Читать книгу: «Далайя», страница 6

Часть вторая. «…И была последняя воля…»

514 год до н. э.

Глава первая

К вечеру похолодало. Решили остановиться на отдых чуть в стороне от дороги, за невысоким холмом.

Небольшой караван из десяти вьючных лошадей и двадцати четырёх всадников шёл уже седьмой день. Старший каравана, седобородый сак, спешился первым, помог сойти с лошади женщине.

Все воины охраны вновь стали заниматься привычным для кочевников обустройством ночлега.

Царившая вокруг тишина изредка нарушалась лишь похрапыванием почуявших отдых животных и бряцанием оружия.

Люди молча, без суеты, исполняли каждый свою работу, и во всех их движениях угадывались опыт и сноровка.

Вскоре был разбит небольшой лагерь. Потрескивая сухим хворостом, запылали два жарких костра. Потянуло запахом нехитрого варева. Выставив дозоры, старший присел к костру, у которого уже расположилась женщина.

Ночь опустилась мгновенно, без плавного заката, как это бывало всегда в их родной степи.

Третий день от такого внезапного наступления темноты на душе у женщины появлялась тревога и что-то ещё, до сих пор не изведанное, но очень неприятное, сковывающее жутким холодком всё её сознание. Весь день она желала скорейшего отдыха, но с наступлением заката ей уже очень хотелось зари. Усталость, вопреки её ожиданию, не валила в сон, а странным образом исчезала, вытесняясь разными думами. Тяжелее всего ей было от неизвестности, ожидавшей их впереди, к тому же её одолевала тоска по родному очагу. Эти беззакатные вечера, этот вкус воды и даже запах этих костров – всё свидетельствовало о том, что они в чуждой земле, где всё не так и кажется каким-то враждебным. Именно из-за таких ощущений ещё ближе и роднее были все эти люди, простые молчаливые воины. Даже лошади, родные сакские кони, своим жаром пахли кочевьем.

«Неужели больше никогда нам не вернуться в родные края?» – думала женщина, и теперь её всё чаще обжигала эта мысль. Только здесь, вдали от степи, она впервые в жизни ощутила себя беззащитной. Ещё никогда в её сердце не было столь гнетущей тоски по человеку, который своей душевной мощью и простым, благородным величием вселял тепло и уверенность как в неё, так и во всех саков. Только сейчас она поняла, как хорошо жилось, дышалось, творилось рядом с этим человеком, какой покой был всегда на душе… Там… Уже очень далеко…

Но самое страшное заключалось в том, что, даже развернув караван, пролетев обратный путь, вернувшись в ставку, войдя в шатёр, она уже не увидела бы приветливого взгляда, под его сводами не зазвучал бы родной ей голос, её не обняли бы нежные руки и, как прежде, не прижали бы к груди…

Томирис, её царица и подруга, умерла…

* * *

Седоусый воин молча взирал на огонь, подталкивая веткой головёшки в костёр, и лишь изредка поглядывал на сидевшую в задумчивости женщину, стараясь пока не мешать течению её мыслей.

– Нам пора немного отдохнуть, – его низкий, густой голос прозвучал довольно тихо, но в нём чувствовалось тепло и даже нежность.

– Мне кажется, весь день нас кто-то сопровождает, – голос женщины хоть и с хрипотцой, но на слух приятный и сильный.

– Я усилил дозоры. Тех человек двадцать, не больше. Думаю, что это отбившиеся персы не могут найти свои войска.

– Сколько ещё осталось пути?

– Не знаю. Вчера казалось, что сегодня к вечеру мы будем на месте, но ты видишь, что здесь ничего нет и никто нас не встретил. Может быть, завтра. Если до вечера их не будет, значит, мы сбились с пути.

– Я всё больше убеждаюсь в том, что с детьми мы поступили очень правильно. В такой дороге всё может случиться, а им уже ничего не угрожает. Да, Томирис права, там будет надёжней для них.

– Что ж, дети пристроены, осталось исполнить другое её желание.

