Магические Перпендикуляры 2. Порох и золото

– Убёгли, – предположил кто-то.

Хреново, если так. Дезертирство это дело такое, только начни. В смысле драпанёт кто-то один, и другим захочется. Тем более тут такая обстановка с повышенным риском для жизни.

Как поднять боевой дух среди оставшихся драгунов? Сейчас ещё истории с ночными посетителями и загадочным исчезновением Малька обрастут разными несуществующими подробностями, и жуть сама себя нагонит – ветра в поле бояться начнут. Синюхин, тем не менее, не проводя никаких политзанятий, отдал распоряжение нашему сержанту людей накормить и готовиться к выдвижению на маршрут.

Небо всё больше светлело. Ночные страхи отступали вместе с темнотой. С утра всегда хочется где-нибудь ненадолго уединиться, вот бойцы и расходились от лагеря в разные стороны поодиночке.

– Эй! Сюда! – закричал один из таких.

Мы поспешили к нему.

Малёк лежал на земле с неестественно вывернутой головой. Он споткнулся о крупный булыжник размером с голову ребёнка. Как получилось, что при падении боец сломал шею так, что голову чуть ли не назад вывернуло, мы никогда уже не узнаем. А вот булыжник… Сержант наклонился и поднял его с земли:

– Ты поглянь, даже трава не примята!

Судя по всему, камень лежал здесь совсем недолго, меньше суток. Как он сюда попал, я догадывался, но вслух свою догадку произносить не стал, а молча пошёл за лопаткой.

Глава четвёртая

Утро красит нежным цветом… Хорошо, что погода стоит хорошая, а то дождь сейчас вот совсем уж некстати бы. И так всё погано. Опять потери и опять небоевые. Интересно, каким составом мы подойдём к месту решающего сражения? И подойдём ли? Ещё нужно решить, каким составом мы к месту решающего сражения пойдём сейчас. Я предложил на подгруппы больше не делиться, ввиду отсутствия, какого бы то ни было смысла. Буцин, разя перегаром, только плечами пожал, а капитан, посоветовавшись с буродольцами, отдал приказ выдвигаться прежним походным ордером, то есть Буцин со своими и бесполезным конём-индикатором впереди, а мы – версты на полторы сзади. Типа так мы больше шуралеев наловим, а до этого мы их просто пачками хватали.

Сколько пройдёт пешеход, если он будет идти с утра и до обеда? А если у него с собой вещмешок, ружьё, сабля и деревянная пика? И идёт он не по дороге, а по нескошенным июльским травам? Или уже август? С какой скоростью он вообще движется? А как любое подразделение на марше – со скоростью самого слабого бойца. Бойцов нам в отряд Ватулин подкинул самых разнообразных, из-за них в основном и пришлось сделать пяток привалов, три коротеньких, чисто оправиться, а один совсем уж минут на двадцать.

Прошли мы, наверное, километров пятнадцать. Сколько ещё осталось, не понятно. Мы ведь не по прямой идём, а вдоль опушки леса, в который добрые люди не ходят, и опушка эта извивается как змея. Интересно, а полный круг за сколько дадим? За неделю, или всё-таки меньше? И шуралеев этих ни хрена не видно. Умар на своём скакуне с Буциным. Уж не знаю, что он там ему на вещует, да и по фигу, с нашей-то группой Кондрат, ему я после ночных приключений как-то побольше доверяю. Ни тот, ни другой присутствие неприятеля не заметили. Это хорошо, или плохо?

Лесной массив круто изогнулся вправо, километров на пять, а то и на семь. Аккуратненько нам поперёк дороги. Буцин со своими ждал нас в поле. И то сказать: время-то – обед. Да и посовещаться пора. Я повертел башкой влево-вправо, никаких источников пресной воды не увидел. Вот сколько глаза хватало, не увидел ни каких признаков протекания хотя бы крохотного ручейка. Хреново. Достал бинокль. Не помогло. В рюкзаке у меня имелся полуторалитровый ваучер с водой, но это на самый крайний случай, потому что воду я освятил. Ну, как освятил? Попытался. Во имя отца и сына… и всё такое. Поможет, не поможет, не знаю. Но не помешает. Вот эту воду я и решил приберечь. Пить, конечно, хочется, но терпимо. У кого-то был бурдюк с водой, так что от жажды не умрём. Конечно, ещё у Синюхина была кожаная фляга, по виду литра на два, но он командир, а следовательно делиться не обязан. Что во фляге у Буцина, даже думать не хочу.

