Час героев

Хрипя, пыхтя, задыхаясь в пыли, он выполз на вершину, увенчанную камнем как раз вовремя, чтобы увидеть. Со стороны деревни, с той стороны, где их сбили, резко пылили три машины, японский белый пикап с «ДШК» в кузове, еще один внедорожник... кажется «Лэнд Ровер», и небольшой грузовик, в кузове которого были вооруженные боевики, не меньше десятка. До них было примерно километр с небольшим, и они быстро приближались.

Посмотрев в другую сторону, там, где была дорога, – сержант похолодел от ужаса. Дороги не было, ее не было видно. Это значит – они отклонились от обычного маршрута патрулирования, ушли куда-то в сторону, и ушли настолько сильно, что теперь не видно даже дороги. Значит – им нет смысла рассчитывать на помощь одного из конвоев ООН, проходящих по этой дороге, да и воздушные поиски начнутся в первую очередь по маршруту их следования. На быструю помощь рассчитывать не стоило, был смысл рассчитывать только на себя.

Сержант бросил пулемет, упал сам рядом, прилаживаясь к винтовке. Эта винтовка была изготовлена для Корпуса морской пехоты США в конце семидесятых – взрывать морские мины. Сейчас в некоторых группах были «Барретты», но их не хватало, и приходилось пользоваться этой старой, но крепкой однозарядкой.

Отдача была неожиданно сильной, винтовка ударила в плечо, а сам он едва не заработал «отметину идиота» – ушиб брови, когда слишком близко приближаешь прицел к лицу, так близко, что он бьет тебе в бровь при выстреле. У шедшей первой «Тойоты» вздыбился от удара капот, ударил вверх столб кипятка и пара из пробитого радиатора, машина остановилась, а следом за ней остановились и остальные, потому что здесь была тропа, по которой могла пройти машина, но сходить с нее было опасно.

Боевики хабр-гадир – сельское племенное ополчение, самые опасные в стране, – прыгали с машин, стреляли из автоматов, но было слишком далеко, да и стреляли они длинными очередями, особо и не целясь, так что вероятность попадания в залегшего морского пехотинца исчислялась знаками после запятой. Слева уже плыл зеленый дым, лейтенант выбросил дымовую шашку, и она щедро дымила, извещая всех о беде. Регион контролировал разведывательный самолет ВМФ США «Нептун», они сменяли друг друга, как на конвейере, и рано или поздно зеленый дым будет замечен, информацию о том, что их подбили, они успели передать по связи. Вопрос в том – как быстро смогут подняться спасательные вертолеты и как быстро они найдут их.

И будет ли к тому моменту здесь кто-то живой.

Затвор вывалился из ствольной коробки вместе со стреляной гильзой, здесь магазина не было, гильза вставлялась в зеркало затвора в специальные пазы – никто не думал, что эта винтовка будет использоваться в качестве снайперской, никто не думал о скорости перезарядки. Нули попытался выковырять патрон из пулеметной ленты, это у него не получалось, выругавшись, он выхватил нож, чтобы добыть-таки злополучный патрон – и в этот момент «ДШК» открыл огонь.