– Я только сейчас поняла её вторую просьбу. Томирис, поручив нам всё золото и драгоценности передать именно здесь, вовсе не думала о нём, она отводила нас подальше от беды, чтобы и мы остались живы. Ведь там, где дети, нас узнали бы заезжие саки.

– Значит, за нами следят не только персы, но и собратья, прознавшие о нашем уходе.

– Нет. Те были вовсе не враги, и после передачи детей они весь день сопровождали нас по велению царицы. Потом они вернулись обратно к ним. Это воины, посланные для охраны и нахождения с детьми. С ними были вьюки детей с таким же грузом.

– Я думал, что ты по-своему усмотрению решила оставить их именно там.

– Нет. Всё это было задумано заранее. А тем, что мы везём, Томирис, похоже, наградила нас, зная, что больше некому будет о нас позаботиться.

– Значит, никто не будет встречать нас, и Томирис увела наш отряд подальше от возможной погони?

– Да. Выходит, так. Но куда нам теперь податься?

– Определимся утром. От этих сложностей гораздо больше усталости, нежели от битвы. Знал бы, что так всё повернётся, остался бы с ней.

– Нам нельзя возвращаться ни в кочевья, ни к детям. Мы должны где-то осесть, схоронить груз, следить издали за детьми и при малейшей необходимости прийти к ним на помощь.

– Наверное, ты права. Так и сделаем. Теперь нам нужно перебрать всех наших недругов-соседей и держаться от них как можно дальше, существовать очень скрытно.

* * *

К полуночи все в лагере, кроме дозорных, казалось, крепко спали. Но старый воин, повидавший многое в своей жизни, не мог заснуть. Из его головы не выходили слова этой славной женщины, верной подруги Томирис. Ведь даже ей, самой преданной из всех приближённых, ей, с которой разделяла повсюду и горести, и радости, Томирис не изложила всех планов этого похода. Желание царицы знать в последние мгновения жизни о том, что самые близкие люди избежали неминуемой кары от недовольных вождей племён, было теперь понятно и ему, ведь они жаждали скорейшей её кончины, дабы наконец захватить власть в степи в свои руки.

«Жаль, очень жаль, что Томирис на исходе своей жизни осталась одна. Может быть, ей и было легче умирать, веря в то, что её дети не будут обречены на муки сородичами, не желавшими простить ни ей, ни её доблестным предкам власти над собой и всегда горевшими лютой завистью к великим их походам и свершениям. Может быть…»

То ли от дум, или же от накопившейся за эти дни усталости, но сон плавно окутал его сознание, и, сам того не заметив, старый воин крепко заснул у тлеющего костра, не ведая, что не спал не только он.

Огоньки от слабеющего, затухающего пламени играли, как в росинках, в наполненных слезами глазах женщины…

* * *

– Похоже, в ночь они подходили довольно близко к нашим дозорным, – старый воин, присев на колено, рассматривал оставленные на земле чьи-то следы.

Сотник и четверо молодых саков также внимательно всматривались в примятую местами траву.

– Мы находились вот за тем кустом, – показал рукой один из воинов на заросли в нескольких шагах от них, – и ничего не слышали.

– Это хитрый люд. Посмотрите-ка за тем взгорком, не там ли они провели ночь? – старший махнул рукой в сторону невысокого холма, и двое воинов, запрыгнув на лошадей, спешно отдалились.

Вскоре один из них вернулся и доложил:

– Там были люди, но ждали без огня. Кострищ нет.

Вслед за ним подъехал и второй воин, оглядываясь по сторонам, сдерживая горячего скакуна.

Старший направился к лагерю, на ходу оглядывая окрестности цепким, быстрым взглядом.

Караван был готов следовать дальше.

Женщина встретила спутника, напряжённо вглядываясь ему в глаза.

– Да, они где-то рядом, но почему не напали ночью, не могу понять, – ответил он на безмолвный её вопрос. – Нам не следует больше идти в этом направлении. Мы не знаем, что находится там, дальше.

