Жить запрещено

© Александр Александрович Стребков, 2021

ISBN 978-5-0053-3108-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стребков Александр Александрович

ЖИТЬ ЗАПРЕЩЕНО
РОМАН-ХРОНИКА

ОТ АВТОРА

Сюжет романа-хроники основан на реальных событиях, в которых главные герои произведения, как и некоторые пер- сонажи, проходят под собственными именами и фамилиями. Роман написан по рассказам и воспоминаниям главного ге- роя романа Сударикова Павла Тимофеевича и на основе биографий остальных участников событий потому он и назы- вается хроникой, ибо события, как и отдельные эпизоды и персонажи являются не вымыслом, а представлены в хроно- логическом порядке во времени и в реальных его персона- жах. В романе если и имеются в описании для полного рас- крытия картины событий и образов какие-то вымыслы, то это вовсе не выдумка автора, ибо при определённых событиях, ситуациях и обстоятельствах они не могли быть иными.

Россия – страна проклятая: в ней прежде надо умереть человеку, чтобы его признали. Очень уж любят у нас покойничков! Тихие они лежат в гробах, не скандалят, ничего не про- сят… Коммунистическое учение – это кризис гуманизма. История – это всегда прошлое. Но в том-то и суть её, что изучается она всегда в будущем.

(Валентин Пикуль)

ГЛАВА 1

Начнём мы свой рассказ издалека ещё с тех на отлёте минувших лет – в начале двадцатого столетия, когда Россия стояла на пороге больших потрясений. Казалось – ничто ещё не предвещает того кошмара, который предстоит ей пере- жить в ближайшие десятилетия. Ну, идёт война с Германией и Австрией – так что из этого?.. впервые, что ли Россия вою- ет?.. Немногие на то время осознавали, что очередная смута на просторах Российских затянется на такой долгий срок.

И начнём мы свой рассказ с тех смутных дней, в дейст- вия которых вовлечены были персонажи романа, а события происходили на землях в Калужской губернии в начале зимы 1918 года.

Калужские земли всегда славились чисто российскими красотами природного окружающего ландшафта, ибо летом здесь кругом, как в раю: многочисленные реки, берега кото- рые утопают в зелени, уютные поляны среди лесов, пение птиц, крик кукушки в тишине – и покой, который создавал в душе у каждого иллюзию земного счастья. Зимой, к сожале- нию: всё серое, мрачное, неприветливое к тому же непро- лазная грязь в распутицу, но в такой период года эти места мало кто и посещал.

Об этих местах в русской литературе писано-переписано, как и про все те беды и испытания, которые из столетия в сто- летие сваливались на плечи жителей этих мест. Кто только здесь не проезжал, кого здесь только не носило все прошли через Калугу и её земли. Приходил, наконец, день: и то пло- хое, порой страшное – отступало, а на смену приходили дни мирной жизни – упорного труда и творчества. Сюда устремля-

лись живописцы и писатели, поэты и композиторы все те, ко- торые желали вдохнуть в себя саму атмосферу бытия, почув- ствовать вдохновение и создать очередное творение искусст- ва. Здесь все побывали – как гении, так и менее знаменитые личности, вошедшие в золотой фонд русской классической мысли.

У самой границы Смоленской губернии расположился уезд Барятинский. Через Барятино – название в своё время произошло от имени князей Барятинских – проходила желез- ная дорога, потому и сам населённый пункт назывался стан- цией Барятино. Если от этой станции ехать по дороге на вос- ток – в сторону города Козельска, то уже через два десятка вёрст попадаем на земли, принадлежащие дворянской граф- ской – одной из ветвей Гончаровых. Эти места так и называ- ются: «Гончаровы Зеваки», почему именно – «Зеваки»?.. – сказать не можем: скрыто – там где-то – в позапрошлом веке. Наша главная героиня рассказа являлась продолжательницей и наследницей в свое время одной из ветвей Гончаровых – ветви московской – проживала с семьёй в Москве и лишь в летние периоды приезжая в имение – иногда на всё лето. Но в тот год, о котором пойдёт речь: начало декабря восемнадца- того года явилось вынужденным посещением своего имения, а точнее говоря переселением. Ещё летом, казалось, ничто не предвещало страшных событий, но уже с шестого июля в Мо- скве начались беспорядки и боестолкновения между сторон- никами эсеровской партии и большевиками. Вслед за этим последовал красный террор в отношении класса имущих сло- ёв населения, из-за чего многим пришлось покидать пределы города. Тот, кто предвидел, что всё это надолго, к тому же, имея за границей счета в банках и недвижимость, продолжа- ли уезжать в Париж и Лондон, но имелась масса не очень бо- гатых, а то и вовсе обедневших дворянских семей, которым бежать за границу было попросту не с чем. Вотчина в глубинке

