Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника

В 1881 году Дмитрий Ровинский опубликовал подобные раешные выкрики:

«А вот извольте видеть, господа, андереманир штук – хороший вид, город Кострома горит; вон у забора мужик стоит – сцыт; квартальный его за ворот хватает, – говорит, что поджигает, а тот кричит, что заливает».

Еще картинка:

«А вот андереманир штук – другой вид, город Палерма стоит; царская фамилия по улицам чинно гуляет и нищих тальянских русскими деньгами щедро наделяет».

«А вот извольте посмотреть андереманир штук – другой вид, Успенский собор в Москве стоит; своих нищих в шею бьют, ничего не дают» и т. д.

В конце происходят показки ультраскоромного пошиба, – о том, например, как: «зять тещу завел в осиновую рощу», и о том, как: «она ему твердила…» и т. д., которые для печати уже совсем не пригодны»⁴³²,⁴³³.

В 1888 году Анатолий Бахтиаров писал в физиологическом очерке «Народное гулянье на Марсовом поле»:

Следует упомянуть и о раешниках, которые тоже с успехом подвизаются на гулянье.

 
Пожалуйте, господа, панораму смотреть!
Показываю, рассказываю:
Про города все столичные,
Потому преотличные!
А вот и я, развеселый грешник,
Великопостный потешник —
Петербургский раешник
Со своей потешной панорамою:
Верчу, поворачиваю,
Публику обморачиваю.
А себе пятачки заколачиваю!
Вот изволите видеть:
Город Лондон!
 Живут там англичане,
 Вечно в дыму и тумане.
 Там на десять богачей —
 Миллион стрекачей,
 В дыму не имеют хлеба,
 А так себе шляются,
 Кой-чем побираются!
 А это – город Константинополь,
 По-прежнему Царьград.
 А кто туда попадет,
 Так и сам не рад.
 Там живет турецкий султан,
 Он имеет свой «диван»,
 А на диван-то не садится,
 Потому что сам его боится.
 А это – город Париж!
 Когда туда приедешь,
 Так и угоришь.
 Оттуда каждого года
 Идет к нам мода.
 Наша знать
 Ездит туда денежки мотать:
 Туда-то едут с полным золота мешком,
 А оттуда возвращаются пешком.
 А это – город Питер,
 Которому еврей нос вытер.
 Это город – русский,
 Хохол у него – французский,
 Рост – молодецкий,
 Только дух – немецкий!
 Да это ничего: проветрится!
 Воды в нем – тьма-тьмущая:
 Река течет пребольшущая,
 А мелкие реки не меряны,
 Все счеты им потеряны!
 А вот и петербургская дама,
 Только не из Амстердама;
 Приехала из Риги,
 Продавать фиги.
 Купеческих сынков обставляет,
 Да сети им расставляет.
 Карьеру начала с прачки,
 Да давали ей много потачки…
 

Около раешника – всегда толпа разной молодежи, преимущественно школьников и гимназистов⁴³⁴.

Как и прежде, показывали в райке основателя города и панораму столицы.

«Картинка переменяется, выходит петербургский памятник Петра Первого:

 
А вот андереманир штук – другой вид,
Петр Первый стоит;
Государь был славный
Да притом же и православный;
На болоте выстроил столицу,
Из кухарки сделал императрицу»⁴³⁵.
 
 
А вот извольте посмотреть:
С птичьего полета, а может и выше —
С золоченой адмиралтейской крыши,
Как на ладони – весь город Питер,
Что многим бока повытер⁴³⁶,⁴³⁷.
 

Выкрики острословов приводятся в сообщениях о народных увеселениях: «А раешник так и надсаживается грудью, орет во все горло: „И вот город Париж, приедешь туда – угоришь!.. Сам Наполеон бросил трон, за сороковкой бежит в кабак, вот как… Важно!.. А вот город Италия и так далее… А вот англицкая нация… Турок ее за нос водил-водил, денег не заплатил, потому у самого везде пусто, да и в кармане не густо: в одном кармане блоха на привязи кадрель танцует… Лихо!“»⁴³⁸.

