Глаза Младенца

Наш десантный лёгкий корабль нёс патрульное дежурство в одном из секторов планеты Марс, когда на мониторе загорелась точка неопознанного космического объекта и через пять секунд исчезла. Пилот предложил, что это просто метеор. Но лейтенант дал приказ ускориться и направить корабль в сторону объекта для уточнения. Когда военный корабль приблизился на расстояние сканирования к космическому объекту, то он оказался небольшим транспортом.

– Манго-5, какой у транспорта идентификационный номер и кому принадлежит? – спросил лейтенант бортмеханика.

– Не могу идентифицировать, и на запрос не отвечает.

– Повстанцы, – улыбнулся лейтенант, предвкушая удовольствие от военных действий. – Всем полная боевая готовность. Манго-5, передайте транспорту, что если он не снизит скорость и не сообщит свою принадлежность и пункт назначения, то будет атакован.

Но космический транспорт ещё раз попытался совершить резкий манёвр с разгоном, чтобы уйти от преследования. Но от ракетно-десантного корабля с опытным пилотом уйти невозможно.

– Манго-8, приготовиться к атаке электромагнитным импульсом, а потом двумя осколочными ракетами в кабину управления корабля, – приказал лейтенант, – только смотри, не зацепи двигатель и топливные резервуары.

Прошла минута, но транспорт молчал и продолжал ускоряться.

– Манго-8, залп, – радостно приказал атаковать лейтенант. Электромагнитный импульс и ракеты сделали своё дело. Транспорт полностью стал неуправляем и летел вперёд по инерции.

– Подведи корабль поближе к транспорту и следуй параллельным курсом, – приказал лейтенант пилоту. – Выждем пять минут, а потом начнём десантную атаку. Манго-6 и Манго-9 пойдут со мной и сержантом.

Сержант приказал мне и другому выбранному лейтенантом десантнику проверить оружие и надеть шлем. Я проверил настройки лазерного автомата, батарея была заряжена, уровень разряда на импульс стоял на максимуме. У десантников было негласное правило не экономить на батареях. Лучше потратить время на замену после десяти импульсов, но более результативных, чем через сорок, но малополезных. Мощность импульса и время для аккумуляции следующего я установил в пропорции 2 к 0,5. Я считал, как и многие десантники, что один прицельный мощный импульс эффективнее, чем пара неприцельных и менее мощных за то же время. Затем я надел шлем. Мой друг, Том, как всегда помог мне. Когда всё было готово, он стукнул меня по плечу и сказал, – удачи, Лексис. – Я молча кивнул головой. У нас с Томом было так заведено, и не важно кто из нас шёл на задание.

Десант прошёл шлюзовую камеру и проник в транспортный корабль, сопротивление никто не оказывал. Лейтенант и сержант стали продвигаться к кабине управления, а нам приказали исследовать другие отсеки. Система безопасности транспортного корабля после ракетной атаки была повреждена и не обеспечивала полноценно необходимые жизненные условия, температура и давление внутри корпуса были низкими. Два пассажирских отсека, которые мы быстро осмотрели, были пусты. Я открыл дверь в третий и быстро заскочил внутрь, противодействуя напору воздуха, давление в отсеке было повыше, чем в коридоре. Моментально оценив обстановку, я произнёс напарнику, – чисто.

– Видимо никого нет в живых, пойдём в грузовой отсек, – сказал мне напарник, проследовав дальше по коридору. Я хотел последовать за ним, как вдруг услышал непонятный слабый звук. Первое, что я хотел сделать – это сообщить напарнику, что, похоже, есть кто-то живой, но непонятный звук повторился. То ли жалостливый всхлип, то ли смертельный вздох. И я, не знаю почему, нарушив все инструкции, не стал ждать прикрытия, прошёл за невысокий стеллаж, который заслонял собой некоторое пространство, и внимательно посмотрел вниз. На полу отсека лежала женщина и прижимала к себе прикрытый шалью свёрток. И этот свёрток вдруг чуточку шевельнулся, и снова я услышал странный звук. Моё сердце сжалось, и глубокое чувство тоски охватило меня. Я понял, что женщина прижимала к себе младенца. Умирающего младенца. Машинально я взглянул на показания температуры и давление на датчике у себя на рукаве космического комбинезона. Температура в отсеке была минус пятьдесят и резко понижалась, воздух тоже был сильно разрежённым. Открыв дверь, я ещё сильнее нарушил герметизацию отсека. Я нагнулся и убрал шаль с верхней части младенца.

