Два зеркала. Хроники затомиса

– Ну знаешь, милая, – разозлилась Аня сама на себя, – это уже слишком! Совершенно банальная ситуация: чего страшного? Ошиблась дверью – и пошла домой, а паника, словно предстоит первый раз с парашютом прыгать. Но нет, как бы меня ни колдобило, то что я задумала – сделаю, что бы тут мои дурацкие допотопные инстинкты ни вытворяли! Они ведь даже ничего не объясняют, просто – беги и все тут!

Аня постаралась перевести свой организм на автопилот и нажала кнопку лифта, перед шахтой которого она застыла в нерешительности, и хоть чувство тревоги по-прежнему не отпускало ее, девушка вошла в кабину и поднялась, как запомнила, на 8 этаж, затем, выйдя из лифта, снова не дав себе какой-либо остановки, нажала кнопку звонка 37 квартиры. В том, что квартира именно 37 у нее не было никаких сомнений – в ее память врезались и это число и расположение двери, из которой они с Андреем выходили, будучи в астрале. Мысленно Аня уже искала всякие варианты компромисса и решила, что если на первый звонок реакции не будет, то она имеет полное право разворачиваться и идти домой, однако все произошло очень быстро, сразу же после звонка за дверью послышались шаги, дверь открылась и на пороге возникла девушка, примерно одного с Аней возраста: пышнотелая, с круглым простоватым личиком, однако весьма симпатичная, с пышной шапкой темно-каштановый вьющихся волос. Ане было достаточно одного взгляда, чтобы узнать ту, чей сон она так беспардонно посетила сегодня ночью, хотя и с разрешения своего астрального спутника, к тому же в сердце Ани тут же возникла уверенность на уровне знания – это так, а не иначе – свойство, которое у нее появилось после воссоединения двух ее половинок. В общем Аня точно знала, что перед ней стоит Лена Данилова, жена Андрея Данилова – принца ее девичьих снов.

Полная девица в нарядном махровом халате окинула Аню удивленным взглядом, словно ожидала увидеть кого-то другого, и спросила с недоумением:

– Вы к кому?

Вариант с появлением в дверях супруги Андрея уже прокручивался ранее в голове Ани, и она так и не сумела заранее придумать, как поступить в подобном случае, поэтому первой реакцией Ани было сказать: «Извините, я ошиблась квартирой» – и побыстрее ретироваться, но в последний момент она сдержала себя, понимая, что это только все осложнит, и ей снова через какое-то время придется повторять попытку – а на это у Ани не было никакого желания, поэтому она спросила как можно более невинным голосом:

– Простите, а это разве не квартира Андрея Данилова?

– Какого Андрея Данилова? – проснулось в глазах у Лены неподдельное удивление, – мы здесь с мамой живем, я думала, что это она с работы пришла…

В этот момент у Ани возникло чувство, что она стоит на краю какой-то неведомой воронки, и если она перешагнет порог этой квартиры (правда хозяйка, похоже, не собиралась приглашать ее в дом), то она провалится в неведомую черную дыру. Аня подумала, что это чувство, пожалуй, возникало у нее и раньше, когда она только подошла к подъезду, но до сего момента просто не могла расшифровать каким-то определенным словом, и лишь сейчас у нее появилось ясное понимание, что речь идет о какой-то воронке. Мало того, она вспомнила, что такое же чувство у нее было, когда Юра излагал ей теорию черных дыр и червоточин. Тут Аня подумала о том, что время, при приближении к горизонту событий черной дыры, замедляется, правда, заметит этот феномен лишь внешний наблюдатель, а тот, кто непосредственно угодил туда – не заметит.

– Забавно, – подумала Аня, – я уже подошла к горизонту, или по-прежнему внешний наблюдатель?

Тут она поняла, что как-то неестественно долго затянулось молчание хозяйки квартиры и когда подняла на нее глаза, то сообразила, что возникшее чувство воронки у нее не случайно: Лена стояла в той же позе и с тем же выражением лица, что и минуту назад, и мало того, контуры ее фигуры стали какими-то размытыми и менее отчетливыми.