в захудалом состоянии; семейное подворье в деревне на тот момент или ранее принадлежавшее им являлось зачастую единственным местом, где можно было укрыться от тех бед и страданий подобным семьям. Лавиной нарастающей бедами с каждым прожитым днём – заражали как эпидемия тем бе- зумием большевизма вначале города, а за тем и деревни. Ни- спосланное провидение многим спасло жизнь в отличие от тех, которые оставались до последнего жить в той же Москве или Питере. Давно всем известно, что на волне всяких смут и революций первыми и самыми активными в рядах идут вся- кие подлецы, а зачастую просто садисты мало чем похожие на людей – «Нелюди!». С шашкой – наголо, с маузером – к за- тылку, со штыком – наперевес: это потом – уже в мирное вре- мя – такие борцы станут «Героями» в борьбе за Советскую власть, но было бы не лишним припомнить им – скольких не- винных душ они загубили? В мутном потоке воды несущейся под уклон – всегда на поверхности плывёт всякое дерьмо! Никто не отрицает, что среди революционеров не было лю- дей идейных – были! И немало, – ибо в противном случае – эта новая власть не просуществовала бы и года. Честь им и слава, ибо, веря в утопию: «Равенства и братства» – они пона- прасну сложили свои головы, а тем, которым удалось остаться в живых после мясорубки Гражданской войны, тех уничтожи- ли в репрессиях тридцатых и сороковых годов.

Первые числа декабря восемнадцатого года отметились небольшой оттепелью. Снег хотя и укрывал вокруг землю тонким слоем, но дороги раскисли, превратившись в непро- лазную грязь, смешанную со снегом.

По тракту со стороны Калуги двигался небольшой обоз, состоящий из трёх единиц гужевого транспорта. Впереди ехала карета впряженная тройкой лошадей: карета, на кото- рых уже мало кто в то время ездил, ибо этой карете было яв- но не меньше чем полвека. Когда-то добротно исполненная

мастером каретных дел, окованная ажурным кованым ме- таллом, инкрустированная гербами и завитушками цветов сейчас она представляла жалкое подобие того, что было воспроизведено когда-то мастером. Следом за каретой дви- гались две подводы гружёные домашним скарбом: мебе- лью, узлами, среди которых торчала труба граммофона, мно- гочисленными сундуками и чемоданами. На козлах каждой подводы сидело по два человека – ездовые из числа кресть- ян живших в имении Гончаровых и прибывшие в Москву для того чтобы забрать семью Чигарёва Егора Владимировича с его женой Екатериной Дмитриевной в девичестве Гончаро- вой и тремя их малолетними детьми.

– Много вещей нагрузили, – сказал ездовой, правивший лошадьми своему рядом сидящему товарищу, – кони еле тащат, к тому же дорога вся раскисла. И мороз, как на грех куда-то запропастился.

– Насовсем барин перебирается к нам в деревню, потому и барахла много, а остальное-то, всё считай там осталось – в московском доме, взяли лишь частицу.

– Тяжко им придётся в деревне-то жить да к тому же зи- мой, это не летняя пора в пару месяцев, когда приезжали чтобы рыбу поудить да в речке поплескаться.

