О прожитом с иронией. Часть вторая

Рисунки подготовлены кандидатом исторических наук, членом Творческого союза художников России и Международной федерации художников П.П. Крамаренко. Несколько рисунков взяты из открытых источников в сети Интернет.

© Махнёв А.В., 2021

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2021

Предисловие

В 2017 году вышла в свет книга московского прозаика Александра Махнёва «О прожитом с иронией», часть первая. Тираж невелик, но разошёлся довольно быстро. В книге автор предложил читателю иронические зарисовки, некие жизненные истории, лёгкие в прочтении и абсолютно безобидные. Александр Владимирович советует: «Прочтите эти истории. Они просты в восприятии, интересны и жизненны. Мои герои порой смешны и нелепы, но я отношусь к ним с любовью и уважением. Ирония – это отнюдь не издёвка, это особый инструмент подачи комической сути происходящего события, и задача её – вызвать у читателя улыбку, добрую улыбку, освободить сознание хотя бы на несколько минут от сиюминутных проблем, житейских сложностей, освободить, а значит, продлить человеку жизнь. В этом благая цель моих литературных зарисовок. Улыбнитесь! Расслабьтесь! Удачи вам!»

Удивительного в том, что первая книга Александра Махнёва оказалась востребованной читательской аудиторией, ничего нет. Ирония, лёгкая, добрая шутка востребованы всегда, это то, чего порой нам всем в жизни не хватает.

И вот перед вами обещанная автором вторая книга. Она преподносится полноценным печатным изданием, дизайн обложки по сравнению с первой книгой почти не изменён. Сюжеты, конечно, разные, но все они из жизни, не надуманны, и вновь здесь присутствует лёгкая ирония, способная вызвать улыбку при прочтении.

Вот рассказ «Ловелас». Красавчик мальчишка Сергей Славский, ему бы девчонкой родиться, сетовала мать, дед, так тот прямо говорил – «подвела природа». Конечно, красавец по жизни по определению не мог не быть в центре внимания. Засматривались на паренька в школе одноклассницы, в красавца курсанта военного училища влюблялись девушки, и лейтенантом Славский в военном гарнизоне вниманием женского пола не обойдён. И он отвечал взаимностью. Любвеобильным был парень, но отнюдь не бабником, зная себе цену, к выбору подруг относился избирательно – дружил только с красавицами. Любвеобилие сыграло с ним злую шутку. Хотя это как посмотреть… Не буду рассказывать дальше, прочтите, и вы всё поймёте сами, поймёте и улыбнётесь.

Есть в книге несколько рассказов, посвящённых интересному персонажу.

Речь о Затевахине.

Фамилия не часто встречающаяся, это не Петров или Сидоров, это Иван Затевахин. Есть Затевахины военачальники, академики, учёные, есть довольно известные личности – всех этих людей роднит с героем повествований фамилия, и только. Автор подчёркивает: литературный образ Ивана собирательный, и искать связь с известными людьми не стоит. А чем интересен этот герой, его окружение, вы поймёте, прочитав повествования Александра Владимировича.

Итак, читаем рассказы прозаика Александра Махнёва. Будем надеяться, что у него хватит сил и энергии продолжить жизненные зарисовки, может, увидим и третью его книгу. Очень хотелось бы.

Секретарь Союза писателей России

капитан первого ранга В. В. Шигин

Удивительная история
Повесть

История забавная, она и грустная, и трогательная, и смешная. В ней много удивителъ ного.

Два абсолютно разных человека – опытный жёсткий оперативник и шагающий в неизвестность маленький человечек, не росточком, нет, душой маленький, – в то утро встретились. Встретились нелепо и, конечно, случайно. Провидение свело. Не оттолкнуло, не развело, а именно свело…

Ранняя осень. 1990 год. Подмосковный городок Энск

1.

Иван Егорович Коломиец удалялся от дома. Лицо сурово, голова гордо поднята. Шёл быстро и решительно. Но этой самой решительности хватило ровным счётом на квартал. У автобусной остановки притормозил, сел на лавочку и задумался. Не слишком ли громко он хлопнул дверью, и стоило ли психовать по пустякам. Впрочем, почему по пустякам. Супруга выставила мужа за дверь, и это можно считать пустяком?

Нет уж, позвольте, это не пустяк, это произвол. Он привстал, решительно стукнул рукой по лавочке.

Да, это произвол!

И вновь сел.