– А время-то и вправду остановилось, – подумала Аня, – ничего себе, «нехорошая квартира», – вспомнила она название главы из Мастера и Маргариты. – Может мне зайти туда, пока хозяйка застыла, может Андрей все же там, только она это почему-то скрывает?

В этот момент как-то неестественно отдаленно, словно из другой квартиры прозвучал знакомый голос:

– Ну кто там, из ЖЭКа что ли пришли?

И в проеме двери показалась знакомая фигура Андрея, оказавшаяся несколько в стороне от Леночки. Андрей был точь в точь, каким она видела его в зеркале вначале в своей квартире, затем в его, но выглядел еще более эфемерно, чем его застывшая супруга, правда фигура его, будучи прозрачной не имела размытых контуров и, в отличие от Лены, на него никак не распространялась остановка времени. Кстати, супругу свою, почти заслонившую ему дверной проем, он явно не видел, затем вовсе прошел сквозь нее и оказался на переднем плане, раздраженно рассматривая лестничную клетку и ни разу не остановив свой взгляд на Ане, стоявшей в полуметре от него.

– Нет никого, – сам прокомментировал себе Андрей, – пацаны что ли балуются, ведь не Ленка же дурака валяет, это не в ее стиле.

Андрей вышел (опять же явно не замечая Аню) на лестничную площадку, внимательно обшарил ее взором, пожал плечами и раздраженно вернулся обратно в квартиру, совершив рукой что-то вроде закрывающего движения, и Ане показалось, что и правда рука потянула за собой уже совсем прозрачную дверь, хотя та, материальная, которую открыла Лена, оставалась на месте – это Аня хорошо видела.

– Андрей, это я, Аня, – вскрикнула девушка и попыталась юркнуть в квартиру вслед за ним, мимо хозяйки, благо она не полностью перекрывала дверной проем, а сама стояла, словно остановленный кадр киноленты, однако почувствовала твердую невидимую преграду, словно прозрачная дверь и вправду закрылась и после этого стала совсем невидимой, хоть и непроницаемой. Затем было странное чувство, будто внутри Ани что-то перевернулось, словно ее мировосприятие совершило сальто внутри ее тела, остававшегося неподвижным – и квартира словно бы отступила назад. Она оставалась на прежнем месте, словно и не бросалась вслед за Андреем, а остановленный кадр Леночки снова ожил.

– Так что вы ошиблись, никакой Андрей Данилов здесь не живет, и я не знаю такого, – закончила прерванную на середине фразу полная девушка, словно бы заранее закрывая тему разговора на тот случай, если Аня вдруг начнет выяснять, не живет ли такой где-то поблизости, или, может, хозяйке что-то известно про данного человека. С этими словами девушка закрыла дверь перед Аниным носом, так и не выслушав каких-то объяснений или вопросов.

Поняв, что продолжения контакта не предвидится, Аня развернулась и пошла к лифту, при этом нарастающее чувство страха оставило ее, как только она вышла из злополучного дома.

– Ну, дела, – думала Аня по пути к остановке (мокрый снег уже прекратился, почти не оставив следов на асфальте, и лишь чахлые палисадники были покрыты грязными клочьями ваты), – воистину – нехорошая квартира. Судя по всему эта девушка не врет и действительно не знает никакого Андрея. Однако же он там есть! Правда, так же не догадывается об этом соседстве, но в его случае какая-то Лена, тем не менее, в его квартире присутствует. Что это? Параллельный мир, не пересекающийся с нашим? Очень похоже, ведь он не видел ни свою жену, ни меня, однако я его видела! Значит, хотя бы в одностороннем порядке пересечение существует! Хорошо, кстати, что меня туда что-то не пустило, Бог знает где я в этом случае могла бы оказаться, и совершенно неизвестно, сумела ли вернуться домой. Что же теперь дальше делать? Еще раз заявиться через некоторое время? Думаю, в этом нет никакого смысла, к тому же в следующий раз хозяйка может быть агрессивнее. Оставить все как есть? Но тогда загадка останется неразгаданной и я потеряю единственный огонек, который только-только затеплился во мраке неизвестности, а ведь эта квартира, пожалуй, та ниточка, которая может вывести меня к Андрею и навсегда изменить мою жизнь! Да, что ни день, то новая тайна, которая еще больше запутывает ситуацию.