Вы когда-нибудь были под огнем крупнокалиберного пулемета, пусть даже с тысячи с лишним метров? Если нет – вряд ли у меня получится описать, что это такое. Каждая пуля, попадая в землю, поднимает целый фонтан земли, она ее раскалывает, и земля получается твердой, как град, и все это летит в тебя. Если пули бьют по камням – то они раскалываются на острые осколки сами и раскалывают камни. Или откалывают от них куски с острыми, режущими краями, и эти куски разлетаются во все стороны, попадая в том числе и в тебя самого. И лучше не знать, что может сделать с тобой прямое попадание пули крупнокалиберного пулемета: такие пули пробивают человека насквозь и отрывают конечности. У «ДШК» относительно невысокий темп стрельбы, он солидно басит, вырываясь из рук, и прицельный огонь из него можно вести только короткими очередями. Но, все равно, – первой же очередью пулеметчик хабр-гадир выпустил больше десятка пуль, и все они взрыли землю рядом с сержантом первого класса Нули, а одна из них ударила в камень за его спиной, не отрикошетила, но разорвалась и отбила от камня немало осколков. Один из этих осколков попал сержанту, кое-как добывшему патрон, в спину, аккурат в позвоночник, он задохнулся от боли, потемнело в глазах – но все равно, усилием воли, он доделал работу до конца – закрепил патрон на затворе, вогнал его в винтовку, закрыл и выстрелил. Пикап, дульное пламя бормочущего в километре от него пулемета было видно как сквозь кровавую пелену, мелькнула мысль, что теперь он инвалид. Но он все равно прицелился и выстрелил, потому что, кроме него, есть экипаж – люди, которые были с ним, и сейчас он единственный, кто способен защитить место падения вертолета от наступающих боевиков. Удар приклада отозвался новой волной боли, но ему было все равно, потому что он увидел в прицел, как тяжелая пуля калибром в полдюйма угодила аккурат в турель и свалила и пулемет, и пулеметчика.

– Ага! Получите! Вот вам!

От избытка чувств он вскочил – и рой пуль заставил его броситься обратно на землю. Только когда он снова упал – он вдруг понял, что он вскочил на ноги. А это значит, что никакого повреждения позвоночника нет, и пусть ему чертовски больно – все равно он еще сражается.

Пулемет привычно лег в плечо – и он начал бить короткими очередями по перебегающим фигуркам. Расстояние для пулемета все же было великовато, больше километра – но пулеметный огонь боевики не ожидали и залегли.

– Ублюдки!

Оставив пулемет и схватив нож, он быстро выковырял еще несколько полудюймовых патронов из ленты – когда есть навык, делать это куда легче. Перезарядил винтовку и выстрелил, затем еще раз. Второй выстрел остановил пытавшийся отойти «Лэнд Ровер», боевики стреляли очередями, пытаясь нащупать его, пули ложились по склону, поднимали фонтанчики земли – но ни одна не попала в него, он был как заговоренный, стреляя то из винтовки, то из пулемета, он не давал боевикам подобраться ближе.

А потом – «ПК» ударил сзади, оттуда, откуда он не ожидал. Он повернулся и увидел – еще один японский пикап зашел с тыла, оттуда, откуда он совсем не ожидал, там было несколько боевиков, вооруженных автоматами, гранатометами и пулеметом, они открыли огонь разом, и до сбитого вертолета было не больше ста метров. Пройти эти сто метров – на машине это несколько секунд – и вот они, американские заложники, торгуясь за которых можно выторговать очень многое, в том числе освобождение ранее захваченных лидеров боевиков. Он только что перезарядил пулемет, свежая лента-сотка была заправлена в него, перезаряжать винтовку времени не было. Не слыша шума винтов за спиной, не обращая внимания на градом летящие пули, сержант встал на колено и открыл огонь одной бесконечно длинной очередью. Пули летели навстречу ему, бились о склон, высекали искры из валуна, с визгом рикошетировали. А потом ракета «РПГ» лопнула сгустком пламени, расколовшись об валун, и поток осколков сбил американца с ног. Но дело свое он сделал – защитил место падения до подхода помощи. Нашедшие место катастрофы по дыму «Кобры» пошли в атаку – и подобравшийся близко белый пикап с боевиками исчез в разрывах 2,75-дюймовых ракет «Hydra-70», огонь скорострельных пушек довершил разгром. Оставшиеся в живых после атаки боевики хабр-гадир удирали с поля боя бегом, машин у них уже не было – а два вертолета морской пехоты с эвакуационной группой уже спешили к месту боя.