А может, не стоило спешить? Лариска не впервые устраивает подобные концерты, наверно, и на сей раз это просто бабья дурь. Может, она сейчас стоит у окна и смотрит, где там её непутёвый.

Коломиец вновь дёрнулся и даже глянул в сторону дома. Но с лавчонки не слез и рукой её больше не трогал. Лавка ни при чём, её из дому не гнали, стоит себе родимая и таких, как он, пускает задницу погреть и поразмышлять.

А что, собственно, произошло?

Ну, попросили его с работы, не выгнали, а именно попросили. Должность сократилась, и всё. Многим в эти перестроечные года пришлось покинуть насиженные места. Вот и их цех закрыли. И не важно, что Коломиец один из лучших в своей скромной профессии, изобретений куча, что-то есть эксклюзивное, дипломов дома пол-ящика. Это всё не важно. Всё, что они в своём кондитерском цеху изобретали, нынче из Франции, Турции, Италии и вообще из-за бугра прилетает. Порой вкуснее и дешевле. И это надо честно признать. Так что самое достойное нынче, кстати и доходное для их комбината, просто выпекать батоны да кирпичи серого хлеба – вот их участь, а всё иное побоку.

Иван Егорович глянул на часы.

Бог ты мой! Он уже три часа сидит на остановке.

Надо что-то решать. А что, собственно, решать? Выбор невелик – или с повинной домой, или в материну коммуналку.

Вспомнилось лицо благоверной, на этом лице было всё – ненависть, злость… слюни изо рта и голос, это не голос, это визг. Как она там кричала?

– Пошёл вон! Тунеядец, бездарь, импотент, убожество!!!

Точно так и кричала – импотент, убожество…

И что, к этой… надо возвращаться?

Ни за что!

Коломиец встал с лавочки и уже вполне уверенно двинулся в сторону дома мамаши, к родной коммуналке, к комнатке, где он родился и вырос. Хорошо хоть после смерти мамы хватило ума не продавать родное гнездилище, хотя Лариска требовала: дескать, кому комната нужна, вот если бы квартира, а то комната.

А вот шиш тебе!!!

С этой, пожалуй, единственно доброй за весь сегодняшний день мыслью он и шёл. Солнышко выглянуло из-за тучки, на душе стало комфортнее. Ничего, вся жизнь впереди. Дочурку только жаль, съест её Лариска. Но он в обиду…

Мысль завершить Коломиец не успел, чьё-то огромное тело сбило с ног. И уже падая, услышал:

– Стоять! Стрелять буду! Стоять!

Иван Егорович инстинктивно закрыл глаза, руками обхватил тело неизвестного. Они барахтались несколько минут. Затем раздался крик, стон, тело обмякло и сползло. Коломиец открыл глаза. Рядом на коленях стоял мужчина, в правой руке пистолет, а левой он уверенно надевал наручники на упавшего человека. Мужчина улыбнулся и даже, как показалось Коломийцу, подмигнул.

– Ну ты молодец, надо же такого бугая сломать.

Иван было попытался сказать, что не ломал он никого и вообще шёл в мамину коммуналку, но сказать ничего не мог, воздуха не хватало, он только тяжело дышал. Мужчина поднялся, отряхнул пыль с колен и протянул руку Коломийцу:

– Давай, дружок, поднимайся.

Иван тяжело встал, потряс головой, вытер рукой вспотевшее лицо. Рядом стоял милиционер, и, как в старых добрых приключенческих фильмах, вокруг толпились зеваки. Лежащий на земле мужчина зашевелился.

Тот, что был с пистолетом, повернулся к милиционеру.

– Лопахин, пока этот битюг не пришёл в себя, грузи. А Иванов, Иванов где?

Из толпы вывернулся второй милиционер.

– Здесь я, Сергей Петрович.

Оперативник с пистолетом, тот, кого милиционер назвал Сергеем Петровичем, нагнулся, в поисках оружия обстучал лежащего по телу.

– Хлопцы, грузите его.

Затем покрутил головой, словно кого-то искал, и остановил взгляд на Коломийце:

– А ты что ждёшь? Давай в машину.

Сказано было столь решительно, что Иван Егорович не посмел возразить. Он лишь протянул Сергею Петровичу почему-то оказавшуюся в руке кепку бугая.

– Вот…

Оперативник похлопал Ивана по плечу:

– Молодец! Пошли.