Так ни к чему определенному не придя, Аня решила, что пока все надо отложить на неопределенный срок, тем более уже завтра она начнет работу в поисковом отделе (неведомо чего) Московского Авиационно-технологического института, там будет много опытных людей, серьезно занимающихся всякими проблемами аномальностей, возможно они что-то конкретное ей посоветуют, а может и помогут приоткрыть дверь в некий параллельный мир, куда ее сегодня не пустили.

– А впрочем, – подумала она, открывая свою дверь, которая ее, слава Богу беспрепятственно пропустила, – надо заканчивать с этими гаданиями – что будет, да как будет! Все равно получится не так, как прогнозируешь.

ГЛАВА 4. Поисковый отдел

На следующий день, получив временный пропуск от Тамары Владимировны, Аня стояла в проходной поискового отдела Авиационно-технологического института.

– Дурацкое название, – думала девушка, сунув свой временный пропуск охраннику, который тут же внимательно его стал изучать, сверяя фото с оригиналом, – в той лаборатории в Подлипках по крайней мере указывался объект изучения: Лаборатория по изучению парапсихологических феноменов. А тут не понятно что они ищут и причем здесь Авиационно-технологический институт. Пропавшие самолеты что ли? Впрочем, если вспомнить Бермудский треугольник, то это не лишено смысла – там ведь довольно часто самолеты пропадали.

– Все нормально, – прервал ее размышления охранник, – можете проходить.

– А куда проходить? – не поняла Аня, – я первый раз, мне в поисковый отдел.

– По коридору до лифта, – неопределенно махнул рукой охранник, – на лифте спускаетесь в подвал, там увидите.

– Вот, – думала Аня, следуя указаниям охранника, – опять в подвал. Как тогда, в лаборатории парапсихологии. Наверное это связано с экранированием, там ведь всякая чувствительная аппаратура хранится, а может и психогенераторы. Нет, не может быть, чтобы я дважды на одни и те же грабли наступила… а впрочем… ну и куда теперь, – подумала она, выйдя из лифта в бункерообразное вытянутое помещение с тяжелыми бетонными стенами. – Я думала меня все же встретят и проводят на рабочее место, но тут, похоже, до меня никому дела нет. И Юра хорош, хотя бы показал, куда идти, а то пристроил и можно теперь руки умывать.

Впрочем, пройдя несколько метров по коридору, она увидела дверь с табличкой «заведующий поискового отдела МАТИ Пушкин В. Б.» и, разумеется, туда постучала. Услышав: «Войдите», Аня робко открыла дверь и вошла в кабинет. Она оказалась в просторном кабинете без окон (ну, разумеется, какие окна в подвале!), с одной стороны там стояли полки с разнообразной литературой, а с другой – стеллажи, уставленные образцами всякой неведомой аппаратуры, понять назначение которой Аня, разумеется, не могла. Впрочем что-то подобное она видела тогда, в Подлипках, хотя, конечно, коробки и есть коробки – электронная аппаратура различного назначения часто похожа друг на друга, и не сталкиваясь с нею близко, не определишь, какой прибор для чего предназначен. Аня помнила, что от остальных приборов сильно отличался только психогенератор, но тут, в кабинете завотделом она ничего похожего не увидела. Сам заведующий сидел за большим столом, на котором была разложена какая-то карта и, казалось, внимательно ее изучал.

– Здрасте, – выпалила Аня заранее заготовленную фразу, – я ваша новая сотрудница, обо мне должен был мой брат Юра Ромашов рассказать.