Идти дальше прямо сейчас, смысла не было, и командир принял решение, на обед остановиться здесь. Бурдюк оказался у Умара, опрометчиво, конечно, но как сделано, так сделано. Кашу варить не стали – воды мало, только напиться. Достали «сухпай» – хлеб, сало, пяток луковиц. Умар посетовал, что коня напоить не чем.

Кто-то из бойцов крикнул ему:

– Ты ж на коне бы и съездил, поискал бы воды-то. Всё одно воевать не сгодился. Али один боиссьи?

Тот сразу вспылил:

– Умар не трус! Ты говорить, Умар плохой солдат? Умар хороший солдат. Умар стрелять хорошо, Умар на коне скакать хорошо! Умар русский плохо говорить! Плохо понимать. Умар не трус!

Я подумал, что вот таких, которые просто не понимают по-русски, мы очень часто и иногда очень напрасно считаем тупыми. А они просто не понимают язык. Хотя, с другой стороны, почему не учат? Кому надо-то?

Прошлая ночь не отличалась спокойствием, что будет этой ночью, тоже не известно, поэтому лучше сейчас впрок выспаться. Отец-командир посчитал, что по часу нам должно хватить. И на том спасибо. Пропадать тут, вроде, особо-то некуда, но свинья, она же везде грязи найдёт, и капитан в великой мудрости своей приказал даже по большой нужде по одному не ходить. Вот спасибо, так спасибо. Прямо-таки отеческая забота, по-другому и не скажешь.

Подежурив и покемарив, двинулись дальше. Километров через восемь-десять опушка снова изогнулась, на этот раз влево. Почти сразу обнаружился ручей. Напились, умылись, Умар наполнил бурдюк, напоил Тизжила. Я подошёл к Кондрату:

– Как? Всё спокойно? – спросил я его.

Тот посмотрел в сторону леса, вздохнул и ответил:

– Лес не тот.

– Что ты имеешь ввиду? – насторожился я, но понял, что говорю на ново-русском, и пояснил свой вопрос: – Лес не тот, а что не так?

– Да он, вашброть, молодой. От тот был… – он манул в ту сторону, откуда мы пришли. – Тама старый лес, а этот молодой. Годочков с полста, а то и этого нет.

– И что?

Он пожал плечами:

– Да, сам не знаю.

– Ну, во-о-от… – расстроился я.

– Он, вашброть, не такой, он вроде как живой, что ли…

– Живой?

– Тот старый, он словно мёртвый какой-то… а в этот и войти нестрашно.

– Может, это он так заманивает?

– Не-е-ет! – рассмеялся Кондрат. – Тот, старый лес, к ёму и подойти боязно, не то что в чащу куда, а этот – нет, этот он… добрый…

– Старый, новый, они же вместе, они же не разъединены. Сам же видел: нет между ними никакого промежутка.

– Да, словно прирос он к яму вот в ентом самом месте.

Я не стал больше приставать к нему с расспросами и отошёл. Подозрения, как говорится, к делу не пришьёшь. Правда, через час мне и самому стало казаться, что это – другой лес. Поднявшись на невысокий пригорок, я смог увидеть, что впереди километрах в четырёх-пяти лес снова поворачивает. Теперь он будет нам поперёк нашего теперешнего направления, и будет он так километров не меньше десяти, а то и пятнадцати. Повыше бы забраться. Только это самое повыше сильно в стороне от нашего маршрута, километра полтора, а то и два. Нет, не пойду.