Через двадцать минут они были в районном отделении милиции. Дальше Коломиец лишь выполнял команды. Сказали сесть в коридоре, сел и сидел, пока не вызвали в кабинет. На двери кабинета висела табличка: «Старший оперуполномоченный Ломакин С. П.». Вызвали в кабинет. Сказали подпиши. Подписал. Что подписал, не читал, да и особо не интересовался, наверно, что-то нужное для милиции. Вновь отправили в коридор. Вновь, сидя на стуле, изучал табличку на двери – «Старший оперуполномоченный…».

Время к шести вечера.

Дверь кабинета приоткрылась, выглянул Ломакин.

– Что сидим? Пошли.

Коломиец встал и пошёл за Сергеем Петровичем. На втором этаже их ждал молодой паренёк.

– Что, вот этот?

Ломакин буркнул:

– А ты что, министра внутренних дел ждёшь? Другого не будет.

И уже обращаясь к Коломийцу, сказал:

– Понятым будешь. Ясно?

Иван Егорович кивнул. Про понятых он что-то слышал, вроде это люди, которые присутствуют при изъятии документов или каких вещей у преступников.

И уже смелее ответил:

– Ясно, товарищ начальник.

К семи вечера парень, звали его Павел, пожав руку, отпустил Ивана Егоровича:

– Спасибо за содействие органам. Всего доброго.

Коломиец вытер вдруг вспотевшую руку.

– И что, мне можно идти? А куда?

Паша пожал плечами:

– А куда хочешь, можешь к Ломакину спуститься.

Коломиец так и сделал. Спустился к кабинету с табличкой, тихонечко постучался. Ответа не последовало. Он присел на знакомый стул. Идти, не идти? Вновь поднялся, постучал в дверь, теперь громче.

– Ну, кто ещё там…

Ломакин выглянул в коридор.

– А… Это ты. Что нужно?

Иван Егорович растерянно посмотрел на Ломакина:

– Так это… Я пошёл?

Ломакин прищурившись посмотрел на Коломийца:

– Тебе что, ночевать негде?

Иван вздрогнул. Хороший нюх у оперативника. Но ответил бодро:

– Почему же негде. Есть где, есть и квартира, и дом, всё есть. Я просто подумал, вдруг вам ещё какая помощь потребуется. Я всегда готов.

Ломакин с явным подозрением смотрел на Коломийца.

– Помочь? Помочь-это хорошо. Давай-ка ты завтра к девяти подходи, разберёмся.

Иван Егорович улыбнулся:

– Я понял. Сергей Петрович, так я подойду? Ломакина в двери уже не было.

2.

В мамину коммуналку Коломиец добрался к восьми. По пути заскочил в гастроном, купил батон, кефир и шесть штук плавленых сырков. Большего при желании купить не мог-полки пусты. Вот и дом. Лифт, как всегда, не работал, так что на девятый этаж не дошёл, а дополз. Дверь комнаты почему-то оказалась открытой. Соседка, вечно опухшая от пьянства Алиска, прятала глаза, видно было, нашкодила. Шарить в чужих шкафах и комнатах эта дама умела.

Он устало посмотрел на Алису:

– Сергеевна, опять в комнату лазила? Я же просил, если что надо, ты спроси, может, что и дам. У мамы брать нечего, зачем ты лазишь?

Сергеевна что-то фыркнула и ушла к себе.

Тяжело вздохнув, Коломиец вошёл в комнату. Осмотрелся. Вроде все вещи на местах. Вот только тяжёлый запах алкоголя говорил о том, что соседка была здесь, причём совсем недавно.

Иван Егорович распахнул окно и как был, не снимая верхней одежды, плюхнулся на кровать. Закрыл глаза. Сон накатил быстро, и это не от усталости, просто родительский дом, атмосфера домашнего очага приняла его и успокоила. Успел ещё подумать: мама отругала бы, что в ботинках лёг…

Проснулся Коломиец в семь утра. По привычке было пошёл в туалетную комнату, а её-то и нет. Чертыхнулся, вспомнив вчерашние злоключения, и вышел на кухню. Соседка рано обычно на кухню не выходила, но сегодня будто ждала, дремала сидя у своего столика. Услышав скрип двери, встрепенулась:

– Доброе утречко, Иван Егорович. Как спалось? Надолго ли в гости?

Иван, не отвечая, прошёл в туалет. Сделал свои дела и в комнату, а это значит, опять через кухню.

