Юные

– Всё врала старуха! Идеалы, да человечность… Стара штука! Истина-то – не с нею, а у волков… Вона – вишь, какие у них зубищи! так и загребают… и мясо едят.

И сам дичает до образа и подобия волчиного.

Так мы маемся и иной раз пропадаем, когда одиноки. А – если вдвоём? Если жажда хоть минутки счастия и согласие убеждений свели нашего брата в брачный союз, узаконенный или гражданский, с женщиною – такою же нищею и такою же трудовою, как и муж? Да ведь это не жизнь – это скорбь вавилонская! Это – смерть! смерть! смерть!

 
Смерть меня кличет, моя дорогая…
О, для чего, умирая,
О, для чего, умирая, любя,
Я не в лесу покидаю тебя?
В тёмном лесу, где опасность таится,
Неотразимо грозна,
Змеи клубятся, коршун гнездится,
С бешеным хрюканьем бродит веприца,
Бурого вепря жена…
Смерть меня кличет… о горе!
Лучше бы в утлом челне
Бросил, средь бурного моря,
Я существо, драгоценное мне!..^[7]
 

Столичная мудрость растерянно разводит руками.

– Право, ума не приложу, как мне быть с вами. Учиться вам некогда, потому что надо жить. Жить трудно, потому что надо учиться. Вот и крутись, как белка в колесе! Ну-с, да всё это, однако, философия. А за лекции-то всё-таки пожалуйте денежки!

– Великая! пощади!

– Да что там – пощади! Не я спрашиваю, закон спрашивает. Мне – что? По мне, хоть все даром учитесь, – лишь бы профессорам моим правительство жалованье платило, а то мне ваших денег не надо… Но закон требует: плати – и надо платить. А, у кого нет средств платить, должен убираться вон, если ему не поможет общественная благотворительность… Устройте там какой-нибудь концерт или спектакль, что ли… Фигнера пригласите, Комиссаржевскую… очень, очень недурные сборы бывают. Знаете: с миру по нитке…

– Голому верёвка! знаем, благодетельница.

– Наконец, вот – в обществе вспомоществования нуждающимся студентам имеются, говорят, десятки тысяч в долгу за бывшими университантами по невозвращённым ссудам в учебные годы. Просите обращения этих денег на свои нужды: это ваше право…

– Не возвращают, кормилица!

– Настаивайте! требуйте! протестуйте! обращайтесь к обществу, ходатайствуйте пред правительством! Печатайте в газетах имена недоимщиков… нельзя же, чёрт возьми, безнаказанно вырывать кусок хлеба изо рта у голодного. Если совесть забыли, пусть хоть сраму зато наглотаются.

– Не действует, голубушка. Всё испробовали, и всё – как с гуся вода. Уж больно благонадёжно пропитались принципом на счёт homo homini lupus…

– Господи! – в совестливой муке ломает себе руки alma mater, – что же это, наконец? Куда ни кинь, всюду клин. И зачем только вас принесло ко мне, горемычные? Ну, – нет денег учиться, сидели бы смирнёхонько, да тихохонько по своим мурьям…

– А богатые бы учились?

– Богатые бы учились.

– Великая! Ты начинаешь рассуждать, как кн. Мещерский!..

Alma mater обиделась:

– Вы, однако, не ругайтесь… я не заслужила…

Её прервали:

– Послушай, alma mater. Глухая ночь царит в глубине России, и ночь плодит мотыльков. В силах ли кто задержать их приплод?

– Никто и ничто. Это закон природы.

– И они родятся тысячами, десятками тысяч, и, кружа во тьме и холоде, мечтают о светлом, тёплом солнце, повторяют себе сказки и легенды неведомого им белого дня, страдают по золотым лучам, по радужной призме красок… Ты, alma mater, –

 
Как солнце небесам,
Ты жизнь и свет вливаешь в душу нам!
 

Скажи: можешь ли ты не светить?

– Нет, не могу. Это – вся цель моя, всё моё святое назначение.

– А если ты не можешь не светить, то можем ли мы, мотыльки, не лететь на твой заманчивый маяк? И пусть сгорят нас, неосторожных, десятки, сотни, тысячи, – мы всё не перестанем лететь, потому что ты – благо и правда, а позади нас – кривда и зло… Мы вырвались от чёрного Аримана и мчимся к сверкающему Ормузду… И – пусть опалят нас, слабых и бедных, пламенные ступени его трона! Обожжённые, ковыляя на одном крыле, мы возвратимся в свой мрак всё же апостолами твоей истины и возвестим детям мрака, что Ормузд – не сказка: он есть, и он прекраснее и сильнее Аримана, и его святая правда и знание, а не ложь тёмного невежества, царят над миром. Кто видел божество хоть однажды в жизни, отблеск славы его останется на челе того счастливца на всю жизнь. Кто прикоснулся к тебе, alma mater, тот уже – твой слуга и рыцарь твоего духа, носитель твоего света. Искорку, которую ты успела дать ему, он разожжёт костром в своих родных потёмках… костёр за костром, луч за лучом, – и дрогнет вековой мрак, и запылает над Русью прекрасная заря свободного знания и искреннего общего «благоволения в человеках». И те из светолюбивых мотыльков, кому Бог даст быть свидетелями этого радостного дня, – быть может, помянут добрым словом и нас, неосторожных, сожжённых, погибших на полпути… ведь всё же по нашим следам долетят они до своего торжества – до твоего идеала!