Государь

Глава третья. Печенежские пляски

– Толково! – отметил Развай, наблюдая за действиями печенегов.

Копченые шли на штурм под качественным прикрытием стрелков. Стоило кому-нибудь высунуться – и стрела шла прямо в цель. Так что и таран к воротам подтащили, и лестницы приставили. Длина последних тоже была подобрана грамотно: на пару пядей ниже края стены. Чтоб оттолкнуть, надо выглянуть. А это чревато. Лезли печенеги сразу со всех сторон. Сотни две навскидку. И еще столько же крутили карусель вокруг стен.

– Как думаешь, воевода, возьмут городок?

Сергеева охранная гридь, вместе с лошадьми, залегла в сугробах за пригорком. И только Духарев и Развай вползли наверх – наблюдать. Хотя особой осторожности сейчас не требовалось: копченых полностью увлек процесс.

В этом и состояла идея Духарева. Обождать, пока печенеги начнут штурм, а когда те увязнут – ударить с тыла.

Сложности были: например, полная открытость городка. Чить стояла на взгорке метрах в ста от замерзшей реки. Лед напротив городка изрядно торосился. Это потому что – пороги. Хорошо стоял городок. Нужное место прикрывал, и подступить к нему скрытно было непросто. Ближайшая роща, та, где рубились лестницы и таран, отстояла почти на километр. Там сейчас лежали неприбранные трупы зарезанных печенегами пленных.

Духарев не стал их хоронить. Вдруг копченые вернутся?

По той же причине базу организовали еще дальше, за грядой старых курганов. Там и травка под снегом оставалась – лошадям подкормиться. Однако с утра, когда стало ясно, что штурм сегодня, коней побаловали овсом. Даже степные лошадки после него куда бодрей скачут.

На позиции выходили по возможности скрытно: старательно используя рельеф местности. Тоже разделились. Духарев со своими «охранными» заходил сбоку, с востока, хузары – от рощи, а сотня Корня, сделав широкий круг, со стороны Днепра, прячась за торосами. Задачи у всех тоже были разные. Корню – ждать, пока печенеги вышибут ворота.

За этим дело не станет. Ворота – так себе. И само собой – никаких привратных башен, следовательно, для защиты надо высунуться наружу. Отдельные храбрецы и высовывались. Сбрасывали всякие тяжелые предметы, лили кипяток… Но почти неприцельно. Встал, метнул – и обратно. Пока стрела не прилетела. Урона от такой обороны было – чуть.

Выбив ворота, печенеги ломанутся внутрь, сгрудятся толпой… Тут-то латная Корнева конница в эту толпу и ударит.

Бойцам Развая предназначалось заняться теми, кто вокруг стен. Пройти через печенежский лагерь, зачистить и галопом – к стенам. А там рубить всех в капусту.

А хузары будут работать дистанционно. Лупить тех, кто подставится. Заодно проследят, чтоб никто не сбежал.

Хороший план. Сергей любил, когда вот так – стремительно и внезапно. Как Святослав.

Первые степняки добрались до зубцов частокола и полезли внутрь.

Тут у них и начались сложности. Ромеи в пешем строю очень даже неплохи. Встретили их в щиты, первую партию, надо полагать, порубили в мясо.

Но печенеги лезли и лезли, а снизу их очень качественно прикрывали стрелки, так что минут через пять в одном месте копченым удалось закрепиться. Защитников всё же было маловато.

Наконец у ворот раздался победный вопль. Вышибли створку.

Сразу целая толпа копченых ринулась в прореху. Как Духарев и предполагал.

Но праздник жизни у них был недолог: со стороны реки уже неслась, вспахивая снег, Корнева сотня.

– Пора и нам, – сказал Духарев, поднимаясь.

– Гридь, на конь! – зычно скомандовал Развай.

И дружина воспряла из снега.