* * *

Сержант был ранен достаточно тяжело и провалялся в госпитале два месяца – но выздоровел полностью. Он не видел, что произошло в Могадишо, – страшное побоище, после которого президент Клинтон приказал сворачивать удочки. Вручавший ему награды – Бронзовую Звезду и Пурпурное Сердце – полковник специальных сил морской пехоты спросил, не желает ли он служить вместе с настоящими, крутыми парнями, которые воюют даже тогда, когда всем кажется, что вокруг мир. Сержант Нули подумал и...

Согласился.

Крым, реальность
Странник

До утра Странник – проще, наверное, называть его именно так – прошел от места высадки больше пяти километров и к рассвету залег на дневку. Он шел быстрее, чем обычно, потому что от места высадки надо уходить как можно быстрее и как можно дальше. Путал следы. Под утро он едва не наткнулся на какую-то группу – небольшую, молчаливую, – но вовремя залег и пропустил ее. Восемь человек, вооружены автоматами Калашникова, идут тихо и осторожно. Это мог быть кто угодно – русский спецназ, американские «морские котики», тоже уважающие автомат Калашникова, местные бандиты, румыны. Пройдя всего в нескольких метрах короткой, волчьей цепочкой, ступая след в след – они так и не заметили снайпера...

И он – предпочел их не заметить.

К утру он перешел, а вернее переполз – бывший колхозный виноградник, ставший диким. Устроился на его краю, в какой-то промоине, предварительно проверив, нет ли змей. Виноград – а он тут был – пробовать не решился. Примерно в девять ноль-ноль по местному времени, выставив две мины направленного действия – для прикрытия, вечером он их снимет – и предприняв еще кое-какие меры предосторожности, он залег на дневку. Разжевал немного пеммикана – жесткого, как подошва, соленого консервированного мяса по индейскому рецепту, его у него было столько, чтобы поддерживать силы как минимум в течение двух недель. Поставил рацию на прием, устроился поудобнее – и заснул. Он знал, что нормально спать на операции он не сможет, его обычный режим сна – пятьдесят секунд сна и десять – неосознаваемого организмом бодрствования. Если что-то будет происходить – он это услышит.

Дух
Молдаване

Двое снайперов, совершивших небольшой переход – лежали с оружием на присмотренной ими еще несколько дней назад лежке. Лежка была хороша тем, что с нее просматривалось очень хорошее местечко, что-то вроде поляны, где можно было съехать с серпантина и отдохнуть там... разнообразно. В то же время – с самой поляны снайперскую позицию увидеть было почти невозможно, сектор обстрела – градусов десять и очень большая дальность. Пока на поляне никого не было...

– Послушай, что в мире происходит... – приказал снайпер-один, не отрываясь от прицела.

Особенностью этой снайперской пары было то, что вторым номером здесь выступал не боец прикрытия, не наблюдатель – а второй снайпер. Такое почти никогда не практикуется – два снайпера, работающие в связке и без прикрытия. Поэтому такой дуэт может иметь шанс на успех, – но это только в том случае, если оба снайпера, во-первых, настолько профессиональны, что каждый может играть «соло», во-вторых – если оба снайпера настолько сыграны, что чувствуют мысли и намерения друг друга даже без слов. Пара таких снайперов может наделать дел... Например, если снайпер постоянно бьет то из одной точки, то из находящейся далеко от нее другой – установить точное местоположение снайперов и вызвать артиллерийский удар – намного сложнее, ведь один видел одного снайпера, другой – другого и, прежде чем выяснится, что их на самом деле двое... Одновременный удар двух снайперов по одной цели делает практически стопроцентным поражение одиночной цели на тысяча триста – тысяча четыреста метров, то есть за пределами реальной дальности стрельбы «СВД». Хоть одна пуля да попадет в цель, один исправит ошибку другого.

– Все тихо. Румыны треплются, у них что-то в комендатуре произошло.

– Что именно?

– Кажется, кто-то кого-то застрелил.

Такое бывало – румынские комендатуры разложились окончательно, силы стабилизации окончательно превратились в один из главных источников нестабильности. В армию вербовали молдаван-националистов, вояки были еще те – как нормально воевать, так их нет, а как селения замирять – так айнзац-команда СС в полном составе нервно курит в сторонке.

