Степь 1. Рассвет

Это неожиданное открытие резким скачком породило в кутырке навыдане застенчивую суетливость и доселе незнакомое возбуждение. Сердце пустилось в очередной галоп. Он смотрел спокойно, не мигая, будто заглядывал через Зорькины глаза в её голову. Ярица от непривычности происходящего вся извелась под этим пристальным взором, не находя себе ни места, ни выхода и готовая провалиться сквозь землю.

Она с невероятной ясностью поняла, что этот арийский зверь её пленил ни для того, чтобы съесть, как она изначально предполагала, а совсем для другого. Надо было быть полной дурой чтобы до этого не додуматься. И сейчас, стоя на песчаном полу этой странной бани в девке отчаянно боролась вчерашняя кутырка, с которой ещё никто не вёл себя подобным образом, и завтрашняя молодуха, что как казалось Зорьке уже ко всему была готовая.

Пока никто из этих внутренних половинок не мог одержать победу. Молодухой быть хотелось, конечно. Показать себя уже взрослой и зрелой, кого не напугать мужиком, бравшего её пусть не по ритуалу, а воровством, но кутырка внутри упиралась руками и ногами, вцепившись в ярицу словно посикуха в мамину рубаху. В общем, снова стало страшно.

В рыжей буквально клокотала необъяснимая стыдливость, казалось бы, забытая ей давным-давно за ненадобностью, и главным образом за то, что по сути дела выглядела полной неумёхой. Девка попросту не знала, что ей делать в данной ситуации и даже не помнила, чтобы этому учили. Хотя кажется она вообще всё забыла, чему учили. И мужик по речным понятиям не так должен был себя вести. А он, как назло, стоял и вообще ничего не делал. Держал Зорьку за подбородок и пристально заглядывал в лицо, да так мучительно долго это делал, что девке стало просто невыносимо.

Рыжая сгорала от стыда, не понимая с какой стати эта эмоция вообще взялась у общепринятой оторвы. Ярицу охватили новые, неописуемые чувства, не испытываемые раньше. Ещё более непонятным было то, что от его пристального взгляда Зорька возбуждалась да притом так, что аж дух захватывало и внизу живота сладостно заныло. Эта гремучая смесь возбуждения и страха вызвало дрожь с мурашками по всему телу, и почему-то накатила слеза, размывая образ грязного мужика и заставляя её учащённо задышать, в преддверии откровенного рыдания.

Наконец он убрал руку от её подбородка, но только для того, чтобы указать на скамью, покрытую шкурками зимнего зайца, и одним этим движением, не произнеся ни слова, молодой ариец велел кутырке улечься на указанное место.

Зорька, словно опоенная дурманом безропотно подчинилась. Колотимая мелкой дрожью в раскалённом воздухе бани, она еле доковыляла до лежанки и с большим трудом уложила непослушное тело с кружащейся головой на мягкую подстилку, отодвигаясь и буквально вжимаясь в стенку шатра. Ярица замерла в ожидании, что он вот-вот возляжет рядом и начнёт делать с ней то, чего так боялась девонька и вместе с тем, о чём мечтала всё последнее время перед наступлением Купальной седмицы.

Ну и пусть он её выкрал, как она теперь думала обо всём что с ней произошло. По крайней мере он молодой ариец, и его партия для кутырки навыдане была куда более привлекательной, чем с их противным артельным атаманом Нахушей, под которого она бы непременно легла на эту макушку лета. Ведь сын Данухи именно для этого оставил Зорьку при баймаке на развод. Этот вековой пердун давно уже на ярицу засматривался и ждал ни дождался, когда подойдёт её возраст.