Когда Духареву подвели коня, низенького, но крепкого, густо заросшего шерстью, первые десятки его воев уже неслись во всю прыть… Вернее, во всю прыть вспахивали целину. Лошадки утопали в снегу по грудь, но упорно рвались вперед… И вырвались.

Степняки заметили русов, и вопли копченых резко поменяли эмоциональный фон. С победного на панический.

Одни сразу попытались дать деру, другие (их было большинство) решились принять бой.

Но решить легко, победить труднее.

У ворот сотня Корня перемалывала угодивших в западню копченых. Бронная кавалерия против легкой конницы. Обшитые бляшками или попросту пропитанные солью тягиляи^[5], меховые высокие шапки с металлическими полосками… Разве это защита от добрых русских мечей? А вот печенежские копья да сабельки лишь царапали бронь русов.

Духареву драки почти не досталось. К месту боевых действий он подскакал последним – подвел изрядный вес. Попытался достать удиравшего копченого, но тоже не преуспел. Обогнала стрела одного из трех сопровождавших воеводу (небось Развай распорядился) «гвардейцев». Нет, с рукопашкой пора завязывать. Дать дорогу молодым, как говорится.

В общем, подъехал на поле боя Сергей Иванович к шапочному разбору. Оглядел его – и возгордился. Вот что значит – сорок лет боевого опыта. Везде на утоптанном розовом снегу – тушки копченых. А своих вроде и нет никого.

К сожалению, потери были. Как же без них – в сече? Одиннадцать дружинников полегло. Все – молодые. Все – не опоясанные. Отроки.

Восемь – из сотни Корня, двое – из «личной» гриди Духарева. Да один хузарин, увлекшийся погоней и получивший стрелу в спину.

Печенегов же полегло: триста двадцать семь. И еще около сотни все же сумели удрать. Казалось бы – отличная пропорция, учитывая полуторакратное численное превосходство врага, но всё равно жаль мальчишек! О каждом сердце болит… А что делать? Без настоящего боя воином не станешь. Убили – значит, слаб. Не годен. Или удачи не хватило.

Так мыслили в этом времени. Духарев чувствовал неправильность подобных рассуждений, но предложить что-то взамен не мог. Одно утешение: сыновья его с юных лет – лучшие. За то низкий поклон дедушке Рёреху. Тем более что без старого варяга у Сергея Ивановича Духарева и сыновей не было бы. От покойников сыновья не рождаются.

Посол, а если по-византийски – апокрисиарий богопочитаемого императора Василия оказался человеком приятной наружности и дружелюбного нрава. Сразу рассыпался в благодарностях за спасение и даже предложил награду, от которой Сергей отказался. Лично ему денег хватает, а дружина свое взяла на убитых печенегах, вернее, не столько на них, сколько на том, что они успели нахапать.

Узнав, что Духарев – не просто военачальник киевского архонта, а еще и целый спафарий, посол вообще проникся к нему братскими чувствами и полдороги до Киева непрерывно жаловался на то, как тяжко им пришлось по пути сюда.

Сначала – по неспокойному морю (но это были семечки), потом вверх по Днепру-Данапрису (и это тоже было терпимо, хотя без мелких стычек не обошлось), а вот, когда резко похолодало, тогда начались настоящие испытания. Сначала ромеи пытались переправиться на лодках, но упустили время, и по реке поплыли огромные льдины. Несколько лодок раздавило, часть людей погибла. Пришлось ждать, пока Днепр окончательно встанет. Тогда и переправились.

Посла очень впечатлили огромные ледяные горы, в три человеческих роста высотой, возникшие там, где были пороги, но в целом к замерзшему Днепру ромеи отнеслись положительно. Ходить по воде, как по тверди, – это забавно.

Забавы кончились, когда разыгралась метель. К этакой погоде посольство было абсолютно не подготовлено. Спали на повозках и на щитах, укрываясь чем попало, и точно померзли бы, если б не наткнулись на селение, жители которого кормились на волоке. Богатым гостям здесь были рады и приняли со радушием. Любой каприз – за ваши деньги. Там ромеи и переждали непогоду. Заодно договорились о проводниках.