Судя по высоте солнца над горизонтом, на ночлег придётся останавливаться как раз тогда, когда дойдём до того леса, который поперёк. Заодно погляжу, старый он или нет. За дровами же в него всё равно идти.

В лесозаготовительную партию по моему настоянию включили Кондрата, счастливо избежавшего этой участи накануне. Роль ему отводилась в охранении, эту идею очень поддержал Мирон, красочно пересказавший по десятому, наверное, уже кругу ночной инцидент. Особенно налегая при этом на момент изгнания бесов, как на самый яркий эпизод в своей жизни.

Умар если и обиделся, что его четвероногому другу доверяют уже не так сильно, то вида не подал. Бурдюк с водой во избежание, так сказать, оставили в лагере. Лагерь расположили в километре от леса, типа чуть подальше, чем вчера. Дрова теперь несли уже все, только охранение несло всё-таки несколько меньшие охапки. Лес и в самом деле был старый, а тот, молодой, прирос к нему словно аппендикс.

Уже в самом лагере я подумал, что нам бы не грех было проверить, не сыграют ли с нами снова туже шутку с дровами, что и вчера, и часть дров оставить, а потом вернуться за ними, но хорошая мысля приходит опосля, да и не факт, что черти захотят повторяться. В любом случае всё уже сделано, и назад не отыграешь.

Поужинали тем же сухпаем. Буцин предложил допить его самопляс, но я его послал, сказав, что как раз из-за этого и не выспался в отличие от него от урода. Синюхин из каких-то своих соображений тоже не стал.

Покрутив в голове ситуацию прошлой ночи, я вызвался во вторую смену караула, затребовав с собой тех же Мирона и Кондрата. Последний мне был особенно необходим. Я рассудил так, что раз главные события вчера именно во вторую смену происходили, то и сегодня, скорее всего, будет также. Капитан одобрил такие изменения в плане и по настойчивой просьбе обоих солдат, которым свезло не спать вторую ночь подряд, усилил нашу смену ещё двумя драгунами.

Паче чаянья ничего не случилось. Или демоны нижнего мира не отважились на диверсию, или попросту отсутствовали в данном квадрате как факт. Как бы там ни было, но Кондрат ничего не «учуял», комары никуда не пропадали, Тизжил не нервничал. Со спокойной совестью мы отошли ко сну, сменённые тремя драгунами Буцинской подгруппы.

Старею: всего-то третью ночь не досыпаю, а уже устал как после месяца скачек по горам. Было как-то и такое. Там на любом привале сразу отключался. На земле, на траве, на камнях, без разницы. Вырубался моментально. Сейчас вон на ту горушку забежим по-скоренькому, там перекурим, Сега, МихМих и Барсук в охранении, остальным отдыхать.

– Кукс, не спи! Зима приснится – замёрзнешь!

– Я сейчас ребята… сейчас…

– Кукс! Ку-у-укс! Андрюха, вставай!

– Стас? Тебя же не было с нами!

– Меня и сейчас нет, а ты есть, и тебе пора вставать!

Да что же это?! Я открыл глаза и прислушался.

– Эй! Караул! – негромко позвал я. – Что у вас?

А в ответ тишина. Он вчера не вернулся из боя. Что за нахрен?! Где караульные? Я вскочил на ноги, огляделся.

– Карау-у-ул, – как с детьми, не вовремя начавшими играть в прятки. – Кто-нибу-у-удь! Отзови-и-ите-е-есь!

Да что за хрень такая?!

– РОТА ПОДЪЁМ!!!!!

Переполошённый лагерь пришёл в движение. В броуновское. Ко мне подбежал заспанный капитан:

– Что случилось? – и чуть оглядевшись: – Где караул?

– А вот это ты мне сейчас очень хороший вопрос задал, Спиридоныч!

– Чего? – помотал головой Синёхин.

– Нет у нас караула! Вот чего.

– Как нет?

– Да я-то откуда знаю?! Проснулся, а их нет.

– А где же они?

– НЕ ЗНА Ю!!!