Зорька пока ни знала и не понимала намерений нового претендента арийского происхождения на её идеальное тело, но по их девичьим понятиям стать женой арийца было верхом мечты любой девки, любого баймака. Правда они с кутырками грезили выйти замуж за городского, а этот какой-то непонятный, в лесу живёт. В конце концов рыжая всё же убедила себя, что этот всяко лучше Нахушы

Ярица строила далеко идущие планы и ждала, но он не лёг, а велел ей перебраться на край. Она вся такая взволнованная, поёрзала задницей закусив губу и стыдливо стреляя глазками на его висевшее мужское достоинство, плавно и медленно будто перекладывая нечто очень хрупкое и не терпящее грубости, передвинула своё тело на край лежака.

Размечтавшись с неимоверной скоростью, ей вдруг захотелось во что бы то ни стало понравиться этому молодому арийцу. Поэтому кутырка старалась проделывать все движения как можно соблазнительней. По крайней мере, как она себе это представляла.

Ну вот, теперь это произойдёт, с каким-то трепетом подумала рыжая, пребывая вся в предвкушении, и чтобы не выдать охватившего её волнения и тем более предательского желания близости, Зорька зачем-то с силой зажмурилась. Так ей казалось, будет правильнее. Он мужик в конце концов, вот и пусть всё делает сам, а она полежит и посмотрит, как у него это получится.

Но тот всё ни начинал и ни начинал, словно издевался над неопытной кутыркой. А тут ещё его насмешливое «Расслабься дура. Я просто буду лечить», вообще выдернуло готовую уже ко всему ярицу из сладостных грёз вожделения.

Это был облом, и восприняла она его не иначе как унижение. Даже обозлилась в очередной раз на этого урода. Только тут рыжая поняла, что не только зажмурилась, но и напрягла все до одной мышцы так, что пальцы на ногах заныли от перенапряжения.

В воздухе пахнуло привычной жареной коноплёй, а сволочь, на которого она уже успела обидеться начал омывать её липкое тело и прополаскивать рыжие лохмы в деревянной посудине. Делал он это с нежностью, как оценила Зорька, и чем-то мягким и тёплым, словно беличьим пухом.

У ярицы менялось настроение подобно беспорядочному кручению листа на дереве от ветра. То она от страха цепенела, то вдруг возжелала того, кого только что боялась, тут же возненавидела, обиделась, а сейчас с такой же скоростью размякла и растаяла. Рыжей стало так приятно, что девка моментально обо всём забыла, разомлев как сытая собака возле недогрызенной кости. Зорька даже веки прикрыла от удовольствия, только что не поскуливала.

После того как мужик приласкал её чем-то мягким и тёплым, он принялся устраивать щекотки, осторожно поглаживая пальцем раны и ссадины, нанося на них судя по ощущениям что-то вязкое и липкое. Сначала ранки от его прикосновения слегка пощипывали, а затем принялись чесаться, и чем дальше, тем больше.

Вскоре нега с блаженством улетучилась и начались мучения. Нет, сущая пытка. Чесаться хотелось неимоверно, аж до «не могу», но кутырка терпела. Лишь когда он закончил экзекуцию и зашебаршил в стороне она разлепила веки и принялась оглядываться, а заодно потихоньку почёсываться.

Мужик мылся. Оттирал черноту с лица и волос, и избавлялся от того, что прилипло в котле. Рыжая первым делом осмотрела себя с ног до головы. Каждая царапина была вымазана чем-то зелёным и ей не надо было объяснять, что он обработал раны целебной мазью. Притом эта лечебная зелень оказалась на удивление быстродействующей, потому что чесотка как раз и была связана с тем, что раны стремительно заживали.

Ярица как-то быстро бросила заниматься собственным осмотром, тут ей было всё понятно, и с неподдельным интересом принялась разглядывать похитителя. Молодой ариец стоял к ней вполоборота и был занят исключительно собой, совершенно не обращая на пленницу внимания. По крайней мере Зорька ничего подобного не заметила. Правда и пара он в шатре нагнал так много, что рыжая едва различала его мелькающий силуэт. Интересно, неожиданно подумала она, а как его зовут? Тут Зорька вспомнила, что по дороге все называли его только «атаман» и никак по-другому.