– А куда деваться?.. голову под пули кому охота подстав- лять; сам видел, что там творится в городе-то этом, я уж ду- мал, что благополучно из него и не выберемся…

– Жить то где собираются… в своём барском доме?

– Кой там – дом! Был я там намедни – кругом один ветер гуляет. Желающих похозяйничать хоть отбавляй. Стоял бы в самой деревне дом-то этот – хотя бы ревком разместили в нём, а так – на отшибе… кто бегать туда станет?

– Председателем ревкома в Вяжичках нашего деревен- ского назначают, тот – Давыдов Калужский комиссар уехал в Москву своим на помощь.

– Хто же будет?..

– Сказали, что будет старший сын Василия Сударикова – Тимошка. Брат его меньший Иван приезжал в деревню нака- нуне как раз, перед тем как уехать Давыдову в Калугу. Иван хоть и молодой ещё, а в комиссарах уже ходит, вот он и при- вёз распоряжение, – назначить председателем ревкома Ти- моху.

– Тот потянет – дерзкий парень. Вон – до всего этого как умело справлялся со всеми мастерскими и даже бондарей под себя подобрал, а меньший Сударик всё в городе скитал- ся, говорят, к большевикам примкнул сразу после револю- ции. Теперь другое время: кто быстрей на верхушку дерева вскарабкается тот и царь.

Мещёвск минули стороной, откуда, сейчас, доносился благовест церковного звона, вероятно по завершении бого- служения в храме. В самой карете сидя друг против друга, коленка в коленку пассажиры дремали. Двухлетний Ваня си- дел на руках у Екатерины Дмитриевны, прижавшись к её груди, посапывал простуженным носом; рядом с ней скло- нившись на плечо, сидела старшая дочь Полина, которой в этом году восемь лет исполнилось, а средняя четырёхлетняя Ефросинья сидела рядом с отцом напротив остальных, ут- кнувшись к его боку. Егор Владимирович закутав в полу шу- бы дочь, иногда ласково поглядывал на неё, поправлял сползающий край шубы, при этом крепче прижимал к себе ребёнка. Сам короб кареты на неровностях дороги постоян- но раскачивался, издавая скрип: но иначе-то и быть, не мог- ло, ибо, если бы можно было припомнить всех, кого она пе- ревозила за эти десятилетия, то мы бы, несомненно, удиви- лись всем тем знаменитостям и просто довольно известным личностям, которые в ней побывали. Вопреки тому, что этот вековой давности транспорт невзрачно выглядел снаружи – внутри его было тихо и намного теплее, чем на улице; к тому

же защищал обитателей салона от непогоды: холодного вет- ра и дождя.

События, развернувшиеся в 1918 году во второй полови- не лета в Москве, внесли смятения, беспокойство в сознание молодой семьи и посеяли животный страх за безопасность своих малолетних детей. Памятен был год девятьсот пятый, когда улицы Москвы перегородили баррикадами: на «Крас- ной Пресне», как её после – исторической назовут, гремели выстрелы, а по улицам и переулкам на полном аллюре носи- лись казаки с шашками наголо. Медленным шагом конники не ездили, опасаясь выстрелов из окон: проскакав, разгоняли прохожих с улиц всех подряд – без разбора, многим зазевав- шимся прохожим доставался удар плётки, а то и плоской сто- роной шашки по спине. Городским обывателям в те зимние месяцы первой русской революции жилось не просто, потому, что по большому счёту, они не нуждались ни в каких револю- циях, как это произошло и в том же семнадцатом. Но, если двенадцать лет назад власть всё-таки удержалась на своём месте, применив способ, который давно испробован в других странах: способ реакции и расправы, тем самым вскоре наве- ла относительный порядок, то на этот раз – минул год со дня начала смуты, но положение становилось только хуже. От той старой власти не осталось и следа и надежды на возвращение её с каждым прожитым днём таяли, что она вообще может когда-нибудь вернуться. Большинство москвичей глубоко в душе новую власть не признавали, всё, надеясь, что не сего- дня-завтра она рухнет и исчезнет как наваждение.

