Читать книгу: «Подвиг бессмертия. Книга первая. Откровение», страница 6

Проводив Янину, Степан направился домой в глубоком раздумье. Ему стало страшно оттого, что вот такие революционеры разгуливают по земле с оружием и решают судьбы ни в чём не повинных доверчивых людей. И предпринять в их защиту никто ничего не может, ибо сам защитник сразу же бездоказательно попадает в разряд контрреволюционеров.

Глава вторая
Кошмарные грёзы любви. Горе-женихи

Неприятные воспоминания уплывают из памяти, как мрачные тучи из необъятного лазурного небосвода, только досадный горький осадок не даёт покоя, коробит иногда душу почти всю жизнь. Анисимович, как теперь звали Степана, чувствовал неладное в своём неудовлетворённом, не знающем покоя сердце. Словно на распутье, запертый в железной клетке, метался он в своей тоске о несбывшейся любви. По всем признакам поведения парень созрел, а если выразится проще – влюбился впервые, не осознавая этого. Тоскливая грусть и хандра безответной любви овладевала им всё с большей очевидностью. Он потерял аппетит, похудел, осунулся, помрачнел, ни с кем не общался на вольные темы, только по делу, да и то однозначно, немногословно.

Мать сразу забеспокоилась, заметив это. «Не сглазил ли кто? Ведь завистников у него в округе, как нерезаных собак, хоть топи в болоте», – думала она.

– Да что ж с тобой, сыночек, не заболел ли ты, – ласково спрашивала, прижимая его золотокудрую голову к своей груди. – Не сходить ли нам к Фёкле-ворожее, может, порчу какую недруги проклятущие наслали, – причитала перепуганная мать.

– Угомонись ты, мамань, всё со мной в порядке, – в тон ей отговаривал её Степан, но признаться в своём мнимом недомогании он, по известным причинам, не мог.

Всё в его озабоченном сознании было переполнено единственной и ненаглядной: «Где она? Что делает? Взглянуть хоть бы одним глазком, – мысли роились в голове только о ней, забивая все другие только ею. – Катерина – девка видная, только и слышишь эти пугающие намёки, что кто-то опередит, посватает раньше. И прощай тогда всё».

Немковы жили справно – обособленно, на хуторе, вёрстах в трёх от Стёпкиного дома, в Дуброве. Там одна природа чего стоит – обширная поляна площадью сотни гектаров, покрытая луговой шелковистой наощупь травой, мягкой и сочной. Чистые голубые озёра, на поверхности которых живут и размножаются дикие непуганые птицы всевозможных пород. Скота у них полный двор, большой сад, пасека. В подвале под домом всевозможные припасы – от солёных рыжиков до медовухи, не считая овощей и фруктов в солёном и свежем виде. Как же без этого и жить и работать на земле – просто немыслимо, и праздник не праздник, и будни не будни. Два сына да две дочери-красавицы на выданье, подпирают одна другого. Женихи кругами ходят, один ушлей ушлого; Матвей Иванович, отец Катеньки, не торопится, выбирает, не ошибиться бы.

Не ведает он, глупец, о том, что карающий меч революции уже занесён над его невинной головушкой. А пока вовсю ширь по всей стране расцветала буйным цветом, пуская глубокие корни, Новая Экономическая Политика. У людей появился достаток, все сыты, работают крестьяне не покладая рук – надрывают пупки.

Заглянув за занавес недалёкого будущего, мы, с глубочайшей печалью и горьким сожалением констатируем – крепкое хозяйство разграблено, а злейшего кулака Немкова Матвея Ивановича и его сыновей бросят на растерзание классового беспредела. В результате очередного грабежа лучшая трудовая часть крестьянства физически уничтожена. Другая превращена в бесправных рабов, и сельское хозяйство будет подведено к постепенному угасанию и деградации, в дальнейшем, как следствие, к голоданию народов. ВКП (б) развернуло бурную деятельность по ликвидации трудового крестьянства. Аббревиатура ВКП (б) расшифровывалась в то время так – Второе Крепостное Право большевиков.

