Читать книгу: «Шалость удалась!»

Девочка с чёрной шляпой

Яркий свет резал глаза – фары в ночи придуманы для особо изощренных пыток людей. Особенно если до этого вы ехали в тусклом тоннеле-гусенице, потолок которого то волнами свисает, то уходит наверх. Интересное архитектурное решение, но, кажется, всё пошло не по плану, и тоннель выглядит не то чтобы современно, но как какое-то чудо древней цивилизации – точно. Если сюда привести дяденьку-учёного и сказать:

– Это строение было возведено в неизвестно какое время и доподлинно неизвестно кем.

Тогда он точно воскликнет:

– Так это же дело рук, или каких-нибудь щупалец, инопланетян! Ну точно, прилетели и построили. Человек бы не додумался до такого.

И ходили бы потом по этой длинной гусенице люди, рассматривая потолок, стены и проложенный асфальт. Удивлялись бы, говорили:

– Да посмотрите, какая дорога – не битая! Точно не человеческая рука приложила к этому своё мастерство.

– Да-да, у наших людей только две беды, друзья, – сказала бы какая-нибудь женщина, ведя под руку своего ребенка, – И дороги идут сразу после дураков, а может, даже дополняют друг друга.

Выйдя из тоннеля, люди бы оглянулись на вход и увидели синюю табличку. Она бы их сильно расстроила поначалу, ведь на ней был бы такой текст:

«Тоннель построен в 2021 году, ответственный за объект А. Д. Гусеничкин».

Мальчик бы канючил у мамы ответы, почему это тут написан такой бред. Очевидно же, тоннель построен инопланетными существами. Мама бы, конечно, успокоила ребёнка, согласилась, что это абсолютный вздор, а потом писала бы во все инстанции, чтобы табличку убрали. Дяденька, который проводил платную экскурсию, уже бы убежал от недоумевающих людей. Он тоже знает, что у людей две проблемы: дураки и дороги…

Я бы мог вечно рассуждать об этом, ведь мне больше ничего не остаётся. У меня одно развлечение в машине – выдумывать нелепицу, как говорит мама. В полусне я вижу голубых человечков (почему-то не зелёных, как обычно представляют), и они мне машут своими щупальцами, подмигивают сразу десятками глаз, которые у них расположены по всему телу.

Я хотел было им помахать в ответ, а то как-то невежливо, но меня пробудила торопливая рука. Мама тормошила меня и говорила, что пора вставать – приехали. Глаза еле разлепились, и я понял, что весь этот тоннель мне приснился. А может, нет. Точно уже сказать нельзя.

– Мама, а мы проезжали какие-нибудь странные тоннели?

– Дима, давай без твоих фантазий. Давно пора быть в кровати – вот и видится всякое.

Её глаза, спрятанные в телефон, даже не смотрят на меня. Я выхожу из машины, осматриваюсь. Чувствую себя окружённым большими гигантами. Многоквартирные дома образуют квадрат, внутри которого расположен двор и парковка. Ничего необычного. Папа такие дома называл муравейниками, а людей, соответственно, муравьями, которые в жизни, кроме дома и работы, ничего не видят. По легендам, у каждого такого муравейника есть королева.

Вот бы найти её, думаю я, и упираюсь глазами в квартиру с незанавешенными окнами. Там стоит девочка с чёрной шляпой в руках. Крутит её, рассматривает и видимо о чём-то думает. В окно она не смотрит, поэтому меня не видит, а я продолжаю наблюдать. Когда шляпа оказывается на голове, девочка меняется в лице и показывает язык. Зеркало! Она, наверное, как все девчонки, любит покрасоваться перед своим отражением. Вот они чудные! Но моя мама такая же. Папа всегда жаловался, что она любит себя больше, чем его.

– Пойдём, фантазёр, – говорит мама у меня над ухом, наклоняясь и шепча, – Наш подъезд, – и указывает на тот, в котором живёт девочка в чёрной шляпе.

Заходишь в него и оказываешься будто в отеле. Ни в какие сравнения не идёт с теми подъездами, в которых ютились наши прошлые квартиры. И пусть мама говорит, что я не могу помнить время, когда мне было три и пять, но я всё равно уверен: не придумал я. Помню и тот сырой запах, и отклеившиеся обои, и деревянные стулья, мечтающие сломаться подо мной. Их скрипучие сиденья навсегда застряли в голове, как признак неминуемого явления – поломки. Всегда что-то ломается. Стулья, игрушки, браки. Папа так и сказал:

– Димочка, наш брак с твоей мамой стал бракованным… Понимаешь, он сломался.