– Егор, – обратилась Екатерина к мужу, – может мы по- торопились с отъездом из Москвы?.. Крестьяне, которые прибыли из деревни говорят, что от дома-то нашего одни стены остались – жить-то, где будем?

– Знаю… – мне тоже говорили, ну и что из этого?! Все- лимся пока в дом старосты – всё равно пустует; да по праву,

он-то дом наш и есть. Староста вор был, крестьян обижал, потому и сбежал ещё в прошлом году – туда ему и дорога. Правда, мерзкая тварь наворовал за последние годы не ма- ло, видимо, коль дом в Калуге приобрёл. Бог ему судья. Сей- час времена настали такие – что, сколько ни имей – в один день потерять всё можешь. Деваться-то нам всё равно не ку- да: «Ищите и обрящете»… так, кажется, в святом писании го- ворится?..

– Полина только лишь приступила к занятиям в началь- ной гимназии, – сказала, с грустью в голосе жена, – как же дальше с этим быть?..

– Сами учить детей станем, мы же с тобой люди образо- ванные и ничем не хуже преподавателей в гимназии.

Егор Владимирович Чигарёв, дослужившись до чина коллежского советника, шестого класса табеля о рангах Рос- сийской империи с приходом к власти большевиков про- должал находиться на службе, но теперь уже в городском Совете народных комиссаров города Москвы и, кстати, по их же просьбе. В марте восемнадцатого года правительство большевиков перебралось в Москву, после чего из-за обиль- ного наплыва комиссаров в кожанках, а вместе с ними при- была из Петрограда всякая мелюзга, ранее находящаяся на службе у чиновничества, а теперь вдруг взлетела на такие высоты власти: выслуживаясь, вылизывая каждый след тех, которых совсем недавно называли каторжанами. Ближе к лету Егор Владимирович устав терпеть всякие притеснения от ничтожных клерков, которые совсем недавно задним ме- стом открывали двери высоких кабинетов, покидая его и до полу при этом, раскланиваясь – принял решение покинуть службу. Даже тот продовольственный паёк, который он по- лучал в комиссариате не смог удержать его. Сославшись на то, что со здоровье нелады и требуется поправить его в де- ревне, распрощался любезно со своим новым начальством,

но до самой зимы продолжали жить в Москве. В ноябре, ко- гда воочию поняли, что в городе оставаться опасно он убыл в деревню Вяжички. Спустя неделю Егор Владимирович при- был с двумя единицами гужевого транспорта, чтобы забрать семью. Вытащили на сет божий из сарая старую карету: ре- шили поставить её на ход, чтобы семье, в особенности детям было ехать в чём, а деревенские мужики, прибывшие из де- ревни, вместе Егором Владимировичем за пару дней подре- монтировали этот экзотический транспорт. После чего в неё запрягли пару лошадей, оставив в телегах по паре вместо тройки, погрузили вещи самые необходимые и отправились в семейную вотчину, может быть, как сказал Егор Владими- рович, что придётся доживать там остаток своей жизни.

Наконец измучившись в тяжёлых условиях просёлочных дорог стали приближаться к месту цели. Обоз медленно вползал на окраину деревни – на ту улицу, которая шла в сторону дороги на Калугу. Окружающую тишину первыми нарушили деревенские собаки: зачуяв незнакомый чуждый деревне запах вещей лежащих на подводах злились, рвались с цепи, а те которые вольно гуляли, выскакивали из каждой дырки в заборе и бежали, преследуя телеги, и даже пыта- лись зубами уцепиться за обод колеса. Жители деревни, за- слышав столь злобный лай собак, следом выходили за забор, а увидев своих теперь уже бывших хозяев части их деревни и поместья по соседству вначале троекратно раскланивались в сторону кареты, после чего пристраивались в хвосте обоза и шли следом. Несмотря на всякие революции, деревня Вя- жички пока что продолжала жить своими давно установив- шимися патриархальными законами. На доме, где ранее размешалось правление старосты деревни, на фронтончике слухового окна крыши теперь развевался красный флаг но- вой власти. Над дверьми прибитая гвоздями висела квад- ратная табличка, на которой чем-то чёрным было написано:

«Ревком», буквы на ней расплылись, видимо вместо краски написали дёгтем. В самом доме кроме комнат, относящихся к управе, имелось несколько помещений для приезжих, а также для служебных нужд, и вход в них был со двора. Сейчас в этом здании находился представитель новой власти ещё со- всем молодой к тому же не женатый Судариков Тимофей Ва- сильевич. Услышав собачий переполох, доносившийся с ок- раины деревни, он, выйдя на крыльцо, вытянув шею – в ту сторону, откуда слышался лай собак и, повернув голову, сдви- нул шапку набекрень, освободив тем самым ухо, стал вслуши- ваться. Спросить было не у кого – кругом ни души. Вопроси- тельно поглядел на коня, стоявшего в конце двора у кормуш- ки и жующего в это время сено; седло висело рядом на стол- бике привязи, а седлать лошадь желания не было. Выплюнул на сторону недокуренную цигарку – козью ножку, быстро сбежал по ступенькам и направился в тот край улицы, в сто- роне которой раздавался шум. Последнее время у Тимофея появлялось в душе всё больше беспокойства за свою безопас- ность, потому как на этот день, вот уже тритий месяц подряд он в деревне остался единственным представителем власти. Весь его комсомольский актив, который он возглавлял, ещё осенью был призван в ряды Красной армии на защиту рево- люции. Ещё в мае того года вышел декрет ВЦИК о принуди- тельном призыве в Красную армию, а вслед за ним новый декрет – по борьбе с кулачеством, который ознаменовал на- чало «Военного коммунизма», всё это вместе взятое порож- дало скрытую ненависть к власти и в первую очередь к её представителям. У Тимофея был ещё меньший брат Иван, ко- торый в свои семнадцать лет успел поучаствовать в событиях первого года становления Советской власти. Спустя ещё год вступил в партию большевиков, после чего в родную деревню Вяжички прибыл не столько на побывку, а как для помощи в установлении Советской власти. Пробыв не слишком долго в

родных краях, создал из числа молодёжной бедноты костяк комсомольского актива, которые тут же прицепили красные банты на грудь. Распрощавшись с братом Тимофеем – комсо- мольским вожаком и с присланным из Калуги комиссаром Давыдовым отбыл в Москву – поближе к власти. Как сказал их вождь Ленин: «Требуется собрать всех в кулак, чтобы отстоять дело революции». Но, пока что бог миловал: в округе Вяжичек и рядом расположенных Гончаровых Зевак до самого Баря- тинска было тихо. Выстрелы если и гремели где-то – не так уж и далеко – до Вяжичек пока что ещё не доносились. Бороться с кулачеством, выполняя тем самым постановление Декрета ВЦИК и отнимать у кого-то зерно, на этот момент здесь было просто некому.

На всякий случай – передвинув деревянную кобуру с маузером наперёд туловища и расстегнув её, немного выта- щил рукоять маузера наружу, Тимофей ускорил шаг, вгляды- ваясь вдаль – в конец улицы. О том, что две подводы уехали в Москву вместе с бывшим владельцем имения Чигарёвым, затем чтобы перевезти сюда семью Тимофей знал. Хотя это было вопреки его желанию, ибо он, от чистого сердца ува- жая Егора Владимировича, в душе мало верил в то, что ему удастся эта затея, он даже его отговаривал от задуманного: говорил, что не то время стоит на дворе, чтобы с кучей ве- щей ездить по дорогам в такую даль. Советовал привезти семью поездом – железка-то рядом проходит, хотя поезда по ней последнее время ходить почти перестали. Сейчас идя навстречу обозу и видя впереди какую-то непонятную карету Тимофей, просто забыв о Чигарёве, ломал голову: «Что за наваждение, никак бродячий цирк в деревню пожаловал?..».