И здесь Алиска – сидит, подперев руками грудь, улыбается и вновь с вопросом:

– Иван Егорович. Спрашиваю, как спалось? Надолго ли в гости?

Ну что ей сказать? Он пожал плечами:

– Надолго, Алиса Сергеевна.

В девять утра Коломиец был в милиции. Дежурный спросил, куда, мол, товарищ идём? Ответ прозвучал как пароль:

– Я к Ломакину.

В ответ отзыв:

– Ага! Проходи.

Иван подошёл к кабинету Ломакина, постучал в дверь, постучал довольно громко.

– Ну, кто ещё там…

Ломакин выглянул в коридор.

– Что нужно? Тьфу ты… Ты помочь обещал?

Иван кивнул.

– Заходи.

Иван Егорыч переступил порог кабинета. В помещении ничего за ночь не изменилось: небрежно разбросанные бумаги на столах, серые, уже далеко не прозрачные графины с позеленевшими стаканами, стулья, массивное кресло посреди комнаты, по углам два сейфа. Только запах табака был менее ядрёным, хозяин, видимо, проветрил кабинет, и ещё присутствовал аромат кофе.

Ломакин мотнул головой в сторону стула:

– Садись. Кофе будешь или, может, чай?

Коломиец кивнул:

– Буду. Кофе буду.

Кофе был хорош. Иван Егорович давненько такой напиток не потреблял. Лариска где-то ячменный суррогат покупала, им его и поила. Вспомнить тошно.

Оба наслаждались напитком, Ломакин причмокивал.

– На днях бизнесмен принёс. Настоящий! Эх, в магазины бы такой…

Коломиец вторил ему:

– Да уж, как говорится.

Ломакин посмотрел на Ивана Егоровича:

– Ещё?

И тот, расплывшись в улыбке, словно ждал приглашения посмаковать хороший напиток, кивнул:

– С удовольствием.

Ломакин налил кофе гостю и себя не забыл. Присел в кресло, крутанулся пару раз вокруг оси.

– Ну, рассказывай, Иван, как тебя там, Егорыч, что ли.

Коломиец насторожился:

– А что рассказывать?

Ломакин усмехнулся:

– А что, нечего? Ты же со вчерашнего дня как отмороженный ходишь и ко мне зачем-то пришёл. Нормальные люди на работу пошли, а ты в милицию. Давай. Давай, выкладывай, не ровен час, начальство вызовет и не поговорим.

В другое время Иван обиделся бы, дескать, какое тебе дело, товарищ Ломакин, до моих проблем, но на сей раз обиды не было. После скандала и хамства жены он должен был выговориться. И пусть батюшкой сегодня будет милиционер, что такого.

И он начал:

– Понимаете, Сергей Петрович, я инженер пищевой промышленности, женат, дочь есть, но вот…

На этом разговор и завершился. В дверь без стука заскочил милицейский чин в форме. Погоны Коломиец не рассмотрел.

– Сергей Петрович, на выезд, у нас грабёж-ювелирка.

Ломакин матюгнулся и, обращаясь к Коломийцу, махнул рукой:

– А я что говорил? Поговорить спокойно не дадут. Значит, так. Едешь со мной, по пути и пообщаемся.

Второй день его общения с милицейской братией был копия первого, с той разницей, что на него никто больше не падал. Сначала Коломиец вместе с оперативной группой ехал в машине, приехав к месту преступления, по команде Ломакина «вёл себя тише мыши». Устав сидеть, выходил потоптаться, но не далее пяти метров от автобуса, и вновь ожидал в машине. Затем пазик помчался, включив мигалку, на окраину города. Он, вцепившись в ручку впереди стоящего сиденья, как и оперативники, проклинал бездорожье. И когда Ломакин, вытащив пистолет, дал команду коллегам на выход, попытался тоже выйти, но услышал властное:

– Назад!

И вслед конкретную команду:

– Сидеть!

Собачья команда.

Был в детстве в их семье пёс, звали Тузиком, его и учили – «сидеть», «лежать», «рядом», «апорт» и прочее. Обидно, конечно, слышать собачью команду, но делать нечего, сидеть значит сидеть.

И он сидел.

Оперативники появились к семи вечера. Злые, недовольные. Ломакин через слово матюгался.

– На полчаса бы раньше, мать его… Взяли бы.

Кого, как, за что, Коломиец не понимал, а потому молчал, боясь попасть под горячую руку.