Синюхин постепенно упорядочил суету. Выяснилось, что отсутствует третья смена, наша вторая уже примерно час как спала, а четвёртая, соответственно, ещё и не просыпалась. Всё чудесатие и чудесатие! Получается, эти что, тоже свинтили? На ночь глядя? Да какой на ночь?! Просто посреди тёмной, непроглядной ночи. По территории контролируемой нечистой силой? Отважные парни! Ничего не скажешь!

И вот что прикажете сейчас делать?

По счастью, принимать столь сложные решения, выпало не на мою долю. Синюхин же подошёл к вопросу просто, приказав заступать четвёртой смене и назначив подъём на тоже время, что и вчера, то есть чуть забрезжит рассвет – сразу всех будить. Ибо не хрен!

Странно, подъём был воспринят чуть ли не как избавление. И то сказать, натерпелись. Но некоторые вон не вытерпели. Даже не знаю, как это прокомментировать. С другой стороны, весь поход более чем странный. Всё в нём как-то не по уставу.

Снова тащимся вдоль этого проклятого сказочного леса, и, к сожалению, сказка у нас грустная. Вот мы двое суток в пути, если не считать Харитона, потери – восемь человек. По четыре человека в день. Вместо тридцати шести теперь только двадцать восемь. Если так и дальше пойдёт, то народу у нас осталось на одну неделю. Не управимся за шесть дней – добро не победит, хэппи-энда не будет. А если управимся, то кто останется в этой великолепной четвёрке мушкетёров, одолевших шуралеев кардинала?

Я останусь, капитан, Кондрат и ещё кто-нибудь. Я – понятно почему, капитан – официальный представитель, Кондрат – он шуралеев учуять может. Пусть ещё Мирон останется, привык я к нему уже.

Интересно, мне одному подобным бредом башку заполонило, или остальные тоже думают, кто слабое звено, а кто последний герой? Часа два уже идём.

Опаньки! А чего это они там остановились? Группа Буцина, они опять впереди, столпилась возле большого дуба. Умар тоже стоит, никуда не торопится. Что это значит? Пятнадцатикратное приближение не сильно прояснило картину: стоят они все под этим дубом, головы задрали, вверх таращатся. Так, Буцин что-то командует. Ага, Умара к нам отправил.

– Что там? – спрашивает подошедший Синюхин.

Протягиваю ему бинокль:

– На, сам посмотри.

– Не видно ничего.

– Колёсико покрути, да не останавливайся ты! На ходу смотри.

Зря я это, Спиридоныч почти тут же обо что-то споткнулся и чуть не упал.

– Ладно, давай сюда бинокль, а то разобьёшь еще.

– Что у них там стряслось? Не видно ничего!

– На дереве что-то увидели.

– Шуралеев?

– Нет, что-то менее опасное. Сейчас Умар расскажет. А ну-ка, ребята, поднажмите!

Отряд ускорился. Через пару минут Умар уже докладывал:

– Вашабродя, тама солдат, – он перевёл дух: – На дерево висит.

– Наш? – коротко спросил я.

– Ни знай! Ни видно. Похож наш. Ни видно. Шипко высоко висит.

Вот те нате хрен в томате! Это что же получается? Если в округе никаких других войск нет, то этот товарищ из наших. Или он там уже давно висит? Если давно, то не наш. А если наш, то, как он там раньше нас оказался?

Буцин благоразумно воздержался от активных действий до нашего прихода. Ну, положим, все-то мы ему и даром не нужны, а вот командир… Зачем принимать судьбоносные решения, если есть начальство? Правильно, пусть у капитана голова болит о том, что теперь делать.

– Вон он, – показал поручик высоко в крону.

Присмотревшись, я увидел метрах в десяти от земли босые ноги. За спиной кто-то из бойцов рассказывал вновь прибывшим:

– А я иду, глядь, сапох! Нядавний, будто надысь с ноги! Глядь, а вона и другой. Токма далече, сажен семь от ентого. А уж апосля и яго увидали. Весит сердешный. Поручик-то сымать не велел, как капитан, говорит, прикажет.

– Снимайте! – приказал капитан.