Девка осторожно спустила ноги на песок и уселась, делая вид что втирает нанесённую мазь, а сама пялилась в наглую на молодого мускулистого мужика даже наклоняясь чуть вперёд, чтобы лучше разглядеть. Таких мясистых кутырка даже среди своих артельных мужиков ни разу не видела. А он такой молодой и уже такой здоровый.

Странный по её понятиям лесной ариец продолжал неспешно оттираться, плескаясь в широком ушате и постоянно поддавая пар. В конце концов воздух стал настолько обжигающим, что Зорька хоть с рождения и привыкшая к бане, но из-за содранной кожи, этого безобразия не выдержала и тихонько сползла на прохладный песок, устроившись за лежаком, а за одно охлаждая спину о сырую, пропитанную каплями конденсата стену.

Раздалось громкое шипение залитых водой головешек. В шатре резко потемнело, и полупрозрачный пар превратился в беспросветный туман, такой, что не было видно даже вытянутой руки. В лицо ударил тугой волной жар и каждая царапина взвыла от жжения. Тут неожиданно мужик позвал её откуда-то из глубины тумана по полному – Утренней Зарёй. И девку в тот момент даже не насторожило, да ей и в голову не пришло задуматься, откуда он её знал. Не до этого ей было. Кутырка вообще тогда не обратила внимание на такое странное обстоятельство.

Она что-то пискнула в ответ, закрывая при этом лицо ладошками и стараясь укрыться от нестерпимого жара.

Рыжая поняла только, что он её звал на выход. Где тут выход и куда ползти? В какую сторону? Кутырка отлепившись с дуру от стены вообще потеряла ориентацию и теперь могла только сообразить, где верх, где низ, а вот с определением сторон была большая проблема. Мало того, что темно, так ещё и ни зги не видно из-за тумана. Угораздило же идиота, тупую собаку вонючую, залить очаг при закрытой двери, ругалась тогда обозлённая девка.

Ползти на четвереньках она не могла – колени были содраны. Встать, поднять голову – жар стоял такой, что можно было обвариться. И тогда рыжая не придумала ничего лучшего, как встать на все четыре конечности задрав зад выше головы, и нащупав наконец влажную стенку, используя её как единственный ориентир двинулась куда-то вперёд, сама не зная куда.

– Утренняя Заря, – заорал он откуда-то спереди, почти рядом, – выползай оттуда пока не задохнулась.

И тут же через пару шагов Зорька разглядела мутное расплывчатое пятно спасительного света, и вот в этой несуразной и вызывающей позе рыжая выскочила на свежий воздух. Замерла, не разгибаясь и судорожно дыша ни то от испуга что задохнётся, ни то от резвости бега на четырёх конечностях.

Вдруг откуда-то сверху на разгорячённую спину хлынул поток ледяной воды. Зорька ни то взвизгнула, ни то, хрюкнула от неожиданности и резво вскочила на ноги.

Всё перед глазами поплыло, закачалось словно отражение в спокойной воде реки. Но холодный душ привёл кутырку хоть в какое-то сознание, пусть и пьяное. Она, продолжая тяжело и часто дышать, медленно, как бы устало, убрала мокрые волосы с лица и прямо перед собой увидела двух мальцов лет по десять. Те замерли будто вылепленные из глины, уткнувшись вытаращенными глазами на её волосатую щёлку между ног, ничего похоже больше ни видя и ни слыша вокруг.

Это эпическое зрелище с ватажным мясом, к которому Зорька давным-давно привыкла у себя в баймаке, как-то автоматически включило в кутырке истинную сущность – рыжую оторву. И ярица, не спеша, даже где-то вальяжно с ехидной улыбочкой, прикрыла лобок ладошками, а затем из одной скрутила смачную фигу, скривив при этом наиграно злобное выражение лица.