Петербургские газетчики все чаще прибегают к раешным прибауткам в своих обозрениях гуляний, написанных от лица панорамщика: «На Царицыном лугу стоят балаганы, бьют в них барабаны, из ружей стреляют, войну изображают, турок побивают! Там показывают „Кащея“, а там „Два злодея“, а Малафеев показал силу, закатил „Аскольдову могилу“!⁴³⁹ Публика кругом ходит чистая, суконная, форсистая, – а неважная, просто сермяжная, еле-еле пробьется к карусели, на качелях качается, балаганным делом утешается… А то заплатит пятачок и глядит к нам в раек!»⁴⁴⁰

Раек используется антрепренерами площадных театров для рекламы постановок. В 1897 году, когда в балагане Абрама Лейферта шло представление «Семь Симеонов»⁴⁴¹, содержателем этого театра была выпущена и сама пьеса, переложенная на раешный стих: «Рассказ раешника о представлении в театре Лейферта под названием „Развлечение и Польза“ на Царицыном лугу во время сырной недели 1897 года» (СПб., 1897). Издание открывается зазывом панорамщика:

 
Господа, пожалуйте, подходите,
Очи протрите
Да представление мое посмотрите!
 

Показывая и комментируя картинки, раешник излагает содержание «Семи Симеонов», а в заключение провозглашает:

 
Почтенная публика,
Места от гривенника до рублика!
Подходите, платите,
На «новую» посмотрите.
Пожалуйте!
 

Раек появляется и на сцене балагана, где его владелец выступает как персонаж представления. Сохранился сценарий феерии-арлекинады «Волшебные блины, или Проказы Арлекина на масленице», поставленной А. Я. Алексеевым у Лейферта в 1893 году⁴⁴². В пятой картине арлекинады сцена являет собой праздничную площадь со всем комплексом увеселительных построек. «Слышна в разных местах музыка, раздаются крики торговцев, шутки карусельного деда, прибаутки раешника. Картина весьма оживленная. <…> Раешник (у панорамы): „А вот, извольте посмотреть: купецкая гостина, не то новомодна, не то старинна; разные висят по стенам картины⁴⁴³, начинается с середины: посредине висит муж – сед и именит – хозяин добродетель чтит, а по сторонам его двое – наши знаменитые герои: один – батюшка Кутузов, что отморозил пятки у французов, другой – герой Кульнев⁴⁴⁴, которому во славу и честь, даже у немцев крест железный есть; а вот, извольте смотреть, и хозяйский портрет в золотую раму вдет, хоть рожа и не схожа, да книжка похожа – значит, грамотный!“»⁴⁴⁵

Владельца райка на Марсовом поле вспоминают Александр Бенуа и Л. Иванов.

Раешник был таким же непременным и популярным элементом балаганного гулянья, как и дед, но его приемы были более деликатные, вкрадчивые. Всегда, кроме двух клиентов, которые приклеивались глазами к большим оконцам его пестро размалеванной коробки, вокруг толпились, ожидая очереди, с полдюжины ребят и взрослых. Картинки внутри райка «были самые незатейливые, кое-как раскрашенные, а то это были просто иллюстрации, вырезанные из журналов и наклеенные на картон. Зато чего только не «врал» раешник! Запомнились особенно классические пассажи: «Вот город Амстердам, в нем гуляет много дам». – «А вот город Париж, приедешь и угоришь, французы гуляют, в носу ковыряют». Про королеву Викторию гласило так: «А вот город Лондон, королева Виктория едет, да за угол завернула, не видать стало». Хороший раешник знал десятки всяких прибауток, причем он их варьировал, стараясь потрафить вкусу данного сборища публики или даже высказаться на злободневные темы⁴⁴⁶.

Рядом примостился раешник. – «А вот извольте посмотреть, – вопит он, – город Париж, туда приедешь – угоришь!» Прильнув к запотевшему стеклышку, вы видите какую-то лубочную картинку, на которой ничего нельзя разобрать, а раешник продолжает: «А вот Папа Римский, что не пьет водки „Крымской“, а все очищенную!» – «Молодчина!» – искренно восхищается кто-то. Ведь тут все принимается за чистую монету. Меняя картинки, раешник неизменно почему-то прибавляет, но уже совершенно другим тоном: «Идут и едут!» Кто идет, кто едет и куда – покрыто мраком неизвестности. Показав несколько совершенно бессмысленных картинок, он восклицает: «А вот извольте посмотреть, два дурака дерутся, а третий смотрит!» Однако на картинке видны только двое. – «Дяденька, – любопытствует зритель, – а где же третий?» – «А ты-то! – хладнокровно отвечает раешник и заканчивает: Хороша, да последняя!» Сеанс окончен. Платим пятачок и двигаемся дальше⁴⁴⁷.

На рубеже XX века народный балаган был подменен общедоступным театром; исчезли с площади и райки. Началу изучения петербургских гуляний предшествовал период их популяризации. Уже в 1910‐х периодика наполнилась воспоминаниями о былых увеселениях «на балаганах». Не забыли упомянуть в них и раешника-острослова.