Жена Немкова – Анютка, красивая, черноглазая, наливающая соками соблазнов женщина строгого нрава, хозяюшка рафинированная с монгольским душком – с её стола крошки не пропадёт. Через её руки прошли все работы, все заботы, всё управление ими. Короче говоря, эта женщина обладала аналитическим умом. Она руководила семьёй так мягко, так незаметно и тактично, человек с большим удовольствием исполнял ту или иную ею задуманную работу, предполагая, что он автор этой задумки.

Добро накапливалось незаметно. Жили тихой, обыкновенной, извечной жизнью крестьян, отпущенной им Отцом нашим – Владыкой Вселенной – по трудам их и заслугам.

Лёжа на душистом сеновале, Степан глядел полузакрытыми невидящими глазами в ночное небо, которое заполнял образ его Кати, единственной для него и желанной.

Свет холодной луны отбеливал её прекрасное личико, на котором блуждала её милая улыбка. Стёпе грезилось невероятное – безумные ласки и страсти, от которых всё его тело покрывалось испариной. Ему становилось неудобно и даже стыдно, и казалось, что это вовсе не он, а кто-то другой.

Луна медленно уплывала в изумрудное марево безмятежного сна, навевая грёзы сладких видений. Он летел тихо в тёплой ночи рядом с Катей, нежно и бережно прижимая её к себе, боясь утерять. Её тело было невесомо, будто соткано из туманных грёз, укутанное в вуаль прозрачных шелков. Вот они медленно втянулись в бледно-сиреневую туманную дымку облаков и стали тонуть в волнах неведомых страстей. Её нежные губки трепетно обволакивали его сознание волшебными чарами. Она невероятным образом извивалась вокруг Стёпы и лёгкими касаниями своего божественного тела приводила в дрожь и трепет весь организм. Страсть её любви он ощущал всеми фибрами своей души. Они сливались в животворное единое дыхание, становясь целостным организмом. В круговерти сладостных пируэтов их тела уносились всё дальше и дальше к сияющим звёздам на величественном серебре небосвода. Головокружительная высота делала душу Степана восприимчивой к волнующим тайнам любви, раскрывая всю прелесть её многогранности. Бездна необъяснимых желаний и возбуждающих страстных вожделений завораживала и витала радужными огоньками вокруг, обволакивая и маня их ещё дальше в сладостную даль.

Вздрогнув, Степан пробудился. Он настолько был ошарашен этим гипнозом грёз, что, открыв глаза, долго ещё блуждал в лабиринтах видений, пока не обрёл в сознании чувство реальной жизни.

Деревья переливались мириадами радужных искорок и блёсток холодного света от капель утренней росы в сиянии волшебной зари.

«Откуда весь этот бред?» – подумал в замешательстве Степан и в следующий миг ухмыльнулся, вспомнив.

В бывшем помещичьем доме по-прежнему работала изба-читальня; заведовать этим источником знаний поручили, на общественных началах, Анисимовичу. Открывалась она по вечерам после работы. Летом очень редко, но зимой почти каждый вечер. Там для всех желающих читали газеты, просвещали политграмоте, особенно разъясняли политику рабоче-крестьянского государства.

В самом конце вечера оставалось время для коллективного чтения беллетристики – художественной литературы в прозе: романов, повестей, рассказов. От прочитанного текста у слушателей голова шла кругом, как от хмельного зелья. Взбудораженный мозг не успевал переварить непотребные доселе, крамольные мысли чуждых направленностей. Они узнавали немыслимые для их воображения отношения между мужчиной и женщиной как бы с порочной, постыдной, упаси Господи, для их понимания стороны. До сих пор эти отношения были ясны как божий день – женитьба, семья, дети. А здесь в открытую, без зазрения совести пишут такую непотребщину, которую и в мыслях повторить стыдно.

Оказывается, в жизни есть и другие понятия, такие как любовь и измены, неверность и страсти, флирты и переживания, страдания и предательства, соблазны и многое-многое другое. Если правде смотреть в глаза – не всё было, конечно, для них ошеломляющим открытием; в подсознании ещё от пращуров был кое-какой опыт, который нужно было держать в глубочайшей тайне. А тут с плеча рубят, невзирая на совесть. После этих знаний, вернее, открытий, некоторые задумывались о разнообразии жизни на земле и месте литературы в ней. Степан брал книги домой и читал запоем, каждую свободную минуту.

