Клубника под хреном

Вот такая вот история… А что прикажешь делать? С тех пор и промышляю в Горемычном. Сегодня за тобой пришла. Подумала, засиделся в стариках, пожил достаточно, не надоело? Пора и на покой. Думала, спасибо скажешь. А ты на мое добро вон как отвечаешь…

– Пути Господни неисповедимы, – философски заключил Нисим.

Путешествие к Аиду было долгим. Старуха и Нисим менялись вахтами на веслах. Нисим Старуху люто ненавидел. И эта лютость все прибавлялась.

Наконец, береговой пейзаж резко изменился. Леса и рощи сменились уродцами-деревьями, похожими на карликов. Поля превратились в серобурые пространства. Почернела синева небес.

Старуха объявила:

– Приготовься, вступаем в Царство мертвых. Плывем по Ахерону. Впереди две реки остались: Стикс и Лета.

Нисим со страхом огляделся. Встречным курсом к ним приближалась утлая лодчонка. На веслах восседал беззубый сгорбленный старик. Это был Харон, перевозчик теней умерших.

Харон притормозил.

– Здравствуй, старая! Давно тебя не видел. Всё в Горемычном трудишься?

– Тружусь, будь оно неладно, это Горемычное…

– Да уж слыхал. Аид за профнепригодность грозится рассчитать тебя. Какого-то Нисима третий год скрутить не можешь.

– Да вот он, в лодке. Аид надумал показательный турнир устроить. Кто кого – я Нисима или он меня.

Харон зыркнул на Нисима.

– Ишь, каков налим! Ну-ну, ни пуха, ни пера тебе, старуха.

– К черту. А сам ты как? Всё на перевозках?

– На перевозках…. Работы нынче много. Вот в Брюхатино плыву, за новой партией теней.

На том и разминулись.

По обоим берегам пустоши сменились скалами. Высоченными, до самых туч. Скалы вдоль и поперек были расписаны туристами:

«Микола из Нахаловки», «Здесь были Ося с Кисой», «Настюха, я тебя люблю. Валерий»; «Привет от полтавских альпинистов!»… «И почему люди не летают? Раскинула бы руки и взмыла ввысь! Катерина из города Калинова».

Но чем ближе подплывали к резиденции Аида, тем заметнее менялась тематика автографов.

«Всех нас не перебьете, ироды!», «Мы из Кронштадта!», «Галина, береги детей!», «Самое дорогое у человека – это жизнь». «Нет, весь я не умру!», и, наконец, большими буквами: «Люди, я любил вас. Будьте бдительны! С приветом, Фучик»…

Наконец, вступили в Лету. В кромешной тьме на верху скалы угадывался замок.

Старуха прошептала:

– Вот мы и у цели. Причаливай, да только тихо. Здесь не любят шума.

– Лучше подскажи, где лодку привязать? Чтобы нашел, когда стану возвращаться.

– Она тебе уже не пригодится. Ты здесь останешься, навечно. Превратишься в тень. Уж в этот раз я тебя прикончу. Клянусь богами. Я докажу Аиду, что рано списывать меня.

По крутой скале, на ощупь, полезли наверх. Старуха впереди (ей был знаком здесь каждый выступ), Нисим – за ней.

Железные врата дворца были широко распахнуты. Здесь уже их ждали. У ворот дежурил Цербер, трехголовый пёс. Оскалился, шерсть дыбом встала, с клыков желтая слюна ручьём стекает.

– Свои! – Приструнила пса Старуха.

Цербер проворчал, но пропустил их.

Старуха и Нисим осторожно вошли в хоромы грозного Аида. В полумраке просторной залы с высоких сводов свисала паутина. Паук, размером с морскую черепаху, плёл из нее висельные петли для повешенных.

Пролетел грифон. Спикировал на плечо Старухи и, уткнувшись клювом в ухо, начал что-то ей нашептывать. Та шутливо отмахнулась: «Да ну тебя, охальник! Вспомнил, тоже… Стара я стала для таких утех»!