Мальчишки разом встрепенулись, опустили стыдливо глазки и застенчиво заёрзали на месте. Затоптались, не зная куда себя деть и где поблизости провалиться сквозь землю, при этом моментально покраснев. Рыжая, тогда не ожидая подобной реакции ещё удивилась: «Какие странные тут пацаны? Как будто ни разу не видели голую девку?»

Откуда было знать речной кутырке, что в этом лесном логове куда она попала, вообще девок нет, и самое главное – никогда не было. А если эти мальчики и видели когда-нибудь голую особь противоположного пола, то это было для них так давно, что они и не помнили.

Но Зорьке её выходка понравилась, и она какое-то время прибывала вполне себе довольная. Пока рыжая издевалась над малолетками, молодой ариец окатил себя водой из большого долблёного ведра, выхватил шубу из рук одного из пацанов, стоящих с потерянным и смущённым видом, и грозно на них рявкнул да так, что ярица вместе с мальчишками вздрогнула:

– Накрыли пожрать?

– Всё готово атаман, – отворачиваясь наконец от голой красавицы и смотря на орущего, пролепетал один из прислужников.

Ещё раз вздрогнули, Зорька не поняла отчего и проскальзывая на мокрой траве босыми ногами, рванули куда-то за ляписный шатёр бани. Рыжая растянулась в улыбке глядя на их карикатурную реакцию и потешную беготню. Но тут сильные руки схватили саму расслабившуюся кутырку, вскидывая в воздух как пушинку и куда-то понесли.

У ярицы всё веселье как рукой сняло. От неожиданности она затрепетала, задёргалась, даже ногами начала брыкаться словно косуля со страха. Изначально дыхание от возмущения перехватило, и она, даже не видя себя поняла, что покраснела, как только что стоявшие перед ней пацаны. Девку никто и никогда в жизни на руках не носил и пусть бы попробовал! И вот, на тебе.

Зорька, не зная, как себя вести, но уверенная что сопротивление бесполезно, довольно быстро замерла, а перестав дрыгаться, оценила своё положение как привилегированное, и даже успела загордиться тем, как он к ней относится. Прижатая к мощному мускулистому телу она интуитивно в противовес обмякла. Ощущение, как про себя подумала кутырка, офигенное. Даже где-то в душе мелькнуло некая симпатия к этому грубому мужлану.

Но тут ариец, донеся рыжую до входа в своё жилище, резко опустил её на ноги. Притом проделал это достаточно грубо. Даже не поставил, а небрежно бросил, что ли. По крайней мере, ярице это не просто показалось, а была уверена в этом. Отчего тут же забыв про то где она и в каком положении, умудрилась по-настоящему обидеться, а обиженную Зорьку все девки в баймаке обходили стороной, потому что из простой оторвы, ярица превращалась в невыносимую стерву, и непременно добивалась того, что обиженными становились все, кто был рядом.

– Залазь, – тихо рыкнул молодой ариец, не обращая внимания на надувшуюся кутырку.

Рыжая на волне короткой девичий памяти, напрочь забыв всякий страх, со злобой метнула на мужика сверкающий яростью взгляд, поджав губки в высшей степени стервозности, но тут же упёрлась в ещё более зверские глаза. Мгновенно дёрнулась как от удара в лоб, запаниковала, наконец-то вспомнив кто она и где находится, и уходя от неминуемого удара, морального или физического, ей как-то было без разницы как её будут бить, быстро юркнула в кибитку, понимая каким-то внутренним чутьём, вот теперь уже точно ничего хорошего ждать не приходится. Вернулся страх перед зверем, он вновь стал сволочью, превратившись в изначального урода, что только и делал что пугал, делал больно и издевался.