Старший помог женщине взобраться на лошадь. Сам же, по-молодецки запрыгнув на подведённого к нему скакуна, стремительно взлетел на холм и стал осматриваться окрест, при этом то поднимаясь в рост, то опускаясь и прикладывая руку ко лбу, чтобы прикрыться от солнца. Широкий в плечах, он будто сливался со своим мощнотелым конём во что-то единое целое. Он не поворачивал головы в островерхом головном уборе в нужном направлении, а разворачивался туда всем телом, словно у него не было шеи. Отменный рубака и силач, он всегда имел при себе длинный меч и два акинака, чем удивлял незнакомцев, но больше поражал их, когда со звериным оскалом бросался на врага, сражая всех на своём пути одновременными ударами с двух рук. Возраст не брал верх над его телом и разумом, и только лишь серебро в его густой бороде, бровях и усах свидетельствовало о его почтенных летах.

– Четверым воинам следовать позади каравана, на расстоянии полёта стрелы. По трое – держаться с боков от него, находясь у всех нас на виду, – распорядился он, подозвав к себе сотника.

– Нам нужно идти к морю. Ничего другого в голову не приходит. К тому же только там остались родичи царицы, – возвратившись к спутнице, поделился он принятым решением.

Женщина молча повернула лошадь на запад.

Караван двинулся в путь.

* * *

Ещё один день подходил к концу. Уже было выбрано место для ночлега. Дозорные в пути не заметили преследователей. Все, как всегда, были предельно внимательны, держа наготове луки с заложенными в них стрелами. Пока всё обходилось без неожиданностей.

Остановились у небольшого ручья, в урочище. Взяв с собой сотника, старший объехал с ним тихим шагом вокруг всего леска, убедился в правильности расположения лагеря и вернулся к ручью.

Ночь наступила так же внезапно. Тишину нарушали лишь журчащая вода да лёгкий шелест листвы на деревьях. Набегавший изредка ветерок своим шорохом в ветвях настораживал воинов, напрягая их и без того обострённый слух.

Женщина казалась спокойней обычного. Старший изредка бросал на неё внимательный взгляд.

«Такое может быть и от чрезмерной усталости, и от какой-то ясности или внезапного озарения. Трудно понять её состояние», – подумал о ней старший и решил в эту ночь не смыкать глаз. Что-то сегодня тревожило его больше обычного, причём он отчётливо ощущал, что нервный трепет нарастал в нём всё сильнее, захлёстывая всё его нутро. Он был знаком ему. Такое с ним происходило всегда перед сражением. Подкинув ещё охапку хвороста в костёр, плотнее укрыв ноги спящей спутницы, он тихим шагом направился к соседнему костру, у которого, прислонившись спиной к дереву, сидел сотник.

Все, кроме дозорных, спали. Неровный свет взметнувшегося пламени то выхватывал из темноты силуэт сидящего воина, искажая красно-тёмным оттенком весь его облик, то своим дрожанием создавал причудливые тени от него на чернеющем стволе дерева. При лёгких порывах ветерка тихий огонь начинал бесноваться, и в эти мгновения каждый раз казалось, что всё вокруг наполняется движением.

Сегодня всё раздражало старого воина, и от этого ему было не по себе. Он не находил места, чтобы присесть и успокоиться. Ему очень хотелось вскочить на коня, выхватить акинаки, найти и изрубить всех, кто их преследует и не даёт покоя. Он чувствовал их присутствие, вглядывался в темноту и ещё сильнее ощущал их приближение. Завидев старшего, сотник легко вскочил на ноги. На его лице появилась тревога, но он молчал.

– Не сиди слишком близко к огню, тебя отовсюду видно, – старший обошёл костёр и остановился, скрываясь за деревом.

Сотник кивнул, быстро оглянулся по сторонам и порывисто отпрянул от яркого пламени в глубь деревьев.

– Ну-ка, подними всех. Я проверю дозорных. К кострам не подходить никому, – старший бесшумно исчез в темноте.

* * *

Первый дозорный появился перед старшим внезапно, на месте, где и был ему отведён пост. Он молча стоял, и лишь по тихому его дыханию можно было определить, что он смотрит прямо в лицо.