Следующий пакет проблем возник, когда пришло время двигаться дальше. Снегу на тракте навалило столько, что, по словам посла, лошади утопали в нем по шею. Волы дохли один за другим. Павших животных съедали. Имущество перераспределяли по другим повозкам или попросту выкидывали.

Караван еле двигался.

Проводники старательно искали дорогу – сбиться с пути в этом белом море было легче легкого.

Вымотались все до крайности.

Часть проводников подалась назад, плюнув на шикарное вознаграждение.

Однако экспедиция упорно ползла вперед, хоть, по утверждению византийца, в день проходили не больше шестидесяти стадий^[6]. Останавливались, когда прекращался снегопад, потому что под снегом развести костры у ромеев не получалось. Вымотались до предела, некоторые умерли от переохлаждения… Словом, кошмар. Даже для северного человека такой переход нелегок, а уж для южного… Многие из византийцев и снега-то никогда не видели.

Местные проводники, те, что остались, тоже еле ноги передвигали. Воины-ясы, нанятые для охраны, измотались до крайности. На них ведь еще лежала задача сторожевых дозоров: Дикая Степь всё же.

Так бы они и замерзли бесславно, если бы не добрались до очередного селения.

Отогревались и отдыхали три дня. Больше задерживаться посол не рискнул. Компетентные люди объяснили: зима только началась. Основные холода и снегопады – впереди. Легче не будет.

И ромеи мужественно двинулись дальше.

Духарев не мог не восхититься такой отвагой и упорством. Видно, цель у посольства тоже была серьезная, раз пошли на такие жертвы.

Дав апокрисиарию выговориться, он начал осторожные расспросы. Сначала – о политической ситуации в империи. Типа, как дела в центре цивилизации?

Дела обстояли сложно. Начал посол с дел семилетней давности, о которых Духарев и сам знал, но перебивать собеседника не стал – вдруг всплывет что-то новое.

Начал бучу родственник прежнего императора Иоанна Цимисхия Варда Склир, который при Иоанне занимал должность доместика схол Востока, то есть был главнокомандующим всеми восточными армиями империи.

Доверием нового императора Василия Второго Склир не пользовался. Потому был отправлен командовать в далеко не самую привлекательную фему – Месопотамию. Это примерно как если бы генерала армии назначили на генерал-майорскую должность.

Склир обиделся и объявил императором себя, любимого. А почему нет? Мало, что ли, византийских императоров взошло на престол с должности доместика схол?

Авторитет у Склира среди армейцев был немалый: первый богач в империи, знаменитый полководец, с прекрасными связями во всех слоях византийского общества. А вот у Василия на тот момент авторитет никакой. Предоставивший другим, более толковым, например паракимомену Василию Лакапину, управлять империей, распущенный и изнеженный гуляка. Собственно, так оно и было на тот момент. Но когда престол под василевсом Василием Вторым зашатался, тот срочно взялся за ум. И нашел выход.

Вместе с паракимоменом они отыскали полководца, не менее авторитетного, чем Склир, и не худшего происхождения – тоже родственника императора, только другого – Никифора Фоки.

Звали кандидата – Варда Фока, и в тот момент он находился в изгнании на острове Хиос, куда его отправил император предыдущий, Иоанн Цимисхий. Опять-таки за мятеж.

Что характерно, войско, которое накидало дюлей Варде, возглавлял именно Склир.

Само собой, Василий Второй не торопился возвращать из ссылки такого опасного человека… пока нужда не заставила.

Но – заставила. Вернули. Обласкали. Пожаловали титулом магистра^[7]. И возвели в должность доместика схол.

А буде возжелает родич Никифора, разбивши Склира, сам поднять мятеж, взяли с Варды страшную клятву пред алтарем: быть верным Василию Второму.

Засим дали Варде Фоке кое-какое войско и полную свободу действий.