– Товарищ подполковник...

– Что?

– Ночью – что было? Вызывали – нас?

– Меньше болтай.

* * *

В этот момент – по серпантину мчалась старая «Тойота Ланд Круизер», следом за ней поспевала довольно пожилая небольшая «Хонда», за ним – русский «Урал». Обе легковые машины были угнанными... но здесь, когда идут боевые действия – на это мало обращают внимания, нужен транспорт – останови на дороге, выкини водителя и бери. Никто ничего за это не сделает. Потому что – война.

Самым главным в «Тойоте» был Марек Копош. У него не было никаких воинских званий, он официально не только не входил в состав контингента сил стабилизации – но и не был на связи у секуритаты, румынских спецслужб. Он был черным агентом – настолько черным, насколько это было возможно, агентом, имени которого нет ни в одном документе, и поэтому его невозможно было раскрыть. С ним даже не расплачивались деньгами... обычно таких черных агентов, как он, раскрывают именно на денежных выплатах. С ним и его людьми рассчитывались тем, что позволяли творить беспредел, грабить, убивать, рэкетировать – и за это он выполнял маленькие и не совсем маленькие поручения румын. За это можно было не бояться привлечения к ответственности... после того, как WikiLeaks и Джулиан Ассанж установили (это они думали, что установили) новые стандарты прозрачности в деятельности государств и их спецслужб – на самом деле в таких делах стали применять просто новую схему засекречивания, расплаты с агентами и вообще работы. Автономные, никак не связанные с государством группы действия, не маскирующиеся – а на самом деле являющиеся коммерческими предприятиями или бандитами, получающие устные указания, получающие оплату в виде налички, контрактов или разрешения творить беспредел. Тот же Марек Копош – это обычный безнаказанный бандит, и попробуй скажи, что он имеет какое-то отношение к силам стабилизации.

Марек Копош был не просто молдаванским бандитом – он был потомственным бандитом. Его дядя зверствовал в ОПОНе^[8], ослеплял людей, вырезал им языки и стал настолько «популярен», что когда казаки его поймали, то привязали его за одну ногу к одной машине, а за другую – к другой, а потом машины разъехались по своим делам. Сам Марек вырос на хуторе, с пьяным отцом и не менее пьяной, опустившейся ниже некуда матерью, злобным от постоянных побоев, неученым – в Молдавии последнего времени учили плохо, потому что учебники на языке оккупантов были запрещены, а на молдавском – их не было. Вино он впервые попробовал в шесть лет – в Молдавии вообще в сельской местности употребляют много самодельного вина, наливают чуть ли не грудным детям. Там, где он жил – несколько бывших колхозов скупили итальянцы и стали выращивать виноград, от привычки местных пацанов лазать на лозу отучали тем, что наняли откровенных уголовников охранять лозу. Одного из пацанов изнасиловали, другому сломали позвоночник железным прутом – а потом Марек и еще двое лихих пацанов вычислили момент, когда сторожа были пьяные после получки, накормили собак котлетами с толченым стеклом, подперли дверь сторожки, вылили на стены канистру бензина и подожгли. Вот такие нравы были в мирной, суверенной Молдавии, и именно тогда Марек понял, что пошел в дядю, – ему нравилось возглавлять людей и убивать людей. И то и другое он делал хорошо.