– Что? – старший почти шёпотом спросил у него.

– Где-то рядом. Ближе к ручью, у второго дозора. Двое или трое, но их может быть и больше, – также шёпотом ответил воин.

– Хорошо, – старший коснулся его плеча и вновь тихо исчез в темноте.

Дозорный у ручья возник сбоку от старшего, и только лёгкое движение воздуха свидетельствовало о том, что он приблизился справа.

– Где? – очень тихо, чуть склонив к нему голову, спросил старший.

– За ручьём. Пока не переходят, – почти на ухо, склонившись, шепнул огромного роста молодой сак.

– Жди, – почти прошипел ему старший и вновь удалился.

У притаившегося третьего дозорного было тихо. Никто не нарушал его участка.

Лошади, изредка пофыркивая, спокойно отдыхали под бдительной охраной четвёртого дозорного, и только лишь конь самого старшего был чем-то встревожен. Постукивая оземь копытом, раздувая ноздри, задрав высоко голову, он в полный глаз метнул на хозяина чёрно-огненный взгляд, с отражённым в нём блеском костра. «Чует он врага», – подумал старший, поглаживая и успокаивая своего верного друга.

– Ближе к полуночи начал, – тихо пояснил творящееся с жеребцом стоявший рядом с ним воин.

– Отведи лошадей подальше, к третьему дозору, – старший направился к месту, где отдыхала женщина.

Она спала. Впервые за всё время похода. Ей постелили невдалеке от костра, за небольшим кустом, дабы со стороны не было видно её при свете огня.

Сотник бесшумно появился за спиной старшего.

– Здесь оставь троих воинов. Столько же у вьюков. По одному добавь всем другим дозорным. Со мной троих к дозору у ручья. Где, по-твоему, они оставили лошадей? – тихо спросил старший, не оборачиваясь.

– За ручьём есть высокий холм, думаю, за ним, – отозвался сотник.

– Ты с остальными отбей и приведи их, – распорядился старший.

Скорым, но мягким шагом он направился к дозорному у ручья. За ним тенями юркнули трое воинов.

* * *

Перейдя с воинами в полной тишине журчащий ручей, сотник по дуге обогнул место возможного нахождения противника, очень осторожничая, приблизился к правому склону холма, затаившись, припал к земле и стал прислушаться. Вскоре до него отчётливо донёсся тихий людской говор. Костров не было. Послав трёх воинов дальше в обход холма, он с остальными стал дожидаться их возвращения. Прошло немного времени, прежде чем вернулся один из них.

Охранников возле вражеских лошадей было четверо. С ними уже покончили.

Всего же, судя по количеству скакунов, преследователей было около двадцати.

– Кто такие? – спрашивал сотник, быстрым шагом направляясь вслед за своим воином.

– Непонятно, очень темно. Кажется, персы, – на ходу, не поворачивая головы, шептал тот, ведя всех к нужному месту.

Из темноты, когда уже было слышно конское дыхание, возникли двое саков, ведя на поводу лошадей.

– Уводим всех. Идём, как пришли, но забираем чуть в сторону, – ловко запрыгивая на коня, распорядился сотник.

* * *

Тем временем старший, расставив воинов по ближнему берегу ручья, ожидал нападения врага. И он, и его люди понимали, что взоры преследователей обращены к их кострам и что они устремятся в первую очередь именно к ним в расчёте на внезапность своей атаки.

То, что сегодня должно произойти столкновение с противником, не вызывало сомнений ни у кого. Но время шло, а напряжённый слух пока не улавливал посторонних звуков от ручья.

От неподвижности стали затекать ноги и особенно спины, но любое движение могло выказать их врагу. Приходилось терпеть.

В какой-то миг старшему показалось, что он уловил шорох, но не со стороны ручья, а за спиной. Он прислушался, но было тихо. Там не могло быть неприятеля.

Внезапно возле него кто-то присел в одно ловкое мягкое движение, и вновь наступила прежняя тишина.