По словам людей знающих, племянник Никифора Фоки был человеком крутейшим. И в воинском деле, и в боевых схватках дядю-императора превосходил однозначно. Одним боевым кличем целую фалангу приводил в замешательство.

Трудно сказать, как там насчет фаланги – боевым кличем, но Склира он гонял в хвост и в гриву. Хоть войско его было числом поменее, однако распорядился он им очень толково. Разбил на отряды и принялся терзать армию Склира, где только мог. Маневр, внезапность, разнообразные воинские хитрости…

Словом, Склиру пришлось туго. Наконец, решив, что достаточно потрепал противника и уронил его боевой дух, Варда Фока решился на генеральное сражение^[8].

Перед началом битвы полководцы решили устроить личный поединок.

Оба были крутые рубаки, оба – уверены в победе.

Верх взял Варда^[9]. Склир и его армия бежали. Аж в Ассирию, к царю Хосрою^[10].

Полная и окончательная победа. Победитель вернулся в столицу, был награжден, обласкан и приближен к государю.

Но время шло, Автократор византийский крутел (пьянки-гулянки – как отрезало) и в какой-то момент решил, что слава Варды конкурирует с его собственной. И начал Василий Второй своего спасителя понемногу задвигать. Причем так задвинул, что Варда взял и обиделся. Решил, что при таком неуважительном отношении и данная им клятва более недействительна.

Дальше – традиционно. Пурпурные сапоги^[11] – на ноги. И срочный сбор войска для восстановления справедливости и воцарения нового самодержца. Его, Варды Фоки.

Надо отметить, что и Василий Второй уже не был таким мягкотелым, как во времена восстания Склира. И вертикаль власти укрепил. Как-никак – восемь лет прошло^[12]. Но Варда – реально велик. Как полководец – вообще лучший.

То есть дела у законного монарха опять невеселые.

А тут еще на подмогу бывшему своему победителю подоспел из чужих краев Склир с остатками своей армии.

В общем, Автократору ромеев срочно понадобились сильные союзники. Киевский князь – самая подходящая кандидатура. За ценой, как говорится, не постоим – корона Византии на кону.

Глава четвертая. Великий князь Владимир и тонкости византийской политики

Посла византийского василевса великий князь Владимир принимал с почетом. Парадные одежды, важные бояре, лучшая гридь – молодцы один к одному. Это в палатах. Во дворе – выставка военной мощи: не менее тысячи дружинников. Все – в броне, на конях, суровые, грозные…

У посла, который, увидев хилые, по византийским меркам, киевские стены, хмыкнул скептически, а уж на княжий кремль-терем и вовсе губу скривил, враз выражение поменялось. Вот так, дорогой гость! Мы – люди скромные. И стены нам не особо нужны. Кого бояться-то?

– Большое уважение выказал тебе Владимир, – шепнул Духарев византийцу, когда они въехали во двор. – Всю малую дружину в честь тебя построил.

В другое время не стоило бы устраивать демонстрацию силы перед коварным и сильным противником, но сейчас – в самую масть. Молодец, князюшка! Правильно отреагировал на сообщение Сергея. Есть у нас нужный товар. Отборный. А как у вас с мошной? Хватит?

– Мой великий господин, Автократор Богопомазанный Багрянородный император-победитель Василий Второй, повелел мне, мандатору^[13] Мелентию, передать тебе, хакану русов и великому князю киевскому, свой привет и желание здравствовать!

– Встань, – велел Владимир. – Продолжай.

Византиец поднялся с пола, отряхнул налипшую на одежду солому.

«Надо же, – подумал Духарев. – Расстелился, будто перед императором. Видать, крепко прижало ромеев».

– Август и Автократор повелел мне передать тебе скромные дары. Жаль, что не всё я сумел довезти, многое осталось в снегах твоей суровой земли. Прости мне сие, хакан и великий князь!

Владимир кивнул благосклонно. Прощаю. Давай тащи, что осталось.