Автобус к отделению прибыл к девяти часам. Ломакин вышел первым.

– Парни, сдать оружие и по домам, завтра будем разбираться. Коломиец, где ты там! Выходи!

Услышав команду, обращённую к нему, Иван Егорович вздрогнул, руки сами потянулись вверх. Голос и интонации Ломакина завораживали. Коломиец выбрался из автобуса, потянулся, разминая косточки, затем присел на корточки.

Ломакин тут как тут.

– Далеко живёшь, Егорыч?

Коломиец поднялся:

– Да нет, не так чтобы далеко, но идти долго.

Сергей Петрович рассмеялся:

– Ответ вразумительный, надо бы записать, вполне в перестроечном стиле. Ладно, если не далеко, но долго, давай ко мне, я рядом живу, хоть к ночи по-человечески перекусим. Есть хочешь, Коломиец?

Иван Егорович кивнул.

3.

Через полчаса они были в квартире Ломакина. Пока Сергей Петрович накрывал стол, Иван изучал скромный быт старшего оперуполномоченного. Ничего примечательного, обычная подмосковная «двушка» в хрущёвке. Разве что в большой комнате на стене у обшарпанного дивана висела куча медалей. И все как показатели разносторонней физической подготовки хозяина: самбо, лёгкая атлетика, бокс, футбол и даже шашки. Висела парочка фотографий, видимо, родителей Сергея.

С кухни послышалось:

– Коломиец! Иван! Давай, ужин стынет.

Иван Егорович поспешил на голос.

Стол разносолами не баловал, и остывать было нечему – горячих блюд не было: три большие крупно порезанные луковицы, головка чеснока, шмат сала, чёрный хлеб и колечко колбасы, похоже, это была «Краковская». Посередине стояла литровая бутыль со слегка мутноватым содержимым, рядом два стакана.

Иван Егорыч с удивлением посмотрел на Ломакина, мол, где картофель фри, мясо по-французски, коньяк «Наполеон» и прочее.

Сергей намёк понял.

– Если лука мало, ещё подрежу.

Первый тост… Впрочем, тостов не было. Сергей налил граммов по сотне, сам выпил и Коломийцу чуть ли не влил содержимое в рот.

– Давай, давай, вот так её, родимую… вот так…

Коломиец поперхнулся. А Ломакин вторую порцию опрокинул и тянет бутыль к стакану Ивана.

– Давай, Ваня, давай…

К такой скорости Иван Егорович не привык, он вообще спиртное мало потреблял, разве что по праздникам, да и то грамм сто пятьдесят, не больше. А тут уже по четыреста накатили. Хотя нет, Егорыч на грудь принял меньше, он выпил два раза, а не три, как Сергей.

Выпив, закусили.

Минут через пятнадцать Коломиец почувствовал, жизнь налаживается, настроение поднялось и ему захотелось говорить.

На разговор потянуло и Ломакина. Он налил себе четвёртую порцию, посмотрел было на Ивана, однако махнул рукой, дескать, что с тебя взять, не пей, раз не лезет, и опрокинул стакан. Крякнул, занюхал куском хлеба, поднял указательный палец левой руки и, словно продолжая дружескую беседу, заговорил:

– Вот, Ваня, я и думаю…

Ивану Егоровичу было в этот момент так хорошо, ну так хорошо, что он не слышал своего нового друга, Иван блаженно улыбался и в мозгах формулировал, что же такое доброе и приятное он должен сказать этому замечательному человеку.

– Дорогой Сергей Петрович…

А Ломакин продолжает своё:

– Вот так, Ваня, мы и разошлись. А могли жить да жить, детей плодить, дачу завести, огород, а ещё лучше пивнушку купить: утром цистерну принял, к вечеру новую заказал – и народ доволен, у самого пена на губах, и деньги в кармане есть.

Иван Егорович наконец сформулировал мысль:

– Дорогой Сергей Петрович! Спасибо тебе, что приютил, обогрел, выслушал. Редкой ты души человек. Наверно, супруга любит тебя, детишки обожают. Как я тебе завидую, я…

Сергей Петрович насторожился. А кому он тут плакался, что жена ушла, детей нет и прочее? Но увидев блаженное лицо Ивана, понял: не слушал его Коломиец.

Ну и ладно, может, оно и к лучшему.