– Их двадцать или около того. Похоже, что персы. Теперь на четверых меньше. Лошади у нас, – очень тихо, но достаточно чётко доложил сотник.

– Все твои целы? – также тихо, почти на ухо спросил старший.

– Да. Они уже расставлены за нами.

– Что в тех дозорах?

– Пока всё спокойно.

Как прежде, в томительном ожидании шло время.

– Без лошадей их ожидает смерть. Значит, сражаться они будут как в последний раз. Нам бы самим напасть и опередить их, но очень темно, – старший с досадой всматривался в сторону ручья.

Лёгкий ветерок по-прежнему изредка набегал от прохладной воды, шелестя листвой и исчезая где-то среди деревьев. К нему уже привыкли, и теперь он не настораживал находящихся в засаде воинов так, как это было вначале, по прибытию в это место.

Закипевшая было в предчувствии скорой схватки кровь постепенно остывала, успокаивая людей, остужая боевой азарт. То ли от этого, то ли от бессонной ночи, но ближе к утру им уже не верилось, что рядом притаился враг. Всем им очень хотелось прилечь, вытянуть затёкшие ноги, забыться ненадолго в сладком сне.

Чуть посветлело небо. На его фоне стали вырисовываться неясные контуры холмов.

«Вот сейчас всё и начнётся», – ещё не успела промелькнуть мысль, как старший отчётливо расслышал всплески воды.

Противник ринулся в атаку через ручей. Он рассчитал правильно. Именно в это время суток расслабляется даже находящийся в дозоре воин.

Персы, выбравшись из воды, молча бежали между деревьями в ту самую сторону, где уже почти потухли костры саков, но ещё слабо тлели бледные угольки, тускло отражаясь на полотнах их мечей.

– Кажется, все они здесь. Пора, – решительно и жёстко скомандовал старший, обнажил оба акинака и метнулся вслед за нападающими.

Пропустив их ближе к кострищам, где была хоть какая-то видимость, саки с диким воем ударили со всех сторон. Схватка была яростной, но короткой.

Трава на небольшой поляне была обильно орошена людской кровью, отчего гладкая кожаная подошва сакских сапог всё больше скользила по ней, и воины падали, натыкаясь на тела сражённых врагов, пачкаясь в их крови, и от этого имели ещё более зловещий вид.

Всё закончилось неожиданно быстро. Разгорячённые воины в растерянности озирались по сторонам, не веря в такой скорый исход.

Небо ближе к горизонту заметно посветлело. Кто-то подбросил хворост в костры, и они ярко возгорелись, сильно и сухо треща. Всё вокруг обрело цвета, перестав быть однотонно серо-чёрным.

Воины стаскивали тела ближе ко второму костру. Их оказалось шестнадцать.

Старший, вытирая акинаки пучком сорванной травы, оглядел стоящих саков и подошёл ближе к убитым врагам, внимательно всматриваясь.

– Колчаны у всех пусты. Вот этот, кажется, жив? – он ткнул рукой в сторону воина, лежащего с краю.

Двое саков мгновенно подняли окровавленного человека. Рана была в области его правого плеча. Других повреждений не было видно.

Освободившись резким движением от поддержки, он выпрямился, превозмогая боль, придерживая раненую руку здоровой, метнул полный ненависти взгляд на старшего, но промолчал.

«На перса не похож. Наверняка, наёмник. Не молод. Для начала надо бы остановить ему кровь. Рана, видно, нетяжёлая, но крови много, долго не продержится. Ведёт себя достойно», – оценил старший, а вслух повелел сотнику заняться им.

Подошедшая к нему женщина довольно спокойно взирала на лежащих изрубленных людей. С интересом взглянув в лицо пленённого воина, она в задумчивости направилась к своему костру.

Наступил день. Тела убитых отнесли подальше в сторону и укрыли ветками в небольшом логу. Потерь среди своих воинов не было. Только двое из них получили незначительные ранения. Трофеев, кроме лошадей и оружия, захвачено не было.

Сотник доложил, что пленный жив, но упорно молчит.

По всему было видно, что напавшие случайно повстречали их караван и решили поживиться.

