Довлатов и окрестности

Шикарный язык, вкусно написано – и образ Довлатова хорош. Но почему в PDF-версии A4 в последних главах есть лакуны – там, где английский текст? Если это издательский макет, то я уже сомневаюсь в целесообразности приобретения бумажной книги – значит, и там будут пробелы. Проверьте, пожалуйста.

Смех у Довлатова, как в "Криминальном чтиве» Тарантино, не уничтожает, а нейтрализует насилие. Вот так банан снимает остроту перца, а молоко — запах чеснока.

Когда книга Александра Гениса о Довлатове вышла в девяносто девятом, она два месяца возглавляла список самых популярных, уступив в итоге лишь пелевинскому "Generation П". И запустила у широкой публики некогда самой читающей, а к концу лихих девяностых почти утратившей интерес к серьезному чтению страны, виток интереса к биографической литературе.

Этого ни в советское время, ни на постсоветском пространстве не было. Историческую беллетристику читали, а успех биографической, тем более, написанной литературным критиком да еще имеющей подзаголовком "Филологический роман" - та еще лотерея. Однако случилось, в сегодняшней литературной жизни России биографическая и мемуарная проза заняла свое место, номинируется на престижные премии. В коротком списке нынешнего Букера книга Марии Степановой, тоже мемуаристика.

В преддверие довлатовского юбилея "Довлатов и окрестности" выходят дополненным изданием с P.S. куда вошла краткая история "Нового американца" - газеты под его главным редакторством и некоторые воспоминания, не вошедшие в первую версию. Такое "Двадцать лет спустя" (на самом деле даже двадцать два). Сама я, признаюсь, восприняла книгу в год выхода настороженно: вот, мол, примазываются всякие к славе нашего писателя - не стану читать.

Прошедшие годы переменили мнение об Александре Генисе и его постоянном соавторе Петре Вайле, я узнала и полюбила их творчество, и сегодня книга стала для меня настоящим подарком. Филологический роман подзаголовком не случаен, это книга о литературе, о языке, обусловленная совместным пребыванием в континууме, не в меньшей степени, чем мемуаристика.

Да, он был громадным (во всех возможных смыслах) глыба-человечище, уникальный литературный дар, сродни гениальности Высоцкого в музыке и Стругацких в литературе - любили пионеры и пенсионеры, уголовники и академики. Да демонстрировал колоссальную эрудицию и пребывание в одном с ним пространстве превращалось в бесконечную литературную игру, сорт буриме, но и накладывало серьезные обязательства - страшно оказаться недостаточно остроумным, знающим, ярким. Буквально ощущение, что для того, чтобы соответствовать, нужно изъясняться стихами экспромтом.

Книга Гениса это бесконечный роман с языком. Вот так Сергей работал с прилагательными (ну, знаете это общее место в наставлении пишущим "дави наречия"?). Довлатовское отношение к прилагательным с точностью до наоборот: позвольте им заиграть неожиданным нетривиальным смыслом. Интересно о юморе - вычищайте излишки смешного из текста, написать смешно не самоцель, а средство донесения мысли. Синтаксис, построение фразы и место ударной в теле текста - Генис обо всем этом рассказывает даже подробнее, чем о биографических эпизодах.

Интересно? Да,, потому, что писатель - это не о том, как уходил в запои и умер от цирроза, не дожив до пятидесяти. Это о том что и как он писал, как относился к тому, что считал самым важным в своей жизни.

Не люблю читать Довлатова, но при это очень люблю читать про Довлатова.

Если кто-то до сих пор думает, что дружба отличается от любви, то им нужно прочитать хотя бы эту книгу. Помимо прекрасного довлатовского контекста - необходимого, тысячу раз необходимого, ибо без контекста половина прелести книг Довлатова проходит мимо - это ещё и гимн дружбе, любви, гимн человеку.

В аннотации на обложке упомянуты "Роман без вранья" и "Прогулки с Пушкиным". Это едва ли не самые любимые мои книги. Редкий случай, когда аннотация не врет; книга Гениса, на самом деле, представляет собой их симбиоз. Удивительно, что можно строить публицистику не только не ненависти, но и на любви. Есть ещё один важный момент, который затрагивается в книге: каково жить рядом с великим человеком? Зная, что его будут упоминать в учебниках? Понимая, что ты - пусть и писатель! - никогда не встанешь рядом с ним?

"Ах, отстаньте, никак", - отвечает Генис. Есть кумиры - Бродский, Солженицын. А есть любовь. И уже неважно, сколько отмерено таланта человеку, которого ты любишь. Потому что когда есть любовь, все остальное отходит на второй план.

Сегодня нас сильнее волнует не уникальное произведение, а уникальность творческой личности. Подлинным шедевром являются не литературные герои, а их автор.

Решительно отказавшись от попытки написания биографического романа, "сомнительного гибрида художественной литературы с non-fiction", Генис называет свой литературный эксперимент (и весьма удачный эксперимент) филологическим романом.

Литература горазда повторяться. Уникальна, прямо скажем, только душа, которая помещается между телом и текстом. Её след пытается запечатлеть филологический роман. Это позволяет его считать разновидностью документального жанра: фотографией души.

Генис создаёт некую реконструкцию, объединяющую Довлатова с его текстами, предлагая глубокое исследование довлатовского стиля и слога, пунктирно набрасывая биографию представителя "поколения обочины", эмигранта третьей волны, диссидента не по убеждению, а по восприятию действительности. Глубокая личная симпатия к довлатовской прозе, долгие годы служебных и личных контактов и, может самое главное, общность социального и культурного контекста, жизненных обстоятельств, наконец, позволили Генису облечь свой труд в форму мемуаров.

"В хороших мемуарах, - писал Довлатов, - всегда есть второй сюжет (кроме собственной жизни автора)". У меня второй сюжет как раз и есть жизнь автора, моя жизнь.

"Генис и злодейство - вещи несовместные"- шутка Довлатова, целиком в ключе его произведений - отменной тонкости, остроты и лаконичности. Этой книгой Генис возвращает комплимент в своей афористической манере.

Генис — выдающийся стилист и отлично пишет про все, что угодно. Кажется, я прочитал все его книги — благодаря его стилю. Мне он кажется и в самом деле идеальным. Генис застал Довлатова в один из лучших его периодов — в Америке, когда он стал настоящим, а главное — востребованным писателем. Довлатов совсем немного не дожил до выхода своей книги на родине, а вместе и с ней и невероятной славы. Но с Генисом как наблюдателем его жизни и мемуаристом ему невероятно повезло. Для него это была настоящая удача. И для нас читателей тоже: автор нашел героя достойного его пера.