«Еще забавлял раешник, – писал театральный деятель Николай Дризен в 1915 году. – Примостившись в досчатой будке, он собирал пятаки какими-то необыкновенными картинами. Чего только у него здесь не было: и „Извержение итальянской горы Везувия“, и „Пир Валтасаров“, и модный в то время сюжет „Знаменитый разбойник Чуркин, он же скопинский банкир Рыков“. Однако, картины представляли наименьший интерес у раешника. Интересен он был сам, неистощимый на всякие прибаутки, с такой удивительной рифмой, которой свободно позавидовал бы любой из наших футуристов»⁴⁴⁸.

Таким образом, раек в процессе своего бытования вобрал в себя различные зрелищные формы праздничной площади: видовую панораму, выступления кукольников и зазывал, рекламу, балаганное представление, а также оказал воздействие на литературу для народа и лубочную продукцию. Если говорить о хронологической последовательности развития репертуара райка, то здесь прослеживается следующая тенденция: видовые сюжеты постепенно вытесняются бытовыми.

«Потешная панорама» играла роль устной народной газеты, и обозрения панорамщиков затрагивали в основном текущие события. В этом смысле представляют особый интерес редчайшие записи выкриков московских раешников из фондов Государственного центрального театрального музея им. А. А. Бахрушина, помещенные в Приложении. А так как владельцы райков нередко выступали попеременно в обеих столицах, эти прибаутки могли звучать и на площадях Петербурга.

За содействие в работе благодарю Катриону Келли (Оксфорд), Розанну Джакуинту (Венеция), а также Викторию Горбачеву, Веру Окунь, Аркадия Блюмбаума, Василия Коковкина.

1989, 2005

Приложение

Текст зазывалы райка на народных празднествах в Москве в дни коронации ⁴⁴⁹

Покалякать здесь со мной подходи, народ честной, и парни, и девицы, и молодцы, и молодицы, и купцы, и купчихи, и дьяки, и дьячихи, и крысы приказные, и гуляки праздные, покажу вам всякие картинки, и господ, и мужиков в овчинке, а вы прибаутки да разные шутки со вниманьем слушайте, яблоки кушайте, орехи грызите, картины смотрите да карманы берегите.

Облапошат!

Вот, смотрите в оба, идет парень и его зазноба: надели платья модные да думают, что благородные. Парень сухопарый сюртук где-то старый купил за целковый и кричит, что он новый. А зазноба отменная – баба здоровенная, чудо красоты, толщина в три версты, нос в полпуда да глаза просто чудо: один глядит на вас, а другой в Арзамас.

Занятно!

А вот город Вена, где живет прекрасная Елена, мастерица хранцузские хлебы печь: затопила она печь, посадила хлебов пять, а вынула тридцать пять. Все хлебы хорошие, поджарые, сверху пригорели, снизу подопрели, по краям тесто, а в середине пресно.

Страсть как вкусно!

Перед вами город Краков. Продают торговки раков. Сидят торговки все красные и кричат: а раки прекрасные. Что ни рак – стоит четвертак, а мы за десяток дивный берем только две гривны да каждому для придачи даем гривну сдачи.

Торговля!

Друзья сердечные, тараканы запечные, карманы держите да дальше смотрите. Вот на Ходынском поле гуляет народ на воле, и девки-краснухи, и дети, и старухи. Вот гуляет франт, сапоги в рант, брови колесом, шишки под носом, подле носа папироса, кудеры завиты, глаза подбиты: так фонари и светятся до зари. А вот и еще три: один в шапке, другой в тряпке, третий на железной подкладке: нос в табаку, сам провалялся в кабаку.

Раздолье!

А вот в московском Яре бегают как на базаре. Кутит купец московский, нализамшись уж чертовски, а все выпить рад. Сам черт ему не брат: не препятствуй его ндраву, разнесет все на славу. А от него направо плывет, точно пава, мамзель из иностранок, из тамбовских мещанок, поцелуй ему подносит да ласково так просит: распотешь свою мамзелю, разуважь на целую неделю, поднеси англицкого элю. И купец потешает, мамзель угощает, а сам водку пьет, инда носом клюет, закусочку готовит да чертей по столам ловит!

Дай бог всякому!

А вот в городе Цареграде стоит султан на ограде. Он рукой махает, Омер-пашу призывает: Омер-паша, наш город не стоит ни гроша! Вот подъехал русский солдат, банником хвать его в лоб, тот и повалился как сноп, все равно что на грош табачку понюхал.

Ловко!

Гляди, нация женская, вот изба деревенская: на палатях мужик пьяный выворотил карманы, накрылся и спит да как дудка храпит. А женка кособокая, баба краснощекая, на пьяного дуется и в углу с парнем целуется.