Молдавия мирно и не особенно громко катилась к катастрофе и разрушению, родилось поколение, которое воспитала улица и которое практически не училось, поколение железного прута и «коктейля Молотова», то самое, которое разграбило и подожгло парламент. Не было нормальной работы, не было нормальной жизни, не было ничего, в том числе и государственного единства. К власти в Молдавии рвались люди, которые отрицали молдавскую государственность как таковую, требовали вхождения в состав Румынии, такой же нищей и неустроенной, как и сама Молдавия. Зачем требовали? Да затем, что Румыния входит в ЕС, гражданство Румынии дает паспорт ЕС и возможность легально находиться в Европе, устраиваться на работу – вот что нужно было молдаванам, всего лишь паспорт. Работать молдаване не хотели – чуть ли не пятая часть преступлений в Австрии, например, совершалась румынами и молдаванами^[9], румыны и молдаване контролировали во многих европейских странах проституцию точно так же, как албанцы – наркоторговлю, на «секс-работу» в Европу вербовали чуть ли не в центре Кишинева. Поэтому, когда Польша начала наступление в Украине и ввязалась в бои с русскими и частью украинцев (более значительной, чем это принято было признавать), – оккупация Молдавии прошла относительно тихо и незаметно, даже без тяжелой техники, а в Приднестровье румыны дальновидно не пошли, ограничившись берегом Днестра...

Но потом – не справляющаяся Польша выделила новой объединенной Румынии целый сектор оккупации (первоначально планировалась Польша от можа до можа^[10]), после того как стало понятно, что борьба с терроризмом на территории Речи Посполитой будет долгой и жестокой, а старые европейские страны решительно осудили «одностороннее польское решение украинского вопроса, сомнительное с точки зрения международного права и неприемлемое с точки зрения права гуманитарного» – и вот тогда началось. Сама-то Румыния – и думать не думала, мечтать не мечтала об Одессе и Севастополе, которые ей никогда не принадлежали, а были обычными русскими землями. Но легкость (погибло три человека, двое – по случайности) оккупации Молдовы толкнула румынских националистов на опасную, очень опасную дорожку.

Вот Марек Копош и взял оружие, сколотил компашку из таких же, как он, хуторских пацанов и завербовался в частную военную компанию. Да, начинал он именно так, в Кишиневе моментально образовались (во главе процесса, как ни странно, были цыгане) частные военные компании для обеспечения южного сектора оккупации. Вот только если в США на работу в такие компании брали профессионалов, расторгших контракты с армией по той или иной причине – то тут это были откровенные «работники ножа и топора, романтики большой дороги».

Прошли курс начальной военной подготовки – две недели в бывшем советском пионерлагере, полосы препятствий там нет, инструкторы – из румынской армии, не те, кто прошли Ирак и Афганистан – а другие, похуже. Потом контракт – в контракте черным по белому было написано: делиться награбленным. Ворвались в Одессу, когда там уже поработали профессионалы, в том числе и американские «морские котики», первой задачей было устроить сплошную «проверку паспортного режима», которая вылилась в такой вал грабежей, изнасилований, расправ, что вопрос поднимался в ЕС, откуда Румынию пригрозили исключить, если такое будет продолжаться. Приведя в порядок расстрелами частное воинство, отняв часть награбленного, их вышвырнули из Одессы и разбросали по сельской местности юга Украины (принадлежавшего России до большевиков) на блокпосты. Навар там был относительно небольшой, повеселиться тоже было негде – поэтому Мареку Грозе пришла в голову идея грабить самому и ни с кем не делиться. Забрав автоматы в качестве части гонорара за службу, они угнали две машины (владельцев расстреляли в придорожной канаве), на них доехали до Одессы, где уже сложился черный рынок наемников и где люди с автоматами в руках и без царя в голове были нужны. Потом на них вышла секуритата и предложила – или крыша за выполнение поручений, или расстрел за грабежи и убийства. Показательный, публичный – чтоб перед ЕС отчитаться, вот мол, наводим порядок. Отмена смертной казни ЕС уже не волновала – пришли другие времена.