Ближе к полудню, продвигаясь на небольшом расстоянии от ручья, остановились также в маленьком урочище. После бессонной ночи, да к тому же не зная, что ожидает их впереди, старший решил дать людям время на отдых.

Пленного подвели к ручью. Едва присев на ослабевших ногах, он осторожно повалился на правый бок, зачерпнул здоровой рукой холодную воду и стал жадно пить. В его взгляде не было ни злобы, ни страха, ни отчаяния, он просто наслаждался вкусной влагой.

Заметив такие перемены в его поведении, старший решил поговорить с ним, предварительно повелев накормить его. Вопреки ожиданию, тот не стал запираться и охотно пошёл на разговор.

Старший оказался прав в своей догадке. Пленённый был наёмником в персидской армии царя Дария I.

После недавнего бесславного похода владыки Персии, Мидии и Лидии в земли саков, где он без битв едва избежал собственной смерти в бескрайних песках и гибели всей своей трёхсоттысячной армии, потеряв среди пустыни огромное число воинов, отдельные части его войск разбрелись по земле, желая скорей уйти от ненавистных саков-массагетов. Среди них был и этот небольшой отряд, гонимый дозорами кочевников и оказавшийся в этих краях, избегая столкновений с врагом. Стало понятным, что именно по этой причине он не мог найти обратного пути.

Сам же пленённый воин был родом из далёкой горной страны Урарту, завоёванной Мидией, ставшей теперь частью Персии. Это был его первый в жизни поход на кочевников. Ему доводилось бывать в Лидии, Вавилоне и Египте. Среди погибших в ночной схватке были ещё трое горцев. Остальные были персами.

Передав его охране, старший решил обсудить с женщиной дальнейшее продвижение каравана, так как до сих пор они не приняли решения в отношении драгоценного груза. Было совершенно неясно, как поведут себя соплеменники в приморских землях, узнав о содержимом их вьюков. Всё могло закончиться довольно печально в родственном по крови краю, где проживают такие же саки, но где они никогда не бывали.

Великий прадед царицы Томирис бывал в южных прибрежных землях Каспийского моря. Там же довольно долго находился и её дед. Даже Кир, предшественник Дария, первый царь из династии Ахеменидов, пятнадцать лет назад, идя на них войной, не стал входить в те земли, заполучив себе на службу отряды саков и исполнив их условие – не вести их в поход на сородичей.

Старший поделился с женщиной услышанным от пленённого и своими тревогами за будущее.

– Я думаю, они чтят славных предков нашей царицы и не посмеют творить бесчинства по отношению к нам. Но никто не может быть в этом уверен. Ты прав. Нужно постараться найти среди них надёжных людей, знающих в своей земле такие места, где до нужды можно сокрыть наши грузы. Мы не можем в этих краях ни схорониться, ни оставить всё это, – после недолгих раздумий высказалась она.

– Тогда нам остаётся пройти три дня пути. Может быть, выслать людей вперёд, пусть хотя бы узнают, что там творится? – предложил старый воин.

– Вышлем, когда останется один день. Людей мало. Нужно беречь их, – женщина взглянула на собеседника.

Тот одобрительно кивнул, поднялся и, как-то грузно и тяжело ступая, направился отдавать распоряжения воинам.

«Он сильно устал. Ему нужно отдохнуть. Очень нужно. Да сохранят его небеса!» – глядя ему в спину с благодарностью, теплотой и нежностью подумала она.

Остаток дня и всю ночь люди отдыхали, набираясь сил. Старший к утру был свеж, его движения были точны, шаги уже не были тяжеловесными.

Все понимали, что им предстоит долгий переход, но, видя уверенность в своём вожаке, они были бодры и готовы следовать дальше, каким бы трудным ни был этот путь.

Недавняя победа, пусть всего лишь над небольшим отрядом врага, и довольно продолжительный отдых хорошо отразились на молодых саках. Они были не так мрачны, как прежде, и даже не скупились на слова, как это делали обычно, подражая взрослым, а уже тихо подшучивали друг над другом, видимо, вспоминая свои ночные подвиги во время боя.