«Вот откуда эти бредовые сны», – думал он, потягиваясь в постели на душистом сене, разминая затёкшие члены и позвоночник после сна.

Влияние запада не только через литературу, но через побывавших там туристах, что тлетворно сказывалось на умах российских народов. Поэтому большевики, придя к власти, постепенно окружили Россию железным занавесом и запретили людям посещать западные страны.

Было ещё слишком рано – веяло свежестью и утренней прохладой. Голову ещё кружили ночные грёзы. «Как они были сладки, эти упоительные мгновенья. Вот бы так взаправду. Отдал бы все, и даже свои новые яловые сапоги!»

Эта пылкая, сводящая с ума, умопомрачняющая женская плоть, которая делает взрослого мужчину безвольной тряпкой, всецело впитывает тебя целиком без остатка, стараясь полностью или частично поглотить и уничтожить. Ты готов отдать всё, в награду ты будешь одарён бесконечным блаженством невиданных утех. Эти чувства врываются в тебя взрывной волной необузданных страстей и остаются в твоей душе, в твоих воспоминаниях, как самое яркое и волнительное состояние, зовущее забыться навсегда в этом иллюзорном сне. В сознании ещё что-то колеблется и трепещет, но день уже врывается полновластным хозяином в его сознание. Его неудержимый напор, заполняя собой все его помыслы совместно с теми обязательными планами, уготованными тебе повседневной и нудной обязаловкой, называемой жизнью, не отложить и не умерить, хочешь этого ты или нет!

О, женщина!.. Ты святое совершенство и моё распятие! Ты источник и дарительница жизни на земле, её созидательница и хранительница! Только с тобой оживает любовь, и всякий раз по-новому ощущаешь её полноту и целесообразность; ты источник радости и цветения на грешной земле, её гармония, величие, счастье и её одухотворение.

Рассвет занимался всё отчётливее золотистыми отблесками по щедрым россыпям росистых трав. Трепетную тишину утра стали нарушать звуки деятельности пробудившегося человека. Послышалось монотонное цвирканье струй молока о подойник, резкое хлопанье крыльев, будто кто-то усердно выбивает пыль в них, и следом разудалое голосистое пение бойкого петуха, глухие нетерпеливые стуки животных копытами о деревянные стенки перегородок, настойчивое блеяние овец, голосистый гогот засидевшихся в загоне гусей, нудное кряканье уток – все домашние твари, большие и самые маленькие, требовали своего: внимания к себе человека, немедленного выхода из хлева на волю и утреннего кормления.

Выкатилось солнце; гаснут блёстки на исчезающей росе; туманная дымка испаряется в лучах светила, поднимаясь к небу, становясь уже совсем невидимой для глаза. Тепло утреннего солнца усиливается, и кожа на теле чувствительно нагревается, ультрафиолетовые лучи обжигают участки кожи, попадающие в их сферу.

«Если отец хочет меня женить, то нужно действовать. Поэтому необходимо позвать её замуж! О любви нужно говорить сразу. Для этого нужно только встретиться и договориться», – решительно настраивал себя мысленно Стёпа. Он ловко соскочил на землю и пробрался в хату, где около печи орудовала рогачами мать, готовя пищу всей семье на весь день.

– Мамань, – вполголоса позвал Стёпа, – маманя, я отлучусь… схожу в лес… по грибы.

– Стёпушка, ты хоть молочка попей парного, только подоила.

– Хорошо, давай выпью, – наскоро, залпом выпив молоко, направился к калитке.

– Стёпа, чой-то ты темнишь, сынок, лукошко для грибов чо не берёшь?

– Ой, забыл, – весело хохотнул Стёпка и скрылся за калиткой.