Приятно!

Поворачиваю еще машину, а вы дайте по алтыну старику на водку, промочу свою глотку. Перед вами барин, не то жид, не то татарин, а то, может быть, и грек, очень богатый человек. Он по бульвару спокойно гуляет, вдруг кто-то из кармана платок таскает. Барин это слышит, да нарочно еле дышит. На то он и держит банкирскую контору, чтоб не мешать никакому вору: сам, видно, с маленького начинал.

Чисто!

Вот вам площадь городская, хорошая такая и убранная к тому же, что ни шаг, то лужи, и украшениям нет счета, где ни взглянь, там болото, а пахнет как будто роза, потому что везде кучи навоза.

Чисто!

А вот, братцы, баба пьяная, старая да рваная, пристает к кавалеру, чтоб взял ее на квартеру: а бери без опаски, жить будем в ласке. Кавалер на нее глядит да так и говорит: кому не понравится такая красавица: руки как щетки, волос короткий, уши длинные, на щеках морщины, рожа как луковица, вместо носа пуговица, да и та красней мака, а стара как попова собака, а не то и старее. Брысь поскорее.

Прощенья просим!

Раек ⁴⁵⁰ (конец XIX – начало XX века)

Здравствуйте, господа разные, и дельные, и праздные, и трезвые, и пьяные, и скромные, и рьяные, и молодые, и старые, и полные, и сухопарые!

От блинного угара едва дышу, а все же вам раек показать спешу! Картинки разные есть, всех не перечесть, сами посмотрите, да если есть досуг, перечтите! Райком вас на совесть угощу и похвал за это никаких не ищу, а если блинами меня не угостите, не взыщу. К райку скорее подходите, картинки смотрите да по гривеннику заплатите, если имеете, а затрат не пожалеете, и не будет вам обидно, потому что в райке много смешного видно!

Вот, братцы, картина: в ноябре месяце комета Бэла чуть-чуть нашу землю хвостом не задела. Об этом предсказали ученые мужи, у которых ум нашего с вами не уже. Газетчики-умники выпустили насчет конца мира книжки, на которые плевали даже и глупые мальчишки, а с больших дурачков они собрали много за это пятачков.

Занятно!

Вот тоже картинка чудесная, хотя давно всем известная: как железные дороги ломают нам руки и ноги! Вот, например, Архангельская железная дорога, много простора взяла она у бога. По этой дорожке мы ездим разгонять тоску, по ней же привозят нам рыбу-треску, от которой так воняет, что нашим ассенизационным обозам не уступает.

Зажимайте, братцы, нос!

А вот еще дорога, однова дохнуть – великий Сибирский путь. Прежде воров кассиров и банкиров доставляли в Сибирь через год, а теперь порядок не тот: в миг один доставят на Сахалин.

Штука важнецкая!

А вот московскую картинку покажу, об Екатерининском парке расскажу. В этом парке днем не гуляют даже и куфарки. А ночью и зимой и летом жуликов столько обретается, что всякий прохожий на них натыкается и остается не только без часов, но и без носовых платков. Приходит домой гол как сокол.

А вот вам здание, вроде как бы бандитное, это общество Кредитное, пребольшущая сума, денег в ней дают помногу под негодные дома. Словом, много наделала шума и гама эта московская Панама.

Молодцы ребята!

А вот резиновые шины, от которых стонут дамы и мужчины! Шины кладут на них особый отпечаток, окачивают грязью с головы до пяток. Дума наша этому тоже удивляется, к шинам приспособить щиты старается, сама на резинах катается, а дело на вершок вперед не продвигается.

Уперлось!

Это городская мостовая! Проезжайте по ней хотя пять сажень, хотя путь такой не велик, но вам так насует под микитки, что вымотает всю душу до нитки.

Штука важнецкая!

А вот еще штука, стоит жука. Глядите-ка сюда: это декаденты-господа! Писатели-любители, здравого смысла губители. Описывают, как поют миноги, как рыдают зеленые ноги. У них все не по-нашему: чувства у них красные, звуки ананасные, в сердце булавки, в затылке пиявки, в голове Гоморра и Содом – словом, кандидаты в желтый дом!

Туда им и дорога!

А теперь вам случай представится посмотреть, как Москва освещается. Кой-где горит электричество, кой-где газ, а на других улицах хоть выткни глаз, зги не видно, вот что обидно!

Московские капиталисты у нас очень речисты. Решили, чтобы хитровский притон имел великосветский тон, хотят деньги собрать и его преобразовать! А по-моему, на хитровских аристократах костюм всегда останется в дырах и заплатах!