Поравнявшись с обозом и стоя немного в стороне на обочине, Тимофей с трудом узнал своих деревенских боро- датых мужиков сидящих на козлах кареты. Обляпанные и ис- пачканные грязью их бороды и кожухи, как и парусиновые

балахоны на головах до неузнаваемости предстали в глазах Тимофея, как порождение выбравшихся из леса полудиких людей. Но в это время тот, что сидел на козлах с кнутом в ру- ках и правивший лошадьми крикнул в его сторону:

– Кланяемся вам, дорогой Тимофей Васильевич!.. А ты Тимошка, не верил, что доедем от Москвы. Смотри?.. мы – тута уже! Куда, ваше величество товарищ комиссар, девать- то – господ-то наших бывших? Не в лесу же их селить?

– Правьте в дом старосты, там одна Парашка приживал- ка ютится.

В это время открылась дверца кареты, и на землю спрыгнул Егор Владимирович. Он подошёл к Тимофею пожал ему руку и далее они продолжили путь вдвоём, разговари- вая на ходу. Тимофею нетерпелось узнать московские ново- сти, потому как сюда – в эту глухомань не долетало ни одной весточки, а если какая приходила, то обычно с большим за- позданием, а то и не актуальная уже на тот период. Хотя Мо- сква от Вяжичек была и не за тридевять земель, но Тимофею в ней пришлось побывать лишь один раз всего и не так уж давно – в самом конце октября и до четвёртого ноября он был одним из делегатов на первом съезде рабоче- крестьянской молодёжи. Прошёл всего-то месяц с того дня как он вернулся, но до сих пор ходил под впечатлением той недели проведённой в Москве. Сейчас он ловил каждое сло- во произнесённое Егором Владимировичем: задав вопрос – внимательно выслушав, а если что непонятно было, а непо- нятного получалось много, от этого часто переспрашивал, и получалось одно и то же; отчего собеседник в недоумении вскидывал на Тимофея взгляд. Подошли ко двору усадьбы старосты и остановились у калитки в ожидании обоза, кото- рый по-черепашьи полз по улице села. На крыльце дома появилась Паранья, осеняя, беспрестанно себя крёстным знаменем что-то бормотала; толи молитву, толи бога благо-

дарила за благополучное прибытие барской семьи. Вскоре подъехала карета и из неё вышла Екатерина, а вслед за ней выпрыгнули дети. Паранья бросилась вначале к Кате, покло- нившись ей, стала расцеловывать детей по очереди, при этом говорила не умолкая:

– Божьи вы мои деточки, какой же злой нечистый на ва- шу бедную головушку свалился!.. Екатерина Дмитриевна, миленькая, как хорошо, что вы покинули тот вертеп греха господнего, и я всем сердцем радуюсь полноте вашего се- мейного счастья с малыми детками. Сам господь Бог вам помог благополучно добраться сюда: до своей родной зем- ли, где ваши дедушка и бабушка когда-то бегали по ней бо- сыми ножками…

Екатерина Дмитриевна, прервав причитания, Параньи сказала, чтобы заводила детей в дом потому как они изму- чились в такой тяжёлой дороге и в отвратительной погоде. После чего та, взяв за руки Фросю и Ваню, повела их в дом, а старшая Полина последовала за ними. Подошедшие ко дво- ру вместе с обозом жители деревни дружно взялись разгру- жать вещи и заносить в дом. Уединившись с детьми в одной из спален, Екатерина предпочла отдыхать, а в доме тем вре- менем до позднего часа: расставляли, чистили и убирали; и так получилось, что когда ранним утром Катя вышла из спальни и прошлась по дому, кругом наблюдалась безуко- ризненная чистота и порядок. Егор Владимирович встав с по- стели намного раньше жены: оделся, натянул на ноги охот- ничьи сапоги, тихо вышел из дома и направился в располо- жение усадьбы Гончаровых поглядеть, что сталось с самим домом. Выскочившая навстречу ему Парашка, с беспокойст- вом оглядев его, спросила:

– Егор Владимирович, куда это вы так рано?

– Схожу к усадьбе – дом погляжу, – ответил он, направ- ляясь к калитке, – прогуляюсь по деревне заодно.