Он быстрыми шагами измерял расстояние до Дубровы, где жила Катерина. Всю дорогу в голове у него зрел план действий: о чём будет говорить, как нужно себя вести, что обещать, чего нет и тому подобное. Голова переполнена путаницей мыслей, сердце так бьётся и ноет, что он начал тихо бредить: «Схожу с ума! Скрывать эти муки сил моих больше нет. Любовь – это радость, но и не только, это острое непомерное чувство потребности и неудовлетворённости – безмерная пытка. Слабый влюблённый, не найдя ответных чувств, вероятнее всего, может погибнуть в её нежных железных объятьях. Нужно быть сильным в этой схватке. Неприступная крепость должна рухнуть под натиском красоты помысла и веры, силы и мужества, уверенности и любви. Господи, что я несу? Какие скалы, какие крепости? Зачитался». Дальше шагал молча и сосредоточился на предстоящей встрече. «Нужно вести себя правильно, не оплошать, быть уверенным и учтивым, ну и, конечно, вежливым, умело обороняться и ни в коем случае не сдаваться». Весь свой путь он проделал по лесным тропинкам, проторённым коровами. По пути Степан подмечал в тенистых хвойниках колонии молоденьких поблёскивающих в росе шляпками маслят; под юными белоствольными берёзками и корявыми дубами прятались под травами и мхами боровики, подосиновики и подберёзовики.

«На обратном пути подберу», – думал мимоходом Степан. Вот и дом Катерины.

Незадолго до прихода Степана Матвей, отец Кати, вышел на природу по нужде, неторопливо присел, опустив штаны. В густых кустах ивняка у него для этих целей была вырыта яма и обвита плетнём из растущих тонких ветвей ивняка.

Вскоре он увидел крадущегося Степана. Метрах в двадцати от него он остановился. Подозрительно огляделся, залёг в густой кустарник, притаился. Ошарашенный Матвей, затаив дыхание, с недоумением и возмущением стал ждать развязки, позабыв о своём деле.

«Не ожидал я от Степана этого», – подумал Матвей. А чего этого, он не знал и не мог даже предположить, потому что Степан был у него первым кандидатом в мужья Катерины.

Не прошло и двух минут, как вновь затрещали кусты, озираясь и пригибаясь к земле, прошёл, кто бы вы думали, – Васька Луньков. Матвей озадачился до отупения, а Стёпа отметил про себя: «Ещё один воздыхатель явился».

Все сидят, затаившись, чего-то ждут. Время идёт, а неудобная поза отца Катерины становится ему уже невмоготу. И вот эта разгадка наступила – со скрипом растворились ворота, и Катерина вывела корову, привязанную за рога верёвкой. Она прошла по седому от росы лугу босыми ногами, оставляя в нём след, в нескольких метрах от притаившихся в кустах гостей, не заметив их. Привязав верёвку к колу, забитому в землю, она ласково погладила корову по шее, направилась к дому. В этот момент Васька выпорхнул как ни в чём не бывало из своего укрытия и пошёл нахальным образом наперерез Катерине. Не доходя несколько шагов, он весело изрёк:

– Здравствуй, уважаемая Катерина Матвеевна.

От неожиданности она вздрогнула и, взглянув на него, остановилась.

– Ты откуда в такую рань? – прозвучал её звонкий, волнующий, как колокольчик очаровательный, слегка настороженный голосок. – Испугал, негодник, до…

– Ищу телёнка, – дерзко соврал Луньков, – вчера куда-то сбежал. Ты не видела?

– Нет, не видела. Что он, с крыльями, такое расстояние перелететь? Не было здесь никаких телят, – успокоившись, с ухмылкой ответила Катя и попыталась уйти, но Василий загородил собой ей отступление к дому и, подойдя совсем близко и взяв её за локоть, чем очень встревожил Степана, отчего тот слегка приподнялся. Это не без удовольствия отметил как положительный факт сидящий всё в той же неприличной и уж совсем неудобнейшей позе Матвей Иванович.

– Послушай… это самое, ответь мне на один вопрос, – Катерина при этом дёрнулась, освобождаясь, давая тем самым понять, что такие вольности ей совсем не по нраву. – Только на один…

– Хорошо. Я слушаю тебя, – спокойно с явным любопытством глянула она ему в глаза, останавливаясь, ожидая его объяснений.

Он продолжал мяться, не решаясь высказать своё сокровенное, накипевшее на душе.