Под сводами Дворца заметались вспугнутые тени. Нисим услышал слабый шелест голоса жены Ахавы: «Это я, родной. Уходи немедленно. Здесь не место для живых»…

На высоком троне восседал Аид, повелитель Преисподней. Облаченный в такой же балахон, как и на старухе, только расшитый жемчугом. В одной руке Аид держал монарший скипетр в виде золотой косы, в другой – булаву, увенчанную черепом. У ног Аида растянулся Цербер, грызущий человеческую кость. Рядом с Повелителем расположились три Эринии – богини, исполнительницы казней приговоренных к смерти. Чуть ниже, на каменных трибунах теснились существа, чьи пёсьи головы были покрыты капюшонами.

Наконец, вывели Старуху в рабочем камуфляже, следом – по пояс голого Нисима. Трибуны встретили Нисима свистом и нецензурной бранью.

– Старуха! – вопили пёсьи головы, – Отсеки жиду качан, а заодно и бейцы!

– Цыц, антисемиты! – Приказал Аид. – Запомните, здесь перед нами все равны – и горбоносые евреи, и косоглазые китайцы, и шалавые блудницы, и девы непорочные, и большевики с наганами, и еретики, и попы брюхатые с крестами …

Аид дал команду начинать корриду. Старуха исполняла роль тореадора, а роль быка играл Нисим

Прозвучал гонг.

Трибуны, естественно, болели за Старуху.

По условиям корриды ничья была исключена. Или – или. Победит старуха, останется на службе у Аида. Победит Нисим – навсегда освобождается от смерти и становится Бессмертным.

Схватка началась.

Старуха применила свой излюбленный прием: ловкая подножка, враг валится на спину, коса направлена на кисти рук противника, чтобы их отсечь и, лишив врага возможности защиты, окончательно его прикончить.

Нисим упал на спину, изловчился и пнул ногой черный балахон. Нога хряснула и переломилась. Он ухватился за косовище и с силой притянул его к себе. Старуха от страха взвыла, вспомнив кочергу, которую когда-то Нисим скрутил в ошейник.

Финал получился стремительным. Нисим, заливаясь кровью из пораненных ладоней, лезвие косы скрутил в бараний рог и морским узлом затянул его на горле Смерти. Старуха захрипела. Её тело, как шагреневая кожа, стало быстро уменьшаться, в конечном счете, превратившись в маленький комочек плоти, шевелящейся под балахоном. Наконец, и он исчез, растёкшись смрадной липкой лужицей.

– Харон, оформи новенькую,– мрачно произнес Аид. – А тебе, Нисим, как победителю, дарую пожизненную жизнь. Отныне ты становишься Бессмертым. Харон, доставь его в местечко. Сам он с веслами не справится.

Перевязав Нисиму раны, Харон взвалил его на плечи и уложил в свой чёлн. Впервые в своей практике он перевозил не тень умершего, а живого человека.

…Аккурат на праздник Песах в местечко Горемычное черный «Ситроен» доставил Председателя ГубЧКа товарища Жухарова и остановился возле синагоги. Жухаров вылез из машины и по крыльцу взбежал в молельный дом, сдвинул в сторону раввина, руководившего богослужением, и по-хозяйски занял его место.

– Товарищи евреи! Решением уездного Совета рабочих и крестьянских депутатов отныне ваша синагога будет называться «Красным Антирелигиозным Клубом Атеистов». Сокращенно – «КАКА». Вопросы будут?

Вопросов не было.

– Тогда, кто «за», поднять всем руки! – приказал Жухаров.

Прихожане посмотрели на раввина. Тот за кончики подергал свои пейсы, снял кипу, вытер лысину платком и робко поднял руку. Прошептал на идише: «Всевышний, прости нас грешных» …

Прихожане дружно проголосовали. Все, кроме одного.

Жухаров вздернул брови.

– Ваше имя, гражданин?

– Нисим.

– А ну-ка встать, когда перед тобой стоит начальник ВЧК! – закричал чекист.

Непроголосовавший продолжал сидеть.

– Он не может, – объяснил раввин. – Он увечный. У него сломана нога и руки перебиты.

2014 г.

Р А Х А В А

Что непонятно, то и чудо.

А.П. Чехов

Нисим – имя еврейское. С иврита переводится, как «ЧУДО»

Справка автора

По совету местечкового раввина Нисим взялся за повторное прочтение Ветхого Завета и обнаружил в нем много любопытного.

Перед сном он раскрывал библейский фолиант, устраивался в кресле, бережно листая пожелтевшие от времени страницы.

Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его; Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Есрома; Есром родил Арама; Арам родил Аминадава; Аминадав родил Наассона; Наассон родил Салмона; Салмон родил Вооза от Рахавы …

При имени Рахавы в памяти всплыла история, услышанная в детстве от дедушки Исаи: каким невероятным образом тот появился в чреве матери, Рахавы, т.е. прабабушки Нисима.

По рассказу дедушки, было это так. Строго следуя наставлению раввина, родители красавицы Рахавы решили выдать дочь за каменщика Боруха. Свадьбу отложили до праздника Суккот, который наступал через четыре месяца и восемнадцать дней.

В местечке с нетерпеньем ждали приближающуюся свадьбу. И только лишь Рахава не могла смириться с навязанным ей женихом. Её сердце было отдано другому, красавцу Янкелю, помощнику местного портного.

…В тот год июнь выдался на редкость знойным. Местечко Горемычное изнемогало от навалившейся жары

Как-то ночью, Рахава, настежь распахнув окошко своей тесной спаленки, нагишом бросается в постель, едва прикрывшись простыней. Вдруг в окно влетает голубь и камнем падает на испуганную девушку. Срывает простыню и принимается топтать ее интимные места. Рахава пытается хоть как-то защититься. Она умоляет птицу пощадить ее, но просьба еще сильнее раззадоривает голубя. Крылами он ласкает её сахарные груди, клюет пурпурные соски. Рыдая, беспомощно раскинув руки, обессиленная девушка вынуждена сдаться…

Наконец, голубь, получив своё сполна, стремительно взмывает вверх и улетает.

Рахава теряется в догадках: бред, тяжкий сон, видение?.. Она со страхом осматривает свое измученное тело и понимает, что это вовсе был не сон и не видение. Ее ноги исцарапаны, а на груди покоится белоснежное перо…

С кем поделиться, кому открыться: родителям, раввину, подружкам или, в конце концов, жениху – каменщику Боруху?..

Рахава закрылась в своей тесной спаленке и не выходила из нее три месяца. Родители грешили на чей-то недобрый глаз, который наслал на Рахаву порчу. Не зная, как помочь любимой дочери, они поили её целебными отварами из лебеды, силком кормили кашей, приготовленной из протёртой молодой крапивы, замешанной на кобыльем молоке. Но ничего не помогало.

Отец измучил дочь расспросами: что, где, когда? Ведь не бывает дыма без огня. Мать, забившись в угол, причитала: «Помоги, Всевышний, сними с Рахавы порчу»!.. Но и Всевышний не мог ничем помочь. Рахава плакала и стоически молчала.

А тем временем, Суккот неумолимо приближался, а с ним и назначенная свадьба с ненавистным Борухом. Жених заказал уже свадебный костюм. И не у какого-то местечкового портняжки, а (назло невесте) – у самого красавца Янкеля, с которым у Рахавы была порушенная чистая любовь, не замаранная плотскими утехами.

Тогда Давид, отец Рахавы, так и не дождавшись помощи Всевышнего, ночью, когда местечко беспробудно спало, тайком повез дочь в губернский город к Ефиму Зильберману, лучшему ученику Грауэрмана, известного московского акушера-гинеколога.

Зильберман славился на всю округу не только как гинеколог «золотые руки», но и как знаток древнегреческих легенд и мифов.

Во время медицинского осмотра пациенток, чтобы чем-то их отвлечь, Зильберман рассказывал о богине Афродите, о ревнивице богине Гере, подвергающей любовниц мужа суровым наказаниям. Живописал о битвах Македонского и Наполеона, о подвигах Геракла и Персея. Но пациентки настойчиво просили рассказать им о подвигах Джакомо Казановы и Де Сада….

Итак, Давид стучится в двери Зильбермана. Крепко держит за руку Рахаву, чтобы не сбежала.

На стук выходит недовольный сонный гинеколог. В ночной рубашке и в кальсонах.

– Господа, чем обязан в столь поздний час?!

– Доктор, я к вам дочь привез.

– Рожать надумала? Не могла дождаться до утра?

Гинеколог бросает беглый взгляд на живот перепуганной Рахавы:

– Да ей ждать еще и ждать!

– Доктор, а нельзя ли сделать так, чтобы Рахава не рожала? Поймите меня правильно, на что я намекаю… – осторожно предложил Давид. – Я за ценой не постою.