Ужасная картина открылась передо мной. Лицо трёх-четырёх месячного младенца было всё синее. Ручки судорожно изредка дёргались, а ротик, пытаясь схватить воздух, издавал иногда последний смертельный всхлип-вздох. У него уже не было никаких сил не то, что плакать, а просто жить. Я сразу понял, что спасти ребёнка невозможно. Неожиданно младенец немного развернул тело и голову. Его глаза раскрылись и посмотрели на меня. Это был невероятный взгляд. Глубокий, проникновенный, немыслимо разумный взгляд. Четыре секунды на меня смотрел младенец глазами бесконечного страдания и скорби, великого понимания и мудрости. А потом свет и чистота померкли – он умер.

А я всё смотрел на маленького ребёнка. Потом, словно очнувшись, посмотрел на женщину. Она была мертва. Уже несколько минут назад. Ранение в спину. Лицо её было покрыто льдом. Она плакала, когда умирала. Она заползла раненая в этот относительно герметичный отсек, и закрыла дверь, чтобы спасти своё дитя. Прижимала его к себе, чтобы согреть последним своим теплом. Слышала его плач, её блузка тоже заледенела от слёз ребёнка, и плакала сама. Ей было очень больно умирать, но не от ран, а оттого, что умирал её ребёнок, а она не могла ничего сделать. Она знала, что у неё особенный ребёнок, и от этого было ещё больнее. Страшная смерть, и в ней повинен я.

Я прикрыл младенца шалью. Послышались шаги. Я быстро вышел и закрыл дверь отсека. Тут же передо мной появился напарник, – всё чисто? – вопросительно посмотрел он на меня, не понимая, почему я не последовал сразу за ним.

– Да, – ответил я.

– В грузовом блоке тоже людей нет, пойдём к лейтенанту.

Кабина управления, где оказалось большинство людей, была полностью разгерметизирована и разрушена. Проникнув в неё, мы окончательно убедились, что экипаж и все пассажиры были мертвы. Собрав оставшиеся документы в кабине управления и капитанском отсеке, лейтенант и сержант пошли изучать груз, а нам приказали поискать документы и ценные вещи по другим отсекам. Я специально поделил места поиска с напарником так, чтобы тот ужасный отсек выпал мне. Никто больше не должен нарушить покой великой любви и скорби, в том числе и я. Поразительно, глаза Младенца продолжали смотреть на меня сквозь реальность. И вообще, я был сам не свой, словно взгляд ребёнка убил жизнь во мне, оставив только боль, мучение… и может быть маленькую надежду на возрождение.

Быстро выполнив задание (я просто сделал вид, погружённый полностью в свои парализованные страданием чувства), мы вернулись в грузовой отсек. Лицо лейтенанта и сержанта было радостным, как будто они нашли какой-то клад. Лейтенант приказал нам по внешней связи, внутреннюю он и сержант отключили, взять по ящику и отнести в наружный грузовой отсек нашего корабля и затем вернуться назад к нему. Первым взял ящик напарник, а я следом за ним. Я не спешил, озадаченный всем происходящим. Несколько минут назад лейтенант убил людей, и нет никакого сожаления, а сейчас нашёл какие-то ящики, наверное, с чем-то ценным и испытывает большую радость. Я в какой-то апатии, пассивно, не по-военному медленно вышел из отсека с ящиком и поэтому успел уже за неприкрытой плотно дверью услышать нетерпеливые слова сержанта.

– Если отдать один, то может всплыть и второй. Надёжней и безопасней оба оставить себе. Главное, никто не должен о них знать.

– Логично, – ответил лейтенант, – но… – дальше он тише сказал ещё какие-то слова, но я уже их не расслышал.