– Пойми меня, это самое… я хочу жениться… стань моей… женой? А? – пролепетал Василий. У него был такой жалкий, обречённый вид, будто он знал ответ заранее. Катерина от неожиданности растерялась, немного подумав, ровным голосом сказала ему:

– Вася, жениться тебе ещё рано. Ты даже собой не можешь управлять. Ты парень красивый, стройный, но я, откровенно, боюсь тебя. В постоянном страхе за себя и своих будущих детей я не хочу провести свою жизнь. Решать не мне, иди к моему отцу, он тебе даст точный ответ. А я говорю тебе честно, без обид – нет, никогда нет! – с горячностью заявила Катя и убежала.

– Всё равно будешь моею, – крикнул вдогонку Луньков и тише добавил: – Не хочешь по-хорошему, будешь по-плохому, это я тебе гарантирую, сучка.

Эти злобные угрозы услышали и Степан, и Матвей Иванович. Однако, выводы сделал каждый свои. Постояв немного, Василий круто развернулся и побежал в сторону Сдесловки. Следом вроде незамеченным удалился и Стёпа.

А уж как был рад Матвей Иванович, ему открывалось широкое поле для завершения его уже совсем незавершённого, не терпящего отлагательств дела…

Обозлённый Васька от обиды за неудавшееся сватовство мчался домой не чувствуя ног до тех пор, пока не запыхался и не выбился из сил. Свернув с тропы и увидев зелёную полянку, он упал с разгону ничком в душистую траву и, уткнувшись носом в землю, горько разрыдался.

Постоянные неудачи, срывы в работе, вечное ворчание и недовольство матери, бедность – всё это складывалось в кучу проблем, которые выводили его из равновесия и мешали быть уверенным и не злиться, не дерзить, чтобы казаться человеком, с которым нужно считаться.

– Бедность! Да, да – бедность, именно бедность, вот причина по которой она не захотела быть моей.

Он сел и, уставившись в глубину леса невидящими глазами, долго сидел молча. Потом злорадно улыбнулся, вскочил на ноги и злобно сказал вслух:

– Ну, что ж, я уровняю вас с собой!

Круто развернулся и решительно зашагал домой.

Глава третья
Заговор в семье Немковых. Ранение Степана. Операция

– Так это женихи! А я-то, дурень, подумал воры. Ха-ха-ха, – веселился Матвей, вспоминая разыгравшую только что перед ним трагикомедию. – Ну и… позабавили… сукины дети.

– Ты это чо веселишься? – пристала с расспросами жена.

Он вполголоса, озираясь, боясь, чтобы никто случайно не подслушал и не раскрыл его тайну, поведал ей о случившемся.

– Дочь-то выросла. И такая ладная получилась, – рассуждал с задумчивой улыбкой Матвей, глядя на жену, пытаясь обнять её с озорством давно ушедшей удали.

– Девка созрела для замужества, – поддакивает в такт ему Анютка – жена его, уклоняясь от его ласк – «лобзаний», как она в шутку называла это, которые ни к чему путному не приведут, кроме разочарований и мыслей о, считай, прожитой жизни.

– И в хозяйстве не уступит взрослым, и по дому кого хочешь заменит. Что говорить, не опозорит, – заключил хозяин, глядя влюблёнными глазами в чистое, моложавое лицо своей жены: – А что с женихами? Ваську ни в какие расчёты брать не будем – шалопай и бездельник, как ни крути. А вот Степан кандидатура подходящая. Парень, достойный нашей Катюхи.

– И я одобряю, – поддакнула Анютка. – Умён, работы не боится. Думаю, что в деревне он не задержится, в город подастся. Надо поинтриговать это дельце. Степан, при всех его качествах, больно стеснителен. Подтолкнуть надо незаметно. Сегодня у нас что, пятница? Пошли-ка в воскресенье сына с Катериной в читальню. Там, даст Господь, они и свидятся.