Даров было и впрямь немного. Но – хороши. Оружие, дорогая конская сбруя, одежды шелковые, мужские и женские, сосуды серебряные и стеклянные…

Князю понравилось. Поблагодарил вежливо. Но начать разговор о делах послу не дал. Пригласил к столу.

Кушали культурно. Молодежи не было. Бояре, старшая гридь, отдельно – женщины. «Официальные» жены Владимира: Рогнеда, Айша, дочь булгарского эмира, Малфрида, княжна богемская. Наталии, доставшейся князю «в наследство» от брата Ярополка, не было. Рогнеда – старшая, водимая.

Ниже сидели жены боярские, в том числе и Сергеева Сладислава.

Возглашали тосты. За здравие. За военные успехи. Обычный набор.

Посол, усаженный с почетом – сразу после Духарева, который, в свою очередь, сидел рядом с Добрыней, чувствовал себя неспокойно. Кормили-поили его с золота. Намек? Или у великого князя этого металла – пруд пруди? Посол склонялся к последнему: с золота кушали многие за княжьим столом.

Духарев глядел и радовался. Вот тебе, дипломат византийский! Ломай головенку: как купить того, у кого всё есть? Нет, купить-то можно, но – ценник?

В этот день никаких переговоров не было.

А на следующий великий князь пригласил Духарева к себе.

Кроме Владимира в его любимом месте для тайных переговоров – небольшой горнице на самом верху терема, присутствовали еще двое. Дядька и пестун князя воевода Добрыня. И личный телохранитель Владимира Габдулла Шемаханский. Со времен булгарского похода – холоп и цепной пес великого князя. А также его спарринг-партнер по фехтованию. Оружием Габдулла владел виртуозно. Бился и пеше, и конно, из лука за двести шагов стрелу в тыкву вгонял. Обоерукий, как многие варяги, в том числе и сам Владимир, шемаханец был настолько опасным противником, что почти играючи сумел победить духаревского сына Богуслава.

Габдулла достался Владимиру по праву клинка. Сам Габдулла, его доспехи, конь… Всё, что было на воине из Шемахи во время поединка, в котором и сразил его великий князь.

К чести булгар, они очень старались выкупить своего единоверца. Сам эмир булгарский ходатайствовал.

Владимир не согласился. Причина, по которой он пощадил воина бохмичи^[14], его потрясающее сходство с убитым братом Ярополком, не позволила князю так просто расстаться с мастером-поединщиком. Так что отбывал Владимир из Волжской Булгарии не только с богатым выкупом и еще одной женой – дочерью эмира булгарского (впрочем, дочерей у эмира было – как грязи, десятка три – не жалко!), но и с новым гриднем, принесшим ему роту^[15] на верность по всем исламским правилам.

А куда деться? Выбор у Габдуллы был невелик: или на собственном добром коне, в доспехах и при оружии, или – в цепи полонянников, за которых булгары не стали платить выкуп.

Габдулла очень интересовал Духарева. В первую очередь из-за внешности. Откуда взялось подобное сходство? Шутка Создателя?

Он даже пытался поговорить с шемаханцем, но тот не выразил желания. Трудно сказать почему, но Габдулла относился к варягам с подчеркнутой враждебностью, причины которой никто не знал. Исключение делалось только для великого князя. С ним шемаханец был подчеркнуто вежлив и повиновался безукоризненно.

Княжий отрок быстро и ловко наполнил чары: Владимиру – пиво, Добрыне – мёду, Духареву – вина. Налил – и испарился.

– Что скажешь, воевода? – нетерпеливо произнес великий князь.

– Скажу: момент удачный, – ответил Сергей Иванович. – Василию очень нужна твоя помощь.

– Мои воины, – уточнил Владимир.

– Именно так. Дела у него – кислые. Два старых ворога, которых он стравил восемь лет назад, ныне сговорились и пошли на него. Причем для того, чтобы создать василевсу трудности, хватило бы одного – Варды Фоки. Не буду докучать тебе подробностями, пока это ни к чему, но, думаю, уже пол-Византии присягнуло новому императору.