Заведующий – лысоватый худой мужчина средних лет с не очень аккуратной бородой и какой-то даже подчеркнутой небрежностью в одежде оторвался от карты и с интересом начал рассматривать свою гостью, при этом несколько раз странно повел головой, словно просканировал Аню невидимым лучом. Тут она и вправду почувствовала неприятные ощущения в области солнечного сплетения, и в этот момент глаза Пушкина В. Б. посветлели и он приятно улыбнулся:

– Заходите, заходите, уже наслышан, с вашим братом я неплохо знаком, так что подготовлен к вашему появлению, да и Тамара Владимировна кое-что успела о вас рассказать. Сказала, что вы точнее всех из наших сенсов ее продиагностировали. Впрочем, не знаю, откуда у нее эта уверенность, обычно опытный диагност может сказать о человеке гораздо больше, чем те проблемы, которые его на сегодняшний день беспокоят. То есть должен увидеть его кармические зацепки и суметь интерпретировать во что они могут вылиться на физическом плане. То есть сказать только то, что на сегодняшний день беспокоит – это слишком мало. Весьма вероятно, что все те, кто нашу завкадрами диагностировал, назвали как раз эти тонкие, пока не проявленные на физическом плане потенции, что было воспринято, как диагностическая ошибка. Но тут уже на первое место выходит фактор доверия – Тамара Владимировна привыкла все десятки раз перепроверять, благо есть такая возможность, но, разумеется всякие информационно-энергетические тонкости ей неизвестны, и она могла интерпретировать дополнительную информацию, как банальную выдумку.

– В общем-то, – сказала Аня, видя, что завотделом сел на любимого конька, – я ей очень мало сказала из того, что увидела. Всякие уточнения, мне показалось, ее бы только обидели. Я же ее совсем не знаю, поэтому назвала только те проблемы, которые ее на данный момент, либо в прошлом беспокоили, а об остальном просто промолчала. Возможно это неправильно и нужно было бы указать на те опасности, которые ей в перспективе угрожают, но я подумала, что если я буду здесь работать и как-то получше ее узнаю, то может потом на какие-то вещи ей укажу.

– Наверное ты права, – как-то быстро перешел на «ты» завотделом, – но наших сенсов обычно несет и они не подумавши выкладывают всю правду матку, которую на ментале углядели. А это часто приводит к эффекту отторжения. Я знаю, что у Тамары Владимировны скептический фактор срабатывает гораздо сильнее, чем фактор веры, поэтому ты, наверное, правильную линию выбрала – рассказала только то, что она сама может подтвердить. Кстати, это свидетельствует о том, что ты умеешь дифференцировать информацию. Многие не могут разобраться в том, что человека беспокоит на данный момент, а что будет беспокоить в перспективе – через год, через два и больше, то есть путают информационные уровни. К тому же часто не способны убрать субъективный фактор, а он, порой, вносит немалые помехи, иногда полностью подменяя объективную картину на вымышленную, которую оператор подсознательно хочет получить и сам мысленно достраивает. На первых порах это – основная проблема, и только длительная практика способна научить оператора отделять зерна от плевел.

– Тогда, – совсем осмелела Аня, чувствуя благожелательное к себе отношение, – со мной, наверное, совсем все тяжело обстоит. У меня, по сути дела, и не было никакой практики… вернее, она была и достаточно интенсивная, но в далеком детстве, после чего следовал перерыв около 11 лет. Теперь – все сначала.

– Что значит, – все сначала, – внимательно посмотрел на нее завотделом, – при этом Аня опять почувствовала мурашки, сканирующими волнами перебегающие по ее телу.

«Смотрит меня, – подумала Аня, – а ведь я его об этом не просила. Интересно, а он как-то отреагирует, если я ему дезинформацию подсуну»?

Аня сдвинула точку сборки (в последнее время она устанавливала ее не волевым импульсом, а включала некий принцип обратной связи, который самостоятельно устанавливал внутренний тумблер в нужное положение в зависимости от частотных характеристик исследуемого объекта, как при автоматической настройке телевизионных программ), и картина окружающего несколько изменилась. Аня продолжала смотреть физическими глазами, но видела картину не только в обычном восприятии, но и ряд к ней добавлений, которые улавливал ее третий глаз. В частности в области солнечного сплетения Пушкина В. Б. появилось вращающееся по часовой стрелке кольцо-бублик, – («кажется в науке такой объект называется тором», – подумала девушка), – из центра которого исходили светящиеся щупальца, быстро ощупывающие пространство вокруг Ани, но тела не касаясь. Они скользили по окружающему Аню ореолу и быстро вибрировали на самых концах, словно бы что-то счищали с поверхности ее ауры (она впервые смотрела собственную ауру), которая у Ани оказалась интенсивно синего цвета – того, который профессиональные художники называют индиго. Характер ауры при этом не менялся, однако Аня понимала, что щупальца снимают с ее ауры какие-то данные. Это не ощущалось, как отток собственной энергии, скорее, как касание чужой, что как раз и воспринималось Аней до ее перехода в состояние повышенной чувствительности как пробегание мурашек в области солнечного сплетения.