– Да не стоит туда ходить по грязи в такую даль, лишь бы душу расстраивать. Забудьте вы о нём! – прокричала Пара- нья уже вдогонку.

Катя, обследовав дом, подошла к зеркалу, уселась перед ним на мягкий пуфик – стала внимательно разглядывать своё отражение, словно отыскивая следы на лице тех мук и пережи- ваний за последние дни. Паранья, заслышав шаги в соседней комнате и поняв, что хозяйка проснулась, тут же вошла к ней и словно мать своей маленькой дочери стала выговаривать:

– Екатерина Дмитриевна, голубушка, зачем в такую рань вы встали, отдохнули бы с дороги, никак все косточки во всём теле болят-то. И Егору Владимировичу не сидится дома, понес- ла его нелёгкая в то имение. Господи, какие вы только моло- дые непоседливые! Я Катенька, как предчувствовала, что вы явитесь к нам надолго. По осени, откуда и силы взялись: всё солила, всё заготавливала на зиму, как и раньше – ещё при управляющем Савелии. И грибочки, и огурчики с капусткой и мочёными яблочками – всё в бочечки. Покуда жив был преж- ний наш управляющий Савелий Бабичев и жизнь в деревне нашей по-людски была. Царство ему небесное – добрейшей души был человек, где твои родители только и нашли такого праведного человека. Пожил мало на белом свете, как умерла его жёнушка при родах, так с тех пор и пошла жизнь у него ко- лесом: отгулял сердечный и отлюбил на этом свете, отплясал на свадьбах и отслужил господу Богу слишком быстро. А этот Герасим – ещё немного и по миру бы всех в деревне пустил, супостат окаянный! Чтоб ему ни дна, ни покрышки над голо- вой! Говорят, – в богатом доме в Калуге живёт.

Неожиданно в дверь постучали, Паранья быстрым шагом направилась к входу. Через минуту она вошла, а вслед за ней вошёл Тимофей: сняв шапку, кивнул головой, опустив подбо- родок на грудь, немного замявшись, увидев в одиночестве Ека- терину, как бы заволновался, после чего несмело спросил:

– А… это, Егор Владимирович никак спят ещё?

– Какой там спят, – ответила Паранья за хозяйку, – чуть свет, нацепил на себя сюртучишко да сапоги одел те, что за утками в речку лазят, и понесло его в старое имение, только там уже быльём всё поросло.

Тимофей удовлетворительным взглядом окинул поме- щение и, поглядев на Екатерину, сказал:

– Вот. Так бы давно, а то сидели там в этой Москве друг друга в чиновничьих креслах подсиживали, как квочки кто вперёд цыплят выведет. В деревне проще, как сам народ, так и вокруг природа всякая – дышится легче. Я чуть больше не- дели побыл там у вас, когда на съезд ездил и то тогда поду- мал: как вы там живёте в такой тесноте? Да и вся ваша го- родская жизнь она – какая-то неправдашняя – перед каждым в струнку тянуться надо. Отец – вон наш, как нас с Иваном не нагибал в ту торговлю да в мастерские всякие, а мы с ним решили своим кумполом по жизни идти. Я лично только и пользуюсь верстаком сапожным, потому как сапоги часто приходится ремонтировать. Если у вас Екатерина Дмитриев- на вдруг возникнет надобность в ремонте ботиночек ваших – милости просим, для меня это не в тягость будет.

Катя в отличие от Егора Владимировича относилась к Ти- мофею с какой-то опаской. Может быть от того, что на подсоз- нании присутствовало устойчивое чувство страха, которое у неё поселилось в душе ещё в Москве, когда в дом вламывались вооружённые люди с красными повязками на рукаве и шапке, а перед этим стучали в дверь прикладами винтовок и матери- лись нецензурно. Иногда приходили матросы: пьяные, с пере- кошенными харями и с тем же сквернословием в своих речах; только уйдут одни – за ними явились в английских френчах, и пойми, кто и за кого ратует. Каждый раз спасало лишь то, что Егор Владимирович являлся служащим в Московском город- ском Совете рабоче-крестьянских депутатов. Но тот страх, тех