Сегодняшняя задача была простой, даже слишком – всего-то расстрелять людей. В изоляторе временного содержания скопились люди, которые румын больше не волновали, – а выпускать их было нельзя, иначе всплывет правда о фильтрах румынской секуритаты. Тогда вызвали Марека и его людей, поставили задачу, дали трофейный «Урал» – это в принципе было его гонораром, машину потом надо было пригнать на одесский рынок и там продать, вот тебе и гонорар. Ну и оружия с патронами подкинули из трофейного. Расстрелять надо было примерно двадцать человек, даже больше, все подростки – их связали и покидали в кузов «Урала», туда еще сели двое из воинства Марека, чтобы никто не смог сбежать. Остальные ехали в машинах... и черт же им нашептал выбрать для показательной экзекуции именно эту полянку, а на ней двое снайперов ждали кого-то из румын, которые здесь иногда появлялись. Место для экзекуции у них было другое, там рядом была пещера, удобно сбросить тела – но ехать до него было лень, да и «Урал», здоровенный грузовик, жрал много соляры, а румынские офицеры, передавая им машину, слили из бака почти все, что там было, мамалыжники проклятые. Потом эту дуру на базар гнать, соляра из своего кармана... в общем нехрен. Сойдет и тут, а этим – все равно, хе-хе...

* * *

– Внимание, цель. Две легковые автомашины, один «Урал».

– Расстояние?

– Один сто.

Решение о том, стрелять или нет – принимал подполковник.

– Выдвигайся вперед. Делай тихо. Я жду.

* * *

– Гы-гы-гы...

Все-таки употребление спиртных напитков чуть ли не с грудничкового детства весьма скверно сказывается на умственных способностях. И хоть ты зауважайся культурных особенностей местных народов – от клинической картины дебильности никуда не деться.

В машине были в основном пацаны, как и в сопротивлении, – взрослых было мало, пацаны по восемнадцать, по пятнадцать, некоторые даже по двенадцать лет. Взрослые... они уже были сломлены, многие оскотинены, вжились или пытались вжиться в новый безумный порядок... да и много ли требуется для того, чтобы привыкнуть к положению рабов после того, что происходило на этой земле последние двадцать лет.

А пацаны... есть пацаны. Они еще не знают, на каком куске торта больше крема.

– Гы-гы-гы...

Игра была простой, примерно в такую же играли чеченские подростки с русскими военнопленными – но там-то хоть были подростки, а тут – взрослые мужики. Несколько человек с ножами становятся в круг, и в этот круг загоняют пацана со спутанными ногами. Его задача – прорваться из круга, а его тыкают ножами, не дают этого сделать. Пока не режут, просто пускают кровь. Потом, как надоест – пацана зарежут...

– Гы-гы-гы...

Пацан попался гордый. Получив несколько ножевых ранений по касательной, он вдруг встал в центре – худенький, замызганный, не старше четырнадцати. Сложил руки на груди.

– Ну что ты, русский. Беги! Видишь – море! Давай! Или вставай на колени!

Пацан сплюнул под ноги, по рукам его медленно сочилась темная, почти черная кровь.

– Пошел ты, мамалыжник!

– Чего? Как ты меня назвал?! – взвился Думитр.

– Фашистов перебили и вас всех перебьют!

– Ах ты...

Гулко стукнул выстрел. Пистолетный. В воздух.

– Назад!

Ворча, как собака, Думитр повиновался.

– Связать его – и в кабину! – приказал Марек. – Давайте следующего!

Сразу несколько бандитов бросились на парнишку. Ему не повезло, нет – тех, кто отказывался умолять, встать на колени, молить о пощаде – перед тем, как зарезать, обычно насиловали. Все вместе.

* * *

У дороги с пулеметом занял позицию Петр – все-таки Марек не совсем пропил мозги и выставил у дороги пост с пулеметом, на всякий случай, чтобы никто не помешал экзекуции. Если бы Марек был военным, а не бандитом – то он выставил бы пост не из одного, а из трех человек, чтобы невозможно было снять дозорного из бесшумной винтовки и пройти дальше. Но Марек был все же бандитом, а не военным, и в воинстве у него были одни бандиты, которым западло было стоять на посту, в то время как остальные – издеваются над пленными. Поэтому – в дозор, как обычно, отправили Петра с пулеметом, наказав стрелять, если что.