Это был Власов. Как он сюда попал? Зачем залез? Из-за чего повесился? И если сам, то почему саблю не отцепил?

Похоронили его тут же под дубом.

Глава пятая

Я снова сказал капитану, что не вижу смысла в разделении отряда на две части, но ничего изменить не смог, как и до этого, идём двумя группами: Буцин впереди, мы – сзади. В этот раз сильно растягиваться не стали: они впереди нас где-то на версту, вряд ли больше. Сейчас мы их не видим, «за угол» завернули. Что поделать, лес точно по линейке никто не сажал, как вырос, так вырос. Хотя, доводилось мне по детству бывать в лесу, где всё параллельно и попендикулярно, но тогда это была однозначная посадка. Не очень крупный массив гектаров так…

– Смотрите! Умар! – истошный вопль вперёдсмотрящего прервал мои воспоминания.

Из-за того самого «угла» бешеным галопом выскочил Тизжил и сломя голову помчался прочь. Только один, без Умара.

– БЕ-ЕГО-О-ОМ! – заорал капитан, но мы и так уже рванули в ту сторону.

Тут же раздался выстрел, почти сразу второй, третий… и всё. Не успеваем! Эх, жаль напрямки нельзя.

Минута, другая и мы огибаем тот злополучный изгиб опушки… Какого чёрта?! Где они? Поляна метров двести в длину и столько же в ширину была совершенно пуста. Ни людей, ни вещей, ни…

– Туда! – закричал кто-то из бойцов и рванул к другому краю поляны.

Точно! Там у опушки ещё один изгиб. Завернув «за угол», солдат, бежавший первым, стал как вкопанный, второй боец чуть не налетел на него и тоже остановился. Я чуть-чуть сбавил скорость, мало ли что там. Третий, четвёртый, пятый, все выбегавшие вперёд резко тормозили и даже пятились.

Я выбегаю на очередную поляну и… Вот они! Нет! Не те, на помощь кому мы спешили! А ОНИ! Те, за кем мы сюда и пришли. Они здесь, а где наши? Наших нигде не видно.

Поляна под стать первой, сто писят на двести, чертей на ней штук десять, до них не больше ста метров. Я бросил пику, не пригодится, и вскинул обрез. Слева высокий буродолец негромко, но уверенно произнёс:

– Не робей, робяты! Как я и говорил, ежели им кому в лоб попасть, так ёму и карачун прийдёт.

– К бою! – тоже не во весь голос, но спокойно и твёрдо сказал Синёхин.

Лучше поздно, чем никогда. Наших стало отпускать и они, кто неспешно, а кто суетливо изготовились к стрельбе. Буродольский давал последние наставления:

– Робяты, как пальнёте, сразу рогатину. В пузо ёму. Подвои, а как и потрои, одному нипочём не устоять.

Своевременно: всё равно у каждого только по одному выстрелу. У капитана два. У меня…

– Стрелять по готовности! – это капитан.

Тоже правильно: выстрел один, и потратить его надо так, чтобы не было мучительно больно в рукопашной. Значит, перед тем как стрелять, нужно хорошо прицелиться и как можно сильнее сократить количество врагов.

Время замедлилось. Это ненадолго. Нас тоже заметили. Сейчас начнётся. Как говорят в романах: противники начали сходиться. Мы двинулись на чертей, разворачиваясь в цепь. Шуралеи окапываться не стали и с ленцой заковыляли нам навстречу. И то сказать, обычный человек даже с ружьём, шуралею не противник, а добыча, правда, своеобразная добыча. В нашей сегодняшней встрече соотношение сил чуть ли не один к одному, с лёгким перевесом в нашу пользу.

Мы с капитаном шли в центре, справа от меня шло четверо наших и один буродолец, слева Кондрат, потом сам Синюхин, ещё левее Мирон, кто-то один из наших, тот буродолец, что минуту назад наставлял бойцов, двое наших самарских драгунов и сержант.