К полуночи Иван окосел окончательно, и с этим надо было что-то делать. Такси вызвать не получилось, тогда Ломакин, пользуясь служебным положением, вызвал оперативную машину и отвёз Коломийца домой.

На том дружеская вечеринка завершилась.

Проснулся Коломиец в час дня. Лежал он в маминой кровати и опять в обуви. Голова раскалывалась. Попытался было встать, но правая рука оказалась намертво прикована к постели. Он открыл глаза и увидел рядом расплывшуюся физиономию Алиски. Соседка своим большим и горячим телом лежала на его руке.

О боже! Что это?

Руку наконец удалось вытащить. Алиска проснулась.

– Иван Егорович? Доброе утро!

Иван свалился с кровати.

– Алиса Сергеевна, ты что делаешь в моей комнате?

Та, нимало не смутившись, села на кровати.

– Что? Это у вас, милок, надо спросить. Вчера ночью зашла поболтать, а вы меня в охапку да в кровать и давай лапать, я и прилегла.

Иван обхватил голову руками.

– О боже…

На этом трудности гуляки не закончились, его рвало, нестерпимо болела голова, руки тряслись. Лишь к вечеру ожил, помогли полстакана водки, что поднесла Алиска, доброй души человек, и горячий душ.

Так завершился третий день его холостяцкой жизни.

На четвёртый он уже в половине девятого сидел у кабинета Ломакина. Сергей Петрович пришёл к десяти, был зол и резок. И Иван попал под раздачу.

– Ты где вчера болтался? Заболел, так позвони, я тебя обыскался.

Ивану Егоровичу вновь захотелось поднять руки, мол, больше так не буду.

Крут, однако, Ломакин.

Вместе с тем где-то в глубине Ивановой души шевельнулась мыслишка: он что, в штате милиции состоит, зарплату получает? Он здесь никто и звать его никак. Сам подрядился помочь.

Эта, пожалуй, не слишком трезвая мыслишка заставила Ивана Егорыча густо покраснеть.

Ломакин тут же среагировал:

– То-то же! Давай заходи, поговорить надо.

Коломиец вслед за майором зашёл в кабинет и сел у стола.

Ломакин закрыл дверь на ключ, плюхнулся в кресло. Сделал парочку кругов на своём кресле-вертушке и, притормозив, уже с серьёзным видом посмотрел на Ивана:

– Егорыч, а я тебе вчера работу нашёл.

Увидев, как Коломиец встрепенулся, поднял руки:

– Не спеши. В органы тебя не возьмут, староват, хотя если по мне, рад бы видеть тебя в сотрудниках, человек ты обязательный, хороший, непьющий…

Сказав «непьющий», Сергей Петрович ухмыльнулся.

– А что, точно. Но работать ты будешь на мясокомбинате, инженером по научной организации труда. Работа, как говорят, не бей лежачего, при мясе, котлетах и прочем… Что нахмурился. Я уже с директором договорился. Через четыре дня, в понедельник и выходи. Что-то не нравится?

Иван опустил голову. А Ломакин опять за своё:

– Ты и нам мясо будешь приносить, директор не возражает, а мы ему поможем, если надо – защитим.

По реакции Ивана Сергей Петрович понял: надо человеку дать время подумать.

– Ладно, Егорыч, об этом позднее поговорим. А сейчас просьба к тебе. Очень серьёзная просьба. Надо органам помочь.

Коломиец встрепенулся.

Ломакин улыбнулся:

– Вот и молодец, ожил. Слушай сюда. Вчера взяли мы одного человечка, серьёзный мужчина. Грешков за ним много, но самое главное, он воровской общак унёс, деньги, ценности и прочее, суммы бешеные. За этот общак за ним и воры охотятся. Так что между двух огней мужик. И вот что мы решили. Подсадить к нему своего человека, может, что и расскажет. Пока он один в камере. А вот кого подсадным сделать, непонятно. Своих опасно, расколет в момент, человек опытный; заказать специалиста в других отделах-это время, а сам понимаешь, время-те же деньги. Вот я и подумал, а если ты посидишь с ним пару деньков? А что, человек ты посторонний, придумывать биографию не надо, ты Иваном и останешься, а по мелочам переговорим, главное-твоё согласие на операцию.

Услышав слово «операция», Иван кивнул сразу:

– Готов, Сергей Петрович, спасибо за доверие.

Ломакин с подозрением посмотрел на Коломийца:

– И что, вот так сразу и готов? Ну-ка встань.