Петр был русским, с Кубани, – хотя если бы казаки поймали такого русского – жить ему осталось бы до первой осины на дороге. Родился он в семье, где бухали по-черному, не работали, нормальное хозяйство не вели. Потом отправился в райцентр, поступил в училище, хотел быть трактористом – но попался на краже и два года мотал срок. Там он приобрел криминальный опыт – места лишения свободы в современном мире давно превратились из мест исправления в места обмена криминальным опытом. Вышел озлобленным, ни жены, ни детей, ни работы, ни профессии, узнал, что отец хлебнул метилового спирта и умер (на похоронах насмерть отравился сивухой еще один аграрий – так и жили, как свиньи). Совершил кражу, но на этот раз не попался. Власть в крае все больше брали вооруженные отряды казаков, за кражи они карали своеобразно – кнутом по заднице, исправительными работами полурабского типа, а Петр подставлять задницу под кнут не хотел. Прибился к каким-то цыганам, попал в Одессу, там нанялся шабашить – на шабашке его и застала война. То, что румыны оккупировали Крым, Одессу – ему было наплевать, лишь бы было что выпить. Работы не стало – они строили коттедж, хозяина коттеджа убили. Попытался наняться полицаем, румыны не взяли – своих таких же дятлов пруд пруди, еще и русских не хватало. Тут он и прибился к банде Марека, разжился автоматом, потом ему дали пулемет, потому что здоровым как лось был. В банде его не любили, потому что русский – но терпели. Что делали остальные – делал и он, грабил, убивал, насиловал. Русских, украинцев – все равно.

Так и жил. И не один он был такой – в бандах, терроризирующих Украину, немало было и русских, бандитов было раза в три больше, чем бойцов сопротивления. Почему? Да потому что подонком и свиньей двуногой быть проще, вот и все.

Сейчас – он просто нашел местечко у дерева и сел с пулеметом в обнимку, прислонившись спиной к древесному стволу, потому что стоять было лень. За спиной довольно ржали в несколько голосов, что-то кричали на румынском, из которого он знал только несколько слов – бес с ними, пусть развлекаются. Жалко только, что косяк последний утром выкурил и бухнуть нечего.

В этой позе Петр и подох.

* * *

– Э, ты куда?

Один из бандитов, собравшийся отойти в темноту – обернулся.

– Я пойду, поссу.

За спиной раздалось довольное, лошадиное ржание.

Молдавский бандит, которому от роду-то было девятнадцать лет и на счету которого было шесть трупов, если считать только те, которые он заделал лично, – отошел в сторону, дошел до канавы, расстегнул ширинку и принялся ссать – хорошо! Если бы только еще... что-то больно, еще не хватало, чтобы трепак подцепить. Тогда придется антибиотики покупать, а они дорогие, с...а! Можно еще у румын попросить, их там бесплатно лечат, они часть перепродают, – но тоже не бесплатно, понятное дело. Хреново, что ты не румын, тогда подцепил трепак – бесплатно лечить будут.

Бандит поссал, сунулся рукой, чтобы застегнуть ширинку, машинально кинул взгляд вниз – и увидел на своей груди странную, маленькую, чуть подрагивающую красную точку. Потом на том месте, где была точка – появилась дыра, и бандит упал лицом вперед в собственную мочу.

* * *

– Гы-гы-гы...

Бандиты, раздухарившись, начали пинать одного из подростков, когда тот, изрезанный, упал, и пинали до тех пор, пока он не перестал шевелиться. Потом – ткнули несколько раз ножом, и двое пинками погнали тело к обрыву. И тут – Марек кое-что вспомнил.

– Э, а где Василь?

Бандиты недоуменно переглянулись.

– Поссать, кажется, пошел.

– Э, Василь! – крикнул один из бандитов.

Ответило только эхо.

– Петр! Петр!!!

Марек уже понял, что дело неладно.

– Думитр! Иди, проверь!

Кто поосторожнее – отошли за машины, подальше от костра из облитых солярой тряпок, который разложили, чтобы не издеваться над пленными в полной темноте. Если в полной темноте – какой в этом кайф?