Прошла куда указал, потупила взгляд, уставившись в пол, застеленный соломой. Даже не предприняла попытки оглядеться по сторонам, и рассмотреть помещение. К ней вернулся сковывающий ужас что был в самом начале, когда он сбросил её с повозки за ногу. Молодой ариец, только что казавшийся ей ласковым и заботливым, снова превратился в злого людоеда, и от него повеяло холодом смерти. Зорька аж всем своим голым телом, особенно задницей почувствовала опасность. Неужели его так разозлила безобидная шалость с этими мальчишками, спрашивала она себя, вспоминая скрученную фигу.

Мужик приказал сесть на лежак. И как только рыжая пристроилась на застеленные шкуры, он с какой-то озлобленностью как ярице показалось, с силой швырнул ей на голову меховое одеяло

Зорька вздрогнула, думая, что он её ударил, запаниковала от наступившей темноты. Тут же с ошарашенными глазами вынырнула из накинутого покрывала, и сообразив в чём дело торопливо закуталась в него по самый нос, почувствовав при этом хоть какую-то эфемерную защиту. Ну, или, по крайней мере, возможность в нём укрыться, рассуждая по детской наивности, что, укутавшись с головой, потеряется. И раз не видит злого мужика, значит спряталась.

– Ешь. Голод не тётка, и голову не забивай, пока. Сначала еда, – потом разговоры.

– О чём? – машинально и не задумываясь ляпнула рыжая, и получилось это по интонации с неким вызовом, и больше походило: «да пошёл ты, мразь».

Тут раздался мерзкий хруст костей от большой жареной птицы, что лежала перед ним на тёсаной доске, стоящей на четырёх брёвнышках по углам, и мужик буквально взревел:

– Я тебя предупреждал, кажется, что дважды не повторяю!

В мановение ока, паника без разбора накрыла бедную кутырку с её лохматой головой и одеялом, куда она полностью запаковалась. В состоянии липкого ужаса, девка не только зажмурилась что было силы, но и втянула голову в плечи. Ярица была уверена, что её сейчас будут бить, и похоже, чем ни попадя. Она даже успела отругать свой длинный язык. Обозвать себя дурой, тупицей и приказывая этой дуре в рот воды набрать и помолчать, пока все эти непонятки что с ней происходят, хоть немножечко прояснятся.

Время шло, но бить он её не стал. Даже ничем не швырнул. Зорька, сидя под одеялом с зажмуренными глазами в собственных фантазиях отчётливо представила, как он замахивается, но видимо поняв, что, ударив пигалицу даже ладошкой, прибьёт к * матери, и поэтому передумал. А она ему нужна была живой. И Зорька понимала для чего. Даже в этой страшной для неё ситуации она не отказалась от своего предположения, что ариец своровал её из баймака исключительно для постельных утех. И поэтому избиение откладывалось. Но и высовывать свой нос из-под меха всё-таки не решилась.

Было слышно, как он ест. Молча. С жадностью. А у рыжей аж живот скрутило от запахов и слёзы лились от осознания того, что он ест, сволочь, а она голодная. Есть хотелось очень, но вылезать из своего укрытия кутырка боялась ещё больше, чем есть.

Просидев весь обед принюхиваясь и прислушиваясь к любому шороху, осталась девонька голодной, изойдя на слюну. Зорька ни о чём не думала. Она просто сидела, трясясь как мышь и в очередной раз плакала, жалея себя.

А потом вспомнился родной кут, мама, ярицы-подруги. Что-то они делают? Кинулся ли баймак её искать? А если артель кинулась, то почему по следам не догнала? Ехали-то эти коробки по степи еле-еле, никуда не торопясь.

Молодуха, что пёрла из неё в бане куда-то напрочь запропастилась, будто не было, и наружу вылезла зарёванная кутырка. Именно такой она себя и представила. Не нужны ей стали ни арийцы, ни свои мужики. Ни нужна стала взрослая жизнь пропади она пропадом. Девка хотела к маме, как последняя посикуха. Зорька уже не прислушивалась к звукам, не следила за этим «зверем» и поэтому не заметила, как он закончил есть, встал и вышел.