роковых минут переживаний остался в душе у Кати, и внутрен- не она ассоциировала личность Тимофея с теми – с повязками на рукавах. Помимо её воли в ней возникал протест и нереши- тельность перед ним, что приводило к неприязни. Разумеется, что Тимофей по своей сущности – как человек к тому же дере- венский был далёк от тех «Стражей нового порядка» в городе в лице погромщиков и искателей на ком бы, если не поживиться, то зло согнать. Немного ещё постояв для приличия, понимая, что Екатерина разговор продолжать с ним желания не имеет, Тимофей распрощался и покинул дом, тихо прикрыв за собой дверь. В прошлом – ещё до революции: семья Гончаровых, а в летнюю пору приезжавшая в деревню и молодая семья Чига- рёвых среди жителей деревни пользовались уважением и хо- рошим отношением к ним, именно это и стало причиной их переселения сюда из Москвы. Егор Чигарёв был родом из Пе- тербурга, где и жили его родители, о судьбе которых он не ве- дал уже второй год. Когда-то он был направлен на службу в Москву, где и познакомился с Екатериной Гончаровой. Вскоре состоялась свадьба, а в одиннадцатом году появился на свет первый ребёнок – девочка, которой дали имя Полина; через четыре года родилась снова дочь – Фросей назвали, а в шест- надцатом году – Ванечка родился. Егор Владимирович успешно исполнял службу в городском совете в должности коллежского советника шестого класса табеля о рангах, и казалось, что се- мейному счастью не видно конца. По сути, они оба – хотя и яв- лялись представителями дворянского сословия, а Екатерина к тому же ещё и из графской ветви Гончаровых, были они по жизни обычными городскими обывателями, а таким людям всегда было гораздо тяжелее переносить невзгоды всяких смут. Это одно и то же, что выращенную в тепле и ласке ком- натную собачку вдруг выбросить на улицу да ещё в стужу – жить ей от силы несколько дней, а бродячие собаки припеваю- чи живут годами.

Перебравшись в деревню, с каждым прожитым днём в душе смиряясь со своей участью, постепенно привыкали к той жизни, какой жили все в округе. По весне в Вяжичках в который уже раз крестьяне вновь делили землю: на каждого хозяина с хозяйкой – плюс на едоков с детьми и стариками. Земельный надел был выделен и семье Егора Чигарёва. По старой привычке, не считая это в тягость, хором и помогали, обрабатывать сей выделенный надел, учитывая то, что мо- лодые вряд ли понимают что-то в этом деле, тем более тре- буется ещё умение, хотя бы править лошадьми. В девятна- дцатом году – весной, как-то Егор Владимирович поехал в Калугу, а когда вернулся домой – заявил, что ему предложи- ли там место служащего в городском Совете народных депу- татов. Людей образованных, как и специалистов, катастро- фически у новой власти не хватало. С этого времени он лишь периодами, наскоком, на два-три дня приезжал домой, по- сле чего уезжал на две недели в Калугу. В те сложные вре- мена власть вела упорные бои на всех фронтах Гражданской войны. Иван Судариков находился где-то там – на переднем плане борьбы за власть. О нём вот уже год как не было ни слуху, ни духу. И лишь случайно Тимофей узнал, будучи в Ка- луге уже в двадцатом году, что брат его в то время находился на польском фронте в армии Тухачевского, воюя против так называемых белополяков. Тимофей продолжал возглавлять теперь уже Сельский совет, и в том же году надумал женить- ся. Как высказала Паранья своё мнение в разговоре с Екате- риной Дмитриевной о достоинствах невесты Тимофея: «Див- чина – красавица, каких ещё свет не видывал!..», на это вы- сказывание Катя лишь скептически улыбнулась, ничего так и не сказав в ответ. Семнадцатилетняя невеста, у которой имя было Арина, по праву считалась одной из красивых девушек в деревне, а Тимоха на неё глаз давно положил, когда она ещё девчонкой бегала по деревне. Всё ждал, когда подрас-