Когда я погрузил ящик на корабль, то неожиданно для самого себя, открыл его, чтобы рассмотреть содержимое. Я раньше никогда бы так не поступил. Я солдат и должен просто выполнять приказы, а не совать нос туда, куда не следует. Но на меня смотрели глаза Младенца, и я смотрел на мир уже по-новому. В ящиках лежали какие-то слитки в защитной плёнке. Я включил анализатор, и на нём высветилась надпись «осмий». Тоже слово было выбито с цифровыми характеристиками и на самих слитках. Чистый осмий на маленьком транспорте без никакой охраны – просто невероятно. Самый дорогой металл в мире, из которого делают специальные защитные корпуса для кораблей и многое другое, необходимое для космической промышленности. Я внимательно изучил содержимое второго ящика, сомнений не было, и он был полностью забит слитками осмия.

Я неспешно возвращался назад в транспорт. Мой разум вёл себя странно, столько событий и переживаний за один раз. В голове вертелись какие-то мысли и догадки. Подходя к грузовому отсеку, моя рука непроизвольно сняла лазерный автомат с предохранителя, на который я его автоматически поставил после завершения осмотра транспорта. Я зашёл в грузовой отсек и сразу всё понял.

– Манго- 9, выполнили приказ? – спросил сержант.

– Так точно.

– Молодец, – произнёс лейтенант, стоявший спиной ко мне и начавший быстро разворачиваться. И я мгновенно проанализировал ситуацию, как будто всё дальнейшее уже произошло ранее. Я видел через спину лейтенанта его лазерный автомат и палец, готовый нажать на спусковой крючок, как только ствол нацелится мне в шею, самую незащищённую часть комбинезона десантника. Автомат сержанта был на плече, но я почувствовал, что и он готов его быстро использовать. У лейтенанта было две десятых секунды до выстрела, у сержанта семь десятых. У меня одна десятая секунды, чтобы сначала выстрелить в лейтенанта и пять десятых, чтобы дождаться аккумулирования заряда и одновременно перевести ствол автомата на сержанта. Я был опытным солдатом, ситуация была ясна и мои действия быстры и точны. Вспыхнули три лазерных импульса, два моего и один лазера лейтенанта, всё-таки успевшего нажать на спусковой крючок, но луч прошёл мимо меня, и два смертельно раненых человека упали на пол.

Я равнодушно к упавшим командирам прошёл вперёд и увидел за ящиком с мусором тело моего напарника с прожжённым шлемом. Мир стал пустым, в нём ничего не осталось светлого для меня. Только глаза Младенца продолжали смотреть на меня и, может, на всё, что происходило вокруг. Я заплакал. Я давно не плакал, с самого детства, когда, дурачась, случайно один мальчишка резко сдавил мне шею, причинив сильную боль. Несколько дней я потом не мог повернуть голову. Тогда я, плача, пришёл домой, испуганная мама стала вызывать доктора, а отец, внимательно посмотрев на меня, сказал, что мужчина должен терпеть боль, и что он имеет право заплакать, но совсем в другом случае. Сейчас я не мог не заплакать. Я должен был заплакать, чтобы продолжить жить. А глаза Младенца смотрели на меня и плакали вместе со мной.

Постепенно я стал возвращаться к жизни. В шлеме слышались слова бортмеханика с десантного корабля, – лейтенант, сержант, Манго-6, Манго-9, ответьте?

Я задумался на две секунды и ответил, – возвращаемся.

Я встал, машинально вытащил батареи из автоматов убитых десантников и компьютерный планшет из кармана лейтенанта. Мои мысли хаотично начали крутиться в голове, а что же делать дальше, что сказать ребятам? Правду? Но поверят ли они мне? Сомнительно. Тем более не поверит командование. У меня нет уже будущего десантника, а нужно ли оно теперь мне? Смогу ли я жить так же, как жил раньше? Нет. Я пытался заглянуть в себя, понять, что же теперь мне делать. Но ничего не видел, кроме глаз Младенца. Странных глаз Младенца, казалось, через которых на меня смотрит сама Мировая гармония с таким ужасным укором и страданием, что разрывается сердце. Но глаза, удивительно, не только винили меня, но и успокаивали, словно у меня был ещё шанс заслужить прощение. Это помогло мне принять решение. Решение, которое давало право жить и оставаться человеком и, главное, возможность искупить вину.