Ничего я не понимал. И сейчас-то не сильно хочу вникать. Если что-то сломалось, то это надо починить. Всё, кроме нелюбимого робота, кричащего на всю квартиру заумные иностранные словечки. Его можно оставить сломанным. Но не нашу же семью! Поэтому я каждый раз пытаюсь помирить родителей, и даже сейчас, в сонном состоянии, я умудряюсь сказать:

– А когда мы увидим папу?

– Скоро, – как обычно отвечает мама, и это означает ровно наоборот.

Бабушка говорит, что я с детства хороший и терпеливый мальчик, умеющий ждать. У меня хорошо получалось рисовать, долго сидеть над одной картинкой. А рисовал я всё, что только придумаю: пиратский корабль, который берут на абордаж инопланетяне с планеты пушистых зайчиков; принца, запертого в башне, которого спасает китайский дракон (не путать с обычным!); маму и папу, сидящих за столом и играющих в слова. На рисунке они говорили что-то невпопад. Слово за слово и картинка рассыпалась, вместе с родителями.

Мы заходим в нашу новую квартиру, просторную и светлую. Я представляю, как весело будет привести кого-нибудь в гости, посмотреть сериал или поиграть в настольные игры, приехавшие вместе с нами. В прихожей, снимая ботинки, я вижу пустую фоторамку и спрашиваю маму, можно ли нам поставить туда фотографию: мамы, папы и меня. Она молчит, её всегда задевает, когда я говорю о нём, но молчать не могу. Если у неё что-то сломалось с папой, то это ещё ничего не значит про меня. У меня то всё цело, ни трещинки!

– Дима, зубы и спать, – бросая ключи, говорит мама и указывает на дверь, за которой видимо ванная.

Плетусь, так и не получив ответ на свой вопрос. В ванной абсолютно унылый дизайн. Никаких тебе ярких и пёстрых рисунков. Скучная белая комната. Я бы разрисовал её в цвета радуги.

Кривлюсь и вижу свою физиономию в зеркале. Мне стало плохо – даже все баночки и аксессуары в ванной одного цвета. Сойду здесь с ума.

Когда ко сну я уже был готов, мама подошла к моей кровати, чтобы пожелать спокойной ночи. Но я уже не маленький, чтобы она уделяла столько времени, поэтому я отворачиваюсь к стене. Мама, неправильно меня поняв, извиняется и обещает, что я скоро увижусь с папой. Я хмыкаю, довольный собой. Сейчас-то я уже не старался, а всё-таки своё получил! Так и уснул, ликуя всем сердцем.

А утром, таким ранним и холодным, нас будит громкий будильник. Мама, работающая то тут, то там и встающая с первыми лучами солнца, сначала шумит в ванной, а потом гремит посудой. Меня из постели поднимает аромат свежесваренного кофе, и, хоть мне запрещают его пить, я иду, чтобы окончательно взбодриться.

Маленькая кухонька встречает меня тёплыми объятиями, включённая плита что-то готовит. Мама, уткнувшись в телефон, пьёт кофе и качает ногой, отмахивая ей неведомый мне ритм.

– Доброе утро, Дима, – говорит она и наконец отрывается от гаджета, – Чай с мятой?

Не дожидаясь моего ответа, мама встаёт и идёт к чайнику, наливая в разноцветную кружку кипяток. Горячий и обжигающий.

– Я хочу кофе.

Сажусь за стол, где всё ещё стоит чашка с маминым кофе, и вдыхаю его крепкий аромат. Сладкий, с миндальным молоком.

– Рановато тебе. Вот будешь один жить – и пей сколько хочешь, – она недовольно качает головой, отказываясь варить мне порцию, – Да и в кофе нет ничего хорошего. Пей лучше чай, ты же его любишь.

Я не особо расстроился, потому что и не надеялся получить бодрящий напиток. Я давно уже понял, что многое мне недоступно, пока я не окончу школу и не уйду в свободное плаванье. А чай с мятой я и правда люблю – врать не буду. Просто, вроде как, перешел в старшую школу, а обращаются как с малым дитём.

– Ладно, только ещё лимон добавь, – прошу я и начинаю махать ногами под столом.

– Дима, не делай так.

– Почему? Ты сама так сидишь, – обижаюсь я, – И вообще, я не хочу в школу. Тут опять будут какие-нибудь дураки.