Прикидывая, в кого бы пальнуть сначала, я быстро пересчитал противников. Их было одиннадцать: впереди, не то что бы в шеренгу, но как-то так, на нас надвигались девять косолапых шуралеев, а чуть позади типа начальствуя – двое парнокопытных.

– Стой! – крикнул капитан.

Мы остановились, а черти ускорились, расстояние продолжало сокращаться.

– Робяты! – начал командовать правым крылом буродолец справа. – Вы двои вона в того пуляйти, а мы в таво крайнего. Токма прицельтесь!

Стройного залпа не получилось. На левом фланге произошло нечто подобное, ихний буродолец тоже распределил цели, и они тоже бахнули, и тоже как-то не слаженно. Я быстро выцепил беса по центру и всадил в него пулю. Блин! Да не пулю, конечно, что ему пуля?! Солью, как и все пальнул. Или не все?

Я мельком глянул на капитана, тот продолжал целиться из обоих пистолетов. И Кондрат тоже. А справа парни завалили крайнего, он подёрнулся то ли дымкой, то ли ещё чем, и развеялся. Всё как Касьян и говорил. Минус один. Я в своего, безусловно, попал, я даже видел, как бес дёрнулся, но он не только не развеялся, он даже не упал, а, всего-то и делов что замедлился, словно я его ранил. Ещё одного справа тоже подранили, только серьёзней. Молодцы. Погодите ребята, сейчас я их добью! Только перезаряжу. Погодите, я быстро!

Как там дела на левом фланге? Так, двое раненых бесов. И, вроде, на одного меньше. Тоже неплохо. Минус два.

Правый парнокопытный резво рванул в сторону наших.

– Стреляйте в ёво! Он сейчас морок наведёт! – крикнул правый буродолец.

Но не успел, пораньше бы чуток: капитан уже разрядил оба пистолета в одного шуралея в середине, а Кондрат пальнул в моего подранка. Все три выстрела чертей только ранили.

Я вскинул обрез и пальнул в элитного чёрта, тот дёрнулся и остановился. Пока я перезаряжался, драгуны уже похватали колья и приготовились встретить чертей в штыки. Подраненный капитаном бес опасно приблизился к нему, пики у Спиридоныча не оказалось, а Мирон один не справится, и я, плюнув на парнокопытного, всадил заряд соли в подранка. Очень удачно всадил – минус три.

Патрон! Быстрее! Мельком взглянул налево, там парни шуралея кольями тычут. Я быстро поймал в прицел своего недобитыша. Выстрел – мой подранок дёрнулся и, наконец-то, начал распадаться на атомы. Минус четыре. Некогда любоваться картиной, чертей ещё много. Вдруг сзади какие-то крики, я оборачиваюсь: Кондрат бросил пику и машет саблей, словно, сражается с кем-то невидимым. Чуть дальше ещё один наш, точно также как он, рубит воздух. Может, видят кого? Не до них, у нас тут своя война. Слева ещё одного беса на пики подняли. Минус пять. Справа… Ни хрена себе! Ещё двое бойцов начали воздух кромсать. Да что же это?!

Буродолец с двоими нашими втроём кольями чёрта мурыжат. На капитана другой подранок прёт. Стреляю в него, тот дёргается, но ещё живёт. Сейчас! Быстрее патрон! Нет, Спиридоныч, вы там с Мироном как-нибудь сами! Тут у меня самого…

Еле живой, но ещё опасный шуралей изловчился подобраться ко мне справа. Бью в него почти в упор. Минус шесть.

На краю левого фланга парни закололи-таки своего чертилу. Минус семь. Вот только сами отправились шинковать саблями воздух. Что там с Кондратом? Нет Кондрата! И того, что вместе с ним духов гонял, нет. И этих двоих справа тоже нет. Да что за чёрт?!

Ага! Вот чём дело! Парнокопытный справа, как Чумак лапами водит. Не иначе колдует, морок наводит. Ну, получи тогда! От выстрела он дёрнулся, но не больше. Мало? Подожди, дружок, я сейчас!