Когда я вышел из шлюза нашего корабля и снял шлем, то все десантники набросились на меня с вопросами.

– Где офицер и сержант?

– Где Манго-6?

– Почему так долго не выходил на связь.

Манго-6 убит лейтенантом и сержантом, а я убил их, – спокойно ответил я.

– Ты что несёшь, – угрожающе смотря на меня, произнёс один из десантников и стал приближаться ко мне. В его глазах я увидел неистовое желание свести со мной все счёты.

Он мне не нравился с самого начала десантной службы, а я не нравился ему. Он любил давить и подчинять. А я не хотел подчиняться ему. Его мечтой было стать офицером. А я говорил, что он глуп и офицером никогда не станет. У него был дружок, который ему подчинялся во всём – тупой вояка, получающий удовольствие от насилия. И он тоже был на корабле, и тоже угрожающе стал подходить ко мне. Их было двое, но и у меня был друг, Том, с которым мы старались также всегда быть вместе, и он был на этом корабле. Мой друг непонимающе смотрел на меня, но я чувствовал, что он мне верит. У нас был паритет на службе, два на два, к тому же мы были десантниками, а это значило, что мы должны быть терпимы друг к другу, несмотря на антипатии, тем более при выполнении военных операций.

Но сейчас был особый случай. Офицер и его помощник убит, и наступил момент, когда сильнейший и быстрейший останется правым. Преимущество было у меня – я ничего уже не боялся, и нервы мои были натянуты до предела, но мои оппоненты были действительно глупы и вместо того, чтобы всё взвесить и проанализировать, попытались предпринять резкие активные действия. Я просто предотвратил их атаку, выстрелив в первого в тот момент, когда он хотел нанести мне удар ножом, и наставив ствол на второго. Первый упал, а второй, вместо того чтобы воспользоваться моментом аккумулирования заряда автомата и ударить меня, побледнел и потихонечку стал отходить, страх парализовал всё его тело.

– Я сказал правду. Меня тоже хотели убить, как и Джона. Бедный парень. Идите и посмотрите на его прожжённое лицо. Но я опередил их, как и сейчас, – произнёс я и показал автоматом на лежащее тело. – Я никого не хочу убивать, но я не позволю убить себя. Кто мне ещё не верит?

Все молчали, смотря на мой автомат, направленный в их сторону.

– Том, собери всё оружие, включая холодное, и закрой в оружейном блоке, – попросил я друга. – И уберите в холодильник труп.

Мой друг собрал оружие, которое все добровольно отдали ему, и стал складывать в хранилище, я подошёл к нему и отдал свой автомат. Том закрыл оружие и протянул ключ мне, но я попросил оставить его у себя.

– Почему офицер убил Джона и хотел убить тебя? – спросил пилот, когда я расслабленно сел в кресло.

– На транспорте был очень ценный груз, который мы с Джоном погрузили во внешний грузовой отсек нашего корабля, лейтенант и сержант захотели его присвоить, решив убрать свидетелей.

Глаза у десантников испуганные и непонимающие всего произошедшего сразу зажглись, – что это за груз? – чуть ли не хором спросили они.

Я задумался и сказал неправду. – Золото. Двести килограммов чистого золота.

Двести килограммов чистого золота – большая ценность, но двести килограммов чистого осмия, находящегося в грузовом отсеке – это просто невероятная ценность. Откуда он взялся, для кого предназначался? Где получить ответы на эти вопросы? Сложные и опасные вопросы. И я чувствовал, что не надо пока раскрывать десантникам всю правду, для их же пользы.

– Да, в грузовом отсеке есть две сотни килограммов, – подтвердил бортмеханик, просмотрев параметры корабля.

– Если поделить на всех шестерых, то это по тридцать три килограмма на каждого, – сказал восторженно стрелок. – На всю жизнь хватит.