Он обошёл Ивана, подёргал за рукава пиджака.

– Не годится. Не готов ты.

Коломиец возмутился:

– Что значит «не готов»? Я готов, ты только подскажи что и как, а уж фантазии у меня хватит.

Сергей Петрович махнул рукой:

– Ладно, будь что будет. На себя беру. Пока там начальство согласует…

Он вновь подошёл к Ивану, с силой рванул рукав пиджака, оторвав его. Отошёл в сторонку. Зашёл к Ивану с тыла, взяв за полы пиджака, разорвал чуть ли не до плеч. Отошёл на полметра.

– Надо бы лицо подправить.

Пока Ваня размышлял, как это в милиции лица подправляют, Ломакин, крякнув, с силой ударил Коломийца кулаком в скулу. Тот лишь ойкнул и схватился за щеку.

Одним словом, в течение пятнадцати минут оперативник приводил Ивана в состояние, соответствующее легенде. А легенда была такова. Работник хлебокомбината Иван Коломиец пришёл домой подвыпившим и застал жену с любовником. Разборки были недолгими – обоих порешил топором. По вызову соседей приехали менты и забрали убийцу. Убийца ничего не помнил, был сильно пьян.

Иван Егорович поначалу переживал за пиджак, затем чуть не заплакал, получив синяк, а когда услышал, что он хоть и по легенде, но убийца, совсем загрустил. Однако отступать некуда: пиджак порван, фейс разбит. В довершение Ломакин заставил его выпить сто граммов водки.

И это был последний штрих к портрету убийцы.

4.

В камеру Коломийца бросили настолько красиво и эффектно, что даже старый вор Кремнёв, по кличке Кремень, возмутился. Он поднял Ивана Егоровича, усадил на нары. Сам сел на соседние.

– Что за люди. Ублюдки, и всё тут. За что они тебя так отделали?

Иван упал на цементный пол неудачно, и к синяку на скуле добавилась расцарапанная рука. Но не это главное. Весь облик новоявленного арестанта был по-настоящему мученическим, и это разжалобило вора.

– Рассказывай, что случилось.

Иван Егорович, ни слова не говоря, лёг, свернулся калачиком и сделал вид, что спит. Он посчитал, что пауза сейчас просто необходима. Держал эту паузу недолго, минут тридцать, затем, всем видом показывая, что ему неимоверно больно, попытался сесть, но неудачно и вновь грохнулся на пол. Кремень встать сокамернику не помогал, просто наблюдал, что тот делает. Наконец Коломиец сел, мутным взглядом повёл по сторонам, увидев соседа, криво улыбнулся:

– Здравствуйте, меня Иваном зовут.

Тот кивнул:

– Иван, значит, Иван. Так что случилось, Ваня?

Иван Егорович обхватил лицо руками:

– Ничего хорошего. Лариску я убил и хахаля её, вот так.

Кремень ухмыльнулся:

– И что, без крови никак?

Коломиец, вновь сделав мученическим лицо, повернулся к соседу:

– Да откуда я знаю, может, и можно было, но, когда я их в кровати увидел, в голове что-то перевернулось, к тому же крепко выпившим был. Как, что-ничего не помню. Помню, как менты били, как в машине везли.

Кремень развёл руки в стороны:

– Вышак ты заработал, парень. Готовься.

Иван так вошёл в роль, что из его глаз реально брызнули слёзы. Он вскочил на ноги:

– Это что же, высшая мера?

– А то ж!

Коломиец покачнулся всем телом, упал на нары, вновь повернулся к стене.

Тишина.

Спустя, наверно, час нары под соседом заскрипели, он поднялся, прошёл к маленькому столику у стены, налил в кружку воды, жадно выпил. Вновь сел на нары.

– Тебе, парень, хорошего адвоката надо, без этого никак, засудят, это у них просто делается, может, ещё какой висяк подвесят, какая разница, скольких замочил, двоих, троих… а у них статистика…

Коломиец сел на нары:

– Это больших денег стоит, где я их возьму.

Он посмотрел в глаза Кремню, показалось, есть в мутных гляделках вора что-то человеческое. Подумал, это хорошо, может, предложит помощь.

Но когда через пару минут вновь глянул на вора, ничего, кроме иронической ухмылки на лице и полного равнодушия в глазах, не увидел.

Ладно, подождём.