Она набожно перекрестилась, благословляя таким образом задуманное. Не откладывая в долгий ящик, Матвей Иванович позвал Семёна, старшего сына своего, и приказал:

– Сеня, сходи, Господи, когда это уж у нас воскресенье будет, ага, через два дня, так вот в воскресенье в эту самую… в избу-читальню вместе с Катюшей и узнайте свежие новости: что на божьем свете творится, что говорят в миру люди. А то мы тут на хуторе совсем заплесневели, скоро и паутиной покроемся. Освежи свой кругозор, если сказать одним словом, да и себя показать нужно сельчанам. Совсем тут затухли.

– Батя, что ты меня за полудурка принимаешь?

– Зря ты себя не уважаешь, – с усмешкой посмотрел Матвей на сына.

– Хорошо, тогда скажи, на кой ляд мне Катька, лишняя обуза? – возразил Семён. – Я и без неё управлюсь.

– Не перечь отцу, Сёма, так надо, – вкрадчиво вмешалась в разговор мать.

– Не будь таким наивным, только никому ни слова, – таинственным голосом, озираясь по сторонам, продолжил тему разговора отец. – Где-то к концу вечерни, то есть читок этих самих газет, будь они прокляты, попросишь Степана проводить Катерину домой под предлогом, что у тебя свиданье.

– Какого Степана? Учителя, что ли?

– Вот именно, других Степанов нам не нужно. Ясно тебе, дурья твоя башка, в конце концов, – начал раздражаться Матвей Иванович.

– Да нет! И свиданий у меня никаких не намечалось, – зарделся, возмущаясь, Семён.

– Какой ты непонятливый, однако, переговорить Катюше с ним надо наедине. Понятно тебе? – мягко объяснила мать, ласково трогая его за плечо.

– Ну, так бы сразу и сказали, а то темниловку какую-то размазали, да ещё и обижаются, что кругом одни недотёпы, – возмутился под конец разговора Семён. – Ладно, схожу. Только Катюхе зачем это надо?..

Увидев недовольный взгляд отца, Семён смолк и больше вопросов не задавал, замкнулся на том, что он чего-то недопонимает в замыслах родителей.

День заканчивался, как всегда, осмотром скотины перед ночлегом и доделкой всяких мелочей по хозяйству. Матвей Иванович заглянул в коровник и, проходя мимо стойла коровы, выглянул во двор через вентиляционное окно. За забором в кустарниках, росших прямо от огорода до леса, он увидел незнакомую личность в капюшоне на голове. Его поведение и повадки вызывали подозрение и недоверие. Он явно прятался за растущей зеленью, боясь выявить своё присутствие.

Матвей Иванович не на шутку встревожился. Он мигом поднялся по приставной лестнице на чердак дома, откуда представала перед его взором прекрасная панорама всей окрестности с высоты шести метров.

Человек, за которым хозяин дома собирался следить, пока он взбирался на чердак, куда-то пропал. Старик протирал глаза, жмурился ими, но как он ни старался, нарушителя покоя не было видно.

– Стар, видно, стал Матвей, мерещится уже в голове бог знает что, а глаза как в тумане, совсем плохо видят. По пустякам приходится переживать. Всё это от постоянных забот на мою больную голову. – С досады он плюнул и хотел уже спускаться с чердака вниз, но как раз в этот миг он увидел поднимающуюся руку, срывающую ветку от куста. Видно, комары больно прижучили злодея, они-то и выдали его с потрохами.

Увидев ориентир, Матвей Иванович твёрдо уверовал угрозе предстоящей ночи, решил во что бы то ни стало предотвратить её. Старик долго лежал, наблюдая за притаившимся недругом, и когда понял, что тот ждёт ночи для свершения в ночное время суток какой-то пакости, решил на подмогу позвать сына. Вдвоём сподручнее будет, да и кто его знает, какие намерения у этого явно подонка.

Рассказав сыну о случившемся, Матвей Иванович приказал ему помочь пока матери загонять скот, а потом прийти к нему на подмогу. Сам тем временем, не сводя своих глаз в сторону, продолжил вести наблюдение за незваным гостем, который лежал в кустах, будто умер.

Солнце постепенно погрузилось в сумрачный лес, разжигая пламя огненного зарева на краю горизонта. Прошло и это время; погасли сумерки вечера, ночь полновластно опустила свои чары на землю, готовую погрузиться в сон до следующего дня.