– Он может взять Константинополь? – спросил Добрыня. – Слыхал я – стены у него – выше самых высоких деревьев…

– Верно, стены могучие. Но крепость стен – в крепости тех, кто внутри. Варда и брать их не будет. Обложит город со всех сторон, лишит народ продовольствия, заставит поголодать – городские ворота сами откроются. А может, и до голода дело не дойдет. У Варды Фоки в Константинополе много родичей и друзей, человек он знатный и славный. И его союзник, Варда Склир, тоже в империи непоследний человек.

– Они что же, родичи? – спросил Владимир.

– Примерно как волк и волкодав, – ответил Сергей. – То, что оба Варды, – не значит ничего. Склир – родич прежнего императора, Цимисхия. Со Склиром мы схватились во Фракии, когда твой отец брал там виру с ромеев. Отличный военачальник, надо признать. А Варда Фока – племянник другого императора, Никифора Фоки. Помог твоему отцу в свое время.

– Это как же? – удивился князь.

– Очень вовремя поднял восстание против Цимисхия. Кабы не он, Цимисхий, может, и не согласился на такой хороший для нас договор. А восстание Варды Фоки Склир как раз и подавил. А потом, при Василии, уже Склир поднял восстание, и тогда его побил Варда Фока. А теперь они – вместе. Варда Фока назвал себя императором, а Склир у него в союзниках. Без помощи Василию с ними не совладать.

– Ну и ладно, – пробасил Добрыня. – Пускай себе ромеи режут друг друга. Нам то что? Пусть ослабнут, а мы на них и набежим!

– Империя большая, – заметил Духарев. – Врагов у нее много. Но вот беда – от нас далеко. Другие народы куда ближе. Они первыми свой кусок и откусят. Нам не слабые ромеи нужны, а такие, чтоб у нас с ними правильная торговля шла.

– Тебе бы всё торговать, – проворчал Добрыня укоризненно.

– Не я один с ними торгую, – возразил Духарев. – Да и что толку грабить, если потом всё добытое ромеям же спустим? Но не о том речь. Если Варда Фока сядет в Константинополе, нам с того пользы никакой. Полководец он сильный, воинственный. Где другой откупится, этот ударит.

– А Василий? – спросил князь.

– О нем мало знаю. Но больших побед за ним не числится. Мятеж Склира не он подавил, а Варда Фока. Решил с булгарами дунайскими повоевать – был бит. Удирал оттуда, хвост поджавши. Так что, думаю, нам прямая выгода помочь Василию. Заплатит он хорошо. И обязан нам будет.

– А я на дочери его женюсь, – заявил Владимир, уже привыкший к тому, что все мирные договоры с ним закрепляются узами брака. – Есть у него дочь красивая, воевода?

Духарев пожал плечами:

– Дочери императорской крови в Большом императорском дворце найдутся, а вот о красоте их мне не ведомо.

– А если Василия побьют? – спросил Добрыня. – И воев наших – вместе с ним?

Тут уж пожал плечами Владимир. Кого боги любят – тому и победа. Зачем гадать? Но спросил напрямик:

– Ты против, дядя?

– Не то что против… – задумчиво молвил Добрыня. – Но я б еще подумал.

– Торопиться некуда, – сказал Духарев. – Этот Мелентий нашей зимой так напуган, что будет сидеть в Киеве до весны.

– Но он мог бы не сам идти, а послать кого, – справедливо заметил Добрыня.

– Мог бы, – согласился Владимир. – Нам то что? Согласимся мы дать воев – всё равно, пока Днепр не вскроется, не пойдем. Не согласимся – так и вовсе торопиться некуда.

– Разумно, – кивнул Добрыня. И, погладив бороду, стрельнул насмешливым взглядом в сторону Духарева: – Хороший мёд должен выстояться. Тогда и цена на него другая будет.