– Правильно, – ответил я. – Но вопрос, как нам его вывести? Если мы вернёмся на базу или в другое место на Марсе или Земле, где нас легко обнаружат системы слежения и быстро поймают воздушные патрули, то начнётся расследование, нас обвинят в убийстве командира и десантников и отдадут под трибунал.

– Может, вернуть золото и сказать правду командованию, – сказал Манго-10 – десантник, который после смерти главаря-друга стал тише травы.

– Можно, но расследование всё равно будет, и самое лучшее, что вас ждёт – это продолжение службы. И не будет никакой весёлой жизни. А мне – конец.

Все сидели в задумчивости. Было искушение, но были и опасения. Я решил взять инициативу на себя. – Что же мы решим? – спросил я. – Лично я попытался бы всё-таки удрать. Если это получится, то с таким богатством можно решить все сложности. А ты? – спросил я друга.

Том задумчиво посмотрел на меня и сказал, – я всегда с тобой. Но куда удрать? – задал вопрос уже он.

– Как только мы выйдем из сектора или в назначенное время не пойдём на посадку, то сразу вызовем подозрение в Центре полётов, и нас начнут искать. И укрыться будет невозможно. Опознавательные маяки нельзя отключить, а станциями слежения охвачены все планеты и спутники, короче весь ближний космос от Марса до Меркурия, – сказал пилот, обдумывая ситуацию. – Шансов удрать нет.

– Постойте, можно уйти к Юпитеру. На его спутнике Европа есть научная станция, работающая уже двенадцать лет и довольно неплохо оснащённая, и нет никаких военных баз и станций слежения, – громко и радостно от своего озарения сказал бортмеханик. – И сейчас относительно близко Юпитер расположен к Марсу.

Все десантники с сомнением посмотрели на бортмеханика, а стрелок даже произнёс, – это страшная даль. Ты, наверное, сошёл с ума. К тому же пояс астероидов.

Но я знал, что бортмеханик увлекается космосом и мечтает работать в будущем на больших кораблях, летающих не к звёздам, конечно, пока не к звёздам, но уже к далёким спутникам.

– Не надо бояться, – убеждённо произнёс бортмеханик. – Всё достаточно хорошо изучено – и пояс астероидов, и другие особенности космоса. Надо просто всё рассчитать. Для этого и существуют программы космической навигации. Мы вычислим наше местоположение, положение Юпитера и Европы, введём в программу технические параметры корабля, и компьютер даст точный ответ.

Пилот с улыбкой смотрел на бортмеханика и, наконец, решил дать своё веское опровержение, – топлива не хватит.

Но бортмеханик не хотел отступать, – надо всё же попробовать рассчитать.

Пилот с бортмехаником углубились в компьютерную систему корабля и начали вычислять параметры. – Да, не хватит, – подтвердил с грустью в глазах через полчаса бортмеханик.

– А если взять на транспорте? – спросил Том.

– Не думаю, что там много осталось. Он шёл с Земли на Марс. Плюс много маневрировал, пытаясь уйти от нас. Но попытка не пытка, – ответил пилот.

Топлива на транспорте действительно было немного. Пилот соединил резервуары транспорта и десантного корабля телескопическим топливным шлангом и закачал все остатки. Снова стали проводиться расчёты. Я с большой надеждой и ожиданием смотрел на пилота и бортмеханика. Они чувствовали мои переживания.

– Оптимальную траекторию мы вычислили исходя из настоящего положения Юпитера и Марса. На разгон топлива хватит, и капелька останется на торможение и посадку. Но лететь придётся семьдесят пять земных суток. Быстрее разогнаться нельзя – не затормозим, медленнее тоже – вообще не долетим. Один шанс из десяти, и промахиваться нельзя. Открытый космос или Юпитер нас не пощадят, – резюмировал пилот.

– Ну что же давайте решать, – сказал я. – Неприкосновенный запас воды и пищи на корабле месячный, но нас осталось только шесть человек. Можно протянуть. Я готов рискнуть.

– Я тоже, – сказал Том и улыбнулся мне. Он всегда доверял мне и никогда не подводил. Я обнял его. Один шанс из десяти, а он даже не сомневался.