Резкий крик боли слева. Капитан? Мирон тычет в шуралея пикой, а Синюхин, валится на землю, левой рукой держась за ногу. В кидающегося на него беса, я всаживаю свежезаряженный патрон. Минус восемь.

Следующий патрон парнокопытному. Пофиг. Только дергается. Да что ж такое?! Остальным по три заряда хватало, а этот… Этот, продолжая колдовать, на меня только мельком глянул. Ну, скривился ещё. А-а-а!!! Вот оно что! Буродолец против шуралея, которого они втроём кололи, один теперь. Наши двое с призраками воюют. Не выстоит он. Я сейчас! Потерпи, браток! Сейчас! Я уже! Выстрел. Вот и всё! Минус девять.

У бойцов слева ещё один демон дематериализовался. Минус десять.

Э! Э! Э! Это что ещё? Там второй парнокопытный. Я что, обсчитался? Плевать! Не до этого. Там буродольский, Мирон и ещё один наш, не знаю, как его зовут, как-нибудь продержатся. А у меня тут свои дела.

В правого парнокопытного я ещё всадил одну за другой три порции соли. Он уже ели-ели на ногах стоит. Прицеливаюсь…

– А-А-А-А-А!!!!!!!!!!!! – что за боль, даже рёбра затрещали!

Выстрелить я успел. Я даже успел в последний миг развернуться. Но вот больше ничего не успел сделать. Левый парнокопытный, не знаю, как он обошёл драгунов, но только меня он схватил своими лапищами и, оторвав от земли, так сдавил грудную клетку…

На хрена я взял Лёхин травмат?! Сейчас он, лежащий во внутреннем кармане, так на рёбра давит!!! Хорошо, что руки свободны. Я собрал последние силы и попытался треснуть беса обрезом. Ага! Чертила мотнул своей тыквой и выбил у меня его рогом. Падла! Уж не знаю, от безысходности, или на автомате, левой рукой я обхватил его башку и, уцепившись за пятачок, крутанул рогатую голову назад.

Я ожидал чего угодно, только не этого. Нет, ну, я надеялся, конечно, что такой приём мне хоть чуть-чуть да поможет. Но чтобы так… С треском и скрипом башка развернулась на сто восемьдесят градусов, чёрт выронил меня, и я кулём рухнул на траву.

Секунд через пять, а может, десять, откашлявшись, и держась за левый бок со злополучным травматом, я пополз за упавшим обрезом. Шуралей метался непонятными зигзагами, клацал зубами и яростно вертел хвостом. То вперёд побежит, то назад, наверное, ориентацию потерял. Надо торопиться, а то ведь это ненадолго. Где патроны? НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!! Эта сволочь, мало того, что оторвала патронташ с солевыми зарядами, так ещё и затоптала его. Ну и что, что этот чертила последний остался, стрелять-то в него мне больше нечем.

И что теперь? Пулей? В третий глаз? Тогда скорее. Демон нижнего мира, я так понимаю, сообразил, что башку нужно просто назад повернуть, он уже даже лапами за рога схватился. Хрен тебе!!! С пяти шагов я даже пьяный не промахиваюсь. Как там Касьян говорил? Чуть выше переносицы? Ну, вот и получи!

Во лбу у чёрта мгновенно образовалась дырка размером с олимпийский рубль, шуралей замер и медленно распылился. Минус двенадцать! Ну, вот и всё.

Когда остатки туши последнего беса тоже развеяло, я, еле волоча ноги, поплёлся к тому месту, где склонившись над капитаном, сидели на земле Мирон и буродолец.

– Что с ним? – устало спросил я.

– Шуралей в ногу лягнул, – отозвался Мирон.

Я сделал шаг в сторону и из-за его плеча увидел левый ботфорт капитана с разодранным голенищем.

– Лягнул? – удивился я. – Да сапог, словно когтями рвали.

– А у яво, у шуралея-то, на ножищах-ту тожи когти.

Я посчитал нужным осмотреть внимательней. Я, конечно, не врач, но наложить шину и, тем более простую повязку, сумею точно.