Мужик заговорил со стороны входной занавески абсолютно неожиданно, и рыжая снова вздрогнула, и как бы ни хотела, но ей пришлось вернуться в этот нескончаемый день кошмаров и мучений. Но вернулась она уже не запуганной кутыркой, а вполне себе успокоившейся молодухой, злой и голодной.

– А теперь слушай меня внимательно.

«А куда я денусь», – обречённо подумала рыжая, – «зверюга ты тошнотная».

– Я помылся, наелся, напился и поэтому добрый, и великодушный.

Параллельно тому, как он говорил, растягивая фразы и делая длинные паузы, как бы с некой сытой леностью в голосе, девка, лишь шевеля губами под одеялом вставляла в эти паузы нелицеприятные комментарии. Кутырка подобно маленькой злобной собачонке постоянно тявкала и огрызалась, постепенно превращаясь из покорной трусихи в сущую язву и рыжую оторву, но, тем не менее пуганную.

А кто запретит? Она же про себя его обзывает, а эта сволочь, как и все сволочи мыслей слышать не умеет. Лица он с гримасами не видит, потому что оно спрятано под мехами. Поэтому у Зорьки была полная свобода волеизъявления, правда только в пределах накидки.

Рыжая почти на каждую его реплику вкручивала гнусное оскорбление, и ещё при этом умудрялась корчить злобные рожицы. Вот только сначала у неё было как-то бедно с фантазией. Гнусности выходили какие-то однобокие – говнистые. И помылся-то он говном, и наелся того же в неимоверных количествах, ну и так далее.

– Даю тебе выбор, притом не один, а несколько.

«А я тебе высер», – язвила про себя злобная кутырка, – «и то же хоть завались говном с горой выше головы».

– Даю слово. Что исполню то что выберешь. Я так решил.

«Да засунь ты его себе в белую жопу».

– Первый выбор. Ты отказываешься жить.

«Ага, размечтался, * говно собачье».

– Я с удовольствием порублю тебя на мясо. И сварю суп.

От такого поворота её внутренняя язва обо что-то запнулась и на выдохе подавилась. Зорька, вытаращив глаза сначала даже не поверила в услышанное.

– Мясо у тебя молодое. Суп должен получиться съедобный.

«Мама!» – прошептала она одними губами.

– Выбор второй.

Тут ярица уже прислушалась, неожиданно поняв, что разговор для неё серьёзный.

– Ты хочешь жить, но только не здесь.

«Угадал говноед. И как можно дальше от тебя»

– Я продам тебя первому встречному арийцу в коровник.

«Ну, так ещё куда не шло, – подумала Зорька, приняв надменное выражение на лице и даже чуть задрав нос, – В арийский коровник я ни против. А то ишь, в суп он меня захотел, * *»

– Девка ты молодая, отмытая и не дурна собой. К тому же похоже ещё и не пользованная. Значит продать тебя можно хорошо и за золото.

«Да, я молодая и красивая, не то что ты урод с укороченным огрызком. Я даже его как следует рассмотреть не смогла».

– В какое ты сборище крыс попадёшь и к какому хозяину, мне плевать.

«Фу! А вот это мне как-то не нравится», – опустила она задранный носик и задумалась.

– Третий выбор, – тем временем доводил до пленницы свои требования молодой ариец.

«Ну что ещё, говнюк *»? – продолжая обдумывать пакости чужого коровника и сравнивая его с ужасами чужого бабняка.

Хотя ни того, ни другого девке в жизни видеть не приходилось, но по крайней мере могла себе представить чужой бабняк по их купленным невестам, оценивая каково им у них. А вот про коровник ярица раньше как-то и не думала.

– Ты хочешь жить. Не хочешь, чтобы тебя продавали ни весь, кому и остаёшься при мне со своей злобой и ненавистью.

«Да разбежавшись трахнись оземь, вонючка облезлая. На кой ты мне сдался, зверюга сраная».