– Аборты я не делаю! – отрезал Зильбер. – Но уж коли вы пришли и потревожили меня, давайте осмотрю ее.

Вошли в гостиную. Зильберман раздвинул ширму. На топчан, застеленный клеенкой, положил Рахаву. Принялся пальпировать ее живот, заглянул туда, куда ему положено…

– Подними-ка юбку, голубица!

При слове «голубица» Рахаву точно электричеством ударило.

– Ну, чего ты испугалась? Первый раз у гинеколога?

– Первый… Я стыжуся…

– «Стыжуся», – усмехнулся Зильбер. – А в койке не стыдилась? Замужняя, поди?

– Нет, я еще в девичестве…

– Не утерпела? – усмехнулся Зильберман. – Ну и молодежь пошла! Ни стыда, ни совести. Скажи, в последний раз ты когда совокуплялась?

– Совокуплялась, это как? – не поняла Рахава.

– Она у нас несовокупленная, – сообщил Давид. – Мы с женой её блюдём в четыре глаза.

Зильберман задумался

– Скажи-ка, милая, посещал ли кто тебя во время сна?

– Посещал… – решилась на признание Рахава.

– Лебедь? Неужели он, проказник?! Мало было ему Леды?! Так он теперь и до тебя добрался!

– Да откуда у нас в местечке лебеди?! – выкрикнул Давид. – Утки, и те все передохли.

– А кто такая Леда? – спросила девушка.

– Дочь Фестия, этолийского царя.   Согласно древнегреческому мифу, Зевс, пленный красотою Леды, превратился в лебедя и ночью ею овладел.

Рахава разрыдалась:

– Голубь ночью залетел. Клянусь, я защищалась, как могла. А он, охальник, стал клевать меня во все укромные места… Я потеряла чувства… Что было дальше, ничего не помню…

– А ну-ка, дай, я снова осмотрю тебя. Приподними повыше таз.

– Таз?! А на кой он сдался мне? – Не поняла Рахава. – Он остался дома…

Зильберман шлепнул пациентку по сочным ягодицам.

– Вот он, таз твой!

– Какой же это таз?! – Возразила девушка. – Тоже скажете…

Гинеколог взял свечу и осторожно, чтобы ненароком не обжечь Рахаву, полез под юбку.

– Ой, доктор, мне щекотно! – Призналась девушка.

– Терпи, бесстыжая! – Прикрикнул на нее отец.

Провозившись несколько минут, Зильберман задул свечу.

– Доктор, не томи. Чего там у нее, рассказывай! – Потребовал Давид.

Зильберман развел руками.

– Что есть, то и есть. Девице необходим покой, хорошее питание и свежий воздух.

– А, может, рассосется? – с надеждой спросил Давид.

– Дай бог, родит, тогда и рассосется, – заверил гинеколог.

…Живот Рахавы разбухал не по дням, а по часам. Свадьба с Борухом, естественно, была отменена. Родители беременную дочь держали взаперти, скрывали от соседей.

Помятуя о наказе Зильбермана, по ночам Давид исправно выводил ее на воздух, прятал за сараем и приказывал: «Дыши! Только так, чтобы соседи не слыхали».

…Через пять месяцев и восемь дней в семье Давида случилось прибавление. Рахава благополучно родила крепенького мальчика. А в тот момент, как раздался первый крик ребенка, в спальню стремительно влетел сизокрылый голубь, клювом чмокнул Рахаву в губы, тюкнул в темечко Давида и, сделав несколько кругов по комнате, вылетел в окно.

– Ну вот и рассосалось, как гинеколог обещал, – мрачно выдохнул Давид… – Как наречём младенца?

– Янкелем… – мечтательно ответила Рахава.

…Нисим закрыл обложку Ветхого завета и вспомнил детство, когда дед Исая впервые рассказал ему эту историю, похожую на сказку. «Получается, что я внук голубя?!.. Но если это правда, почему я не летаю?! – спросил тогда обескураженный мальчишка и полез на крышу. Напуганный Исая хотел его остановить, но не успел. Внук вытянулся в струнку, закрыл глаза от страха, раскинул руки и… взлетел. Этот эпизод запечатлён художником Шагалом на его полотнах…

Сейчас, когда Нисима просят повторить свои полеты, он ссылается на старость. Хотя, как-то раз он все же согласился. С трудом взобрался на крышу синаноги и трижды облетел местечко…