– Шуралеи! – крикнул драгун, имени которого я не знал.

Кроме капитана все встали. Да чтоб вас!!! Из-за очередного изгиба заколдованного леса появились и начали двигаться к нам десятка три свежих, отборных парнокопытных чертей. А стрелять нам по ним не чем.

Значит, пришло время. Я бросил обрез и расстегнул рубаху. Расстегнул, однако, не сразу: руки тряслись от пережитого боя, пальцы путались в тесёмках. Да что же это такое?! На кой хрен я их вообще завязал?

Шуралеи бодрым шагом преодолели уже больше половины пути, когда я, наконец, справился со шнуравкой. Вытащив крест, я взял его в левую руку и выставил вперёд, чтобы все черти его хорошо видели. Те заметили и остановились. Правой рукой я размашисто перекрестил разделявшее нас пространство. И набрав полную грудь воздуха, со всей силы заорал:

– Во имя отца и сына и святого духа! ИЗЫДИ!!!

Правильно говорить именно так или нет, не знаю. Знаю, что работает. В мгновение ока на поляне не осталось ни одного беса. Даже самые нерасторопные умчались на дозвуковых скоростях. Устало выдохнув, я повернулся к своим.

НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!!

Я что, опять не успел? Двое из пятерых бесследно пропали. Мирон и буродолец лежали на земле высохшими мумиями. И только капитан подавал признаки жизни. Держась руками за голову, он тихо стонал.

Сейчас, Спиридоныч, сейчас. Он где-то тут был. Не мог он далеко… вот он! Я кинулся к своему рюкзаку. Там бутылка с водой…

Сделав несколько глотков, капитан начал приходить в себя.

– Ты как? – спросил я.

– Полегче, – тяжело дыша, произнёс он. – Голову как тисками сдавило. Хоть в петлю.

– Хоть в петлю? – у меня сверкнула смутная догадка.

– Да-а, если б не нога, точно б убежал.

Ах, вот оно что! Значит, не со страха бежали наши ночные караулы. Да-да! Точно! Они же стояли, или сидели. А мы все лежали. Как капитан сейчас. И все, кто возвышались, попали под ментальное воздействие. А я? А у меня, как сказал дед Касьян, сильное средство от шуралеев имеется.

Я распорол голенище сапога капитана. Картина безрадостная: мясо разодрано, хотя до кости не дошло. Аптечки у нас нет, а заражение может начаться. Сейчас бы Буцина с его самогонкой… Где ж ты теперь, Сергей Александрович? Где люди твои?

Промыл рану водой из ваучера, для перевязки оторвал от тряпицы, в которую Татьяна мне пироги завернула. Во вторую половинку завернул два оставшихся пирога, съедим их по дороге – освободится тряпочка на ещё одну перевязку.

– Идти сможешь?

Синюхин затруднился с моментальным ответом.

– Попробуй встать, – посоветовал я.

Он встал.

– Да, наверное, смогу.

– Хорошо, полежи пока.

Капитан осторожно прилёг.

– Сейчас, – я в изнеможении растянулся на траве. – Сейчас минуток пяток полежу и за дело. Уснуть не усну. Какой уж тут сон?! Ребят похороню, и назад надо, пока тебе хуже не стало.

Копая, я всё время посматривал на буродольца, на то, что от него осталось.

– Спиридоныч, ты не знаешь, как его звали?

– Клим, кажется…

Кажется… Хотя, за три дня со всеми не перезнакомишься. Или всё-таки можно было?

Когда я закончил насыпать холм, Синюхин встал и, прихрамывая, подошёл ко мне.

– Что у вас в таких случаях говорят? – спросил я у него.

– Говорят, какими они были хорошими людьми.

Я ждал, что он скажет, а он как раз на раненую ногу неосторожно наступил и скривился от боли.

– Вы были храбрыми солдатами, и отважно сражались, – произнёс я. – Я горд, что в этом последнем для вас бою, мы стояли плечом к плечу! Пусть земля будет вам пухом. И тебе, Мирон, и тебе, Клим.