Думитр осторожно, выставив вперед автомат, шагнул в темноту, и она поглотила его. Все настороженно ждали, минута тянулась за минутой. В голове еще бродило хмельное, пахнущее свежей, парной кровью веселье, в то время как профессиональный военный, может быть, уже прыгнул бы со скалы в воду, чтобы иметь хоть какой-то шанс спастись.

– Думитр!

Один из боевиков подбежал к чадящему костру, чтобы затоптать его – и рухнул прямо в пламя, убитый наповал снайперской пулей.

– А-а-а!!!

Боевики, в том числе и сам Марек, бросились за машину, открыли шквальный огонь из автоматов в темноту, во все стороны.

Один из боевиков, разрядив магазин автомата, попытался пробежать три метра до кабины, и на втором шаге – рухнул замертво. Все происходило в полной темноте.

Марек, с пистолетом, поняв, что дело дрянь, – вскочил в кузов, схватил кого-то, потащил – ему нужен был заложник, чтобы прикрыться им, – и в этот момент обожгло лицо, резануло нестерпимой, ослепляющей болью, потекло горячее... потом резануло еще раз и еще. Пацаны бросились на него и погребли под собой в живой, озлобленной куче...

* * *

Пацаны...

Почему они пошли на это? Может быть, потому, что не знали, какой кусок торта слаще. Может, потому, что не успели смотаться вовремя и вынуждены были теперь жить в зоне боевых действий. Может, еще почему?

Как бы то ни было – они теперь были здесь. Все вместе.

Как только «Урал» остановился, хохочущие мамалыжники потащили из кузова первого – стало можно говорить. До этого – только шептаться, и то осторожно.

– Слышь, пацаны, подрываться надо, – сказал тот, кто сидел четвертым... четвертым в очереди на экзекуцию, невысокий, чернявенький, похожий на цыганенка, – кому как, а мне...

– Глохни, – мрачно сказал еще один, угрюмый, прыщавый здоровяк, – если есть что дело – предлагай, а не болтай.

– Пусть один заберется. Мы – все вместе.

– Там человек десять. С «калашами».

– У этого – тоже будет.

– Посекут.

– Слышь, ты, хорош гнать!

– Гонят г...о по трубам, я дело говорю.

– Партизаны...

– Хрен их найдешь, твоих партизан! – огрызнулся еще один пацан. – Надо было жить, как люди живут, и не...

Остаток фразы он не договорил – скорчился от боли, от резкого удара.

– Глохни, огрызок! Так люди не живут, так шавки живут. Я – не шавка подзаборная. Если ты шавка – иди, отсоси этим, может, отпустят.

Еще один пацан что-то делал... натужился, напружился и... показал свободные руки. Румыны пользовались стандартными одноразовыми пластиковыми наручниками, если знать как и иметь кое-какие инструменты – высвободиться было реально.

– Тю...

– Атас, пацаны, идут!

Освободившийся спрятал руки.

Подошли мамалыжники, выхватили из кузова еще одного. Остальные пацаны смотрели на карателей волком – но ничего не сказали. За ними никто не следил – гораздо интереснее принимать участие в экзекуции.

– Ты чо, пионер-герой, что ли?

– Заткнись. Руки давай.

Неизвестно откуда взявшимся обломком одноразового бритвенного лезвия пацан высвободил руки одному. Потом еще одному.

– Тихо.

– А чо...

– Лучше человеком умереть. Со свободными руками.

– А ты кто вообще такой, пацан?

– Конь в пальто. Плавать умеете?

– Ну...

– Э...

– Короче, – пацан зажал бритву между пальцев, – ща, как эти придут, я одного писану и волыну прикинусь схватить. Ты – ему в ноги и держи, отвлеки, понял? Потом тоже беги. Вы – стадом из машины и бежать. Рядом обрыв, они туда будут трупы сбрасывать. Море. Туда и прыгайте.