Обойдя небольшой лагерь, оглядывая воинов, старший явно ощущал спад напряжения среди них. Вновь уверенность в себе и товарищах царила в отряде. По всему было видно, что впервые, с самого начала этого похода, люди расслаблены именно до той степени, какова желательна и нужна для воинов в обстановке войны. Она давала возможность в случае необходимости мгновенно собраться и быть готовыми ко всему без замешательств и суеты. Старый воин был доволен происходящими переменами.

На рассвете караван вновь двинулся в путь. Хорошо отдохнувшие кони, чувствуя приподнятое настроение своих хозяев, ощущая их лёгкое, точное и уверенное управление, двигались игриво, едва сдерживая порывы ринуться вперёд, обгоняя друг друга.

* * *

Высланный вперёд отряд из трёх воинов, с которым ушёл сотник, решили дожидаться здесь же, разбив лагерь на берегу Каспийского моря. Особо подходящим для размещения это место нельзя было назвать, но и менять его до возвращения разведки не следовало.

Никто в караване, кроме старшего, никогда не видел этого моря и теперь все, помимо дозорных, устремились к его берегу, но подойти к воде в наступающих сумерках, не зная удобных спусков, они не могли.

Огромные пласты из затвердевшего песка и известняка громоздились слоями высоко над морской гладью. Стоя на их краях, невозможно было понять, как далеко внизу под ногами находится вода. Кто-то со всего размаха бросал туда камни, но грохот волн не давал ему услышать всплески.

Несмотря на суточный переход, свежий морской ветер своей сыростью и прохладой очень быстро взбодрил людей, настраивая их на решительные действия.

Пленник расположился недалеко от костра, прислонившись спиной к небольшому валуну, вытянув ноги и безвольно опустив голову.

Огонь от сильных порывов ветра порой почти затухал, но через мгновенье вновь вспыхивал и стелился языками низко над землёй, выбрасывая в стороны яркие искры. Он то ненадолго впускал мрак в ближнее пространство, то вновь освещал его причудливыми тусклыми всполохами.

Неподвижная поза пленного насторожила женщину, она подошла к нему и поначалу лишь попыталась вглядеться в его лицо, присев перед ним на корточки. В темноте за густой бородой, разросшейся почти по всему лицу, рассмотреть толком ничего не удалось. Коснувшись пальцами жёстких густых волос на его подбородке, она слегка приподняла ему голову и постаралась прислушаться к его дыханию. Он никак не отреагировал. Его веки были опущены и не разомкнулись даже при её прикосновении. Пленник пребывал в забытьи. Взяв его за руку, она сразу ощутила исходящий от него жар.

– Видимо, из-за раны, – услышала она голос старшего. – Сильно ослаб при переходе. Нужно положить его ближе к теплу, промыть рану солёной морской водой. Если перетерпит и протянет ночь, то будет жить.

* * *

«Странно, нигде нет дозорных», – сотник напряжённо вглядывался с небольшой возвышенности в расположенное в низине спящее селение. От него до моря, оставшегося правее, было довольно далеко.

Костры слабо мерцали у жилищ, но людей не было видно. Приземистые войлочные шатры чернели на небольшом расстоянии друг от друга. Возле них при неясном свете огней были различимы кибитки. Чуть дальше от всех, но ближе к сотнику одиноко стояла одна из них. Костра возле неё не было.

– Ждите здесь. Что бы ни случилось со мной, не смейте появляться, – распорядился сотник. – Если враги, то оставьте моего коня и отходите в лагерь, – добавил он, боком, аккуратно спускаясь в сторону селения.

Под его ногами теперь оказалась непривычно жёсткая растительность, неприятно ощущаемая стопой сквозь подошвы сапог.

Небо от множества звёзд было светлым и низким.

Приблизившись к кибитке, сотник припал к земле, прислушался, затем слегка приподнялся и огляделся.

«Даже собак нет. Это хорошо», – мелькнуло у него в голове.