– Тогда я сажаю тебя на поводок, и ты становишься моей коровой.

«Ух ты!» – она скорчила ехидную мордочку и даже плюнула в его сторону, но естественно, не вылезая из-под одеяла.

– Корова атамана – это высокое звание.

«Да я прям рухну с этой высоты, * пёс».

– Среди других коров логова ты будешь пользоваться определённым уважением.

«Ну, с другой стороны, я чё ли большухой сделаюсь? Это уже не плохо».

Зорька вновь призадумалась. Одно дело в чужой коровник шлёпать бесправной молодкой, а другое, вроде как сразу большуха. Да. Было бы не плохо. Она бы тут навела порядки, никому бы мало не показалось.

– Будешь делать, что скажу, когда, где, как и сколько.

«А вот * тебе с поленницу, глиста жопогрызная. Я на такое несогласная. Чай не в помойке себя нашла любимую».

Рыжая так вошла в роль беспредельницы, что, напрочь забывшись, даже выпрямилась загордившись, складывая руки на груди и закидывая ногу на ногу.

– Следующий выбор.

«Да пошёл ты полем со своими выборами, недосерок *, чтоб тебя кабан *».

– Ты хочешь жить в достатке и во власти.

«Ещё бы не желать, и ты мне в этом деле не помеха, жопа ушастая».

– Не хочешь продаваться, а желаешь продавать сама.

«Да», – шепнула она, при этом глубоко кивая, с таким видом будто это дело давным-давно решённое и пусть только кто оспорит.

– Меняешь злобу на покорность с обожанием и становишься моей женой.

Вот тут разошедшаяся Зорька перестала дышать, выпучив глаза и замирая с открытым ртом, в котором застряло очередное матерное зубоскальство.

– Первой и пока единственной.

«Женой!?» – недоумённо переспросила она сдавленным шёпотом, не веря в услышанное.

– Рожать и воспитывать моих детей.

Это осталось без комментария, потому что рыжая впала в ступор от неожиданного предложения и вместо злобной мысли молча пустила по щеке слезу.

– И наконец, последний выбор.

Она продолжала слушать, но уже как-то рассеяно.

– Ты забываешь всё, что я здесь наговорил. Одеваешь своё платье, оно валяется там, где сбросила, и я вывожу тебя за последнюю засаду. После чего ты свободна.

«Воля?». Глаза ярицы вновь округлились и притом чуть не вылезли из орбит. Сердце заколыхалось словно порванная тряпка на ветру. Такого она вообще не ожидала от похитителя. На кой тогда крал?

– Притом свободна совсем. Не только от меня, но и вообще от всех.

«Что значит от всех?», – переспросила она про себя находясь в некой прострации.

– Рода твоего больше нет. Я всех продал.

Зорька закусила губу до соли во рту, но боли не почувствовала. Она ещё не осознала смысла, но неожиданно поняла почему её не отбили у воров Нахушинские мужики. в голове замелькали обрывки разных мыслей, пытаясь сложиться в нечто единое, но у девки в мозгах был такой кавардак, что о каком-нибудь маломальском порядке даже говорить не приходится.

– Баймака твоего тоже больше нет, я его пожёг.

Вот тут Зорька впала в очередное оцепенение, напрочь, ни только ничего не понимая, но и перестав думать.

– Что с тобой будет за пределами моего леса, мне всё равно. Забуду, как сон. Найду другую.

А вот это был уже удар ниже пояса. Притом из того разряда, когда вместо потери сознания, наоборот в него приводит. Говорить такое кутырке, да в её возрасте – это всё равно что прилюдно обозвать кривожопной страхолюдиной. Это высшая степень унижения, влекущая за собой кровную обиду на всю оставшуюся жизнь, и в будущем непременную месть.