Громкий стук кружки об стол рядом бодрит лучше, чем любое кофе. Я прикусываю язык, жалею, что опять завёл эту тему. На прошлом месте, где мы с мамой жили, меня не очень полюбили в школе. Ни учителя, ни одноклассники. Случались неприятности, а отдувалась за них мама, долго обижавшаяся потом на меня. То вызовут в школу, потому что какие-то мальчишки пинали в меня мяч, а попали в окно. А выставили всё так, будто это была моя идея. То я подерусь с кем-нибудь, кто обозвал или задел. Мама в такие дни не разговаривает со мной, словно на какое-то время меня не существует, а я пытаюсь ей доказать обратное и бедокурю ещё больше. Только уже дома.

– Дима, давай без твоих выкрутасов. Наконец-то у меня появился шанс задержаться на этой работе. Просто подружись там со всеми, будь добрым и вежливым.

– А деньги на шторы тоже сдавать? И улыбаться, когда двойку незаслуженно ставят?

От раздражения у меня появляется, как говорит мама, характерное папино лицо. Опущенные брови, сжатые губы и приподнятый кончик носа.

– Пей и собирайся. И никаких, повторяю, никаких проблем. Последний раз повторяю.

Убрав чашку из-под кофе в раковину, мама уходит собираться дальше. А я потягиваю чай. Медленно высасываю жизнь, представляя на его месте всех своих недругов, придуманных и настоящих. И когда с чаем покончено, я удовлетворённо откидываюсь на стул. Мою любовь к мятному чаю привила бабушка, когда сказала, что мята – хорошее успокаивающее, а главное, вкусное дополнение к горячим напиткам. С тех пор я отрёкся от обычного чёрного чая и нисколько не пожалел, но и спокойнее не стал.

Чтобы собраться дальше, много не нужно было, ведь из вещей мы привезли только самое нужное и важное(а настольные игры являлись просто жизнено-необходимыми). И многое всё ещё лежит в багажнике машины, спящей где-то на парковке, или так и покоится в гараже у дедушки.

Надев футболку и джинсы, самое удобное и быстро находимое, я стал собирать рюкзак. Закинул туда парочку тетрадок, канцелярию и бутылку воды. Учебников ещё не выдали, и, надеюсь, я не получу их сегодня, иначе с места не сдвинусь. На маму надежды нет, в ближайшее время она недоступна и очень сосредоточена на своей работе.

– Димочка, целую. Я побежала! Остановка рядом, с другой стороны дома. Посмотри в интернете, какие автобусы идут.

Дверь хлопнула. Последующая тишина оказалась оглушающей, поэтому я вытеснил её бодрой испанской музыкой. Не теряя боевого духа, я закончил собираться и посмотрел на часы. Время выходить, иначе опоздаю в первый день, а это плохая примета.

На улице осень – золотая хандра с налётом предстоящего праздника. Хоть мы и живём в России, но мне, как и многим сверстникам, нравится дух Хеллоуина, его атмосфера и, если уж по-умному, антураж. Яркие тыквы с разными мордами, светящимися в темноте, всегда вселяли в меня восторг, не разделяемый никем из родных. Весь октябрь канючил, просил и умолял, чтобы хоть кто-то вырезал со мной рыжую бошку. Только папа, тяжело вздыхая и бубня, соглашался, прогибался под моим натиском, как ворота, что не могут устоять перед сильным тараном. Где тыква – там и всё остальное: искусственная паутина, миловидные паучки, представляющиеся мне настоящими арахнами, черепа, вороны и, как причитает бабушка, другая бесовская нечисть. Каждый год, пока наша семья была вместе, бабушка и дедушка не заходили к нам целый месяц, только чтобы не видеть украшения. Папа считал это своим подарком на Хэллоуин и каждый раз примирялся с нерусским праздником, радуясь денькам, полным свободы от упрёков. А я, довольный до чёртиков, бегал с накладными клыками и шепелявил, изображая покрытого древней пылью вампира.

В этом же году праздник стал лишь еще одним напоминанием, что всё изменилось. Какое-то время мы жили с бабушкой и дедушкой, но там моё желание наряжать квартиру никто не поддержал, а вскоре мы с мамой переехали. Сначала в Москву, потом в Нижний Новгород. Для этого у мамы всегда одна отговорка – я. В Москву, потому что там много денег и мы можем себе всё позволить, а в Нижний, потому что не свыклись с быстрым темпом, не вошли в жизненный поток столицы.