– И я готов лететь. Вы не представляете, как необыкновенно красив вблизи Юпитер, – восторженно сказал бортмеханик.

– Я – как пилот, ему сажать корабль на Европу, – разумно сказал десантник-стрелок.

– Я согласен со стрелком, – произнёс другой.

Все посмотрели на пилота. Он в свою очередь обвёл всех взглядом, и остановил его на мне. – Значит, по тридцать кило золота? – я кивнул, пилот немного странно улыбнулся. – И один шанс из десяти, а может из пяти. И вы мне доверяете свои жизни, – все кивнули, кроме последнего десантника. – Если я откажусь рискнуть, вы меня потом будете упрекать, – все отрицательно покачали головами. – Знаю я вас. Ну что же? Летим. Летим на Европу.

Всех охватило возбуждение. Не от золота, а больше от риска. Хотя один из пяти – в принципе неплохой шанс для десантника.

А что будем делать с офицером, сержантом и Джоном? – спросил один из десантников, когда возбуждение чуточку улеглось, и корабль стали подготавливать к полёту.

– Кто хочет, может сходить за их телами, чтобы похоронить во льдах Европы, – ответил я. Все переглянулись, и желающих не нашлось. Тогда я обратился к стрелку. – Перед выходом корабля на траекторию выпусти оставшиеся ракеты по транспорту, чтобы хоть немного облегчить корабль и замести все золотые и… кровавые следы, – с глубокой печалью произнёс я последние слова.

– Там много погибших людей, – спросил Том.

– Дело не в количестве, а в том, что они есть. И они совершенно невинны. – На меня продолжали смотреть глаза Младенца.

Бортмеханик связался с диспетчером Центра полётов и сказал, что на военном борту всё нормально, происшествий нет, в 15.00 будем на базе согласно графику, и отключил связь навсегда. В это время мы уже начали разгон к Юпитеру.

Дежурили по два человека, остальные отдыхали – спали, мечтали, размышляли. Стрелок, бортмеханик и трусливый боец в разговорах воодушевлённо делились мнениями, как они будут жить в будущем с большими деньгами. Только я, мой друг и пилот были равнодушны к такому будущему. Меня не покидали глаза Младенца, и когда я бодрствовал, тем более, когда пытался заснуть.

Я сожалел, что не посмотрел документы, собранные лейтенантом. Мне хотелось бы знать имя женщины и её ребёнка. Мальчик это был или девочка? Чтобы не умереть от тоски и боли в сердце, постоянно смотря в глаза Младенца, я вспоминал свою жизнь. Раньше мне казалось, счастливую жизнь. Я хорошо учился в школе и неплохо играл в футбол. С умом и здоровьем было всё в порядке, благодаря чему я удачно сдал экзамены и поступил в Космическую десантную академию – мечта все мальчишек. Занятия сочетались с весёлыми развлечениями. Командиры, друзья, подружки – круговорот событий и впечатлений. А потом началась служба. Счастливая эйфория потихонечку начала рассеиваться. Похожие десантные операции против контрабандистов, пиратов и других преступников, патрулирования, когда сутками приходилось летать в космосе, потом однотипные развлечения с сослуживцами и мимолётными подружками. Я стал уставать от монотонности и ординарности. Где приключения, подвиги? Все говорили, что надо потерпеть, выслужиться, получить офицерское звание, и появятся более интересные перспективы. Но я смотрел на офицеров, и не видел в их жизни перспективы. Постоянные отлучки от семьи, если у кого-то она была, большая ответственность, риск и постоянная боязнь провалить задание. Высокая зарплата и военные привилегии, по моему мнению, не оправдывали тяготы офицерской десантной службы. Рискованные контакты с порочными преступными элементами, которые, конечно, редко оказывали серьёзное сопротивление десантникам, но были такие случаи и в моей уже практике, неприятные взгляды добропорядочных людей при досмотрах их грузов – это не могло нравиться нормальному человеку. А я был нормальным человеком. Только одно светлое было в моей десантной службе – у меня появился друг, настоящий друг. И за это я ей был благодарен.