Какой бы образиной не казалась девка другим, сама она видит в себе достоинства, и в чём-нибудь, но обязательно привлекательность. И Зорька не была исключением. Голова мгновенно очистилась от всего что он наговорил, переключаясь на себя любимую. Сознание моментально отреагировало на вопиющее безразличие к ней, такой красивой, автоматически негодующе выдав: «Это как это забуду? А как же я?».

Каждая кутырка навыдане считает, что её должны любить и хотеть просто по определению. Как сказала Сладкая Малхушке, Зорькиной подруге, когда та выла белугой по поводу лишнего жира на заднице: мужики любую бабу любят, хотя бы за то, что есть куда. Главное для мужика в девке, заповедное место, а наличие жира в теле или отсутствия ума в голове, это лишь довесок для того места. Любая баба, что мужика не отпихивает, ему нравится. Но не успела рыжая взбелениться по поводу её отбраковки, как он свою речь закончил:

– Времени на выбор даю тебе до завтрашнего утра.

С этими словами она услышала, как ариец покинул кибитку. Притом не сколько услышала, сколько почувствовала по колебанию дома на колёсах, что тот спрыгнул на землю. Зорька ещё посидела, вслушиваясь в тишину, а затем потихоньку приподняла край одеяла и осмотрела пол. Никого. Бандитский атаман действительно ушёл, оставив рыжую совершенно одну.

И тут начался разбор этой сволочи на мелкие кости.

«Какова наглая морда? Прям * с горы. Жопу отрастил ни обойдёшь не объедешь. Тфу! Сдалась мне его жопа. Прям глаз намозолила, посмотри-ка. Род он продал, баймак сжёг, сволочь. Куда идти? В голую степь? Податься в соседний баймак? Только чем там будет лучше. А если он и его сожрёт, как нас? Бежать-то получается некуда, это ж смерть голимая. Лучше уж в суп пойти. Небось зарубит быстро, а там глядишь этим супом траванётся. Я хоть и вкусная, но ядовитая. Нет, вы подумайте только, суп он хочет из меня сварить, да чтоб я на это согласилась. Мудак жопастый. Тфу! Опять я про его жопу. Но я тебе устрою ещё ужас в этой жизни.»

Для кого-то может показаться странной её реакция. У девки дом сожгли. Родных перебили, подруг продали, а она непонятно о чём думает. А вы поставьте себя на место кутырки навыдане в то время. К чему её готовили всё детство и юность? К чему она сама готовилась?

Обычным делом для девок её возраста была продажа в чужие бабняки. А что это значит? Да то, что резко кончалась прежняя жизнь и начиналась новая, и ой какая несладкая. Кутырка автоматически теряла всё. И прежний дом, и всю свою семью, и всех своих подруг. Поэтому речные девки, как правило, ни к чему не привязывались, чтобы не жалко было терять.

Даже в тех, казалось бы, щадящих условиях что создались для ярицы, оставленной при родном баймаке, переход в бабняк в корне менял её положение и статус. Мама переставала быть мамой, подруги подругами. Бывшие ватажные пацаны переставали быть хорошими знакомыми и становились мужиками, под которых она обязана была ложиться, беременеть от них и становиться обычной бабой без каких-либо особых прав, но с кучей обязанностей.

В случае же продажи в чужие края, девка раз и навсегда теряла связь со всем, что было раньше. Поэтому всё что он ей наговорил, в принципе для любой кутырки было делом обыденным и её не касающимся. Отныне девка была лишь предоставлена сама себе и все её мысли так или иначе, касались собственного выживания в этом мире. И она этому была не только обучена, но и морально готова.

Всю эту внутреннюю ругательную тираду, рыжая буквально прошипела про себя сидя на лежаке, укутавшись в меха и постоянно раскачиваясь взад-вперёд, тупо уставив взгляд на заваленный мясом деревянный настил. Наконец, закончив всё это мыслью о том, что жопа у него всё же ничего, и прежде чем думать дальше не мешало бы пожрать, Зорька скинула с себя накидку и с дикостью голодного зверька накинулась на еду…