– Надо же, – подумала Аня, – как датчики самописцы, – вспомнив как однажды наблюдала процесс энцефалографии, – только информацию не на бумаге запечатлевают, а отправляют в центральный компьютер. Интересно, что они там диагностируют в этом режиме? Я только вижу, как они по моему энергетическому кокону елозят. Аня отправила в свободный полет точку сборки, и когда та остановилась вдруг на ее собственной ауре, словно на экране вспыхнул образ мамы на больничной койке, а рядом она сама.

– Интересно, – подумала Аня, – он что, мою маму диагностирует? Так уж поздно, нет ее! Однако, похоже, он ее видит, а значит не шарлатан какой-то. Но только причем здесь мама? В этот момент, настроившись именно на завлаба, Аня почувствовала, всю мамину горечь и обиду на несправедливую с ее точки зрения жизнь, что вот она всю жизнь думала о детях, о муже, забывала о себе, и что в итоге получила? Гибель во цвете лет? Какая же это справедливость, и где Господь Бог, ведь она в тайне надеялась за свою самоотверженную жизнь во имя семьи на какую-то хоть небольшую награду. А так выходит, что всякие эгоисты и сволочи, которые всю жизнь думали только о себе и заботились только о своем здоровье, живут припеваючи, а она теперь лежит на этой больничной койке и ничего радостного в своей жизни не видела. Дальше шло чуть ли не проклятье – толи всему человечеству, толи Господу Богу – правда в существование последнего она не была особенно уверена, хоть сейчас, на пороге смерти, искренне пыталась принять эту категорию в свое сердце. Далее пошла информация о том, что эта мамина вселенская обида ударит не столько по ее посмертию, сколько по ее детям, которым и предстоит отрабатывать мамину обиду вместо нее – и непонятно почему, но именно Ане предстоит это сделать болезнью, которая на физическом плане еще не сформировалась, но в зрелом возрасте – одна из болячек, которые ее ожидают – это заболевание позвоночника по типу остеохондроза, который пока, в силу возраста, нисколько ее не беспокоит.

– Неужели, – подумала Аня, – он все это видит? Впрочем, возможно, это и не он, а я, а он лишь мое видение по поводу меня самой спровоцировал. Впрочем, с чего я взяла, что одна на свете такая ясновидящая?

Тут действия сканера завотделом приняли несколько другой характер, поскольку изображение мамы исчезло так же внезапно, как и появилось, Анина точка сборки самопроизвольно сместилась и девушка поняла, что сканирование переместилось заметно вниз и словно бы пытается пробиться через ее внешнюю оболочку ауры в сферу деятельности Аниной половой чакры, которая, как Аня о себе знала, функционирует у нее как-то не так, и неизвестно, есть ли она у нее вообще. Впрочем докопаться до истины Пушкину она не дала, поскольку возмутилась такой бесцеремонностью. Что-либо говорить в такой ситуации было глупо, поэтому она совершила такую-же биоэнергетическую бестактность: послала Пушкину телепатемму, изображающую половой акт богомолов, который, как известно, заканчивается тем, что гораздо более крупная самка откусывает самцу голову в самый момент кульминации, внося энергию смерти в акт зачатья. При этом лукавый бес ее попутал, и она придала откусываемой головке самца некоторое портретное сходство с головой самого завотделом.

Трудно сказать, увидел ли Пушкин В. Б. То что передала ему Аня во всех подробностях, однако сканирующие щупальца тут же отпрянули, словно натолкнулись на раскаленную сковородку, а лицо завотделом приняло растеряно-озадаченное выражение, которое он, правда, тут же постарался скрыть, вытащив из кармана платок и без особой надобности высморкавшись.