А что теперь? Мне двадцать восемь лет, и я дошёл до точки, убив маленького ребёнка и его мать. Да, я выполнял приказ, но это не имеет никакого значения. Я – убийца. А потом я убил лейтенанта, сержанта и солдата. Но их глаза не смотрят с укором на меня, потому что в их глазах не было чистоты и света. Невероятный свет и чистота были только в глазах Младенца, и они прожигают мою душу лучами скорби и боли. Как мне жить с этими глазами?

Мой друг видел, что я страдаю, и переживал за меня. Он попросил поделиться с ним всеми произошедшими на том транспорте событиями. Я всё подробно рассказал, только не смог описать последний взгляд Младенца на меня. Не потому что не мог найти слова. Потому что прочувствовать и понять этот взгляд можно, только увидев его наяву. И я никогда бы не пожелал Тому увидеть этот предсмертный взгляд Младенца.

А пилот… Он был старше меня на шесть лет, это считалось солидным для военнослужащих, но относился ко мне во время нашей совместной службы с симпатией. А после произошедших событий я чувствовал, что его отношение ко мне ещё улучшилось. Странно, я на его глазах убил соратника, и признался, что ранее убил ещё двоих, но он задумчиво смотрел на меня и подбадривал.

– Лексис, не падай духом. Тебя ждёт новая жизнь, – сказал как-то он мне, когда мы дежурили вдвоём.

Я удивлённо посмотрел на него. Он засмеялся, – ты не так меня понял, не в смысле новой после смерти, а новой настоящей. Космический десант – не для тебя, я думаю, ты это уже сам понял. Возвращайся на Землю, женись, воспитывай детей, делай что-то простое, но полезное для людей и развивайся. Ты добрый и смышлёный парень, раскрой свои настоящие способности.

– А ты, что будешь делать ты, когда всё закончится?

– Я – космический пилот. И если всё закончится благополучно, то я буду продолжать летать. – Мне показалось, что он в душе не верил в удачный исход, какие-то печальные интонации были в голосе. Между тем пилот продолжал. – Иногда мне так надоедают ваши десантные шутки и эта чернота, – пилот грустно посмотрел вперёд. – Но долго находиться на земле не могу. В этой черноте есть звёзды, полёт, мужское братство и планеты, которые для меня краше издалека, чем вблизи.

– Зачем тогда ты согласился рисковать и лететь на Европу? – озабоченно спросил я.

– Конечно, не из-за золота. Это точно. Но если бы я струсил, то перестал бы уважать себя. И тебе просто необходимо лететь на Европу.

– Но ты рискнул жизнями и других ребят?

– Рискнул, это мой выбор. И, мне кажется, их, – пилот вздохнул. – Теперь ничего не остаётся, как не дать вам погибнуть.

Наступила пауза. А потом я тихо произнёс. – Знаешь, я не был с тобой до конца откровенен…

Пилот посмотрел на меня и жестом попросил замолчать. Потом оглянулся на спящих ребят и сказал, – сейчас не надо никаких объяснений. Когда сядем, тогда и расскажешь.

Корабль подлетал к цели. Перед нами был громадный Юпитер, который своими гравитационными силами помог нам выйти на маленькую ледяную Европу. Пилот и бортмеханик были очень сосредоточены. Всё было готово для маневрирования и посадки. Дыхательные баллоны и другое необходимое оборудование было проверено и закреплено. Все надели космические комбинезоны, шлемы и расположились в десантных креслах по бокам корпуса корабля. Пилот сначала приказал бортмеханику закрепить дополнительно головы и конечности всех десантников специальной прочной липкой лентой. А потом приказал сесть самому в кресло десантника и сам закрепил его.

– А как же, ты? – спросил бортмеханик пилота.

– Я сам справлюсь, расчёты наши оказались точными. Я один смогу управлять кораблём, и тебе нет необходимости оставаться на своём месте, кресло десантника безопаснее.

Стояла тишина, каждый думал о чём-то своём. Приблизительно через час всё будет кончено. Или мы будем жить, или погибнем.