Пришелец, видно, уснул. Никаких признаков жизни он не проявлял.

Кряхтя, по лестнице взобрался сын, подойдя к отцу, совсем тихо спросил:

– Ну, что, тять?

– Лежит, как покойник, не знаю что и думать.

– Может, это какой-либо бродяга решил здесь заночевать. Место здесь тихое, никто его не потревожит до самого утра.

– Бродяга мог заночевать в стоге сена, который стоит почти рядом с ним. Нет, сына, здесь совсем, совсем что-то другое. Злоумышленник, не иначе. Давай лучше посторожим, надёжнее будет. Сторожённого да заворожённого бог бережёт!

Зажглись звёзды, а следом, как и положено, взошла серповидная луна, осветив сонную землю рассеянным сиянием. Пахнул, словно лёгкое дыхание, еле уловимый ветерок. Затрепетала в его дуновении отблесками луны листва, отчего повеяло каким-то таинственным волнением.

Гость встрепенулся. Посидев, вспоминая свои цели и задачу, без движения на коленках он осторожно встал на ноги и, осмотревшись, двинулся к огороду. Подойдя к забору, незнакомец, раздвинув колья изгороди, просунулся внутрь сада и бесшумно, пригнувшись, как вор, постоянно озираясь, двинулся к сараю.

Матвей с сыном не стали больше ждать. Они соскочили с чердака и, прижавшись к земле с двух сторон сарая, сгорая от нетерпения и любопытства, стали наблюдать за действиями незнакомца.

Приблизившись к стрехе сарая, ночной гость вырвал приличный пучок соломы, достал из кармана спички, стал лихорадочно одна за другой зажигать их. Спички то ломались, то гасли, так как ветер к тому времени усилился, гасил их, не давая поджечь солому. Наконец, ему удалось зажечь спичку; пламя моментально охватило сухую солому, обжигая руки злодея. Он уже поднял горящий факел над головой, пытаясь поджечь соломенную крышу.

Матвей сразу понял замысел злодея, выскочил из-за угла и с криком бросился на поджигателя.

Но тот, увидев, что его раскрыли, бросил на землю горящую солому и со всех сил стал поспешно убегать к другому углу сарая. Но там, к его огорчению, навстречу выскочил Семён, сын Матвея, и всем своим грузным телом навалился на щупленького поджигателя.

Злодею заломили руки и втащили, буквально волоком, в комнату. Такое событие, наделавшее столько шума, вызвало переполох в доме, все члены семейства Немковых уже с нетерпением поджидали его, всех интересовала личность пришельца.

Когда зажгли керосиновую лампу и сбросили с головы маску, то были поражены, увидев перед собой Ваську Лунькова. Он стоял бледный, взъерошенный и злой. Все были настолько шокированы, что никто не решался заговорить первым. Мёртвая тишина окружала собравшихся.

Высказаться первым, по праву хозяина, принадлежало Матвею Ивановичу, но он тяжело дышал, никак не мог перевести дух после борьбы с Луньковым.

Отдышавшись, он сел на скамейку и каким-то чужим, не свойственным ему голосом спросил:

– Чего ты хотел добиться, поджигая нас?

Луньков молчал. Он опустил глаза и, не мигая, смотрел на свои босые грязные ноги.

– Знаешь что, отец, дай мне его. Я отведу его в лес, привяжу к сухостою, обложу ветками и подожгу. Пусть почувствует, каково это сгореть заживо. Ведь это он хотел учинить с нами!

Он навис над Васькой, сгрёб его своими крепкими лапами и, тряхнув что было сил, крикнул ему прямо в лицо:

– Отвечай, вражина, кто тебя послал поджечь нас?

– Никто меня не посылал.

– Почему же тогда ты это сделал?

– Из-за отказа Катерины выйти за меня…

– И ты что думаешь, моя сестра пойдёт за тебя замуж? За такую подлую гниду?

– А чем я хуже других? – дерзко, глядя нагло в глаза Семёна, ответил Луньков.

– Хотя бы вот этим мерзким поступком! – вмешался, наконец, Матвей Иванович. – Почему же ты не обратился ко мне с этим вопросом?