Сцена эта продолжалась буквально несколько секунд, и скорее всего внешний наблюдатель ничего бы и не заметил, однако на самом деле этот кратковременный энергетический обмен любезностями, по-видимому дал обеим «дуэльянтам» некоторую информацию друг о друге и, похоже, Пушкин был довольно сильно озадачен.

– Да вы садитесь, – вдруг вспомнил он, что Аня все еще стоит в дверях, и возможно от увиденной картины снова перейдя на «Вы». Считайте, что сейчас произошло что-то вроде собеседования, – он хитро подмигнул девушке, – видите – минуты достаточно… и не надо ничего говорить, – прибавил он видя, что Аня собралась каким-то образом прокомментировать ситуацию – все всё поняли. Вы меня, честно говоря, просто огорошили, я с подобным не сталкивался. Так о чем это мы говорили? Ах да, вы сказали, что в далеком детстве упражнялись, а теперь все сначала. Что-то мне не очень понятно… ну, а самому посмотреть вы не позволили. Так что приношу извинения, допустил неэтичность, редко кто замечает. Так вы хотите сказать, у вас в детстве гуру был? Как-то в наших советских реалиях в это трудно верится. Это никого не удивило бы в Индии, Непале или Тибете, но у нас! И кто это был, может я его знаю? Я неплохо знаком с контингентом русской саньясы, а методы у вас самые что ни наесть эзотерические, ясно, что вас не церковники наставляли. Но сами-то вы не могли же эти вещи освоить!

– Я даже не знаю, как сказать, – смутилась Аня, – учитель был, но не человек.

– Так вас духи избрали? Вы шаманка? Хлопнул ладонью по карте на столе Пушкин, – тем более уникальный случай для среднерусской полосы под патронажем христианского эгрегора. Если бы это был Алтай, Якутия, на худой конец Бурятия или Калмыкия – еще понятно, но там ведь все по определенному сценарию происходит, с определенной, веками наработанной атрибутикой! Как-то я вас плохо представляю пляшущей в трансе с бубном вокруг костра. И потом подобное посвящение крайне редко в детстве происходит. Впрочем у некоторых племен бывает, но там чаще старый шаман выбирает, кому Силу передать, а потом уже с духами начинает его знакомить.

– Да нет, – улыбнулась Аня, – никакая я не шаманка, меня домовой обучал науке живого мира, а самого домового я в подвале встретила, он на трубе центрального отопления сидел, такой одинокий, всеми брошенный, с насморком. – И Аня, почему-то почувствовав доверие к завотделом, рассказала ему то, что не рассказывала никому – о своей встрече с домовым и о своих первых уроках, правда потом спохватилась и умолчала о том, что ей стало известно о Варфуше позже – что он в действительности не домовой а посланник Демиургов, выполняющий планетарную миссию. – Надеюсь, – скомкала она конец рассказа, – это между нами останется, а то, если бы это психиатр услышал – точно бы в психушку упек.

– Что вы, что вы, Анечка, – расхохотался Пушкин, – вы не в том департаменте находитесь, и если бы за вами не было подобной истории, вы бы вряд ли здесь очутились. Да нас тут любого можно и Ганушкина и в Скворцова-Степанова упечь, так что вы попали как раз по адресу. Люди, нашу организацию создавшие и ее охраняющие крайне заинтересованы, чтобы уникумы, подобные вам оказались именно здесь, а не в дурдоме, где с помощью специально разработанного лечения индиго превращают чуть ли не в тростник. Нет, нам свыше позволено быть сумасшедшими, поскольку и круг проблем, которые мы изучаем, тоже с точки зрения обывателя и официальной науки, является бредом сумасшедшего – а ведь мы к кое-каким фундаментальным законам подобрались вплотную. Кстати, а вы случайно не побывали в том месте, о коем упомянули? Вы как-то все фрагментарно рассказывали и, похоже, умолчали о многом… впрочем я вас понимаю.

«А ведь он почувствовал, – подумала Аня, – ладно, если это для него обычная тема, то расскажу, пожалуй, но о лаборатории парапсихологии и динозавре – ни слова, это уже будет слишком»!