Принесли ужин. Иван и не прикоснулся к баланде. Вновь прилёг, теперь уже лицом к нарам соседа. Больше они не разговаривали.

Ночь.

Ухом Иван уловил скрежет замка. Две тени ворвались в камеру, и на соседних нарах завязалась молчаливая борьба. Слышалось лишь затруднённое дыхание вперемешку с матом. Затем кто-то вскрикнул, чьё-то тело сползло на пол.

На нарах борьба продолжалась.

Иван сжался в комок и словно прирос к стене. Сердце не то чтобы в пятки ушло, оно выскочило и бежит к железной двери. Зубы отстукивают барабанную дробь.

Вдруг мат, приглушённый крик и тишина. Через минуту послышался тихий голос:

– Иван… Слышишь, Ваня…

Коломиец понял: это голос Кремня. Он тихонько поднялся с нар и осторожно, стараясь не наступить на лежащие тела, подошёл к сокамернику. Кремень лежал в неестественной позе, голова запрокинута, лицо залито кровью, обе руки у горла. Он пытался что-то говорить.

– Иван…

Коломиец с опаской наклонился к лицу Кремня:

– Я здесь.

Кремень чуть шевельнулся, по его рукам струилась кровь.

– Будут тебе деньги, большие деньги, только ты свяжись с человеком, найди способ… Белов, Белый, его знают. Через адвоката Сергеева… Скажи ему… Дом с голубятней на крыше, снаружи две доски, он поймёт. Повтори…

Путаясь, Иван повторил.

– Ещё раз повтори…

Иван вновь, теперь уже чётко, произнёс:

– Белов, Белый. Через Сергеева… Дом с голубятней на крыше, снаружи две доски… Правильно? Слышишь…

Кремнёв молчал.

Ивану Егоровичу по-настоящему стало страшно. Он понял: на его глазах развернулась свирепая, кровавая драма, и все её участники мертвы. Он вскочил, схватился за голову, пронзительным голосом закричал…

Очнулся Коломиец от резкого запаха нашатыря. Открыл глаза, покрутил головой. Машина, мигалки, и он на кресле уазика, рядом Ломакин.

– Ну, слава богу, жив. А я думал, ты четвёртый…

Сознание понемногу возвращалось к Коломийцу. Как в чёрно-белом кино крутились кадры: камера, нары, Кремень, тени, шум и три трупа, а ещё шёпот вора-Белый, Сергеев, дом с голубятней.

Послышался голос Ломакина:

– Иван Егорович, сейчас в больницу, потом домой. Всё забудь, всё нормально.

Иван сел на сиденье, потряс головой, крепко сжал виски руками.

– Я в норме, Сергей Петрович, в норме. Мне нужно домой.

Дома он был уже спустя полчаса. Ломакин проводил до двери.

– Ваня, ты спи, а я утром заскочу, хорошо? Всё, вон тебя Алиска ждёт.

Иван уже вполне пришёл в себя, вошёл в квартиру и сразу к Алисе.

– Сергеевна, налей сто граммов. Верну, ты меня знаешь.

Полстакана водки коренным образом подправили пошатнувшееся было здоровье, а главное, психику. Махнув не закусывая, Иван крякнул, как Ломакин в день их знакомства за столом, и посмотрел на Алиску.

– Алиса, что нового?

Та зарделась, видимо, не ожидая такого внимания.

– Что нового? Твоя приходила, вон чемодан принесла. Сказала, чтобы на её очи не появлялся. А ещё…

Но Иван не слышал, он уже был в своей комнате. Заперся. Лёг на кровать, прикрыл глаза. Камерные видения надо было отбросить, а потому он постарался сосредоточиться на чём-то хорошем.

Мама…

Да. Мама… Заснул мгновенно, но это был не сон, скорее это было пьяное забытьё, и места матери в нём не было, перед глазами вновь камера, Кремень, испускающий дух. Очнулся спустя час в холодном поту, с дрожащими руками. Поднялся, взял графин с водой вылил полграфина на голову. Вроде отпустило.

Мама…

Встал, подошёл к старому шифоньеру, достал мамкину шкатулку. Не пересматривал её вечность. Ага, вот фотографии, бездумно покрутил, повертел стопки писем.

Стоп! А это чьи письма, он их и не открывал. Быстро разорвал нитки, которыми была скручена пачка писем с незнакомым почерком. Прочёл одно письмо, тут же схватил другое, прочёл, третье…