– Ну что же пора, поехали. Молитесь ребята, чтобы топлива хватило, – сказал минут через пятнадцать пилот и запустил двигатели корабля для манёвра и торможения. Корабль стал выходить на траекторию к Европе с необходимой скоростью.

Я чувствовал вибрацию от работы двигателей и мечтал только об одном, чтобы она не кончалась. Но ничего нет вечного. Наступила тишина.

– Неужели предсмертная, – подумал я.

– Немного не дотянули до относительно ровного льда. Придётся садиться на небольшие хребты и подальше от станции, – нарушив тишину, произнёс пилот.

Я хотел поглядеть на поверхность, к которой нёсся десантный челнок, и на пилота, но шлем был жёстко закреплён лентой. Прошли ещё минуты, и в шлеме прозвучала последняя фраза пилота. – Соберитесь ребята, через двадцать секунд контакт.

Первый удар был не такой сильный, корабль стукнулся об поверхность и подлетел вверх. Нас начало крутить. Может минуту мы парили, может меньше, потом снова был удар, потом ещё.

– О, чёё…. – услышал я крик пилота, а потом наступила темнота. Я только чувствовал боль, словно внутри меня всё порвалось. Мне казалось, что я играю в футбол, и на меня как бы в замедленном действии со всего разгона налетают соперники, причиняя сильную боль. Налетел один, и тут же с другого бока другой. Я не падаю, а только отлетаю, а они всё бьют меня и бьют. Мне хочется крикнуть, чтобы они прекратили налетать на меня. Но не могу. А глаза Младенца с печалью смотрят на мои страдания.

Я открыл глаза, сознание постепенно начало возвращаться ко мне. Стояла полная тишина. Сильно болела голова и всё внутри тела. Первой у меня была какая-то странная мысль, что в бессознательном состоянии время и ощущения теряют свою точность, и боль воспринимается более длительной и чувствительной. Корабль кидало по ледяным торосам, наверное, на больше полминуты после первого самого сильного удара, а мне казалось, что меня били футболисты очень долго. Но реальность, наконец, полностью вошла в моё сознание.

– Есть живые? – тихо спросил я.

– Через пару секунд я услышал ответ Тома, – Вроде есть.

Мне стало сразу легче. Через минуту раздался ещё голос и стон.

Я пытался освободиться от ленты, но резкие движения ещё причиняли боль. Освободив шлем, я начал снимать ленту с ног. Но тут ко мне подошёл Том и помог мне.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Жить буду. А как ты?

– Нормально.

Когда я поднялся на ноги, то сразу попытался подойти к пилоту. Его кресло стояло не прямо, как всегда, а повёрнуто было вперёд и в бок. Когда я коснулся его, то оно зашаталось. Удары были такой силы, что даже ослабло крепление. Я посмотрел на пилота, его голова безжизненно свисала с плеч. Подошёл Том, посмотрел на датчики и сказал, – он мёртв, наверняка, сломана шея. Мы обязаны ему жизнью.

Я с печалью смотрел в его раскрытые мёртвые глаза. Он был настоящим пилотом. Опытным и смелым. Он с самого начала предчувствовал, что так всё и будет, но не отступил и пожертвовал собой ради меня и других ребят.

В результате жёсткой посадки погиб пилот, стрелок был в тяжелом состоянии, видимо был разрыв органов и внутреннее кровоизлияние, у трусливого десантника была сломана нога, её зацепил какой-то оторвавшийся при ударе предмет. Я, Том и бортмеханик чувствовали себя относительно сносно. Мы вытащили из корабля раненых, специальные носилки, дыхательные баллоны, батареи для комбинезонов, сигнальные ракетницы, два автомата и гранатомёт. Я выпустил гранату в ледяной утёс, к которому прижался корабль и обрушил на него лёд, замаскировав под не очень большим слоем. Потом определил по планшету наши координаты, сохранил их и вычислил направление движения к научной станции, которая находилась от нас на расстоянии приблизительно ста пятидесяти километров. Стрелка положили на носилки, и я с Томом поволок их по льду. А бортмеханик помогал идти десантнику. За золотом (я так и не сказал ещё правду ребятам) решили вернуться позже. Сейчас главное – выжить.