Так-то!

Нет хуже в Москве беды, как недостаток воды. Дума дать городу водицы бы не прочь, но боится, что ей в ступе нечего будет толочь. Вот он городской водопровод, источник стольких забот, ситного пирога ему с горохом в рот!

А вот смотрите: городская ассенизация. Когда-то у нас будет, наконец, канализация?

Большая с ней проклемация!

А вот на оперной сцене поставили недавно «Троянцы в Карфагене». Слушающий их народ от скуки разодрал весь рот.

Вот еще сюжет: вводят у нас трезвость несколько лет, и многие обет не пить вина дали, но как в общество попали, так и пропали. Вот вам, например, джентльмен, этого общества член, смотрите! Но с него примера не берите!

Вот рекомендательные конторы, на них направлю ваши взоры. Конторы рекомендательные, они же карманообирательные. Хотите в них прислугу нанять, вам спешат такую дать, которая через день норовит удрать, а деньги вы за нее должны отдать, иначе они другой прислуги не рекомендуют, а рекомендуя, снова надуют отлично, что совсем не комично, а неприлично. Нанимаете вы кухарку Парашку, платите за нее пятирублевую бумажку. Парашка через день убегает, а бумажка ваша пропадает.

Скверно!

А вот, братцы, картинка-новинка про наши науки, какие она выкидывает штуки. Дошла до того, что у нас теперь и по воздуху летают, и разговоры за тысячу верст по проволоке понимают, и электричество к нам в жилье запущают, на разных органах неведомые певцы поют и играют – словом, ученые на все руки нам арапа заправляют! Какой-то мудрец электричеством слепых лечит и их сотнями калечит. Был сначала человек только слепой, а как полечился, так стал и хромой, и немой, и с безумной головой. Нельзя! На то и науки! А то один профессор изобрел способ никогда не умирать. Ну что ему на это сказать? Может, правда, а может, и врет, – кто его разберет!?

А то еще штука: без проволоки телефон. По-нашему, это вот что: сидят за столом «он» и «она», «она» глупая жена, а «он» ламиделамезон, вот, стало быть, под столом при муже наступил на ножку ей «он», и вышел без проволоки телефон! (Картина.) Ловко, задави их машиной, придумали! Чтобы выдумать такие штуки, не нужно и науки.

Не только мы русские да жители французские, но и всякая живущая в Москве нация знает, что у нас везде и всюду фальсификация. К примеру, московский дешевый трактирный чай вы возьмите да его хорошенько рассмотрите. Чего только там нет? Там и липовый цвет, и мякина, и навоз, и солома – словом, все, что есть в деревне у хорошего мужика, хозяина дома.

А попробуйте попить винца или пивца? Дадут вам французского портвейну с русским ярлыком, сразу сделается болесть не только с языком, но и с брюхом, можно умереть единым духом! А пиво? С глицерином, с кукельваном; как выпьешь, сразу сделаешься болваном!

Так-то-с!

А вот идет к нам, братцы, скоро винная монополия. Не видать больше водочным торговцам и кабатчикам своего раздолья. У иного денежки наживать есть большой аппетит, а изволь продавать водку, как казна велит. Впрочем, кабатчики не дураки, всегда обойти закон сумеют и мало и прежних порядков пожалеют. Захотите вы выпить «жулика» за пятачок, вам подадут его в трактире, и – молчок! А когда будете платить, вам не преминут заявить: за салфетку – пятачок, за закуску – четвертачок, тридцать копеек итого, отдадите и – больше ничего!

Так-то!

А вот теперь заграницей погоржусь, вот вам, господа, картинка: Дрейфус! Его дело шло не одну неделю, несмотря на то что он выбрал в защитники Золю-Емелю. Дела хоть и не проиграл, а на Чертовом острове побывал!

А вот господин Дерулед, который причинил Франции немало бед, за что его не приласкали и из Франции в шею погнали!

А вот картинка, как воевали американцы и испанцы и как первые последним насыпали в ранцы, после чего испанцы потеряли все шанцы!

А вот картинка новая с разными фигурами: война англичан с бурами.

А вот отрадная картина для русских взоров: наш родной герой Суворов переходит Чертов мост. Ура! Бери в штыки!

А вот и Ломоносов, первый наш ученый, в русской школе испеченный, прежде был архангельский мужик, а потом стал разумен и велик. О нем много нечего объяснять, каждый из вас должен о нем хорошо знать.

Для поклонников моего райка и этого довольно пока, а то надоесть боюсь!

Адью-с!