– Я понял причину, почему она мне отказала, и не стал понапрасну тратить зря время. Я беден. Вот я и хотел уровнять нас, чтобы вы были сговорчивее, когда станете погорельцами и будете такими же нищими, как я.

– Даже если бы и вышло по-твоему, ты никогда не стал бы моим зятем. Мне, представь себе, противно даже это слово по отношению к тебе. А почему, может быть, ты спросишь? Отвечу. Потому что ты лодырь и ничтожный человек, если тебя можно им назвать. Дорога твоя, помяни моё слово, закончится на казённой кровати в казённом доме. А сейчас, – Матвей Иванович подумал некоторое время и сурово закончил, – убирайся вон с моих глаз, и больше чтоб я духа твоего не слышал и близко около своего дома.

Луньков, не веря своим ушам, был готов ко всему, но только не к этому. Такого милосердия ему никогда не постичь. Он воспрянул духом, выпрямился и одним прыжком выскочил на улицу. Матвей Иванович давал ему шанс пересмотреть своё отношение к людям и жить по-другому.

В воскресенье в семь часов вечера Степан открыл избу-читальню, зажёг трёхлинейку – керосиновую лампу – и пригласил собравшихся. Среди вошедших посетителей он сразу же заметил Катю с братом. Увидев их, он так разволновался, радость так и сияла на его лице, от нахлынувшего чувства он не мог оторвать от неё глаз. Заметив это его состояние, Семён подошёл к столу и встал так, чтобы закрыть Степану обзор своим телом на Катю, с улыбкой приветствовал приятеля, которого не видел довольно давно:

– Здорово, дружище! Как житуха? Какие вести в мире творятся-чудятся? Как немецкий пролетарьят, держится? – И раскрыл свои дружеские объятья.

– Здравствуй, Сеня, здоров, дружище, сколько зим, сколько лет, – в тон ему с искренностью воскликнул Степан, обнимая друга.

Когда прочитали газеты и закончили их обсуждения, Сеня подошёл близко, почти вплотную к Стёпе и шёпотом его попросил:

– Дружище, выручай. Мне нужно, встретиться с Марией, а у меня обуза… Не мог бы ты проводить Катю домой, век буду тебе благодарен.

Услышав это, Степан онемел от такой удачи. У него загорелись глаза от какого-то внутреннего, понятного только ему счастья. Он даже растерялся от такого предложения, но через мгновение сообразил, что от него требуется.

– С радостью… удружу тебе… Можешь быть спокоен, я выполню это щекотливое поручение с достоинством, – с нескрываемым волнением выдохнул Стёпа.

Семён, сразу же после разговора подойдя к сестре, предупредил её о своём решении, чем неимоверно смутил Катю. Она категорически запротестовала:

– Да как же это так, это же некрасиво! А вдруг он не согласится, я одна боюсь…

– Не бойся. Он с радостью уже дал согласие. Да ты ему нравишься, дурёха…

Когда пришло время провожать, Степан подошёл к Кате и будто заглянул ей в душу. Глубокая бездна её чёрных глаз леденила сердце. Мечта его сновидений стояла рядом с ним. До неё можно было дотронуться, только протяни руку. Он ликовал – восхищению не было конца; ему было достаточно созерцать её, молча, стоя на месте. Кто не познал счастья любить, тот не знает её безбрежных границ, способных завести в такую прорву, из которой и не выберешься без посторонней помощи.

– Ну, пойдёмте, провожатый! – вывел влюблённого мечтателя трезвый голос чаровницы из блужданий в потустороннем мироощущении.

Неторопливо они шли рядом. Какое это счастье. Время гулкими раскатами отсчитывало его сердце. Ночь – лёгкая, как юность, тёплая с невнятной прозрачностью – не предвещала ничего коварного и злого. Луна-волшебница озаряла своим идиллическим светом ночь и всё скрытое ею. Их тени скользили сбоку, кувыркаясь по неровностям придорожья.

– Степан Анисимович, расскажите что-либо интересное, – прервала Катя молчание.

– Катенька, я прошу тебя, называй меня просто по имени. И на ты, пожалуйста, если тебе это будет не в тягость.