– В общем была я в психушке в 8 лет, – сказала она смущенно, – но не из-за Варфуши, а как раз наоборот – потому что я его потеряла… а после больницы хоть в тростник я и не превратилась, но обычной девочкой стала – как бы часть себя потеряла, и забыла все то мистическое, что в моей жизни до 8 лет было. Только несколько дней назад после сеанса гипноза ко мне память вернулась… ну и некоторые способности.

– Некоторые, говоришь, – усмехнулся Пушкин (как-то незаметно он снова перешел на ты), уже то, что ты мне продемонстрировала – весьма впечатляет. Впрочем, здесь тебе придется не только этим заниматься, поскольку у нас – поисковый отдел, и что мы разыскиваем твой брат должен был тебе рассказать. Я его специально консультировал и видео материалы предоставлял. Сама по себе способность к эдейтическим образам – только признак, так что возможно, у нас тебе, как в детстве, придется некоторые свои ясновидческие способности тренировать, правда тебя уже не домовой тренировать будет, а я или кто-то из ветеранов. Хотя может тебя и тренировать не придется, ты ведь – индиго – а это само за себя говорит.

– Кстати, – сказала Аня, – я уже не первый раз слышу: «индиго, индиго», но не совсем понимаю что это такое. Это что – все сенсы?

– О нет, – покачал головой Пушкин, – далеко не все, я, например, не индиго. Индиго – это представитель новой, шестой расы, который, как правило, и сам не догадывается об этом. Такие люди получают свой дар при рождении, и кроме того содержат в своем генотипе некую программу дальнейшей трансформации. Правда пока нам об этой трансформации ничего не известно – это, скорее, гипотеза. Известно только что они недавно появились, что эти дети и молодые люди чрезвычайно сенситивны и имеют ауру в корне отличающуюся от таковой у обычных людей и даже продвинутых сенсов. Цвет ауры у таковых насыщено-синего цвета, имеет форму правильного яйца, и практически не меняется при смене состояний – эмоциональных и ментальных, как это бывает у других людей, в том числе продвинутых сенсов и йогов. Правда обычному человеку, не видящему ауру, это ничего не скажет – это лишь для нас, ауровидцев, очевидность. Так вот, ты – индиго, причем – первая в нашем коллективе, и это весьма интригует, поскольку неизвестно, чего от тебя ждать. Ладно, заговорились, но я сам должен был убедиться, и чтобы убедиться мне совсем не обязательно, чтобы ты демонстрировала все свои возможности – это тебе в дальнейшей работе пригодится. Сейчас пойдем в отдел, я тебя познакомлю с теми, кто на месте – но это далеко не все, половина сотрудников, как обычно, в поле, поисковые системы обкатывают.

Пушкин встал из за стола – он оказался достаточно высок и сутул, и брюки его были неглажены и явно коротковаты, как у школьника в период интенсивного роста – в общем тепичный ученый, погруженный в свои научные идеи, которому некогда обращать внимание на такие мелочи, как внешний вид, особенно если он холостяк и следить за ним решительно некому.

– Извините, наше общение так быстро перешло в сферу ноуменального, – сказал завотделом, что я даже не успел представиться: Виктор Борисович, – и подал Ане руку, как мужчине.

– Аня… Анна Михайловна, – непривычно произнесла девушка и вложила свою узкую руку в широкую ладонь Виктора Борисовича, тут же, почему-то почувствовав, что завотделом тяжело болен и у него эпилепсия – причем она даже не сдвигала точку сборки, информация пришла сама собой и так неожиданно, что Аня даже вздрогнула.

– Чего? – внимательно посмотрел на нее Пушкин, – что-то не так?

– Да нет, ничего, это я случайно – смутилась Аня.

– Да уж говори, что там, – посуровел Пушкин, – усмотрела у меня чего-то?

– Я не смотрела, это само произошло, – опустила глаза Аня, – просто я почувствовала, что у вас болезнь… эпилепсия… извините, я не специально!

