене висела карта мира.

– Ты прав. Ты прав, – говорит Этель, – просто не говори потом, что я на тебя вывалила кучу ментального говна. Но большую часть ты уже знаешь. Смешно правда, я не то, чтобы много про себя рассказывала, а почти всё уже и рассказала. Всё, что я могу про себя рассказать, это то, что я продавщица и была изнасилована.

Ну, сейчас еще занимаюсь религиозными танцами. Прости, может прозвучать, что я грубо и пренебрежительно отношусь к нашему делу. Просто у меня такая манера, настолько привыкла я разочаровываться во всем на свете, что уже заранее начинаю пренебрежительно относится к вещам. Лучше заранее критиковать, чем потом разочаровываться. А то я уже наразачаровывалась в жизни.

Сначала думала, что мои родители классные. Да нет, совершенно обычные уебки, ничего не понимающие ни в жизни, ни в отношениях. Хотя, в целом-то они хорошие люди, просто не повезло по жизни. Но суть ты уловил. Учеба, отношения, весь этот мир. Может во мне дело? Если все вокруг кажется говном, может я не способна видеть большего?