На том и порешили.

Следующим утром князь Владимир с дружиной отправились на полюдье.

А днем в дом Духарева заявились посол Мелентий и ромейский старшина Кирилл Спат.

– Мы слышали, хакан Владимир покинул Киев? – после обмена традиционными приветствиями спросил Кирилл.

– Да, уехал на полюдье, – подтвердил Духарев. И пояснил: – Это сбор дани.

– Сам, лично? – удивился Мелентий.

– Такая традиция. И дед его ездил, и отец. Забрать дань, что свезли на погосты, рассудить давние споры… Еще пиры, ловитвы. Это совсем не так скучно, как кажется. И дружину содержать легче. Пока она в Киеве, то кормится из княжьих запасов, а когда в другом городе гостит – из городских. Хотя сейчас это уже не так важно, как при его деде, Игоре. Теперь у князя дружина большая и по всей большой земле рассредоточена. Границы держит, в городах за порядком следит, а бывает, и пощиплет кого, – тут Духарев лукаво улыбнулся. – Воинам, особенно молодым, без дела скучно.

– И долго это… полюдье длится? – мрачно спросил посол.

– Когда как. Бывает – месяц. А бывает, и до самой весны.

– Плохо. – Мелентий какое-то время помолчал, потом спросил осторожно: – Светлейший муж, как думаешь: то, что хакан меня не принял, это – дурной знак?

Сергей засмеялся как можно естественнее. Хлопнул панибратски, как старший – младшего, посла по плечу:

– Не обижайся, Мелентий, Владимир и думать забыл о тебе и твоем посольстве. Мало ли к нему послов приезжает… Подарки ему понравились, так что он непременно примет тебя еще раз. А нет, так я походатайствую.

– Сердечно благодарю тебя, светлейший муж! Верь мне: Автократору непременно сообщат о твоем участии!

Духарев махнул рукой:

– Не стоит благодарности! Я помогаю империи. Разве это не мой долг – быть ее мечом?^[16] Скажи мне, Мелентий, а не хочешь ли ты сам съездить на ловитвы? Мой старший сын, князь уличский, давно меня звал. Составишь компанию?

Тонкое лицо посла выразило глубокое сомнение. Не хотелось ему никуда ехать. С другой стороны, он не мог обидеть хозяина отказом.

Сергей снова засмеялся.

– Вижу: боишься ты нашей зимы. Не бойся. У меня есть хорошее средство от мороза. Погоди!

Он на пару минут покинул гостей и вернулся уже с большущим свертком в руках.

– Встань, Мелентий! – велел он и освободил содержимое свертка – роскошную лисью шубу. И тут же накинул послу на плечи.

– Чуть велика, – заметил он, оглядев результат, – но больше не меньше. Носи, мандатор, дарю!

Посол порозовел.

– Это очень дорогой подарок, светлейший муж, – пробормотал он. – У нас, в империи, – целое состояние…

– Здесь – тоже, – усмехнулся Духарев, который, естественно, знал, сколько стоят меха в Византии, если продавать их на свободном рынке, а не по фиксированным ценам на подворье близ монастыря Святого Мамы близ Константинополя, отведенного русам по договору. – Считай это дружеским подарком.

Мелентий поклонился и произнес торжественно:

– Ты мог бы считать меня своим верным другом, светлейший муж, только за то, что спас нам жизнь. Такая великая щедрость излишня! – и попытался снять подарок. Но Духарев не позволил.

– Нет уж! – заявил он. – У нас дареного не возвращают.

– Зато у вас принято отдариваться, – сказал Мелентий. – А мне – нечем.

– Поедешь со мной на ловитвы! – заявил Духарев. – Это и будет твоей отдаркой. Уверяю: в такой шубе ты ни за что не замерзнешь, а с моими воинами к нам ни один разбойник не сунется. Ни степной, ни лесной.

Тут он малость ошибся, но выяснилось это только через пару недель.