– Все верно, – почему-то успокоился завотделом, – а я думал – рак. Эпилепсия-то – Бог с ним, неприятно, конечно, но я привык, к тому же приступы не частые, реже чем раз в два месяца. Это у меня после травмы в молодости. Возможно, что и кое-какие способности у меня появились одновременно с возникновением болезни. У сенсов такое соседство – частая штука. Да и многие великие страдали тем же – и Александр Македонский, и Юлий Цезарь, и Достоевский. Остается себя хоть этим утешать. Но точно рака нет?

– Точно нет, – мельком глянула его на ментале Аня, – между прочим через эпилепсию какой-то негатив от вас уходит, и если бы не это, то этот негатив, возможно, в рак перешел.

– Вот, вот, – вздохнул Виктор Борисович, – я чувствую, что раковый потенциал есть, а рака нет, но себя диагностировать – штука неблагодарная, редко кто может… а наши, если и увидят – разве скажут! Кто ж такое шефу заявит!

– А у вас что, все сотрудники сенсы? – удивилась Аня.

– Официально, кроме меня, трое. Двое рамочников и одна видящая. Кроме того, два электронщика, на и те как-то пытаются поле царапать, на элементарном уровне любой научиться сможет. Ладно, пойдем в отдел, познакомлю тебя с теми, кто на месте, но, по-моему, оба рамочника в поле, но Арина Николаевна должна быть на месте, а возможно и электронщики – Коля и Сергей.

Виктор Борисович провел Аню дальше по коридору и набрал на массивной металлической двери (она-то и вызвала у Ани ассоциацию с бункером) шестизначный код. Комната в которую они попали и вправду мало напоминала лабораторию (не случайно Пушкин ни разу и не упомянул этого слова, предпочитая ему ничего не значащее «отдел»), и если бы описываемые события происходили в мятежные девяностые годы, первое, что бы пришло Ане в голову – это салон магических услуг – уж больно чудно была обставлена эта комната, по идее представляющая собой лабораторию научного учреждения. В отличие от кабинета Пушкина, ничего похожего на электронные приборы в этом просторном помещении не было, зато было много того, чего в застойные семидесятые в рядовом советском учреждении, тем более засекреченном, явно находящемся под патронажем КГБ, быть не могло. Начать хотя бы с того, что покрашенные стандартной голубой краской стены (поскольку окон не наблюдалось, то площадь их была весьма велика) были сплошь увешены всевозможными красочными и черно-белыми плакатами и схемами, которые даже при беглом взгляде, даже несведущему посетителю являли свое религиозно-мистическое содержание. Книг в этой комнате, в отличие от кабинета Пушкина, было не так много, и они в основном разделялись на 2 категории: либо ветхие – явно дореволюционные издания, либо так называемый самиздат, и поскольку книжный шкаф стоял в дальнем торце помещения, то Аня разглядела лишь два названия чрезвычайно внушительных фолиантов: ГОМ и Арканы. Священная книга Тота. Впрочем эти названия Ане, за всю жизнь не прочитавшей ни одной эзотерической книги, ничего не говорили, и только от «священной книги Тота» пахнуло чем-то запредельным, древнеегипетским. Впрочем внимание Ани привлекли прежде всего картинки, развешанные на стенах, большинство из которых были достаточно крупными, чтобы их подробно рассмотреть. Первой бросилась в глаза большая черно-белая гравюра, висящая как раз над столом единственного на данный момент обитателя комнаты (о столе и обитателе мы расскажем особо чуть позже) изображающая глаз в треугольнике, расположенного посреди темного мрачного облака, из которого в разные стороны исходили многочисленные лучи. («Кажется это гравюра Густава Доре, – подумала Аня, – или Рембранта…»). Казалось бы сей факт был должен свидетельствовать о строго христианских и возможно католических взглядах повесившего эту гравюру, но соседняя картинка – напротив – празднично-красочная намекала уже на совсем другую религиозную приверженность. Там по-королевски облаченный синекожий юноша с огромной гирляндой живых цветов на шее и скрещенными по особому ногами наигрывал что-то на изящной свирели для нескольких смуглых полуобнаженных дев на живописной поляне, по которой в отдалении идиллически паслись белые коровы.