Он бесшумно коснулся войлока. Почти в тот же миг, откинув с двух сторон пыльные пологи, из кибитки выпрыгнули четверо мужчин. Сотник мгновенно отскочил в сторону и выхватил меч. Окружить его и прижать к кибитке им не удалось. Видя его быструю реакцию и не ведая того, кто он, что ему нужно и сколько с ним людей, стражники стояли безмолвно и растерянно, ничего не предпринимая.

– Ты кто? – наконец спросил один из них на сакском языке.

– Чьё селение? – готовый к бою, тихо, но жёстко спросил его сотник, понимая, что перед ним не воины, а простые люди.

Видя, что пришелец не бросается на них, знает их язык, и сообразив, что он им не чета, а настоящий воин, старший из них, тот, что задал вопрос, вновь заговорил:

– Мы простые кочевники, остановились здесь на отдых, держим путь в родные степи. А эти юноши со мной стоят сегодня в охране. – Чуть помедлив, он нелепо добавил: – С этой стороны.

Убрав оружие, сотник в знак мирных намерений слегка поднял руки и приблизился к говорившему. Тот стоял неподвижно и как-то обречённо склонив голову к узкому плечу. Остальные также не трогались со своих мест и не выказывали какой-либо решительности.

Внимательно осмотрев стражников, сотник убедился в своей правоте относительно их отнюдь не воинского вида. Говоривший был средних лет, щуплого телосложения и ростом едва доходил ему до плеча. В том, что он сказал правду, сомнений не было. Одежда на нём хоть и потрёпанная, но была явно сакской, выделанной из конской шкуры. Из неё же был и островерхий убор на голове. Обувку не удавалось рассмотреть, но, судя по всему, это были сапоги из грубой воловьей кожи. Только теперь сотник увидел в его руке сжатый акинак. У остальных же были лишь дубины.

– Почему подались в дорогу? – спокойно спросил он.

– Так персы, – тихо и с досадой ответил старший. – Повсюду были они. Пришли. Случилось сражение. Но их было очень много, а у нас воины как ушли им навстречу, так никто и не вернулся.

– Как долго идёте? Кто старший у вас? Где остальные? И где персы? – почему-то раздражаясь, стал спрашивать сотник.

– Идём мы второй день, – задумавшись, тот тут же поправился: – Уже будет третий. Но это вся наша дорога. Вчера среди ночи у нас увели всех лошадей. Убили двух наших стражников. Старейшина после этого и слёг. Умер. Стар был, не перенёс такой беды. Теперь все здесь сляжем. А персы? Они ушли к себе. Как пришли, так и ушли ни с чем. Зря войну затеяли.

Он замолчал, затем взглянул в лицо сотнику и предложил ему:

– Чего тут стоять. Пойдём к людям, сам всё увидишь.

* * *

Едва забрезжил рассвет, сотник вернулся в лагерь. Обо всём увиденном и услышанном во временном селении саков он в подробностях доложил старшему. Женщина также внимательно слушала его рассказ.

Неожиданное известие поразило всех.

– Здесь нам нельзя оставаться. Нет корма лошадям, – после недолгого раздумья произнёс старший.

Было решено выдвигаться к обречённым сородичам. К полудню караван приблизился к холму, где их ожидали два оставленных сотником воина.

В пробудившемся с зарёй селении каких-либо перемен не было.

– Вьючных коней с охраной в десять воинов оставь здесь, – взглянув на сотника, распорядился старший.

Остальные двинулись вперёд.

Завидев приближающийся отряд, все в стане вышли ему навстречу. Их измученный вид и неуверенность, сквозившая даже в позах, являли до боли жалкое зрелище.

Впереди встречавших находился тот самый ночной стражник. Теперь он был старейшиной в этом временном поселении беженцев. За ним стояли женщины с детьми. Дети цеплялись за материнские ноги и с опаской выглядывали из-за них. Юноши расположились как-то обособленно ото всех, чуть в стороне, сбившись в тесную группу, словно волчата в стаю.

Все молчали. Даже дети напряжённо всматривались в подступающих всадников.